угах
Animus in Machina [Дух в Машине (лат.)].
   - Мне она несвойственна.  На  ваше  объяснение,  астрогатор,  я  отвечу
своим. Человек часто не замечает того, что видят окружающие.  GOD  говорил
об унификации способов, которыми сражаются на Квинте противники.  Вас  это
также касается.
   - Не понимаю.
   - Вы отбросили прежний образ действий, потому  что  почувствовали,  что
парламентаризм  необходимо  заменить  единовластием.  Я  не  сомневаюсь  в
благородстве  ваших  намерений.  Вы  хотите   взять   ответственность   за
дальнейшие шаги на себя. Тем самым вы уподобились квинтянам, вы  стали  их
зеркалом. А именно: жестокостью принятых  вами  решений.  Хотите  отвечать
ударами на их удары. Поскольку они  сильнее  всего  укрепили  свои  штабы,
именно по ним вы хотите нанести сильнейший удар. Тем самым -  я  умышленно
пользуюсь вашими словами - вы подчинили прежнюю структуру отношений  между
людьми "Гермеса" структуре выбранной стратегии.
   - Это было выражение GOD'а.
   - Тем хуже. Я не утверждаю, что машина повлияла на ваше решение. Но она
тоже  стала  зеркалом.   Увеличивающим   вашу   агрессивность,   вызванную
фрустрацией.
   Стиргард впервые выказал признаки удивления. Однако по-прежнему молчал,
а монах продолжал:
   - Военные операции требуют авторитарных штабов. Именно это произошло на
планете. Но мы вовсе не обязаны включаться в этот тип действий.
   - Я не говорил о войне с Квинтой. Это инсинуации.
   - Увы, это правда. Войну можно вести и без объявления, без употребления
этого термина. Но мы прибыли сюда не для  обмена  ударами,  а  для  обмена
информацией.
   - Я бы охотно на это пошел, но каким образом?
   - Проще простого. На счастье, принцип военной тайны на борту корабля не
соблюдается. Я знаю, что  в  ангарах  строится  солнечный  лазер,  который
должен ударить по планете.
   - Не в саму планету. В кольцо.
   - И в атмосферу, которая  составляет  жизненно  важную  часть  планеты.
Солнечный лазер - солазер, как говорят физики, - можно использовать не для
человекоубийственных ударов, а для передачи информации.
   - Мы передавали ее уже сотни часов без всякого результата.
   - Действительно,  странная  ситуация,  при  которой  именно  мне  видна
возможность, которую не видят  специалисты  вместе  с  премудрой  машиной.
Сигналы,  высланные  нашим  спутником,  "послом",  требовали   специальных
устройств для приема, антенн, декодеров - я не знаток радиотехники,  -  но
если  Квинта  охвачена  войной,  то  все  приборы,   способные   принимать
радиосигналы,  милитаризованы.   Адресатами,   таким   образом,   являются
генеральные штабы, а не население Квинты. Если оно и было информировано  о
нашем прибытии, то "именно так, как вы излагали:  лживо  и  коварно,  так,
чтобы в глазах квинтян мы  предстали  имперским  флотом  вторжения.  Одним
словом, жестокими врагами. А вы,  командир,  при  помощи  солазера  хотите
превратить эту ложь в правду.
   Стиргард слушал его с удивлением - более  того,  казалось,  он  потерял
прежнюю Категоричную уверенность.
   - Об этом я не подумал...
   - Но это же  очень  просто.  Вы  с  GOD'ом  забрались  в  такие  высоты
утонченной  теории  игр  -  минимакс,  квантование  пространства  решений!
Человек и машина взлетели в такие эмпиреи,  что  уже  незаметны  им  стали
зеркальца, которыми играют дети, пуская солнечных зайчиков. Солазер  может
оказаться таким зеркальцем для всей Квинты. Ведь он будет  давать  вспышки
более яркие, чем солнце. Их заметит каждый, кто удосужится поднять голову.
   - Отец Араго, - проговорил Стиргард, наклонившись к нему через стол,  -
блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное. Вы  побили  меня.  Мне
досталось сильнее, чем GOD'у от нашего пилота...  Как  это  пришло  вам  в
голову?
   - Я играл с зеркальцами в детстве, - с улыбкой сказал доминиканец, -  а
GOD никогда не был ребенком.
   - Как способ передачи информации это великолепно, вмешался Накамура.  -
Но смогут ли они ответить? Если поймут.
