ак выглядит такое устройство. Похоже
на штуку, из которой садовники опрыскивают кусты. Или  на  огнемет.  Едкий
дым повалил из шланга, который я держал в руке. Я надел противогаз, другой
дал мальчику. Еще дал ему специально на этот случай заказанные  ботинки  -
оплетенные стальной сеткой. Так нам удалось пройти.  Я  разгонял  термитов
струей  дыма;  те,  что  не  отступали,  гибли.  В  одном  месте  пришлось
прибегнуть к бензину, я разлил его и поджег, создав между нами  и  потоком
термитов огненную преграду. Оставалось каких-нибудь сто метров до  черного
термитника. Не могло быть и речи, чтобы спать.  Мы  сидели  у  беспрерывно
коптящего бака, светя фонариками. Ну и ночь! Вы  никогда  не  проводили  в
противогазе шесть часов?  Нет?  Ну,  тогда  вообразите  себе,  что  значит
торчать  в  раскаленном  резиновом  рыле.  Когда  мне  хотелось  вздохнуть
свободнее, я оттягивал от лица маску, задыхался в дыму. Так  прошла  ночь.
Мальчик все время дрожал. Я боялся, не лихорадка ли это.
   Наконец занялся день. Вода кончалась. У нас была только одна  канистра.
Ее могло хватить  на  три  дня  при  бережливом  расходовании.  Надо  было
возвращаться как можно скорее.
   Профессор прервал рассказ, открыл  глаза  и  посмотрел  в  камин.  Угли
совсем посерели. Свет лампы наполнял комнату, зеленый, мягкий свет, как бы
проникающий сквозь толщу воды.
   - В тот день мы дошли до черного конуса.
   Он поднял руку:
   - Как согнутый палец. Так он выглядел. С  гладкой,  будто  полированной
поверхностью. Его окружали низкие конусы, и, что самое примечательное,  не
вертикальные, а склоняющиеся к нему; я бы сказал, замаскированные  фигуры,
застывшие в гротескном поклоне.
   Я собрал все запасы в одном месте этого круга - около сорока шагов -  и
приступил к делу. Мне не хотелось уничтожать  черный  конус  динамитом.  С
момента, как мы вошли в это пространство, термиты  больше  не  появлялись.
Можно  было  наконец  сдернуть  с  лица  противогаз.  Что  за  облегчение!
Несколько минут на земле не было  человека  счастливее  меня.  Неописуемое
блаженство  свободного  дыхания  -   и   этот   конус,   черный,   странно
искривленный, не похожий ни на что на свете. Я,  как  безумный,  плясал  и
пел,  несмотря  на  пот,  градом  кативший  со  лба.  Мой  Уагаду  смотрел
потрясенный. Может быть, ему казалось, что я поклоняюсь черному божку...
   Но я быстро пришел в себя. Причин  для  радости  было  не  много,  вода
кончалась,  провизии  еле-еле  хватало  на  два  дня.  Правда,  оставались
термиты. Негры считают  их  лакомством.  Но  я  не  мог  себя  переломить.
Впрочем, голод учит...
   Он снова замолчал. Глаза его блестели.
   - Чтобы не тянуть... Знаете, я разрушил этот конус... Старый Нфо  Туабе
говорил правду.
   Он наклонился вперед. Черты его заострились. Он  говорил,  не  переводя
дыхания:
   - Сначала там был слой волокон, тонкой пряжи, необыкновенно  гладкой  и
прочной. Внутри - центральная камера, выстланная толстым  слоем  термитов.
Да и были ли это термиты?  Никогда  в  жизни  таких  не  видел.  Огромные,
плоские,  как  ладонь,  покрытые  серебряным  пушком,  с   конусообразными
головами, заканчивающимися чем-то вроде  антенны.  Антенны  прижимались  к
серому  предмету  величиной  не  больше  моего  кулака.   Насекомые   были
невероятно старые. Неподвижные, будто деревянные.  Они  даже  не  пытались
защищаться. Брюшки их мирно пульсировали. Но когда я отрывал их  от  этого
предмета в центре,  от  этой  круглой  необыкновенной  вещи,  -  мгновенно
погибали. Рассыпались в руках, как истлевшие тряпки. У  меня  не  было  ни
времени, ни сил, чтобы все изучить. Я достал из камеры этот предмет, запер
в ящике из листовой стали и  немедля  вместе  с  моим  Уагаду  пустился  в
обратный путь.
