ну.  Это
означало пробой планетной коры на  глубину  четверти  ее  радиуса.  Угроза
помогла, хотя Накамура и Кирстинг пытались отговорить командира  от  этого
жестокого решения, ибо де-факто оно равнялось объявлению войны.
   - Соблюдение межпланетного права стало для  нас  необязательным  с  тех
пор, как на нас напали, - возразил Стиргард. - Переговоры на  километровых
волнах с трансляцией и ретрансляцией могут  продолжаться  месяцами,  а  за
чисто физической причиной их медлительности может крыться игра на  оттяжку
времени - чтобы пересмотреть стратегический расклад сил. Этого шанса я  им
не дам. Если это обмен неформальными мнениями, прошу о нем забыть, а  если
votum separatum, занесите его и протоколы экспедиции. Я  отвечу  на  него,
когда сдам командование. Сейчас я не имею такого намерения.
   В  своих  контрпредложениях  Гепария  требовала   четкого   ограничения
полномочий посланца. Понятие "контакт" становилось тем более туманным, чем
точнее пытались его определить. Стиргард требовал непосредственной встречи
своего человека с представителями местной власти и учеными, но  либо  было
совершенно невозможно установить единый смысл этих понятий для  квинтян  и
людей, либо тут действовала злая воля. Темпе полетел,  не  зная,  кого  он
должен увидеть на космодроме, но это  его  как-то  не  беспокоило.  Он  не
чувствовал за плечами крыльев эйфории, не рассчитывал на крупный  успех  и
сам был заинтригован собственным  спокойствием.  Во  время  подготовки  на
тренажерах он сказал Гарраху: вряд ли там сдерут с него шкуру - какими  бы
жестокими они ни были, -  что,  впрочем,  неудивительно:  они  все  же  не
глупцы. Переговорам сопутствовали обсуждения на борту корабля.
   При неустанном  сопротивлении  квинтянской  стороны  пункт  за  пунктом
выторговывались условия приема  посла.  Пришелец  получал  право  покинуть
ракету для осмотра обломков фальшивого "Гермеса" и свободно  передвигаться
в радиусе шести миль вокруг ракеты с гарантией неприкосновенности, если он
не предпримет "враждебных действий" и не передаст принимающей его  стороне
"угрожающей информации". Много трудностей вызвало углубленное  определение
этих терминов. Номинация у людей и у квинтян расходилась тем  больше,  чем
ближе они подходили к  области  высоких  абстракций.  Такие  понятия,  как
"власть",  "нейтральность",  "союзничество",  "гарантии",   не   удавалось
однозначно установить то ли по  высшей  причине  -  коренного  различия  в
историческом   развитии,   -   то   ли   от   вползающей   в    переговоры
преднамеренности. Но и  преднамеренность  необязательно  означала  желание
запутать и обмануть, если втянутая в столетнюю войну Гепария  не  была  ни
свободной, ни суверенной в этих переговорах  и  не  хотела  или  не  могла
выдать этого "Гермесу". Ибо и тут, по мнению большинства  членов  экипажа,
крылась равнодействующая борющихся сил,  которые  за  множество  поколений
сформировали как язык, так и образ мышления.
