. Возможно, даже  температура
поднялась намного выше нормальной, и лоб был в поту. Но  винить  в  этом
простуду или какого-нибудь зловредного микроба  было  бы  совершенно  не
правильно. И сквозняки, и инфекция были тут никоим образом ни при чем.
   Нервы, нервы... Собственно, а что удивительного?
   Впрочем, нервы - это уже во вторую  очередь.  А  первоисточником  зла
сделалось научное наследие доктора Хинда, в котором Бромли, оказавшись в
составе комиссии, начал разбираться  сперва  с  немалой  досадой  (повод
весьма печальный, чувствуешь себя кем-то вроде могильщика, а к  тому  же
еще и безвозвратная потеря времени), затем - с нарастающим интересом,  а
вот теперь еще и с вовсе  странным  чувством:  смесью  досады,  зависти,
обиды и даже возмущения.
   На то были свои причины.
   Заключались они прежде всего в том, что доктор Бромли вот  уже  почти
двадцать пять лет вел определенные исследования по контракту  с  Главным
штабом Защиты Федерации... ***

   Юрия Еремеева волновало совсем другое. Ничего  удивительного.  Он  не
знал не только о гибели  доктора  Хинда,  но  и  о  самом  существовании
ученого. У молодого спасателя были свои заботы и проблемы.
   Последнее время его заботили прежде всего сны. Они были тревожными  и
печальными. После них он просыпался совершенно не отдохнувшим,  наоборот
- болела голова, дрожали руки, и даже сердце давало сбои.
   Начавшись  не  так  давно,  сны  стали  сниться  ему  каждую  ночь  -
регулярно, словно были кем-то запрограммированы.  Хотя  прежде,  за  все
двадцать два года его жизни, ничего похожего с ним не происходило.
   Ему снилась мать.
   Он помнил ее очень смутно. Мальчику было четыре года, когда  корабль,
на котором она с отцом возвращалась, как ему потом объяснили, из поездки
на далекую Антору, попал в какую-то аварию и не  смог  вернуться  ни  на
Землю, ни на какую-либо другую планету Федерации. Хотя никто не говорил,
что корабль погиб вместе с находившимися на нем людьми, но какая разница
- как называть? Все равно, родителей Юрий лишился и постепенно привык  к
этой мысли, тем более что материально он не  очень  пострадал:  компания
"Трансгалакт",  которой  принадлежал  исчезнувший   корабль,   назначила
ребенку пенсию, достаточную, чтобы он мог  жить  и  учиться  в  неплохом
интернате, куда его определили, и потом закончить образование и получить
специальность.  Когда  пришла  пора  выбирать,  он   предпочел   работу,
связанную с природой, и вот уже  четыре  года  жизнь  его  проходила  по
большей части в высоких нагорьях  Азии,  а  в  городах  ему  приходилось
бывать редко. От этого Юрий, кстати, не страдал;  похоже,  он  не  очень
нуждался в обществе себе подобных.
   И все было хорошо и спокойно - пока мать не стала навещать его во сне
каждую ночь.
   Она была не такой, какой рисовали  ее  полустертые  воспоминания,  но
старше и без той постоянной улыбки, запомнившейся сыну, пожалуй,  больше
всего.
   Наоборот: она выглядела грустной, порой даже на  ее  глазах  блестели
слезы. И ничего не  рассказывала,  не  объясняла;  каждую  ночь  просила
только об одном: чтобы он откликнулся, поговорил с нею,  рассказал,  как
ему живется, помнит ли ее и отца.
   У нее же, по ее словам, все было хорошо.
   И он во сне, разумеется, разговаривал с нею,  о  чем-то  рассказывал,
что-то спрашивал. Жаль только, что, проснувшись,  помнил  лишь  то,  что
говорила она, и напрочь забывал то, что отвечал и о чем спрашивал сам.
   Первые несколько ночей эти неотвязные сны казались  ему  интересными.
Потом начали раздражать. А ощущение, что мать просит его о помощи, а  он
и представления не имеет, как ей помочь, со  временем  стало  совершенно
выводить его из себя. Юрий чувствовал, что становится нервным и все хуже
контролирует себя.  Он  понимал,  что  для  человека,  одиноко  живущего
вдалеке от больших поселений, в условиях, где каждый неверный шаг  может
оказаться последним, такое состояние достаточно опасно.
   Поэтому,  когда  никакие  его  усилия  не   помогли   избавиться   от
привязчивых снов, он решился, запер свой дом и  улетел  в  город,  чтобы
посоветоваться с невропатологом.
