нику - с  такой  натугой,  что  Бромли
почудилось даже, что он услышал, как проскрипело веко, опускаясь.
   - Но - что же? Что вы сделали?
   - А вот угадайте.
   - Да не могу я, уже сказал.
   - О да. Ладно. Я поставил ограничитель. Стандартный  ограничитель  на
выход энергии. Остроумно, не так ли? Ведь на это я  имел  полное  право:
при монтаже разрешается ставить устройства,  гарантирующие  безопасность
работ бригады - с тем, что по окончании вся эта  дополнительная  техника
снимается, и объект сдается строго по предписаниям заказчика.
   - Но вы его не сняли?
   - О да. Не снял. Но я, можно сказать, просто не смог. Времени было  в
обрез, фирма отказывалась задержать старт  корабля  хотя  бы  на  сутки,
заявила, что проверку проведут они сами уже на месте, так  что  мы  едва
успели закончить основную работу. Но ведь такая штука, как ограничитель,
никому не мешает, верно? А если помешает - его можно в любой миг снять -
и дуть на полную мощность. Что, скажете, плохо было придумано?
   И Бруннер исторг из  глубины  своего  могучего  тела  звуки,  которые
должны были, вероятно, обозначать смех  -  похоже  было,  что  гранитные
валуны катятся по каменистому склону.
   Бромли только механически кивнул; выговорить хоть слово он был просто
не в силах.
   Соавтор чертов! Не иначе,  как  хитроумный  злой  дух  двигал  руками
Брукнера, когда он - нимало не подозревая о том,  что  именно  делает  -
совершил то, на что у Бромли самого не хватило фантазии: дополнил  схему
Бромли тем,  что,  собственно,  и  отличало  ее  от  конструкции  Хинда:
ограничителем. И разгонное  устройство  превратилось  в  преобразователь
знака материи.
   Идиотизм какой-то!
   Впрочем, Брукнеру знать этого вовсе не следовало... -  Да,  -  молвил
Бромли, придя наконец в себя, - вы придумали это действительно в  высшей
степени остроумно.
   - О да. Не правда ли? Что же - у вас остаются претензии ко  мне?  Или
все улажено?
   - Все в порядке. Никаких претензий.  Теперь  вы  можете  окончательно
забыть обо всей этой истории - раз и навсегда. М-да. Так что вы  скажете
относительно сытного ужина?
   - О да. Я скажу, что время давно назрело!
   - В таком случае, приглашаю вас - только не  знаю,  где  здесь  можно
прилично поесть.
   - О да, можно! Я с удовольствием покажу вам.
   Больше здесь делать было нечего.

***

   Через полтора часа после того,  как  военный  "Бахадур"  стартовал  с
Симоны, унося физика назад, на Землю, в агентстве "Трансгалакта" на этой
планете было принято секретное  сообщение,  зашифрованное  личным  кодом
директора. Расшифровав, директор немедленно отрядил пятерых  человек  из
обслуживающего персонала "Трансгалакта" на военный космодром и еще троих
- туда, где, по полученным  сведениям,  жил  и  работал  инженер-механик
Брукнер.
   Пятеро вернулись с пустыми руками, принеся  лишь  весть  о  том,  что
человек, которого  им  следовало  разыскать  и  изолировать,  успел  уже
покинуть планету.
   Трое, посланные за Брукнером, не вернулись вообще.
   Предусмотрительный Бромли (недаром же он столько  времени  общался  с
военными!) попросил коменданта космодрома отправить шеф-монтера домой  с
хорошей охраной. Речь шла, пояснил он, о сохранности военных секретов, к
которым Бруннер оказался, как выяснилось, причастным.
   Соответственно проинструктированная охрана без  колебаний  пустила  в
ход оружие, когда неизвестные  открыли  по  охраняемому  лицу  огонь.  К
счастью, военные успели одеть его в пулезащитную и  отражающую  импульсы
одежду. Из троих нападавших спастись не удалось ни одному.
   Впрочем, история эта не получила огласки: когда рассвело,  уже  никто
не смог бы сказать, что на окраинной улочке произошло что-то  необычное.
Не было ни тел, ни следов крови - ничего такого.
   Инженер же Брукнер после этого исчез, растворился в пространстве, так
что и охранявшие его военные не могли найти никаких следов.
   Видимо, у монтажников и в самом деле имеются свои маленькие секреты.
   Таким образом Симона могла продолжать - и продолжала - жить в  полном
спокойствии, как и подобает маленькому окраинному мирку.

