кто-либо  стал  бы  выступать  против  рационализации,
радикально отделяющей  размножение  от  наслаждения,  скрепленного  с  ним
эволюцией. И это представляется тем более убедительным, что с точки зрения
роста населения Земли эти препараты появились в самый  подходящий  момент.
Средства, употреблявшиеся до сих пор, требовали механических  манипуляций,
были неэстетичны и ненадежны, в то время как таблетку можно проглотить как
витаминный шарик, более того - сделать  это  post  coitum 3,  а  это  имеет
немалое психологическое значение (женщина до встречи с мужчиной может даже
самой себе не  признаться  в  возможности  сексуального  контакта).  Таким
образом, оба пола приобретают даже  биологическое  равноправие,  поскольку
оба  в  равной  мере  избавлены  от  всяких  последствий  связи,  которая,
высвобождаясь из-под старых пуританских запретов, становится чем-то  вроде
особо приятной гимнастики - ибо чем же еще она может стать?
     "Рационализирующее"  действие  технологии  имеет,  однако,  в   обоих
представленных    случаях    общие    отрицательные    черты.    Химически
гарантированная бесплодность соития способствует ослаблению  связей  между
половыми партнерами и в этом  подобна  действию  ДЛК,  разрывающей  -  уже
решительно - все связи личности с другими людьми. Дело не в сексе и  не  в
достигнутом химическим путем состоянии "вкушения  абсолюта",  а  в  методе
технологического вторжения, которое организует немедленное  удовлетворение
желаний, производя чисто локальное действие. Однако такие  действия  могут
иметь весьма нелокальные последствия. Известно, например,  что  применение
средств  против  насекомых,  уничтожая  отдельных   вредителей,   косвенно
сдвигает с основания всю экологическую пирамиду  видов  данной  местности.
Средства против насекомых выводят из  состояния  динамического  равновесия
экологическую  иерархию,  то  есть  материальную  систему.  Средства   же,
удовлетворяющие  желания  или  влечения,  могут   вывести   из   состояния
равновесия   аксиологическую   систему   общества.   Упростить   -   путем
"обеспложивания" - половой акт означает то же самое, что и  способствовать
(косвенно) признанию  лишними  различных  трудно  учитываемых  эротических
традиций, ибо такой  процесс  подрывает  своими  результатами  серьезность
любовных отношений. С половой  близости  срывается  покрывало  исторически
напластованных ценностей. Этого не произошло  бы,  если  бы  эти  ценности
слились у всех людей с их  внутренним  "я",  чего  мы  не  наблюдаем.  Так
называемые эротические традиции в своих конкретных  проявлениях  культурно
обусловлены, так же как  и  сложные,  порой  трудные  и  даже  болезненные
церемонии посвящения в первобытных обществах.  Проще  всего  признать  эти
церемонии заслуживающими устранения в силу их иррациональности.  Но  такую
точку зрения не возьмет под защиту и прагматик, потому что все относящиеся
к культуре действия и вправду "не являются необходимыми", но  лишь  в  том
смысле, что их роль  в  других  культурах  выполняют  иные  церемонии  или
ритуалы.   На    пути    обретения    зрелости    (групповой,    семейной,
профессиональной, половой) общество создало системы  препятствий,  которые
личность обязана  преодолеть  и  которые  являются  не  просто  "излишними
затруднениями". Уничтожая их,  мы  одновременно  ликвидируем  определенные
мотивы поведения. Форсирование таких "улучшений",  таких  "рационализаций"
может вызвать "аксиологический коллапс", то есть спад системы ценностей, и
тем самым необратимо нарушить общественное равновесие.
     Мы  не  утверждаем,  будто   противозачаточная   фармакология   может
уничтожить чувственную любовь и привести ко  всеобщему  промискуитету.  Мы
лишь считаем, что это фактор, который придает "сексуальным  ситуациям  без
любви"  статистически  большую  вероятность.  Интенсивность,   с   которой
"упрощающие  дело"  технические   средства   подрывают   ценности,   имеет
положительную корреляцию с  их  эффективностью.  Наукой,  например,  можно
овладеть  путем  длительной  напряженной  учебы  -   лишней   ее   сделает
"информационная   пилюля",    которая    снабдит    человека    комплектом
соответствующих знаний. Такой техники  "дарового"  учения  пока  еще  нет,
однако она представляется - хотя бы  частично  -  осуществимой.  Но  труды
учения нужны не только для того,  чтобы  добыть  известный  информационный
капитал. Они играют и другую роль, не зависящую от природы этого капитала:
они пробуждают страсть  к  соревнованию,  учат  преодолевать  препятствия,
укрепляют "сопротивление стрессам" и  таким  образом  формируют  структуру
личности. "Информационная пилюля", уничтожая круг  явлений,  сопутствующих
учению, может, таким образом, изуродовать психическое  развитие  человека.