   За день до старта  Накамура  попросил  пилота  уделить  ему  время  для
частной беседы - как он выразился. Начал он издалека; разум  без  смелости
все равно что смелость без разума. Война, вытесненная в Космос эскалацией,
становится - причем наверняка - межконтинентальной.  При  таком  положении
вещей лучше  всего  было  бы  выслать  двух  равноправных  послов  на  оба
континента,  предварительно  заверив,   что   они   не   выдадут   никакой
существенной в военном отношении информации хозяевам. Командир отверг этот
вариант, поскольку хотел следить за судьбой  посла,  а  корабль  не  может
находиться одновременно на двух сторонах планеты.  Командир  хотел,  чтобы
квинтяне знали, что он волен выбрать способ ответа, если посол не вернется
невредимым. Он  не  определил  размеров  возмездия,  что,  в  общем,  было
тактично, но не служило  гарантией  безопасности  посла.  Накамура  меньше
всего  намеревался  критиковать  командира,  но  попросил  выслушать  его,
поскольку счел это своей обязанностью. Как прекрасно сказал Шекспир: "Беда
второстепенным  фигурам,  если  они  окажутся   между   клинками   могучих
противников". Могучих противников три: "Гермес", Норстралия и Гепария. Что
знают квинтяне?  Знают,  что  незваный  гость  имеет  преимущество  как  в
нападении, так и в защите и умеет наносить удары с  высокой  точностью.  В
чьих интересах лежит в таком  случае  безопасность  посла?  Допустим,  что
посол пострадает.  Гепария  будет  утверждать,  что  произошел  несчастный
случай, а Норстралия будет эти доводы опровергать. Тем самым каждая из них
попытается  так  отклонить  ответный  удар  "Гермеса",  чтобы  он  поразил
противную сторону. Командир и  вправду  обещал  им  TAD  -  Total  Assured
Destruction [гарантированное полное уничтожение (англ.)], - однако история
учит, что Страшный Суд не является хорошим средством  в  политике.  Машину
Конца Света, Doomsday Machine, кобальтовую супербомбу  для  шантажирования
всех государств Земли, выдумали двое  американцев  в  двадцатом  веке,  но
никто не взялся за реализацию идеи,  и  совершенно  разумно,  потому  что,
когда всем уже нечего терять, нельзя вести реальную политику.  Апокалипсис
как расплата весьма маловероятен. Почему "Гермес" должен ударить  по  всей
планете,  если  на  Гепарии  найдется  один  камикадзе,  который  совершит
покушение на посла? Аргументация японца показалась пилоту убедительной. Но
почему не поддался на нее командир?
   Японец, все еще вежливо наклоняясь к собеседнику, улыбнулся.
   - Потому что у  нас  нет  безошибочной  стратегии.  Командир  не  хочет
развязывать узел. Он намерен разрубить его. Накамура не желает ни над  кем
возвыситься. Накамура мыслит так,  как  может  Накамура.  О  чем?  О  трех
загадках. Первая - это посольство. Приведет ли оно  к  "контакту"?  Только
символически. Если посол вернется невредимым, увидев квинтян  и  узнав  от
них,  что  он  ничего  не  может  от  них  узнать,  это  будет  гигантским
достижением. Вам это кажется смешным? Планета менее доступна, чем Эверест.
Но ведь, зная, что на этой горе нет ничего, кроме скал и льда, сотни людей
многие годы рисковали жизнью, чтобы побыть на вершине хотя  бы  минуту,  а
те, которые повернули назад, когда  до  цели  оставалось  каких-то  двести
метров, считали себя побежденными, хотя место, до которого они  добрались,
было нисколько не менее драгоценно, чем то, куда они так жаждали  попасть.
Подход нашей экспедиции к вопросу  контакта  подобен  настрою  покорителей
Гималаев. Это загадка, с которой люди приходят в мир и умирают, она  стала
привычной. Другая загадка для Накамуры  -  судьба  пилота.  Только  бы  он
вернулся! Но если случится что-нибудь непредвиденное, Гепария докажет, что
было белое, а Норстралия - что черное. Это противоречие столкнет командира
с роли мстителя на роль следователя. Угроза, достаточная, чтобы  заставить
принять посла, зависнет в воздухе. Третья загадка -  самая  большая.  Речь
идет о _невидимости_ квинтян. Может быть, покушения не будет.  Однако  нет
никакого сомнения, что квинтяне категорически не желают показать, как  они
выглядят.
   - Может быть, они выглядят как чудовища? - подсказал пилот.
   Накамура все еще улыбался.
   - Здесь обязательна  симметрия.  Если  они  чудовища  для  нас,  то  мы
являемся таковыми для них. Прошу прощения, это ясно и ребенку. Если  бы  у
осьминога было эстетическое чувство, красивейшая женщина Земли была бы для
него чудовищем. Ключ к этой загадке лежит за пределами эстетики.
   - Где же? - спросил пилот. Японцу удалось его порядком заинтриговать.
   - Общие черты квинтян и землян мы открыли в военно-технической области.
Эта общность указывает на дилемму: либо они похожи на нас,  либо  являются
"исчадиями ада". Это распутье - фикция. Однако не фикция то,  что  они  не
хотят, чтобы мы узнали, как они выглядят.
   - Почему?