Глава 7

БЫТИЕ

   Пока большая часть подданных Орланы пыталась разыскать  незнакомца  -
представителя какой-то внешней силы, Флор был  занят  совершенно  другим
делом - и, возможно, гораздо более важным, чем борьба за власть.
   Он, как мы помним, пришел к физику Карачарову, чтобы просить  помощи,
так как убедился, что своими силами не может разобраться  в  том,  какую
роль в компьютерной системе корабля играл сверхштатный, как Флор  назвал
его, компьютер с программой, которую следовало назвать по  меньшей  мере
странной.  Быть  может,  обратиться  за  разъяснениями  следовало  бы  к
инженеру или штурману, или к ним обоим.  Он  и  попытался  сделать  это;
однако не смог найти никого из экипажа по  причине,  известной  нам,  но
неведомой ему. Таким образом он и оказался в каюте Карачарова.
   Встретили его не очень  любезно.  Физик  был  занят  своими  мыслями,
достаточно серьезными; находясь в таком  состоянии,  он  не  то  что  не
обрадовался гостю, но повел себя прямо-таки агрессивно И, уж  во  всяком
случае, не  так,  как  подобает  воспитанному  человеку,  и  к  тому  же
известному (правда, вдалеке отсюда, да и давно это было) ученому.
   - Ну, какого черта? - поинтересовался он, глядя даже не на вошедшего,
а сквозь него - как бы разглядывая нечто, бесконечно отдаленное.
   Он спросил именно так, а  не  как-нибудь  повежливее,  потому  что  и
сердцем, и умом  -  одним  словом,  всем,  кроме  бренного  тела,  -  он
находился сейчас не в каюте, а  в  некоем  виртуальном  пространстве,  в
самом  центре  действия  каких-то  не  вполне   ему   понятных   сил   и
закономерностей,   существовавших   в   их   отношениях;   постичь   эти
закономерности ему все еще не удавалось, потому  что  на  такой  глубине
математика уже не срабатывала, дать результат могла скорее  интуиция,  а
она, интуиция, не совсем уверенно  протягивавшая  свои  гибкие  щупальца
сразу в нескольких направлениях, была  пока  еще  настолько  робка,  что
всякая, даже самая ничтожная помеха  мгновенно  отбрасывала  физика  еще
дальше от вроде бы  уже  совсем  близко  маячившего  решения.  Вообще-то
людям, одержимым идеей, прощалось и прощается и не такое.
   Но, независимо от причин подобной грубости, любой нормальный человек,
вернее всего,  получив  такое  приветствие,  поспешил  бы  ретироваться,
бормоча под нос жалкие слова извинений.
   Нормальный, да.
   Однако Флор - во всяком случае,  сейчас  -  был  нормален  ничуть  не
больше, чем  сам  Карачаров.  Потому  что  и  его  обуяла  идея,  и  ему
требовалось как можно скорее разобраться в найденном,  а  главное  -  он
обладал той же способностью, что и  физик:  пробиваться  вперед  вопреки
обстоятельствам и назло им.
   Конечно, он  не  мог  позволить  себе  ответить  на  грубость  чем-то
подобным: у этого поколения грубить было не принято. И на "какого черта"
он ответил хотя и сразу, но по-другому. Подойдя к столу, протянул физику
капсулу с кристаллом, на который была переписана непонятная программа:
   - А вот такого. Посмотрите.
   Карачаров лишь проскользнул  взглядом  по  капсуле;  но  на  сей  раз
остановил его все-таки на Флоре, а не на бесконечно удаленном объекте.
   - Ну, и что я увижу? Картину сотворения мира?
   Ответ ему понравился, и он сам засмеялся.
   - Я не знаю, что вы увидите. Если бы знал - не пришел бы.
   - Что же - великая пустота в натуральную величину?
   Флор все еще оставался серьезным.
   - Напоминает программу для расчета локальных деформаций пространства.
Но в чем-то не совпадает. Как-то не так не совпадает.
   Теперь Карачаров посмотрел на парня  уже  осмысленно.  В  его  глазах
мелькнула искорка интереса.
   - Ты что же -  разбираешься?  А  где  ты,  собственно,  взял  формулу
деформаций?
   - В "Сигме", понятно. Да вы лучше посмотрите. Сами увидите.
   Покачав головой, словно удивляясь напору свалившегося ему  на  голову
юнца, Карачаров заложил кристалл в компьютер.
   Начал смотреть.  И,  казалось,  тут  же  совершенно  забыл  о  Флоре,
терпеливо ждавшем результата.
   В  каюте  минут  пять  стояла  тишина,  только  едва  слышно  журчала
крыльчатка охлаждения. А Карачаров один раз пробормотал:
   - Авигар, гений хренов - его манера... Или нет?
   И в другой раз:
   - Но если так, тогда... Наконец  оторвался  от  дисплея.  Всем  телом
повернулся на стуле к Флору и прокурорским голосом спросил:
   - Где ты это взял?
   - Скопировал.
   - В "Сигме" такого быть не могло. Я там все  прошерстил,  когда  тебя
еще и на свете не было.
   - Я не говорил, что в "Сигме". Там только  стандартные  программы.  В
другой машинке. Которой на схеме вообще нет. - И в ответ  на  удивленный
взгляд:
   - На генеральной схеме компьютерной сети корабля.
   - И где же он располагается?
   - У нас в туристическом - в закутке... Карачаров встал - резко, как и
вообще двигался:
   - Идем.
   - Да я все переписал... - Хвалю. Но ведь программа эта - не  сама  по
себе, а? Команды  от  нее  должны  куда-то  идти,  верно?  Не  догадался
проследить?
   - Пробовал. Но кабель уходит, по-моему, за борт.
   - Посмотрим. Или лучше сперва спросить у инженера?
   - Да они все за бортом - вышли зачем-то в пространство.
   - Сплошное благоухание, - сказал физик. - Ну, рысью - марш-марш!..
   Карачаров любил старинные военные команды. Оттого, наверное, что  сам
никогда никакого отношения к военным делам не имел.