   - До зачатия было благовещение, - возразил Араго. - Может быть,  они  и
не сумеют ответить так, чтобы мы их поняли. Пусть по крайней мере они ясно
поймут нас.
   Темпе, который смотрел на монаха с  нескрываемым  восхищением,  не  мог
дольше молчать.
   - Это поистине "эврика!"... но есть ли у них зеркала? Ведь  зеркала  не
конфискуются и во время войны...
   Монах, казалось, не слышал, что-то мучило его. Тихо, медленно произнося
слова, он сказал:
   - У меня есть просьба. Я хотел бы обменяться несколькими словами с вами
с глазу на глаз - если вы согласны и остальные не будут возражать.
   - Хорошо. Одолжим эту идею у отца Араго. Коллега Накамура, нужно  будет
произвести доработку, чтобы  солазер  мог  сканировать  Квинту,  но  кроме
оптических проблем  здесь  возникает  информационная.  Такая  сигнализация
предполагает адресатов с элементарным образованием.
   Когда физик и пилоты вышли, Араго встал.
   - Прошу простить мне то, что я сказал вначале. Я пришел в  уверенности,
что застану вас одного, астрогатор. На затею с  зеркальцами  я  не  смотрю
слишком оптимистично. Ее можно было бы  изложить  и  перед  менее  высоким
руководством.   Как   предложение   неспециалиста   для   оценки    людьми
компетентными. Такая сигнализация может провалиться  или  бросить  нас  из
огня да в полымя. Уже в своей основе замысел слишком антропоцентричен.  Вы
ведь сначала почувствовали гнев, обиду, а потом облегчение.
   - Скажем, так. Но к чему вы клоните?
   - Не к духовному  утешению.  Для  того  чтобы  разработать  технические
аспекты этой попытки, вам и другим специалистам  придется  воспользоваться
услугами GOD'а.
   - Разумеется. Он сделает расчеты и тому  подобное.  Что  здесь  такого?
Составит программу. Сделает  то,  что  лежит  в  границах  возможного.  Не
считаете же вы, что он - advocatus diaboli?
   - Нет. И я не явился сюда как  doctor  angelicus.  Мне  кажется,  я  не
должен заверять вас, что я - христианин?
   Стиргард снова почувствовал себя захваченным врасплох  таким  поворотом
разговора.
   - И все-таки к чему вы клоните? - повторил он.
   - К теологии. Чтобы вы могли меня лучше понять, я изложу ее в словах не
просто светских, но в моих устах  даже  святотатственных.  Я  оправдываюсь
перед своей совестью только беспрецедентной  ситуацией.  Язык  физики  вам
ближе, чем герменевтика религиоведения. В переводе на язык понятий  физики
разные ипостаси Божественного  соответствуют  разным  спектральным  линиям
материи, вездесущей и  той  же  самой  во  всей  Вселенной.  Приняв  такое
сравнение, можно сказать, что кроме спектра тел существует спектр вер.  Он
простирается от анимизма, тотемизма, политеизма вплоть до веры  в  личного
Бога. Земная линия моей веры истолковывает  его  как  семью,  одновременно
человеческую  и  божественную.  Известны  ли  вам   теологические   споры,
вызванные проектом SETI, - особенно с тех пор, как  поиски  Иных  породили
эту экспедицию?
   - Правду говоря, нет. Вы считаете, что я должен был знать их?
   - Пожалуй. Для меня, однако, это было обязанностью. В моей Церкви точки
зрения разошлись. Одни утверждали, что испорченность  природы  Сотворенных
может быть повсеместной и эта  повсеместность  выходит  за  рамки  земного
понятия "katholicos" [вселенский (греч.)]. Что возможны  миры,  в  которых
дело не дошло до Искупительной  Жертвы,  и  потому  они  осуждены.  Другие
считали, что спасение как выбор  между  Добром  и  Злом,  данный  милостью
Божьей, явилось повсюду. Этот спор создал угрозу для Церкви.  Организаторы
и участники экспедиции были  поглощены  своей  работой.  Их  не  волновали
сенсации, увеличивающие тиражи газет. Преступления и секс к  тому  времени
уже несколько поблекли, а экспедиция "Эвридики"  дала  пишу  для  газетных
шуток, достигавших эффекта тем, что выражение "credo quia absurdum" [верю,
потому что нелепо (лат.)]  приобретало  множитель,  достаточно  эффективно
компрометирующий  этот  постулат.  Представьте  себе   тысячи   планет   с
множеством райских яблок там, где нет яблонь; оливок, которых и Сын  Божий
не проглотит, потому что там не растут оливковые деревья; дивизии пилатов,
умывающих руки в миллиардах сосудов; леса распятий, толпы иуд,  непорочные
зачатия у существ, сама физиология  размножения  которых  исключает  такое
понятие,  поскольку  они  обходятся  без  копуляции,   -   одним   словом,
перемножение евангелий на множество  ветвей  всех  галактических  спиралей
делало наше кредо карикатурной пародией на веру. Из-за этих арифметических
фокусов Церковь утратила многих верующих. Почему это  не  коснулось  меня?