   Накамура печально склонил голову:
   - Если бы я знал почему, узел был бы развязан и  коллеге  Полассару  не
пришлось  бы  готовить  сидераторы.  Осмелюсь  высказать  только   неясную
догадку. Наше воображение несколько  отличается  от  западного.  Одной  из
глубоких традиций моего народа является маска. Я считаю, что квинтяне, изо
всех сил сопротивляясь нашим устремлениям, а именно: не желая  присутствия
людей на планете, с самого начала уже считались с такой  возможностью.  Вы
еще не уловили связи? Пилот может увидеть квинтян и не понять, что  он  их
увидел. Мы показали планете сюжет, в котором фигурировали человекообразные
персонажи. Накамура не может  прибавить  пилоту  храбрости  -  ее  у  него
больше, чем требуется.  Накамура  может  дать  только  один  совет.  -  Он
помолчал и, уже без улыбки, медленно  выговаривая  слова,  произнес:  -  Я
рекомендую смирение. Не осторожность. Не советую  также  быть  доверчивым.
Смирение я рекомендую как готовность признать, что все, то есть  все,  что
пилот увидит, на самом деле совершенно иное, чем кажется...
   На этом беседа окончилась. Только теперь,  уже  летя  к  Квинте,  Темпе
понял, что в совете Накамуры крылся укор. Ведь он своей идеей  о  проекции
на тучах выдал квинтянам облик людей. Но может быть,  это  вовсе  не  было
укором.
   Размышления пилота прервал  восход  планеты.  Ее  невинно  белый  диск,
заснеженный  вихрями  циррусов,  без  всякого  следа  ледяного  кольца   и
катастрофы, мягко выплыл из мрака, вытесняя его черноту  с  бледным  инеем
звезд  за  рамку  монитора.  Одновременно  замигал   цифрами,   разразился
поспешным  стрекотом  дальномер.  Вдоль  изрезанных   фиордами   побережий
Норстралии с севера плоской полосой туч шел холодный фронт,  а  отделенная
океаном Гепария, видимая в сильном ракурсе на восточной  выпуклости  шара,
находилась под темным покровом туч, и только приполярная область светилась
ледовыми полями. "Гермес" дал знать, что через двадцать семь минут  ракета
коснется атмосферы, и рекомендовал небольшую поправку  курса.  Из  рулевой
рубки следили  за  его  сердцем,  легкими  и  биотоками  мозга  Герберт  и
Кирстинг,  а  в  навигаторской  контролировали  полет  командир  вместе  с
Накамурой и Полассаром, готовые вмешаться в случае необходимости. Хотя  ни
эта необходимость, ни род вмешательства не были  заранее  определены,  то,
что главный энергетик с главным физиком стояли в полной  готовности  рядом
со Стиргардом, укрепляло хорошее, хотя и полное напряжения, настроение  на
борту  корабля.  Телескопы   сопровождения   давали   четкое   изображение
серебряного веретена "Земли", регулируя кратность  увеличения  так,  чтобы
ракета находилась в центре экрана на молочном  фоне  Квинты.  Наконец  GOD
брызнул на экран пустого до  той  поры  атмосферного  монитора  оранжевыми
цифрами: аппарат в двухстах километрах над  океаном  вошел  в  разреженные
слои газа и начал разогреваться. Сразу же на облачное море упала маленькая
тень  ракеты  и  помчалась   по   его   безупречной   белизне.   Компьютер
непосредственной  связи  залпами  импульсов  передавал  последние   данные
полета, так как через минуту подушка  раскаленней  трением  плазмы  должна
была прервать связь в плотных слоях атмосферы.
   Золотая  искра  обозначила  вхождение  "Земли"  в   ионосферу.   Сияние
усилилось  и  разрослось;  это  означало,  что  пилот   начал   торможение
контртягой.  Тень  ракеты  исчезла,  когда  она  нырнула  в  тучи.   Через
двенадцать минут цезиевые часы расчетного и реального  времени  подошли  к
единице, после чего спектрограф, следивший за огнем посадочного  двигателя
ракеты, ослеп  и  после  ряда  нулей  выдал  наконец  классическое  слово:
BRENNSCHLUSS [конец сгорания (нем.)].