***

   Инна пребывала  в  непривычном  для  нее  состоянии  нерешительности.
Решала для себя старую Гамлетову проблему: быть  или  не  быть.  Или,  в
переложении на конкретную обстановку: показать кому-нибудь записанные ею
сигналы или воздержаться, не думать о них больше, забыть раз и навсегда?
   Сами записи были, собственно,  не  столь  и  важны  для  нее.  Но  за
последние дни она просматривала их не один и не два раза.  И  -  сначала
едва-едва, а чем дальше - тем сильнее  стала  ощущать,  что  записи  эти
оказывают на нее какое-то необычное влияние. С каждым просмотром она все
быстрее   впадала   в   состояние,   которое   сама   же   оценила   как
галлюцинирование.
   Потому что как только она начинала  внимательно  всматриваться  в  то
быстро, то медленно  проползающие  по  экрану  кривые,  образованные  не
сплошной линией, а тесными зигзагами, то пошире, то поуже, -  едва  лишь
она целиком погружалась  в  эти  движения,  ей  сразу  начинали  как  бы
слышаться какие-то звуки (хотя  никакого  звука,  естественно,  не  было
записано, потому что его и  не  было),  и  вовсе  не  бессмысленные;  по
крайней мере, ей так казалось. Они порой складывались вроде бы в  слова,
а изредка даже - в отрывки фраз,  которые,  к  сожалению,  не  удавалось
выстроить в  какой-то  логической,  смысловой  последовательности.  Мало
того: Инна даже не могла определить, к какому языку эти слова и  обрывки
фраз принадлежат - хотя была уверена, что понимает  их  смысл.  И  смысл
этот наводил на мысли о каком-то приключенческом романе.
   И в самом деле: "проникнуть", "выяснить", "уничтожить" ..
   Чего угодно, но уж детективного чтива в космическом пространстве быть
никак не могло.
   Следовательно - что? Следовательно, все это  возникало  в  ее  мозгу.
Потому что она-то в свое время прочитала таких романов не так уж мало.
   Играла психика? Она сходила с ума?
   Эта мысль оказалась страшнее всяческих - и иллюзорных, и  реальных  -
угроз. Человек с очень подвижной психикой, Инна всю жизнь боялась  сойти
с ума - поскольку это была едва ли не  единственная  на  Земле  болезнь,
которая не излечивалась без ущерба для больного.  И  если  уж  возникали
подозрения, то нужно было пресечь заболевание в самом начале,  пока  она
еще не разгулялась.
   Тем не менее, даже придя к этому правильному выводу, Инна  далеко  не
сразу решилась обратиться со своими сомнениями и подозрениями к  другому
человеку.
   Кем будет этот человек - тут  вариантов  не  было.  Зоя,  разумеется.
Потому что  она  как-никак  врач.  И  потому,  что  умела  убедить  или,
наоборот, разубедить, одним словом - успокоить.
   И в конце концов Инна решилась. Направляясь  к  Зое,  она  не  забыла
захватить с собою и кристаллы с записями:  без  них  объяснить  что-либо
было бы невозможно.
   Зоя встретила актрису, как всегда, доброжелательно. Не  обошлось  без
чашки кофе. Инне, правда, показалось, что Судья чем-то озабочена. Однако
Зоя хорошо умела скрывать свои  тревоги  и  волнения  и,  уж  во  всяком
случае, не делиться ими  с  подругами,  которым  знать  пока  ничего  не