Потому, что христианство требует от человека больше, чем можно  требовать.
Требует не только прекращения жестокости,  подлости  и  лжи.  Оно  требует
любви, обращенной к извергам, лжецам, палачам и тиранам. Ama et  fac  quod
vis [люби и делай что хочешь (лат.)] - этой заповеди ничто  не  уничтожит.
Прошу  не  удивляться  такой  проповеди  на  борту  такого  корабля.   Моя
обязанность - смотреть дальше, чем простираются шансы экспедиции,  которая
должна столкнуть друг с другом чуждые разумы. Ваши обязанности  -  другие.
Попробую это объяснить. Если бы вы  стояли  в  переполненной  спасательной
лодке, а тонущие, для которых не осталось места, хватались  бы  за  борта,
из-за чего лодка могла бы перевернуться, вы обрубали бы им руки. Правда?
   - Боюсь, что так. Если бы не было другого спасения.
   - В этом разница между нами. Это значит, что вы не отступите.
   - Это правда. Я понимаю притчу с лодкой. Я  не  буду  ждать,  пока  она
затонет. Буду пытаться спасти эту цивилизацию всеми силами, которые у меня
есть.
   - И при необходимости геноцидом?
   - Да.
   - Таким образом, мы вернулись к исходному пункту. Мне удалось отсрочить
эту неизбежность. Ничего больше. Не так ли?
   - Так.
   - И вы готовы спасать жизнь, лишая жизни?
   - В этом, собственно, и заключается смысл вашей притчи, отец  Араго.  Я
выбираю меньшее зло.
   - Становясь убийцей?
   - Я не отвергаю этого определения. Возможно, что я никого не спасу. Что
погублю и нас, и их. Но я не  умою  руки.  Если  мы  погибнем,  "Эвридика"
получит известие. Известие о  состоянии  дел  и  о  том,  что  я  исключаю
отступление, что я уже двинулся вперед.
   - В моей эсхатологии нет меньшего или большего зла, - сказал Араго. - С
каждым убитым существом  гибнет  целый  мир.  Поэтому  арифметикой  нельзя
измерять этику. Неотвратимое зло находится  за  пределами  меры.  -  Монах
встал. - Не стану больше отнимать у  вас  время.  Может  быть,  вы  хотите
продолжить разговор, который я прервал?
   - Нет. Хоту остаться один.



СКАЗКА

   Перегородки, разделявшие оба зала в корме "Гермеса",  были  убраны.  Их
стальные плоскости ушли в среднюю часть корабля, и  только  широкие  следы
подвижных опор, темнеющие на светлом  фойе  металла  цилиндрических  стен,
показывали, где они были недавно, так что  огромное  помещение  напоминало
ангар, который изменил свое назначение, после  того  как  из  него  вывели
необыкновенной величины цеппелин. На высоте примерно двадцати  этажей  над
следами втянутых перегородок, вблизи от выпуклого свода, словно две  белые
мушки,  присевшие  на  шпангоуте,  проходящем  поперек,  от  штирборта  до
бакборта, висели пилоты, Гаррах и  Темпе,  прицепившись  карабинами  своих
поясов, чтобы в невесомости сквозняк не сдул их с выбранного места. Трудно
было сказать, куда они, собственно, смотрели, но им казалось, что вниз.  В
гигантском безлюдном помещении шла, мерная,  быстрая,  неустанная  работа.
Блестевшие  эмалью   желтые,   голубые,   черные   автоматы,   попеременно
поворачивая свои захваты вбок и  вперед,  словно  в  абсолютно  синхронной
гимнастике, делали наклоны,  оборачивались  назад,  к  другим,  подававшим
своими клешнями детали для монтажа. Они строили солазер.