   Врач, внимательно выслушав, сказал:
   - Конечно, я могу дать вам лекарство. Но нет таких, что  избирательно
действуют только на  сновидения.  Наши  средства  просто  притупят  вашу
восприимчивость  -  а   это,   насколько   я   понимаю,   вашей   работе
противопоказано.
   С этим нельзя было не согласиться.
   - Что же мне делать? - спросил обескураженный Юрий.
   - Если хотите, я дам вам адрес другого врача. Он работает  во  второй
традиции. Думаю, он сможет помочь вам больше, чем я или мои коллеги.
   - Вторая  традиция?  Что  это  такое?  -  Юрий  раньше  к  врачам  не
обращался, потому что не болел.
   - Они работают без лекарств. Пользуются  старинными  способами...  Но
они сами вам расскажут лучше. Врач, о котором я  говорю,  -  мой  давний
приятель, и за него я могу поручиться. Хотите?
   - Хорошо. Попробую... И Юрий незамедлительно отправился по названному
адресу.
   Там его приняли почти сразу. Снова пришлось рассказать - и не  только
о своих снах, но, одно за другим, по сути, всю свою недолгую жизнь.
   Когда он закончил, врач заговорил не сразу. И  сказал  вовсе  не  то,
чего ожидал молодой человек.
   - Освободить вас от этого, конечно, можно. Нет никаких сложностей. Но
вот - нужно ли?
   - Не понимаю вас... - Вы можете остаться в  городе  на  ночь?  Работа
стерпит?
   - Н-ну, до завтра - пожалуй, - ответил Юрий, подумав.
   - В таком случае... У вас есть, где переночевать?
   - Да найду что-нибудь.
   - Нет надобности. Оставайтесь здесь, у меня. А завтра вместе поедем в
одно место, к очень интересному человеку.  Он  и  объяснит,  почему  вам
никак не следует бороться с этими сновидениями - скорее наоборот.
   -  Согласен,  -  сказал  Юрий,  которого  слова  врача   успели   уже
заинтересовать. В возрасте Юрия люди еще склонны увлекаться всем, на чем
лежит какой-то отпечаток  таинственности.  Это  позже  они  начинают  ее
бояться.

***

   Юрий надеялся, что на новом  месте  -  в  гостевой  спаленке  в  доме
доктора второй традиции - привязчивый сон не  найдет  его.  И  заснул  с
удовольствием в этой приятной надежде.  Он  не  обратил  ровно  никакого
внимания на то, что обстановка спальни была в какой-то степени странной:
помимо  всего,  что  нужно  было,  чтобы  с  комфортом  отдохнуть,   тут
находились еще какие-то штуки, которым в спальне было  не  место:  стены
были украшены металлическими дисками, большими и  поменьше,  плоскими  и
вогнутыми, самый большой из них помещался на  потолке  прямо  над  очень
удобной кроватью; горшки с непривычными,  странными  на  вид  растениями
стояли на тумбочках и этажерках, некоторые  из  них  источали  тонкий  и
непривычный запах - может,  благодаря  ему  тут  дышалось  очень  легко.
Помимо туалетного столика, здесь стоял  и  другой  -  длинный  и  узкий,
занимавший целую стену, и  он  был  уставлен  аппаратами,  которые  Юрий
принял за принадлежности аудио - и видеосистем.  Наверное,  здесь  можно
было приятно провести время  перед  сном.  Но  молодому  человеку  очень
хотелось спать, так что он, не обращая особого  внимания  на  весь  этот
антураж, быстро разделся, вымылся под душем (вода, почудилось ему,  была
голубоватой и уж точно обладала тем же запахом,  что  и  цветы),  лег  и
сразу уснул, почти уверенный, что на этот раз обойдется  без  тревожного
сна.
   Спал он крепко, и едва уловимое гудение аппаратов, включившихся сразу
после того, как он закрыл глаза,  его  не  беспокоило,  вообще  осталось
незамеченным.
   Однако не обошлось без сновидения. Все повторилось. Поэтому он встал,
испытывая легкое чувство досады. Хотя никто ведь и не  обещал  ему,  что
эта ночь пройдет иначе, чем другие.
   Он успел уже умыться и одеться, когда в дверь постучали. Вошел доктор
и пригласил Юрия позавтракать.
   За завтраком оказался еще один человек.  Он  был  стар,  но  бодр,  и
глядел на Юрия с каким-то веселым интересом.