   Не стоит рассказывать, как я добрался  до  побережья.  Нам  встретились
рыжие муравьи. Я благословил  минуту,  когда  решил  тащить  назад  полную
канистру бензина... Если бы не огонь... Но это  не  важно.  Это  отдельная
история. Скажу только одно: на первом  привале  я  внимательно  рассмотрел
вещь, похищенную из черного конуса.  Когда  я  очистил  ее  от  наслоений,
обнажился идеально правильный шар из вещества тяжелого,  прозрачного,  как
стекло,  но  гораздо  сильнее  преломляющего  свет.  И  там,  в  джунглях,
обнаружился некий феномен, на который я не сразу обратил внимание.  Думал,
что мне показалось. Но когда добрался до цивилизованных мест на побережье,
и еще после этого, - убедился, что не заблуждаюсь...
   Он откинулся на спинку  кресла  и,  почти  невидимый  -  только  голова
выделялась на светлом фоне, - продолжал:
   -  Меня  преследовали  насекомые.  Мотыльки,  ночные  бабочки,   пауки,
перепончатокрылые, какие угодно. День и ночь они тянулись за мной жужжащей
тучей. А точнее, не за мной - за моим багажом, за  металлическим  ящичком,
скрывавшим в себе шар. Во время  путешествия  на  корабле  было  несколько
лучше. Применив радикальные средства  против  насекомых,  я  избавился  от
этого бедствия. Новые не прилетали - в открытом море их нет. Но как только
я сошел на берег Франции, все началось сызнова. А хуже всего муравьи.  Где
бы  я  ни  задерживался  более  часа,  там  появлялись   муравьи.   Рыжие,
древоточцы,  фараоновы,  черные,  жнецы,  крупные  и  мелкие   неотвратимо
тянулись к шару, собирались на стальном ящике, покрывали его  пульсирующим
клубком, кусали, грызли, уничтожали все упаковки, в которые я его помещал,
давили друг друга,  погибали,  выделяли  кислоту,  пытаясь  с  ее  помощью
одолеть стальную пластину.
   Он помолчал.
   -  Дом,  где  мы  находимся,  его  уединенное   положение,   все   меры
предосторожности, которые я принимаю, вызваны тем, что  меня  беспрестанно
преследуют муравьи.
   Встал.
   - Я делал опыты. С помощью алмазных сверл отделил  от  шара  крошку  не
больше макового зерна. Она действовала так же  притягивающе,  как  и  весь
шар. Я также обнаружил, что, если окружить шар толстым  слоем  свинца,  он
перестает действовать.
   -  Какие-то  лучи?  -  охрипшим  голосом  спросил  слушатель.  Он,  как
загипнотизированный, вглядывался в едва различимое лицо старого ученого.
   - Возможно. Не знаю.
   - ...Этот шар у вас?
   - Да. Вам хочется посмотреть на него?
   Собеседник профессора вскочил. Хозяин пропустил его вперед, вернулся  к
столу за ключом и поспешил за гостем в темный коридор. Они вошли в  узкую,
без окон, каморку. Она была пуста, в углу стоял  большой  старинный  сейф.
Слабый свет голой лампочки под потолком синевато поблескивал  на  стальных
поверхностях. Профессор привычной рукой вставил ключ  в  замок.  Повернул,
раздался скрежет засовов,  толстые  двери  раскрылись.  Он  сделал  шаг  в
сторону. Сейф был пуст".



SETI

   Каюты физиков находились на четвертом ярусе. Он уже  ориентировался  на
"Эвридике", изучил план корабля, столь непохожего на  те,  на  которых  он
летал. Ему были непонятны многие названия и назначение странных  устройств
кормового отсека, безлюдного и отделенного  от  остальной  части  тройными
переборками. Гусеницеобразное чудовище  вдоль  и  поперек  было  пронизано
коммуникационными туннелями, образующими  нечто  подобное  подземной  сети
вытянутого, цилиндрического города. Его  мышцы  хранили  память  о  тесных
коридорах - овальных или круглых, как колодцы, - в которых при невесомости
приходилось плавать, время от времени помогая себе легким  толчком,  чтобы
повернуть за угол, а на грузовых кораблях в трюм можно было попасть  проще
- через ствол вентиляционной системы: достаточно было включить  компрессор
и затем нестись в шуме почти настоящего  ветра,  причем  ноги,  висящие  в
воздухе, казались ненужным, рудиментарным придатком, с которым  неизвестно
что делать. Он почти жалел о невесомости, которую  в  свое  время  не  раз
проклинал из-за того, что законы Ньютона давали о себе  знать:  достаточно
было стукнуть  молотком,  не  держась  как  следует  другой  рукой,  чтобы
полететь по линии отдачи, выделывая кульбиты, смешные только для зрителей.