   "Гермес" двигался  в  высоте  над  Квинтой  так,  чтобы  место  посадки
находилось точно под ним в надире. Главный  монитор  наблюдения  заполняла
непроницаемая облачная завеса. Согласно предупреждению, хозяева  впрыснули
в облачный слой над этой территорией массу  металлической  пыли,  создавая
непреодолимое  препятствие  для  радиолокации.  Стиргард  в  конце  концов
согласился на это условие, оставив за собой право на "жесткие меры",  если
до "Гермеса" не дойдет хотя бы один из лазерных  сигналов,  которые  Темпе
должен посылать каждые сто минут. Но для  того,  чтобы  обеспечить  пилоту
хоть какую-то видимость в конечной стадии посадки, физики снабдили  ракету
дополнительной  ступенью,  наполненной  газовым  соединением   серебра   и
свободными  радикалами  аммония  под  высоким  давлением.   Когда   ракета
ворвалась в атмосферу и прорезала ее кормой, окруженной пламенной  гривой,
трепещущей вдоль бортов до самого носа, эта кольцевая ступень,  окружавшая
до поры  втулки  сопел,  была  отстрелена  пиропатронами,  благодаря  чему
опередила аппарат и, попав в плазменный огонь, лопнула от жара.  Сразу  же
разогнанные газы завихрились, как смерч, и громовым  порывом  разметали  в
тяжело нависших тучах  широко  разорванную  воронку.  Одновременно  вместо
гипергола в сопла был подан жидкий кислород, и ракета,  опускаясь  уже  на
холодной тяге, обрела зрение.  Жароупорные  объективы  телекамер  показали
посадочную площадку в бурлящем кольце разогнанных туч. Пилот увидел  серую
трапециевидную  плоскость  космодрома,  с  севера  ограниченную  гористыми
склонами, а с прочих сторон обрамленную множеством красных искр,  дрожащих
в струящемся над ними воздухе, как огоньки обильно коптящих свечей. Это из
них били потоки металлической пыли. Взрыв аммония и  серебра  сделал  свое
дело: разорвав остаток туч  над  посадочной  площадкой,  он  вызвал  такой
ливень, что дымящие пурпурные искорки на несколько  минут  потемнели,  но,
окончательно не задушенные, вновь разгорелись в  грязных  клубах  водяного
пара. Взглянув на юг сквозь дымы, разгоняемые вихрем циклона, он  различил
темную массу строений, напоминавшую расплющенного  головоногого  моллюска,
каракатицу с множеством разбегающихся полос-щупальцев - не трубопроводов и
не  дорог,  ибо  они  были  вогнутые,   покрытые   поперечными   полосами.
Впечатление осьминога создавал единственный  полифемовский  глаз,  который
смотрел на него оттуда пронзительным зеркальным  взглядом.  По-видимому  -
огромный оптический параболоид, следивший за  спуском.  По  мере  снижения
зелень северных взгорий за космодромом меняла свой вид. То, что  с  высоты
казалось высоким лесным массивом  с  врезанным  в  него  плоским  бетонным
четырехугольником, теряло  облик  покрытых  листвою  зарослей.  В  зеленую
курчавую  поверхность  сливались  не  кроны  деревьев,  а  сухие,  мертвые
кустообразные скопления  не  то  уродливых  заграждений,  не  то  огромных
клубков  каких-то  проводов  или  проволочных  тросов,  и,  расставаясь  с
воображаемой  картиной  лесистого   взгорья   с   просвечивающими   сквозь
серо-серебряное скопление  хвои  лысинками  незаросших  полян,  он  увидел
творения чужой инженерии, которая  в  своем  искусстве  не  ведала  земных
канонов. Если бы у людей возникла  необходимость  расположить  техническое
оборудование космодрома  в  широкой  котловине  между  большим  городом  и
склонами  гор,  они  позаботились  бы  прежде  всего   о   благоустройстве
территории, сочетающем функциональность с эстетикой геометрических форм, и
уж наверняка не стали бы затягивать лысые  склоны  чащобой,  состоящей  из
тысяч дико разветвленных металлических комков и узлов,  которые  никак  не
могли быть результатом  работ  саперов,  маскирующих  якобы  растительными
сетями военные объекты, ибо ненатуральность такого камуфляжа  бросалась  в
глаза. Пока ракета на холодной тяге опускалась на серый бетон, весь  склон
взгорья заслонил прилив возвращающихся туч, скрыл его, как  колючую  шкуру
ящера,  крапчатую  от  шишек  или  сыпи.  И,  прежде  чем  это  загадочное
безобразие дало ему  возможность  оценить  разницу  между  проектированием
технических  устройств  и  запуском   их   в   какой-то   самопроизвольный
злокачественный рост, прежде чем он успел вновь взглянуть на застройку юга
- эту уже уползающую за горизонт каракатицу, смотрящую на него  обведенным
чернью зеркальным глазом, - ему пришлось взяться  за  рулевое  управление.