следовало. Поэтому Инна так ничего  и  не  услышала  о  волнениях  среди
молодых, о том, что маленькое человечество "Кита" стоит скорее всего  на
пороге серьезных раздоров, которые неизвестно к чему могли привести.
   Зоя выслушала все жалобы и догадки Инны спокойно, невозмутимо, как  и
подобало врачу, и лишь сочувственно кивала. А когда Инна  попросила  Зою
просмотреть  при  ней  записи  -  не  возражая,  заложила   кристалл   в
медицинский компьютер и внимательно просмотрела все, с начала до конца.
   Но, закончив, она - против ожидания Инны - не стала ничего говорить.
   Вместо этого загрузила на дисплей каталог материалов, что  имелись  в
ее  распоряжении,  немного  поискав,  нашла  то,  что  ей,   видимо,   и
понадобилось просмотреть, разделила экран и дала команду:  сравнивать  и
искать в этом материале записи, подобные находящимся на левой панели,  а
найдя, вывести на вторую панель.
   Пока машина работала, Зоя сказала Инне всего лишь несколько слов.  Но
слова эти прозвучали успокоительно:
   - Думаю, что с вами все в порядке. Хотя рефлексы, конечно,  проверим,
это вообще полезно делать периодически, а я  в  последнее  время  как-то
выпустила из виду... Но вы здоровы, могу поручиться.
   - Но что же со мною происходит в таком случае?
   - А вот это мы сейчас постараемся понять.
   Ждать пришлось недолго. Потому что снятых Зоей за годы  заключения  в
корабле энцефалограмм было  не  так-то  уж  много,  и  перебрать  все  и
отобрать нужные компьютер смог достаточно быстро. Выделив  три  наиболее
подходящих, машина прекратила работу.
   - Похоже, правда? - спросила Зоя. - Очень интересно... Инна на всякий
случай кивнула и пробормотала нечто утвердительное.
   - Что же тут? Посмотрим... - Вы что же - сможете расшифровать?
   -  Вряд  ли  можно  так  назвать:  это  все  разложить  на  слова   и
предложения,  конечно,  не  удастся.  Но   вот   эмоциональный   уровень
информации я, пожалуй, смогу определить. Сейчас вытащим  мои  матрицы...
Она снова заработала на клавиатуре.
   - Опасения, сильные, скорее, даже чувство страха... После паузы:
   - Агрессивность.
   И затем:
   - Нетерпение. Но и  -  колебания  или  сомнения...  Больше,  пожалуй,
ничего не отождествить. Однако уже ясно: все это - чувства человеческие,
или, во всяком случае, почти человеческие.
   - Но кто? Откуда? И кому?
   - Этого нам знать не дано. По крайней мере,  сейчас.  Если  бы  можно
было уточнить... Зоя откинулась на спинку  стула.  Задумалась.  Инна  не
решалась нарушить молчание, она чувствовала себя тут  совсем  маленькой,
ничего не понимающей. И сидела, вертя в пальцах пустую  кофейную  чашку,
пока Зоя не встрепенулась:
   - Может быть, может быть, - сказала  она  непонятно.  -  Но  сначала,
пожалуй, посоветуемся с экипажем? С нашими мужьями.
   - Да? А где ваш?
   - Откровенно говоря, даже не знаю. С утра сорвался куда-то. А ваш?
   - То же самое. Я пыталась дозвониться - их нигде нет.
   - Ну что же: объявим себя экспедицией и двинемся на поиски пропавших.
   Сказано это было весело, однако нотка тревоги нечаянно  проскользнула
в голосе Зои.