Лифты, ни к чему не прикрепленные - обтекаемые кабины с вогнутыми  окнами,
в которых можно было увидеть собственное искаженное отражение, - двигались
бесшумно, показывая номера секторов и мигая на нужной  остановке.  Коридор
был выстлан чем-то пружинящим и шероховатым, за  углом  исчез  похожий  на
черепаху пылесос, а он шел вдоль  ряда  дверей,  слегка  вогнутых,  как  и
стена,  с  высокими  порогами,  окованными  медью,  -  наверняка   прихоть
какого-нибудь специалиста по интерьерам,  иначе  этого  не  объяснишь.  Он
остановился перед каютой Лоджера, сразу утратив уверенность в себе. Он еще
не  сумел  стать  своим  для  членов  команды.  Их  доброжелательность   в
кают-компании, готовность то одного, то другого пригласить  его  к  своему
столу казалась ему нарочитой, будто они изображали, что он и в самом  деле
- один из них, только пока  без  должности.  Он,  правда,  разговаривал  с
Лоджером, и тот уверил его, что можно прийти, когда угодно, но  и  это  не
внушало доверия, а настораживало. Все-таки Лоджер был видным физиком, и не
только  на  "Эвридике".  Он  никогда  не  думал,  что  придется   мучиться
сомнениями насчет savoir-vivre [обходительность (фр.)] -  эти  слова  были
здесь так же странны, как слово "флирт" в подземельях пирамид.  Дверь  без
ручки - достаточно было коснуться ее кончиками пальцев,  и  она  открылась
так  быстро,  что  он  чуть  не  отшатнулся,  как  дикарь  от  автомобиля.
Просторная комната поразила его беспорядком. Среди разбросанных  магнитных
лент,  пластин,  бумаг,  атласов  высился  большой  письменный   стол   со
столешницей в виде полукольца, с вращающимся стулом в центре,  за  ним  на
стене - черный квадрат с перемещающимися светлячками искр. По обе  стороны
мерцающего  табло  висели  огромные  подсвеченные  фотографии   спиральных
туманностей,  а  дальше  высились  вертикальные  столбы-цилиндры,   частью
открытые, заполненные дисками процессоров.  -  В  левом  углу  громоздился
уходящий в потолок четырехгранный аппарат с прикрепленным к нему сиденьем,
а из щели под бинокуляром  мелкими  скачками  выходила  лента  с  каким-то
графиком и, сворачиваясь, ложилась  на  пол,  покрытый  старым  персидским
ковром  с  затертой  вязью  рисунка.  Ковер  добил  Ангуса   окончательно.
Цилиндр-колонна исчез, открыв вход в следующее помещение. Там стоял Лоджер
- в полотняных брюках и  свитере,  с  давно  не  стриженной  головой  -  и
улыбался  ему  заговорщицки  и  простодушно.  У  него  было  пухлое   лицо
состарившегося ребенка, и он  так  же  не  походил  на  создателя  высоких
абстракций, как Эйнштейн в пору своей работы в каком-то учреждении.
   - Добрый день... - сказал гость.
   - Входи, коллега, входи. Что значит вовремя прийти: одним  махом  можно
проникнуть в физику и в метафизику... - И в пояснение добавил:  -  У  меня
отец Араго.
   Он вошел  вслед  за  Лоджером  в  другую  каюту,  меньшего  размера,  с
застеленной кроватью, несколькими  креслицами  вокруг  стола.  Доминиканец
рассматривал в лупу какой-то план  или,  может  быть,  компьютерную  карту
планеты - по ней шли параллели.
   Араго выдвинул кресло рядом с собой. Все трое сели.
   - Это Марк. Вы его знаете?  -  спросил  Лоджер  и,  не  ожидая  ответа,
продолжил: - Догадываюсь о ваших сложностях, Марк. Трудно  договориться  с
духом в машине.
   - Машина невиновна, - заметил доминиканец с ощутимой иронией в  голосе.
- Она говорит то, что в нее вложено.
   - То, что мы в нее вложили, - уточнил,  упрямо  улыбаясь,  физик.  -  В
теориях нет согласия, но его никогда и не было. Речь идет  о  послеоконных
цивилизациях, - пояснил он новому гостю. - Вы пришли  в  разгар  спора,  я
кратко  изложу  начало.  Вы  уже  знаете,  что  прежние  понятия   о   ETI
[Extra-Terrestrial Intelligence -  внеземной  разум  (англ.)]  изменились.