   - Знакомьтесь, - сказал доктор. - Это профессор доктор Функ.
   Юрий усмехнулся не очень весело:
   - Кто же из вас будет лечить меня? Или это консилиум?
   Врач улыбнулся в ответ:
   - Доктор Функ - физик. А что касается лечения - он  хотел  бы  прежде
всего объяснить вам некоторые вещи.
   - Ну, если это нужно... - проговорил Юрий без особого воодушевления.
   - Вы видите во сне вашу  матушку,  -  сказал  Функ,  воспользовавшись
именно этим, давно уже устаревшим словом. - Вы разговариваете с  нею,  я
не ошибаюсь?
   Юрий лишь кивнул.
   - И вы хотите избавиться от этих... скажем так, сеансов.
   Юрий снова кивнул:
   - Это очень тяжело. А главное - бессмысленно. Вот если  бы...  Он  не
договорил. Но доктор Функ тут же подхватил его мысль:
   - Если бы это имело какой-то практический смысл, не так ли?  Если  бы
можно было разговаривать с нею не так, а лицом к лицу - то  вы  были  бы
согласны и потерпеть, я вас правильно понял?
   - Да, - тихо сказал Юрий. И повторил, уже громко:
   - Да. Вы поняли правильно.
   - Прекрасно, - сказал Функ обрадованно. - Вот  именно  такой  вариант
действий я и хочу вам предложить. Согласитесь ли вы сотрудничать со мною
для того, чтобы сделать это реальностью?
   - Разве это возможно? -  спросил  Юрий  Еремеев  недоверчиво  -  Есть
основания думать, что да. В особенности - при вашем содействии.
   - И я смогу увидеть ее?
   - Мы сможем разговаривать с нею, а возможно - и с другими людьми, еще
живущими на корабле. А затем - как знать, может, точно выяснив, в  каком
положении  и  где  именно  они  находятся,  мы  сумеем  оказать   им   и
практическую помощь - чтобы они вернулись сюда, к нам. Тогда можно будет
с ними  не  только  общаться  на  расстоянии,  но  и...  Как  вам  такая
перспектива? На вашем месте я  бы  согласился,  не  раздумывая,  честное
слово!
   - А я... действительно смогу чем-то помочь?
   - Пока, - сказал доктор Функ внушительно, - вы являетесь единственным
человеком, у которого существует достаточно  устойчивый  канал  связи  с
кораблем.
   Пусть хотя бы с одним человеком на нем. Так что если не вы - то никто
другой.
   Юрий глубоко вздохнул - но не от печали.
   - Я согласен, - сказал он. - Да, конечно.
   - Вот и чудесно, - подытожил доктор Функ  тоном,  ясно  показывавшим,
что в согласии молодого человека он ни секунды не сомневался.
   К чести молодого Еремеева, он не колебался ни минуты; хотя  родителей
своих он практически не помнил, тем  не  менее  готов  был  сделать  все
возможное, чтобы обрести их снова. Возможно, это было нужно  ему,  чтобы
ощутить себя полноценным существом, имеющим  полный  набор  полагающихся
человеку корней.
   Видимо, жизнь среди немногочисленных групп и вообще в местах, до  сих
пор остававшихся достаточно безлюдными, научила его ценить  людей,  само
их существование. Этого никогда не понять тем, кто всю жизнь проводит  в
людской массе. Удовлетворяло Функа и еще одно: живя и  работая  в  таких
условиях, человек сознательно  и  бессознательно  развивает  в  себе  те
способности,  которые   по   инерции   все   еще   продолжали   называть
паранормальными  и  которые,  как  полагал  физик   вместе   со   своими
единомышленниками, как раз и являются самыми нормальными, естественными,
хотя и основательно забытыми и атрофировавшимися  из-за  неупотребления.
То есть - полагал он - обучать Юрия придется, начиная не с азов, а уже с
достаточно высокого уровня.
   В заключение разговора Функ поинтересовался,  не  сможет  ли  Юрий  в
ближайшее время приехать, чтобы, не откладывая, приступить к работе.  Он
не  стал  скрывать,  что  пока  еще  не  пользуется  ничьей  официальной
поддержкой, включая финансовую; физик уповал на то, что  для  романтиков
эта сторона жизни никогда не являлась главной.  Так  оно  и  получилось:
Юрий сказал, что в ближайшие  дни  так  или  иначе  должен  приехать  на
очередную  экзаменационную  сессию,  так  что   никаких   дополнительных
расходов не потребуется. Сразу же они назначили время и  место  встречи.
