малось как  утопия.  Автор  идеи,  физик
Карачаров, намеренно или нечаянно допустил ошибку в расчетах. И немалую:
на несколько порядков.  Много-много  жизней  должно  было  пройти,  пока
планета стала бы действительно  хотя  бы  маленьким,  но  пригодным  для
обитания небесным телом. Не только они, старшее поколение, но и дети,  и
внуки с правнуками ничего похожего не  дождутся.  Старшие  не  проверяли
выкладок физика: верили ему на слово потому, что  нужно  было  верить  -
иначе все в ту пору погибли бы. А  вот  дети  решили  проверить.  Ошибка
лежала на поверхности, и особых усилий, чтобы  найти  ее,  прилагать  не
пришлось. Дети нашли - и перестали верить не только физику, но  и  всему
поколению родителей. И откололись. Если до того  взрослые  были  все  же
чем-то заняты - растили и воспитывали (как им казалось) детей, то  после
раскола и это содержание  исчезло.  С  главным,  что  составляет  основу
действий любого человеческого сообщества - с борьбой  за  существование,
за  повышение  его  уровня,  -  на  корабле  по-прежнему  все   обстояло
благополучно, техника не подводила. Иными словами - бороться было  не  с
чем и не за что. Можно было, конечно, затеять какие-то политические игры
с детским Королевством; но ведь то были их  собственные  дети,  в  конце
концов; и никто не  хотел  ни  принимать  их  уход  всерьез,  ни  как-то
осложнять существование молодежи. Ничего, повзрослеют - возьмутся за ум.
   Так что в результате каждому пришлось наполнять свое бытие самому.
   Придумывать, кто во что горазд.
   Странно, кстати, что при этом  ностальгия  по  нормальному,  большому
человеческому обществу, по Федерации, как-то  незаметно  сошла  на  нет.
Туда более не тянуло,  и  жажда  возвращения,  даже  как  неосуществимая
мечта, больше у людей не возникала. Почему-то если что и вспоминалось из
той,  прежней  жизни,  то  главным  образом  заботы,  суета,  постоянная
нехватка времени, напряженные отношения  с  другими  людьми  -  а  такие
существовали у каждого,  и  все  такое  прочее.  Здесь  же  были  покой,
безмятежность, обеспеченность и, кстати, подлинное равенство, о  котором
в большом обществе любили говорить, но которого там на деле так  никогда
и не существовало. Нет, здесь, если хоть немного  подумать,  бытие  было
куда более предпочтительным.
   Карский не сразу пришел к чревоугодию. Целыми годами он много читал -
благо библиотека на корабле  была  воистину  неисчерпаемой,  -  старался
узнать как можно больше обо всем на свете.  Но  постепенно  это  желание
стерлось, исчезло, когда он понял, что применить  новые  знания,  как  и
старые, ему никогда и нигде не придется; знание же ради знания его,  как
оказалось,  не  привлекало:  у  него  склад  ума  был  не   научным,   а
практическим, недаром же он успел выбиться в администраторы Федерации, а
не стал, скажем, каким-нибудь профессором.
   Книги - а вернее, кристаллы с текстами - пришлось  отложить;  видимо,
навсегда.
   Но когда он уже почти перестал читать и от нечего  делать  выхватывал
какие-то записи наугад, ему попалась кулинарная книга и, как ни странно,
заинтересовала.
   До сих пор он питался тем, что было принято в  его  кругу;  наверное,
эта еда была полезной, однако  воспринималась  как  необходимое  условие
существования - не более. Администратор не задумывался о  том,  что  она
может быть предметом особого интереса, причиной удовольствия и даже, как
ни удивительно, - точкой приложения творческого инстинкта. Точно так  же
он воспринимал, скажем, одежду или жилье: как  необходимые  составляющие
мира, в котором он обитал, такие же само собою  подразумевающиеся,  как,
скажем, воздух или трава. Ему  и  не  приходило  в  голову,  что  кто-то
посвящает свою жизнь поиску новых  идей  в  области  покроя  платья  или
планировки жилья; и то и другое время от времени изменялось, но Карскому
казалось, что это - процесс естественный, такой  же,  как  смена  времен
года. И только в последнее время он начал понимать, что это не так.