Если  даже  в  галактике  имеется  миллион  цивилизаций,   то   время   их
существования настолько разное, что нельзя сначала уговориться с  хозяином
планеты,  а  потом  его  навестить.  Цивилизацию  поймать   трудней,   чем
однодневку. Поэтому мы ищем не бабочку, а куколку. Вы  знаете,  что  такое
"окно контакта"?
   - Знаю.
   - Ну вот! Перебрав миллионов двести звезд,  мы  обнаружили  одиннадцать
миллионов кандидаток. У большинства  из  них  планеты  либо  мертвы,  либо
находятся ниже окна, либо выше. Представь себе, - он неожиданно перешел на
"ты", - что ты  влюбился  в  портрет  шестнадцатилетней  девушки  и  решил
добиться взаимности. К сожалению, путешествие  длится  пятьдесят  лет.  Ты
окажешься перед старухой или покойницей. Если отправишь любовное  послание
почтой, состаришься, прежде чем получишь первый ответ. Такова in nuce  [по
сути (лат.)] начальная  концепция  CETI  [Contact  with  Extra-Terrestrial
Intelligence - контакт с внеземным  разумом  (англ.)].  Нельзя  перемежать
разговор столетними паузами.
   - Значит, мы летим к куколке? - спросил он.
   С некоторого времени его называли Марком, и сейчас, непонятно почему, у
него мелькнула мысль, не пошло ли это от монаха, который тоже и был, и  не
был членом экипажа.
   - Неизвестно, к чему, - заметил Араго.
   Лоджер, казалось, был доволен этими словами.
   - Вот именно. Жизнетворные планеты мы узнаем по составу  атмосферы.  Их
каталог насчитывает в нашей галактике многие тысячи. Мы отобрали  тридцать
подающих надежды.
   - На разум?
   - Разум в колыбели невидим. Но когда подрастет, вылетает из окна. Нужно
застать его до того. Откуда мы знаем, что  наша  цель  стоит  усилий?  Это
Квинта, пятая планета дзеты Гарпии. Имеется ряд фактов.
   - In dubio pro reo [сомнение (толкуется) в пользу обвиняемого  (лат.)],
- изрек доминиканец.
   - А кто, по-вашему,  обвиняемый?  -  спросил  Лоджер  и,  не  дожидаясь
ответа, продолжал: - Первый космический симптом разума - радио. Задолго до
радиоастрономии. Нет, не так  уж  задолго  -  около  ста  лет.  Планету  с
передатчиками можно обнаружить, когда их суммарная  мощность  выразится  в
гигаваттах. Квинта излучает в коротком и ультракоротком диапазонах меньше,
чем ее солнце, но для мертвой планеты феноменально  много.  Для  достигшей
этапа электроники - средне, ниже уровня солнечных  шумов.  Но  что-то  там
есть, какое-то радио, хотя бы подпороговое. Имеются доказательства.
   - Улики, - снова поправил его апостольский посланник.
   - Даже меньше - одна улика, - согласился Лоджер. - Но  еще  важнее  то,
что на Квинте наблюдались точечные электромагнитные  вспышки  и  излучение
одной из них было зарегистрировано спектроскопами орбитеров Марса. Два эти
орбитера обошлись Земле дорого: в цену нашей экспедиции.
   - Атомные  бомбы?  -  спросил  человек,  уже  согласившийся  называться
Марком.
   - Нет. Скорее,  начало  планетной  инженерии,  поскольку  вспышки  были
термоядерные, чистые. Если бы  на  Квинте  развитие  шло,  как  на  Земле,
началось бы с уранидов. Более того, эти вспышки появились внутри полярного
круга. То есть в тамошней Антарктике либо Арктике. Так можно  растапливать
материковые  льды.  Но  мы-не  в  этом  расходимся.  -  Он  посмотрел   на
доминиканца. - Речь идет о том, что своим прилетом  мы  можем  нанести  им
вред. Отец Араго полагает, что можем. Я тоже так думаю...
   - В чем же различие?
   - Я считаю, что игра стоит свеч. Познание мира без ущерба невозможно.
   Он начинал понимать смысл разногласии. Он даже забыл, кто  он.  К  нему
вернулся былой задор.
   - Вы, священник... то  есть  отец,  вы  летите  с  нами  вопреки  своим
убеждениям? - спросил он у монаха.
   - Конечно, - ответил Араго.  -  Церковь  была  против  экспедиции.  Так
называемый контакт  может  оказаться  даром  данайцев.  Открыванием  ящика
Пандоры.
   - Вы заразились мифологическим духом проекта. -  Лоджер  рассмеялся.  -
"Эвридика", "Юпитер", "Гадес", "Цербер"... Это  мы  понатащили  у  греков.