Немедленные успехи, даваемые подобными улучшениями, заслоняют  последующий
вред, которым они  оплачиваются.  Чем  богаче  общество,  тем  более  явно
вступает оно на этот путь. Кто знает, не начнут ли когда-нибудь вводить  в
жизнь "синтетические затруднения" для того,  чтобы  они  вернули  ценность
достижению целей,  которое  чрезмерно  облегчено.  Но  такое  спасительное
вмешательство   отягчено   антиномиями:    можно    заниматься    -    под
административным  давлением  -  физической  гимнастикой,   которая   будет
укреплять тело, но аналогичной "духовной гимнастикой" не удастся  укрепить
личность, потому что одно дело - гимнастика, имеющая явно служебную  роль,
и совсем другое дело - относительность (или же условность)  обычаев.  Так,
скажем, отступление обоих полов с позиций уже  достигнутого  максимального
упрощения сексуальных связей было бы почти  невозможным.  Как  же  вернуть
этим  связям  -   лишенным   ореола   романтики,   интимной   серьезности,
ответственности - все  эти  качества,  коль  скоро  настоящие  чувства  не
поддаются ни  административным  постановлениям,  ни  личному  обдумыванию?
Самое большее - можно было бы приучить  оба  пола  к  актерству,  то  есть
симуляции, совершенно расходящейся с тем, чего они на самом  деле  желают.
Не будем говорить уже о том, что план  образования  некоего  "Министерства
Всеобщих  Затруднений"  неотразимо  смешон.  Дело  в  том,   что   атрофия
ценностей,   начало   которой   положено   технологией,   имеет   характер
необратимого процесса. Тем временем  технология  начинает  наступление  на
новых фронтах нашей структурной организации,  и  неведомо,  как  укреплять
наши тела против ее осады и стоит ли это вообще делать,  ибо  подступающий
враг является  самым  доброжелательным  из  наших  союзников.  Если  идеал
совершенства находится там, где все максимально облегчено, то хотя философ
Панглосс, быть может, и не был прав двести лет назад, мы в настоящее время
со скоростью пушечного снаряда приближаемся к лучшему из миров. В "аптеке"
этого мира можно будет получить знания без учения,  мистические  состояния
без веры и  наслаждения  без  угрызения  совести.  Да  и  против  "чистого
разума", если он все еще будет докучать, определенно найдется средство.
     Такие действия - обмен ценностей на выгоды -  это  современная  форма
хищнического хозяйничанья. Трудно противиться  введению  противозачаточных
средств, так как отчаянная ситуация требует отчаянных средств. Но тогда их
надо хотя бы называть  настоящим  именем.  Технология  не  может  заменить
аксиологический хребет цивилизации.  В  современном  мире  ни  обычаи,  ни
ходовые нормы морали не в силах противиться  натиску  технологии.  И  дело
может дойти до притормаживания этого натиска (как в случае  с  ДЛК),  лишь
если результаты инструментального новшества входят в решительный  конфликт
с  установленными  законами.  Если   же   ситуация   такого   фронтального
столкновения  заменена  обходным  маневром  технологии,  общество  и   его
правовые нормы оказываются практически бессильными. Спохватываться  задним
числом, как правило, бесполезно: если техническое средство единожды широко
распространилось,  задержать  его  невозможно  -  слишком  оно  вездесуще.
Поэтому на практике прибегают к незначительным  -  и  явно  бесплановым  -
отступлениям в сфере этики (не знаю, исследовал ли  кто-нибудь,  например,
социально-этические аспекты высвобождения атомной энергии).
     Диахроническое   и   синхроническое   сравнительное   изучение   этик
показывает,  что  системы  их  представляют  собой   "древа"   неодинаково
разветвленных ценностей, выводимых из одного и того же  зародыша,  которым
является принцип сотрудничества. В  зависимости  от  цели  исследования  в
"этическом древе" можно либо раскрыть ценности различных  категорий,  либо
же признать, что разницу  между  ценностями  вызывает  лишь  различное  их
положение  в  иерархии  древа  (то  есть  отношение  взаимного  подчинения
отдельных  ценностей),  причем  ценности,  имеющие  приоритет,   могут   в
определенных позициях  понижать  другие  до  нуля.  Первый  подход  скорее
статичен и синхроничен, второй - динамичен, диахроничен, а  следовательно,
и эволюционен или же  только  трансформативен,  поскольку  так  называемые
"этические древа" в ходе времени подвергаются  своеобразным  превращениям.