   Кухонное творчество оказалось ему больше всего  по  нраву,  наверное,
потому, что в этой области можно было  экспериментировать  каждый  день:
перестраивать интерьер каждый день или даже  неделю  не  станешь,  новый
наряд тоже носишь какое-то время, а вот есть приходится  ежедневно  -  и
даже не по одному разу.
   А значит, и фантазировать можно беспрерывно, да и оценка  результатов
следует незамедлительно.
   Так что последние год с лишним Карский занимался тем, что он  называл
инженерией вкуса, и находил в этом  все  большее  удовольствие.  Правда,
чтобы справляться со все более сложными задачами, которые он перед собой
ставил, изобретая все новые и новые вкусовые сочетания и комбинации, ему
пришлось основательно погрузиться в  искусство  программирования:  того,
что  ему  было  нужно,  в   программах   синтезатора   не   содержалось.
Администратор справился с этим и в этом новом для себя  деле  чувствовал
себя теперь весьма уверенно.
   Вот и сегодня он проснулся, заранее предвкушая прежде всего  приятную
работу, а сразу же после нее - еще более интересное вкушение результатов
труда.
   "Интересное", а не "приятное" - потому, что порой - хотя и не часто -
его  предположения  не  оправдывались,  и  полученный   продукт   просто
невозможно было взять в рот. Карский в таких случаях внушал себе самому,
что во всякой науке и отрицательный результат является не менее  важным,
чем положительный, гастрономия же - он был уверен  -  являлась  гибридом
науки  и  искусства,  и  все,  что  можно  сказать  о  науке,   на   нее
распространялось целиком и полностью.
   Проделав все утренние процедуры, Карский сразу же сел за стол и начал
составлять новую программу, которую этой ночью увидел во сне. Но, против
обычного, ему не позволили заняться делом без помех.
   Администратор едва успел начать, как раздался неожиданный звонок.
   Карский  снял  трубку,  испытывая  одновременно  и  неудовольствие  и
какую-то странную радость: давно уже его не беспокоили по  утрам,  иными
словами - он, с его знаниями и опытом, давно уже никому в  их  маленьком
мире не был нужен.
   Звонил Нарев.
   - Администратор, выражаю надежду, что не очень помешал  вам.  Дело  в
том, что я считаю - необходимо посоветоваться по непростому  вопросу.  У
меня много всякой новой информации, и  возникли  некоторые  соображения.
Ваше мнение будет  очень  ценным.  Поэтому  решаюсь  пригласить  вас  на
совещание в узком кругу. У вас нет возражений?
   Администратор колебался секунду.  Нарев...  В  глубине  души  Карский
всегда испытывал некоторое беспокойство, думая об этом человеке. Слишком
уж он выходил за рамки общепринятых стандартов, в какие должен умещаться
человек надежный и порядочный. Поэтому Карский  и  старался  везде,  где
можно, Нареву противостоять.
   Но с другой стороны - кто еще мог  бы  позвонить  сейчас?  Пусть  это
будет бесполезным, однако внесет в жизнь дополнительное разнообразие.
   - Отчего же, с удовольствием, - сказал он  и  тут  же  позволил  себе
пошутить:
   - Надеюсь, речь идет не о государственном перевороте? Если да, то я -
пас.
   Нарев шутку принял и ответил:
   - Нет, я просто собираюсь выдвинуть законопроект  о  создании  высшей
школы кулинарии. Без вас, как вы понимаете, никак.
   И сам же рассмеялся - возможно, опасаясь, что Карский не поймет,  что
то была лишь доброжелательная шутка.
   - Какой же узкий круг вы наметили? Нас и так не очень много.
   - Вы, я, Судья и капитан.
   - Что же, можно только одобрить.
   - Если вы не против - в полдень, у капитана и Судьи.
   Но Карский не привык принимать чужие решения без изменений. На то  он
и был профессиональным руководителем.
   - С ними вы уже договорились?
   - Ну что вы. Прежде всего хотел условиться с вами.
   - Позвольте внести изменения. Время меня немного не устраивает, да  и
место тоже. Прошу вас ко мне в два часа. Будет званый  обед.  Тем  более
что и повод есть.
   - Какой же, если не секрет?
   Повод Карский изобрел мгновенно:
   - Мой, так сказать, юбилей: четверть века моего  пребывания  в,  если
можно так выразиться, политической элите Федерации.  Звучит,  не  правда
ли?