Корабль, впрочем, должен был бы называться "Арго", а  мы  -  психонавтами.
Постараемся принести  как  можно  меньше  вреда  Поэтому  и  ход  операции
настолько сложен.
   - Contra spem spero [без надежды надеюсь (лат.)], - вздохнул  монах.  -
Вернее сказать, хочу оказаться неправым.
   Лоджер, похоже, не слышал его, он уже думал о другом.
   - Пока мы приблизимся к Квинте, на  ней  за  год  корабельного  времени
пройдет по крайней мере триста лет. Это значит, что мы застанем их  уже  в
верхней части окна. Только бы  не  опоздать!  Секундные  изменения  нашего
графика, и мы либо придем раньше времени, либо опоздаем. А вред...  вы  же
знаете,  отец,   что   технологическая   цивилизация   инертна,   хотя   и
нестационарна.  Иначе  говоря,  ее  нелегко  сбить  с  курса.  Что  бы  ни
произошло, мы не выступим в роли богов, спустившихся с небес. Мы  ищем  не
первобытные культуры, и в CETI нет астроэтнологов.
   Арго молчал,  глядя  на  физика  из-под  полуопущенных  век.  Свидетель
разговора отважился спросить:
   - Разве это хорошо?
   - Что? - удивился Лоджер.
   -  Считать  незамеченных  несуществующими.  Такое  приравнивание  верно
только прагматически...
   - Это можно назвать и оппортунизмом, если вам угодно, - холодно ответил
Лоджер. - Мы выбрали задание, которое можно выполнить. Окно контакта имеет
эмпирическую  раму,  но  этическое  основание.  Нам  не  вложить   знаний,
сублимированных двадцать вторым веком, в головы пещерных жителей. Впрочем,
почему pluralis majestaticus? [множественное возвеличение  (лат.);  здесь:
"Почему множественное число?"] Я отстаивал проект, и вот я  здесь,  потому
что под контактом понимаю обмен знаниями. Обмен. Не патронат, не поучения,
как стать лучше.
   - А если там царит зло? - спросил Араго.
   - А разве существует универсальное зло? В неизменном виде?  -  возразил
Лоджер.
   - Боюсь, что существует.
   - Тогда следовало сказать "non possumus" [не можем (лат.)]  и  оставить
проект без внимания...
   - Я лишь исполняю свой долг.
   С этими словами священник встал, попрощался, склонив голову, и вышел.
   Лоджер, развалившись в кресле, состроил непонятную  гримасу,  пошевелил
губами, как бы ощущая на них горечь, и буркнул отрешенно:
   - Я его уважаю за то, что он  выводит  меня  из  равновесия.  Ко  всему
приделывает крылья. Либо рога. Хватит. Я не затем хотел с вами  увидеться.
Мы  пошлем  на  Квинту   разведку.   Сегмент   корабля,   который   сможет
приземлиться.  "Гермес".  Полетит  девять  или  десять  человек.  Четверка
командиров уже известна.  Специалистов  будут  выбирать  голосованием.  Вы
хотите быть в списке?
   Он не сразу понял.
   - Ну, приземлиться там...
   Его обожгли недоверие и восторг. Лоджер увидел, как у  него  заблестели
глаза, и сказал предупреждающе:
   - Попасть в список - еще не значит участвовать. Здесь не имеют значения
научные заслуги. Величайший теоретик  запросто  может  наложить  в  штаны.
Нужны крепкие люди. Такие, которых ничто не сломит. Герберт  -  прекрасный
психоник, психолог, знаток душ, но мужество не проверяется в лабораториях.
Ты знаешь, кто ты?
   Он побледнел.
   - Нет.
   - Так я тебе скажу. В бирнамских ледяных завалах погибло много людей  в
шагающих   машинах.   Их   застигло   извержение   гейзеров.   Это    были
водители-профессионалы, они выполняли свою работу, и никто из них не знал,
что идет на смерть. Двое пошли их искать по собственной воле. Ты - один из
двоих.
   - Откуда вы знаете?.. Доктор Герберт говорил мне, что...
   - Доктор Герберт и его ассистент - корабельные врачи.  Они  понимают  в
медицине, но не в компьютерах. Они  считали  должным  сохранить  врачебную
тайну - ведь личность воскрешенного не удалось установить. Не травмировать
психику - вот их аргумент. На "Эвридике" нет подслушивания, но есть  центр
с нестираемой памятью. Доступ к нему имеет командир, первый  информатик  и
я. Ты ведь не расскажешь этого врачам? Правда?
   - Не расскажу.
   - Это бы задело их. Я знаю, ты этого не сделаешь.
   - Разве они не догадаются, если...