   Это была ажурно-решетчатая конструкция размером с  эсминец.  Наполовину
готовый ее скелет выглядел как  сложенный,  спирально  закрученный  зонтик
великана, обтянутый  вместо  ткани  сегментами  перекрывающих  друг  друга
зеркальных чешуек. Поэтому он вызывал ассоциации с  допотопной  рыбой  или
каким-то вымершим подводным  гадом,  костяк  которого  машины  складывали,
словно палеонтологи. В удаленной от пилотов передней части,  там,  где  на
туловище колосса должна была находиться голова,  сверкали  тысячи  искр  в
струйках синего дыма - на ободах преобразователя шла лазерная сварка.
   Солазер был задуман как фотонный излучатель,  работающий  на  солнечной
энергии; сейчас  срочно  перепрограммированный  комплекс  монтажных  машин
переделывал его в  зеркальце  для  пускания  солнечных  зайчиков.  Правда,
тераджоулевой мощности.
   Концепция  эта  возникла   сначала   из-за   опасения   физиков,   что,
воспользовавшись  снова  сидеральной  технологией  с   ее   специфическими
гравитационными - и не  только  гравитационными  -  эффектами,  они  могут
выдать планете нежелательные сведения, которые подведут тамошних оружейных
мастеров  вплотную  к  пределу  Голенбаха.  Поэтому   вместо   источников,
использующих это явление, они решили  обратиться  к  несколько  устаревшей
технике  -  преобразователям  излучения.  Повиснув  перед  диском  солнца,
солазер должен был распахнуться,  словно  веер,  и  обращенными  к  солнцу
поглотителями всасывать его хаотическое, всеволновое излучение  и  сжимать
его в монохроматический  таран.  Почти  половина  воспринимаемой  мощности
служила солазеру для охлаждения, без которого он тут же  испарился  бы  от
солнечного жара. Но оставшейся эффективной мощности хватало,  чтобы  столб
направленного  света  диаметром  двести  метров  на   выходе   излучателя,
расширившись втрое из-за неизбежного рассеивания на пути  до  Квинты,  мог
резать ее кору,  как  раскаленный  нож  -  масло.  Под  этим  дальнобойным
огненным острием десятикилометровый слой океанской воды  разверзся  бы  до
дна. Напор вод, рвущихся со всех сторон в пропасть испаряющегося  кипятка,
был бы  неощутим  для  светового  меча.  Сквозь  облака,  вздымающиеся  из
кипящего  океана,  по  сравнению  с  которыми  гриб  термоядерного  взрыва
показался  бы  капелькой,  солазер  мог  врыться  в  подокеанскую   плиту,
просверлить литосферу и проникнуть в глубь Квинты на четверть ее  радиуса.
Но никто не собирался вызывать такую катастрофу. Солазер должен был только
чиркнуть по ледяному кольцу и термосфере планеты.  Поскольку  и  от  этого
пока  отказались,  можно  было  переделать  световое  осадное   орудие   в
сигнализатор. Эль Салам и Накамура  хотели  путем  незначительной  доделки
решить сразу две задачи. Нужно было довести  разборчивый  сигнал  до  всех
адресатов одновременно. Очевидным условием  такого  контакта,  хотя  бы  и
одностороннего,  было  допущение,   что   планета   населена   существами,
наделенными зрением, а также достаточным интеллектом,  чтобы  понять  суть
послания.
   Первое условие не зависело от авторов послания. Они  не  могли  одарить
глазами незрячие существа.  Другое  же  требовало  от  передающей  стороны
недюжинной  изобретательности,  учитывая,  что  квинтянские  власти   явно
противились  непосредственному  контакту  незваных  гостей  из  Космоса  с
населением. Сигнал должен был упасть световым  дождем  на  все  континенты
планеты, пробив густую пелену туч, причем сплошная  облачность  была  Даже
выгодна, потому что прошивающие ее световые иглы никому и в голову  бы  не
пришло счесть за солнечные лучи.
   Самым крепким орешком  была  суть  сообщения.  Учить  азбуке,  посылать
какие-то  цифры,  универсальные  физические  постоянные  материи  было  бы
бессмысленно. Солазер ожидал в кормовом зале,  готовый  к  старту.  Но  не
трогался в путь. Физики, информатики, экзобиологи зашли  в  тупик.  У  них
было все, кроме программы. Саморазъясняющихся кодов не бывает. Говорили  и
о цветах радуги: фиолетовые  и  черные  ультрафиолетовые  цвета  печальны,
средние оптические полосы светлее  -  зелень,  растения,  то  есть  буйная
жизнь; красный ассоциируется с агрессивностью - но это у людей.  Кода  же,
как ряда  что-то  означающих  конкретных  сигнальных  единиц,  из  полосок
спектра не создашь. Тогда второй пилот внес свою  лепту.  Надо  рассказать
квинтянам сказку. Использовать облачное небо как экран.  Спроецировать  на
него серию  изображений.  Над  каждым  континентом.  Как  позже  выразился
присутствовавший при этом Араго, obstupuerunt omnes [все обмерли  (лат.)].