   Нарев не стал выражать сомнений в том, что последние восемнадцать лет
Карский находится в элите. Напротив, воспринял приглашение чуть ли не  с
энтузиазмом:
   - Вот и прекрасно, администратор. Тем более  что  соберется  тоже,  с
вашего позволения, элита нашего нынешнего мира. Но  тогда  вам  придется
взять часть работы на себя: приглашение. Меня  приглашать  не  нужно,  я
приду и так, но вот остальные двое... - Разумеется. Я немедленно свяжусь
с ними.
   - Глубоко вам благодарен. В таком случае, до двух часов пополудни.
   На  этом  разговор  закончился.  Можно  возвращаться  к  работе.  Но,
поскольку к обеду  будут  гости,  придется  приготовить  что-то  из  уже
испытанных яств: кулинария сродни трагической медицине - и  тут,  и  там
эксперименты  ставят  только  на  себе,  прочим  же   рекомендуют   лишь
проверенные продукты.
   Карский задумался. Совещание совещанием, но уж  коли  приглашаешь  на
обед, то надо действительно угостить так, чтобы  запомнилось.  Они  ведь
все пользуются лишь стандартным меню синтезатора, даже  не  предполагая,
какие шедевры можно на нем получать, если постараться... "Значит, так, -
соображал он. - С закусками просто: взять за основу голландский  пестрый
салат,  но  реформированный:  вместо  простокваши   заправить   взбитыми
сливками, сладкий перец заменить зеленым острым и положить его на  треть
больше, чем в классическом варианте, вместо  мандаринов  пустить  сочный
персик, горчицу удвоить, и - главное -  положить  еще  и  хрен,  один  к
одному.
   Лимонный сок оставить в  прежней  дозе.  Хорошо.  Дальше  -  шведскую
селедку? Не получится: нет времени, чтобы настоялась как следует.  Тогда
придется сделать зате? Хороший контраст: запад и  дальний  восток.  Мясо
взять, конечно, собственного изобретения - не свинину и не баранину,  но
нечто, сочетающее сочность хорошей свиной шейки  со  вкусом  и  ароматом
молодого барашка. Чеснока - побольше.  Правда,  рис  не  всегда  удается
синтезатору таким, каким он должен быть; поэтому вместо кетчупа заказать
креольский соус, только вместо белого вина делать его на красном..."
   Мысли возникали охотно, и программа обеда быстро приобретала реальные
очертания... То, что Вера где-то задерживалась, его,  похоже,  не  очень
беспокоило.
   Наверное, что-то в их семье было не так.

***

   Было не так. И уже достаточно  давно.  Пожалуй,  состояние  отношений
Карского с Верой можно  охарактеризовать  вот  как:  они  потеряли  друг
друга, а может, вовсе и не находили. И  если  первые  годы  их  семейной
жизни это как-то не замечалось - когда рождаются  дети,  чувства  к  ним
поначалу подавляют все остальное, - то по мере  того,  как  дети  росли,
становилось все яснее, что, кроме них, у супругов очень мало  общего.  В
желаниях, в интересах, в кругозоре... Если бы им пришлось все  эти  годы
бороться за свое существование, может, времени, да и сил тоже на  анализ
семейных отношений  недоставало  бы;  но  жизнь  была  обеспеченной  для
каждого - и постепенно отчуждение росло; словно  третий  лишний,  оно  с
некоторых пор всегда существовало рядом с ними - днем и ночью.
   Не было между  ними  не  только  скандалов,  но  даже  сколько-нибудь
серьезных объяснений на семейные темы. Однако когда дети ушли, в  жилище
Карских неожиданно воцарилась глухая тишина; оказалось  вдруг,  что  все
последние годы он и она общались только с детьми  -  или  через  них.  А
когда остались наедине, общение прекратилось. Обходились  лишь  редкими,
самыми необходимыми в быту словами.