Теперь Функ мог смотреть в будущее с куда большей уверенностью, чем  еще
вчера: то, что ему было нужно,  полагал  он,  найдено;  оставалось  лишь
работать и работать.

Глава 5

БЫТИЕ

   Итак, Истомин оказался наконец  в  тесной  каюте,  где  собрались  по
какой-то своей причине все молодые. Моргая, он огляделся вокруг.
   Множество глаз смотрело на него - не то чтобы с интересом, и,  уж  во
всяком случае, без всякого удивления; скорее всего эти взгляды  выражали
просто равнодушие. Хотя, может, ему это просто показалось спросонок?  Да
к тому же и освещена каюта была очень слабо:  ни  плафон  не  горел,  ни
прикроватные лампочки, лишь  в  углу  едва  мерцал  дисплей  отдыхающего
компьютера,  и  был  еще  один  огонек,  да  и  то  не  нормальный,   не
электрический, а какой-то вовсе уж первобытный: свечка, что  ли?  Что-то
совсем уж пещерное было в крохотном язычке пламени.
   Молодые сидели кто на чем: на койках, на стульях, иные  и  просто  на
полу. И молчали. И смотрели на него - или, может, сквозь  него,  кто  их
знает... Но тут же среди них произошло  движение:  встала  и  подошла  к
Истомину высокая девушка с  коротко  подстриженными  волосами,  большими
черными глазами, чей пристальный взгляд даже и раньше,  когда  она  была
совсем еще пигалицей, простреливал,  как  в  свое  время  определил  это
действие Истомин; этакая юная ведьмочка. Одета она была, впрочем,  не  в
мантию, а точно так, как давно уже одевалось все  молодое  поколение  на
корабле: в широчайшие  пифагоры  и  просторную  майку.  Гренада.  Вторая
барышня Карская. Родная сестра Ее Величества Королевы.
   Принцесса,  что  ли,  по  их  игре?  Сколько  ей   сейчас:   кажется,
пятнадцать. Уже совершенно взрослая девица... Истомину  сразу  же  стало
совсем неудобно за свой спальный вид. А кроме того, ребятишки  эти  мало
ли что могли ведь подумать: ворвался без стука, в халате... Он  невольно
запахнул полы поплотнее. Хорошо хоть, что шлафрок был длинным,  так  что
голые икры не сверкали.
   Истомин ожидал получить выговор за вторжение Оказалось же не так.
   Гренада, не говоря  ни  слова,  присела  на  корточки  рядом  с  ним,
положила  ладони  на  встрепанную  голову  писателя.  И  он   сразу   же
почувствовал, что сонливость улетучивается, как утренняя роса.
   - Что-то случилось, друг сосед? - спросила она. Не то чтобы с большой
тревогой, но и не совсем равнодушно. Видимо, понимала уже, что никто  не
вечен в их маленьком мире.
   Писатель хотел было весело ответить: зашел, мол, посмотреть,  как  вы
тут себя ведете, не начали ли уже разбирать  корабль  по  кирпичику,  по
досочке. Но получилось почему-то неожиданно хрипло, как с перепоя, и так
же невразумительно-Вибрация - думал, это у вас.
   Теперь спросила уже Королева, явно недоумевая:
   - Вибрация?
   - Вы что - не почувствовали? Но вы же не спали.
   - А-а, - протянула Орлана, - вы о сотрясении? Оно  вас  волнует?  Нас
тоже.
   И не только оно. А причину его мы знаем.
   Это было неожиданно.
   - И в чем же она заключается?
   - Это  вы.  Ваше  поколение.  Вы  уже  впадаете  в  маразм...  Но  мы
собираемся помешать вам убить нас всех - по глупости или по незнанию.
   Писатель едва не развел руками: такая наивность - а ведь  не  ребенок
уже!
   - Да откуда вам знать? - то  было  нечто  среднее  между  вопросом  и
упреком.
   - Обычный ваш, извините, юношеский максимализм. Право же, ваши упреки
необоснованны... Девица-монархиня только пожала плечами:
   - Откуда нам знать? Дорогой сосед, вы-то уж должны бы понять и  сами.
Вы же не совсем лишены фантазии.
   - Наверное, ума на сей раз не хватило.  Объясните,  будьте  настолько
снисходительны к моим замшелым мозгам!
   Он уже почувствовал, что начинает злиться; но в эти мгновения никак с
собою не мог справиться.