Специалисты и вправду остолбенели.
   - Технически это возможно? - спросил Темпе.
   - Технически - да. Но стоит ли? Представление на небесах? Но чего?
   - Сказки, - повторил пилот.
   - Идиотизм,  -  разозлился  Кирстинг,  который  двадцать  лет  посвятил
изучению космолингвистики. - Может быть, с помощью рисунков ты передал  бы
что-нибудь пигмеям или  аборигенам  Австралии.  Все  человеческие  расы  и
культуры имеют какие-то общие черты. Но там же нет людей!
   - Не важно. У них техническая цивилизация, и они уже воюют  в  Космосе.
Это значит, что до того они прошли каменный век. И тогда  уже  воевали.  И
эпохи оледенений были на этой планете, когда они еще не строили ни  домов,
ни вигвамов. Значит, наверняка сидели в пещерах.  А  для  того,  чтобы  им
повезло, на стенах рисовали знаки плодородия и животных,  на  которых  они
охотились. Как заклинания. Или сказки. Но  о  том,  что  это  сказки,  они
узнали несколько тысяч лет спустя от ученых. Таких, как  доктор  Кирстинг.
Хотите пари, что они знают, что такое сказки?
   Накамура  рассмеялся  первым.  За  ним  остальные,   кроме   Кирстинга.
Экзобиолог и космолингвист в едином лице не принадлежал, однако, к  людям,
которые защищают свое мнение любой ценой.
   - Трудно сказать... - Он колебался. - Если эта идея не  кретинская,  то
гениальная. Допустим, что мы покажем им сказку. Но какую?
   - А это уже не моя забота. Я не палеоэтнолог. А что  касается  замысла,
то он не совсем  мой.  Доктор  Герберт  еще  на  "Эвридике"  дал  мне  том
фантастических рассказов. Я время от времени заглядывал в него.  Наверное,
оттуда и забрела мне в голову эта идея...
   - Палеоэтнография?.. - вслух думал Кирстинг. - Смутно представляю себе.
А вы?
   Такого специалиста на корабле не оказалось.
   - Может быть, в памяти GOD'а что-нибудь есть... - сказал японец. - Так,
наугад стоит поискать. Но не сказки. Это должен быть миф. А вернее,  общий
элемент, мотив, фигурирующий в самых древних мифах.
   - Дописьменной эпохи?
   - Разумеется.
   - Да. С самого начала их пракультуры, - согласился Кирстинг.  Его  даже
увлекла эта идея, но он тут же спохватился: - Подождите. Мы должны явиться
им в качестве богов?
   Араго возразил:
   -  Это  было  бы  затруднительно,  собственно,  потому,  что  не   наше
превосходство мы должны им показать и не нас самих. Речь идет о возвещении
добра. О благой вести. Во всяком случае, такой смысл я вкладываю для  себя
в предложение нашего пилота, поскольку сказки обычно хорошо кончаются.
   Так начались обсуждения двоякого  рода:  попытки  решить,  какие  общие
черты могли иметь  Земля  и  Квинта  -  черты  жизненной  среды,  а  также
развившихся в ней  растений  и  животных,  -  и  одновременно  просеивание
собраний легенд, мифов, преданий,  ритуалов  и  обычаев,  для  того  чтобы
выделить наиболее устойчивые, смысл которых не могли  стереть  тысячелетия
сменяющихся исторических эпох.
   В первой группе вероятных постоянных  оказались:  наличие  двух  полов,
обычное у позвоночных; питание животных, а также разумных существ на суше;
смена дня и ночи, а значит, луны и  солнца,  а  также  холодных  и  теплых
времен года; существование травоядных и плотоядных, то есть  пожираемых  и
пожирающих, добычи и хищников  -  ибо  повсеместное  вегетарианство  можно
считать весьма маловероятным. А если так, то в протокультуре будет  охота,
каннибализм - явление вполне возможное, хотя  и  не  безусловно;  так  или
иначе,  охота  стано