   Потому, вероятно, что Карский - еще даже  до  начала  его  гурманских
увлечений - в мыслях всегда находился где-то очень далеко отсюда:  то  в
прошлом, то - куда чаще - в несостоявшемся  будущем;  достаточно  мощный
интеллект его был издавна ориентирован в строго определенном направлении
и в этом направлении и продолжал работать, хотя смысла уже  никакого  не
было. Он старался даже не угадать, а вычислить,  что  за  минувшие  годы
произошло в Федерации, а что могло случиться,  но  не  случилось,  какие
могли возникнуть непредвиденные обстоятельства и  события  из  тех,  что
вдруг  круто  меняют  ход  истории;  ничто  иное  его,   по   сути,   не
интересовало, потому что здесь, на "Ките", событий не было, политики  не
было, да и самой истории не было  -  такой,  какою  он  ее  понимал.  Не
считать же политикой отношения с собственными детьми, валявшими  дурака,
как это всем свойственно в переходном  возрасте,  с  их  королевством  и
смешными ритуалами.
   Все дети играют в сказки, а повзрослев, начинают жить нормально.  Что
же касается Веры,  то  Карский  скорее  всего  по-прежнему  любил  ее  -
настолько, насколько был способен; но профессиональный политик,  да  еще
высокого ранга, никогда не будет нацелен на семью: она  для  него  -  не
более, чем обстоятельство жизни, но никак не смысл ее и не  цель.  Кроме
того, он - по разнице возрастов, наверное - и к Вере относился почти так
же, как к детям. Чувственная же сторона жизни для него никогда не играла
серьезной роли. Нельзя сказать, что он никак не пытался вовлечь  молодую
женщину в круг своих интересов; а когда попытки не  увенчались  успехом,
перестал об этом думать и  предоставил  ей  самой  отыскивать  смысл  ее
существования.
   Что же касается Веры, то политика во всех ее  видах  и  поворотах  ее
никогда не интересовала, потому что соприкасаться с нею девушке  никогда
не приходилось.
   Она была молода, и жизнь, какую она для себя хотела и ожидала,  в  ее
воображении походила  на  праздник,  где  можно  горячо  и  самозабвенно
любить, много ездить, общаться с новыми людьми,  веселиться,  танцевать;
много чего  виделось  ей,  хотя  и  как-то  размыто:  паруса,  самолеты,
девственные леса, острова в океане,  звенящие  оркестры...  А  может,  и
театральная сцена, или экран, или... Размыто все это  было  потому,  что
ничего такого она в жизни не  видала,  родная  планета  ее  была  весьма
скромной - и по уровню тамошнего бытия, и по своей биологии и географии;
оттого она и пошла  на  корабли,  как  правильно  угадал  Карачаров  еще
восемнадцать лет тому назад.
   Привело же это, в конечном итоге, к тому, что не было ни островов, ни
оркестров - вообще ничего, ничего. Реализовался лишь  высокопоставленный
муж - но что от этого здесь толку? Человеком  же  он  оказался  скучным,
замкнутым, и женщины - она,  в  частности,  -  значили  для  него  очень
немногое. Что еще  оставалось?  Общение?  Общаться  бывало  интересно  с
детьми - но теперь они этого не хотели. Да и со временем  понимать  друг
друга почти перестали. Составлять с мужем новые рецепты кушаний? Но  как
раз  к  еде  она  всегда  относилась  сдержанно,  спокойно:  таким  было
анторианское воспитание.
   И с недавних пор она пришла к выводу, что единственным, что могло  бы
хоть как-то скрасить унылое существование на краю света,  было  увлечься
кем-нибудь, закрутить лихой роман, грубо  говоря  -  завести  любовника.
Только эта  возможность  и  сохранилась  у  нее  из  того  карнавального
многообразия, о котором мечталось в юности.
   Это, конечно, могло привести к осложнениям в жизни. Однако Вера и  на
это соглашалась.  Пусть  скандалы,  пусть  что  угодно  -  но  то  будут
настоящие, горячие, человеческие чувства. Может, хоть тогда расшевелится
сонное царство, где пришлось обитать.
   Сонное царство, в котором ей уготована роль спящей принцессы. Но  она
проснулась прежде, чем ее поцеловали; значит  -  следовало  самой  взять
этот поцелуй.
   Но все же жило в ней, видимо, некоторое опасение  уж  очень  большого
скандала. Так что увлекаться  кем-то  из  женатых  для  начала  вряд  ли
стоило. То есть выбирать приходилось между Истоминым и Карачаровым.  Все
прочие были заняты. Хотя в будущем - как знать... Сперва Вера склонилась
было к  кандидатуре  физика.  Потому,  наверное,  что  он  выказывал  ей
внимание еще в самом начале знакомства - накануне прибытия на Землю.