Перегрузка с трех упала до двух, жидкий кислород брызнул ледяным  кипятком
из сопел, суставчатые лапы выдвинулись в  стороны  из-под  кормы,  и,  как
только они ударились о твердый грунт, двигатель в последний раз взревел  и
замолк.
   Трехсоттонная  ракета  выполнила  несколько  затухающих  приседаний  на
опорах и замерла. Ощущая всеми внутренностями  смену  силы  тяжести  после
торможения, он под слабое шипение амортизаторов отстегнул ремни,  выпустил
воздух  из  оболочки  скафандра  и  поднялся  с  кресла.   Пряжки   ремней
соскользнули с плеч и груди.  Анализатор  не  показывал  никаких  ядовитых
примесей в воздухе, давление составляло тысячу сто миллибар,  но  выходить
полагалось  в  шлеме,  поэтому  он   переключил   кислородную   муфту   на
индивидуальный баллон. Обзорные экраны погасли, и в кабине  зажегся  свет.
Он  окинул  взглядом  привезенное  хозяйство  -  по  обе  стороны  сиденья
покоились тяжелые контейнеры, снабженные колесиками, так что их можно было
катить, словно тачки. Гаррах предусмотрительно нарисовал на  них  огромную
единицу и такую  же  двойку,  словно  их  можно  было  перепутать.  Гаррах
наверняка завидовал ему, хотя ничем этого  не  выказывал.  Он  всегда  был
хорошим товарищем, и пилот пожалел, что сейчас его нет рядом. Вдвоем  они,
может быть, лучше справились бы с задачей.
   Задолго до этого полета, когда еще ничто, кроме слов Лоджера, сказанных
на "Эвридике", не позволяло надеяться, что он "увидит  квинтян",  на  него
напала депрессия, выявленная GOD'ом, но после беседы с  врачом  он  отверг
диагноз, поставленный машиной. Его угнетало не то, что  взаимопонимание  с
квинтянами в самой основе казалось бессмысленным, а то, что  в  этой  игре
земляне сочли старшей мастью насилие. Он держал эти мысли  про  себя,  ибо
сильнее всего на свете желал увидеть  квинтян  и  ему  вовсе  не  хотелось
дискредитировать  саму  идею  контакта.  Араго  рассматривал   этот   шанс
пессимистически еще до того, как была высказана идея "демонстрации  силы",
называл притворство притворством и повторял, что игра идет на  проигрыш  -
мы так рвемся к  взаимопониманию,  что  сами  же  от  него  и  отрекаемся,
заслоняясь всяческими масками и  трюками.  В  результате,  может  быть,  и
находимся в большей безопасности, но при  этом  все  более  отдаляемся  от
истинного взгляда на Чужой Разум.  Разоблачая  все  его  увертки,  отвечая
ударом  на  каждый  его  отказ,  мы  делаем  цель  экспедиции  тем   менее
досягаемой, чем более жестокие меры используем для ее достижения.
   Он включил механизм открывания люка, но  сначала  надо  было  дождаться
результата  автоматического  анализа,  и,   пока   компьютер   проглатывал
поступающие  данные  о  химическом  составе  грунта,  о  силе   ветра,   о
радиоактивности окружающей среды (практически нулевой),  в  голове  вместо
последовательности этапов программы  роились  все  те  же  мрачные  мысли,
которые он до сих пор в себе подавлял. Накамура разделял мнение монаха, но
не принял его сторону: это было бы равносильно признанию поражения. Сам он
тоже был согласен с отцом Араго, но  знал,  что  его  не  сможет  удержать
никакая логика. Если Квинта была адом, он готов  спуститься  в  ад,  чтобы
увидеть квинтян.
   Правда, пока прием не казался адским. Ветер - девять метров в  секунду,
видимость  под  облачным  слоем  хорошая,  никакой  отравы,  мин,  зарядов
взрывчатки под прозондированными ультразвуком плитами посадочной площадки.
Послышался  свист  -  это  давление  в  кабине  уравнивалось  с   наружным
давлением. Над люком загорелись три зеленые лампочки, тяжелый  щит  сделал
пол-оборота и отскочил вверх. Снаружи донесся грохот спускаемого  трапа  и
треск, с которым его сегменты зафиксировались, наискось упершись в  бетон.
Он выглянул наружу. Сквозь стекло шлема в глаза ударил белый свет  дня.  С
высоты  четверто