***

   Капитан и штурман спешили вернуться внутрь корабля. Мысленно  они  не
один уже раз благодарили инженера за то, что  он  нашел  время  и  силы,
чтобы привести в порядок все корабельные входы и выходы.
   К сожалению, сейчас инженер только мешал им: он так  и  не  пришел  в
сознание, и хотя нести его  было  не  очень  тяжело,  но  лететь  с  ним
напрямик его товарищи не решились. Пришлось пробираться,  неся  его,  по
тем же дорожкам, по которым Рудик не так уж давно проходил, чтобы  войти
извне в изолированный салон турмодуля. Все внимание  надо  было  уделять
передвижению  -  осторожно  и  правильно  ставить  ногу,  делая   каждый
очередной шаг, чтобы  не  поскользнуться,  не  сорваться  с  поверхности
корабля, потому что гравитация здесь ощущалась куда меньше,  чем  в  его
помещениях, и еще по той причине, что, потеряв на  миг  равновесие,  они
могли невольно выпустить из рук  неспособного  самостоятельно  двигаться
инженера - и потом пришлось бы вылавливать его в пространстве, используя
последние остатки топлива в ранец-ракетах.
   Поэтому они не заметили того внештатного кожуха с  прибором,  который
недавно так заинтересовал инженера, прошли мимо; капитан, правда,  краем
глаза вроде бы увидел нечто, но сейчас  не  время  было  отвлекаться  от
главного: от заботы о жизни и здоровье члена экипажа и от  необходимости
понять, что же, собственно, происходит с кораблем и вокруг него.
   Ближайшим для них был тот самый люк, через который они и  выходили  в
пространство. Добравшись наконец до него, не опуская инженера  на  узкую
площадку перед пластиной люка, капитан вызвал Центральный  пост,  где  в
ожидании его команды  должны  были  находиться  новые  члены  экипажа  -
гардекосы, как назвал их Устюг. Открыть  этот  вход  можно  было  только
изнутри.
   Однако Центральный пост не откликнулся.
   Тогда капитан начал одно за другим вызывать  все  помещения  корабля,
где могли сейчас находиться ребята.
   Прошло  не  менее  десяти  минут,  но  никакого  ответа  так   и   не
последовало.
   -  Там  что-то  происходит,  -  с  беспокойством  проговорил  штурман
Луговой.
   Капитан на это ничего не ответил: и так было очевидно, что в  корабле
возникли какие-то проблемы, и возможно - серьезные. Но этого и следовало
ожидать после того, с чем они столкнулись в туристическом салоне.
   - Какой люк у  нас  управляется  снаружи?  -  стал  вспоминать  вслух
штурман. - Катерный - нет, туристический - отпадает... - Только один,  -
хмуро ответил капитан. - Главный,  посадочно-разгрузочный.  Если  только
Рудик восстановил вызывную систему.
   Штурман вздохнул:
   - Надо идти туда. Не ждать же тут у моря погоды.
   - Говори поменьше, - сказал капитан. И тут же пояснил:
   - Воздуха у нас осталось - почти  только  резерв.  На  полчаса.  Дыши
реже.
   Так оно и было: каждый  из  них  пожертвовал  по  одному  баллону  из
штатных трех в пользу инженера, так что  время,  какое  все  трое  могли
находиться в скафандрах, сократилось ровно на треть  -  и  три  четверти
этого времени были уже израсходованы.
   - Моя очередь нести, - сказал Луговой, взваливая на плечи  недвижного
инженера.
   Капитан двинулся первым - совсем не в том направлении,  в  каком  они
шли до сих пор. Он подумал, что если бы они от турмодуля сразу  пошли  к
аварийному выходу, то сэкономили бы и воздух, и время. А сейчас  -  если
что-то  непредвиденное  помешает   им   немедленно   воспользоваться   и
посадочно-разгрузочным выходом, то  перед  ними,  всеми  тремя,  встанут
проблемы, которые еще неизвестно, удастся ли решить.
   - Не успели мы  обучить  молодых...  -  пробормотал  он  еле  слышно,
медленной струйкой выдыхая очередную скупую порцию воздуха.
   Луговой ничего не ответил  -  не  потому,  что  не  хотел,  а  просто
разговаривать, имея на плечах инженера, было трудно.
   До нужного им люка они добрались, когда индикаторы запаса  воздуха  в
скафандрах, миновав голубой, зеленый, желтый и оранжевый цвета, налились
угрожающей краснотой.
   Капитан, чуть втянув руку в рукав скафандра, нашарил нужную кнопку  и
нажал. Один раз, потом еще  три  подряд;  то  была  команда  на  срочное
открытие.
   Теперь