   Но, поразмыслив, решила, что это  не  лучший  выход.  И  потому,  что
Карачаров - по ее представлениям - был так же погружен  в  свою  физику,
как Карский - в политику. И потому, что из всех  обитателей  "Кита"  он,
безусловно, самый некрасивый. Конечно, любить можно  и  такого,  но  все
же... И, наконец, еще и по той причине, что жил он тут  же,  рядом,  так
что весь процесс его покорения пришлось бы осуществлять у всех на глазах
- а это могло привести к осложнениям еще  задолго  до  достижения  цели.
Нет, физик - это крайний случай, если ничего другого уже не окажется.
   Значит - Истомин. Он, безусловно, хотя и постарше, но  романтичнее  и
приятнее на вид, да и живет  в  отдалении  от  прочих,  так  что  прежде
времени  никто  ничего  и  не  поймет.  Только  когда  она  окончательно
переберется к нему... Так размышляла  Вера,  оставив  мужа  корпеть  над
кулинарными проектами и направляясь туда, где должен был  находиться  ее
избранник: в грузовой корпус.
   Она не очень хорошо знала, где это, но не раз видела, в какую сторону
уходил писатель из салона, и разумно полагала, что корабль - не планета,
и найти обитель Истомина будет делом - ну никак не более получаса.
   Он увидит ее - и обрадуется. Нет, что там - обрадуется. Будет  просто
счастлив!
   А что может быть лучше, чем одаривать кого-то счастьем?
   Она была к этому готова.

Глава 7

ЗЕМЛЯ

   - Мне хотелось бы, чтобы вы поняли: мы заинтересованы  в  возвращении
корабля и всех, находящихся на нем, пожалуй, больше, чем кто-либо иной в
Федерации. И не только из соображений гуманности. Мы - деловые люди.  Мы
контролируем работу крупнейшей в Федерации трансгалактической  компании.
Для серьезной фирмы репутация имеет значение не меньшее, чем ее капитал.
А наша репутация всегда была  на  высоте  -  потому  что  за  все  время
существования "Трансгалакта" ни один из  наших  кораблей  не  только  не
потерпел аварии, но ни разу даже не выбился из графика.  Происшествие  с
"Китом" - единственная наша неудача, случившаяся по причинам,  как  всем
известно, от нас ни в коей мере не  зависящим.  Вообще  ни  от  кого  из
людей. Зная это, вы можете  понять,  до  какой  степени  обрадовало  нас
заявление профессора Функа о том, что корабль цел и люди на нем -  тоже.
Мы готовы, как вам уже сказали, поддержать его замысел во всем.
   Думаю, что вы, человек, глубоко заинтересованный в успехе  замысла...
Вы ведь хотите, чтобы ваши родители возвратились на Землю, к нормальной,
полноценной жизни?
   Проглотив комок, Юрий только кивнул.
   - В таком случае, у нас с вами - одна и та  же  цель.  И  поэтому  мы
считаем  себя  обязанными  поделиться  с  вами  некоторыми   сомнениями,
возникшими у нас; именно с вами - потому что  вам  предстоит  работа  по
реальному осуществлению проекта.
   - Вы так думаете? Откуда вы знаете?
   - Это совершенно естественно. Вы  -  единственный  человек,  которого
профессор пригласил к себе для переговоров. Мы не знаем, что повлияло на
его выбор; вероятнее всего то, что вы, спасая родителей,  отдадите  этой
работе всего себя, а может быть - и еще что-то другое... Так или  иначе,
вам предстоит с ним работать.  Нам  же  -  вложить  в  проект  средства,
которые  неизбежно  будут  достаточно  большими.  Поэтому  мы  не  хотим
никакого риска.  Прежде,  чем  дать  деньги,  мы  хотим  убедиться,  что
сказанное профессором - не  пустые  обещания  и  не  что-то,  что  могло
померещиться ему, допустим, во сне. Вы понимаете -  возраст  его  делает
возможными различные варианты. Итак, вот что нам нужно:  ознакомиться  с
его разработками. Всего лишь ознакомиться. Вы  же  понимаете:  никто  не
собирается наносить доктору Функу какой-либо ущерб; но мы  хотим  полной
ясности.
   И вот наше предложение: начав работать у профессора,  вы  дадите  нам
возможн