   - В чем же таком мы провинились?
   - Да нет, - проговорила Королева как бы снисходительно, - не о  вашей
вине речь... Хотя, если подумать, она есть. Ваша  вина  в  том,  что  вы
по-прежнему считаете себя более умными, более знающими, опытными - и так
далее. И очень хотите сохранить за собой право определять, как  же  всем
нам следует жить в этом мире - Разве мы не правы? До сих пор ведь ничего
плохого ни с кораблем, ни с кем из нас не случилось, верно?
   - Наверное, нам просто везло.
   - А сейчас - что же нам грозит?
   - Писатель! Вы же сами только что пришли к нам в тревоге. Хотя  могли
бы спохватиться и пораньше.
   - Вы хотите сказать - эта тряска приключается не впервые?
   Орлана кивнула.
   - Но не в тряске дело, - сказала она.
   - Может, знаете, в чем ее причина?
   - Долго объяснять, - ответила она, глядя куда-то мимо писателя. И это
совершенно уверило его в том, что не кто иной, как  именно  детишки  тут
что-то нашкодили - и теперь  сидят  тут  в  полутьме  и  страхе,  ожидая
последствий.
   - Разве происходит еще что-то?
   Она ответила не сразу:
   - В том-то и дело: что-то происходит постоянно. Но никто из вас так и
не потрудился даже подумать об этом.
   - Так помогите же понять!
   ("Если вы такие умные", - хотел было  он  добавить,  но  благоразумно
сдержался.) - Да мы давно  стараемся  сделать  это!  Но  нас  не  хотели
слышать.
   - Ну вот я сейчас готов. Я весь - внимание.
   - Беда в том,  -  проговорила  Орлана  (без  наставительных  ноток  в
голосе, но как бы с некоторым сожалением), - что все вы до сих пор  -  а
ведь сколько лет прошло! - все еще продолжаете  думать,  что  живете  на
корабле. А жизнь на корабле - всегда временная, потому что он улетает из
устойчивого, определенного мира и  прилетает  в  такой  же.  Корабль  не
является самостоятельным миром, он только урывками общается  с  системой
пространства, его взаимоотношения с Большим миром очень поверхностны,  и
люди просто не успевают заметить их и оценить.  И  до  сих  пор  все  вы
продолжаете думать и чувствовать именно так. А на самом деле  все  давно
уже обстоит совершенно иначе. Постарайтесь понять это - вот сейчас,  сию
минуту,  потому  что  если  не  сможете  -  не  будет  никакого   смысла
разговаривать дальше. Постарайтесь: это очень серьезно.
   - Хорошо, - согласился Истомин.
   - Я ему помогу, - пообещала Гренада.

***

   Он и в самом деле задумался в наступившей тишине. Как и обычно, когда
нужно уразуметь что-то сложное, непривычное, попытался увидеть картинку,
составленную из тех образов, что были для него предста-вимы и понятны.
   Корабль. Нет, не "Кит", вообще не звездолет; корабль в обычном земном
океане, на  обширной,  практически  бескрайней  водной  поверхности  Как
живут, как ведут себя на нем люди? Да, в общем, так же, как и на суше  И
влияют на него силы, свойственные земной  поверхности:  ветер,  движение
волн,  возможные  рифы  и  мели,  другие  корабли...  Но  вот  произошла
катастрофа, и корабль затонул. На большой глубине, где  никто  не  может
оказать ему никакой помощи. По счастью, он устроен  так,  что  людям  не
грозит гибель: и воздух, и пища, и все нужное запасено на нем в избытке.
Так что можно доживать век, пусть и  в  полной  изоляции  от  того,  что
пассажиры считают своим настоящим миром. И ничего - в принципе -  менять
не нужно.
   А жизнь  идет  своим  чередом.  И  вот  рождаются  дети.  Подрастают.
Вырастают.
   Родители смотрят на них, как на себе подобных. Ничуть не понимая, что
на самом деле сходство у них только внешнее. Ну - физиологическое,  хотя
уже не полностью. На самом же  деле  два  поколения  друг  для  друга  -
инопланетяне.  Потому  что  родились  они  в  разных  мирах.  Для  детей
окружающий мир - это океанская глубина. Они никогда не видели, допустим,
собак - разве что в записях. Но,  может,  им  приходилось  уже  заметить
обитателей глубин? Есть ведь способы выглянуть за борт - хотя  бы  через
иллюминаторы... А может, не только видеть, но и  слышать?  Глубоководные
общаются  н