Темп этих превращений раньше имел характер "органично" постепенный и  хотя
не абсолютную, но несомненную автономность. Ускорение техноэволюции  в  ее
"улучшающих" формах нарушает эту автономность и  эволюционный  темп.  Быть
может, вся проблема  заключается  в  том,  как  заменить  неконтролируемые
возмущения регулированием с обратной связью, с тем  чтобы  аксиологическая
динамика  не  поддавалась  пассивно  вторжениям  технологии,   вторжениям,
которые  достигнутым  совершенством  инструментальных   действий   диктуют
"рыночный курс" нравственности. Результатом здесь является дрейф ценностей
в потоке начатых технологией общественных  пертурбаций.  Эту  проблематику
можно переложить на язык "теории причинных сетей", поскольку речь  идет  о
характеристике обратных связей внутри общественной  структуры,  снабженных
предпочтениями-ценностями.  Длина  путей,   по   которым   бегут   команды
управления от "аксиологического ядра" цивилизации к  ее  "технологическому
источнику", должна быть сокращена, эффективность же  этих  распоряжений  -
усилена. Задача трудна для моделирования, так  как  "параметры  слияния  с
внутренним "я" этических предписаний еще нужно суметь  формализовать.  При
этом неизвестно, правильно ли приравнять степень упомянутого  "слияния"  к
сохранности  этических  норм,  которая  остается  после  устранения  чисто
внешних  влияний,  вызывающих  применение  этих  норм.   Кибернетика   уже
исследует  избранные  проблемы  этики,  но  не  делает  этого  в   сложных
социо-технических контекстах. Между тем это одна из  ее  наиболее  срочных
задач. Удивительно, что вопросам, от которых в  такой  мере  зависит  наше
будущее, те, кто исследуют этику,  не  уделяют  до  сих  пор  необходимого
внимания.
     3. Заключение книги - это в некоторой степени подведение  ее  итогов.
Поэтому,  может  быть,  стоит  в  последний   раз   задуматься   над   той
торопливостью, с которой я переложил на мертвые плечи несуществующих машин
ответственность за будущий "Гнозис" нашего вида. Кое-кто мог бы  спросить:
не явилось ли это результатом некоего крушения надежд, не  вполне  автором
осознанного и возникшего потому,  что  из-за  ограниченности  исторической
эпохи и своего собственного времени автор не  смог  проникнуть  в  глубины
науки со всеми  ее  перспективами  и  потому  выдумал  (а  вернее,  слегка
модернизировал) вариант пресловутой "Ars Magna",  которую  уже  давненько,
еще в 1300 году, предложил хитроумный Луллий  и  которую  несколько  веков
спустя Свифт по заслугам высмеял в "Путешествиях Гулливера" 4.
     Оставив в стороне вопрос о  моей  некомпетентности,  я  хочу  сказать
следующее. Эта книга тем отличается  от  чистых  фантазий,  что  ищет  для
гипотез наиболее надежной опоры, причем за самое прочное принимает то, что
существует реально. Отсюда постоянные ссылки в ней на  Природу,  поскольку
под  этим  адресом   функционируют   как   "самодействующие   апсихические
сущности", так и "мыслительные устройства" в  виде  хромосомных  корней  и
мозговой кроны великого древа Эволюции. Поэтому стоит поразмыслить, сумеем
ли мы подражать  Эволюции.  Что  же  касается  принципиальной  возможности
этого, то она не  подлежит  обсуждению,  поскольку  все  эти  "устройства"
существуют и, как известно, не так уж плохо выдержали опытную проверку  на
протяжении миллиардов лет.
     Остается вопрос,  почему  я  отдал  первенство  "хромосомной"  модели
неразумного действия, а не "мозговой" - разумной. Это решение опиралось на
чисто конструкторские, материало-информационные предпосылки,  поскольку  в
смысле емкости, пропускной способности, степени  миниатюризации,  экономии
материалов,  надежности,  производительности,  стабильности,  скорости  и,
наконец, универсальности хромосомные системы превышают мозговые, одерживая
верх над ними в конкуренции во всех вышеперечисленных смыслах. Кроме того,
они лишены -  в  языковом  аспекте  -  каких  бы  то  ни  было  формальных
ограничений, а в  ходе  их  материального  действия  нигде  не  появляются
затруднительные вопросы семантического  или  мыслительного  характера.  Мы
знаем,  наконец,  что  непосредственное  сопоставление  между   собой   на
молекулярном  уровне  генотипных  агрегатов,  имеющее   целью   обеспечить
оптимальность  результатов  их  материального  действия  по  отношению   к
состоянию среды,  вполне  возможно:  об  этом  свидетельствует  любой  акт
оплодотворения.  Оплодотворение  есть  принятие  "молекулярного  решения",
происходящее при сопоставлении двух частично  альтернативных  "гипотез"  о
будущем образе организма. Носителями этих противоположных гипотез являются
гаметы  обоих  родителей.  Возможность  подобной  рекомбинации   элементов
материального предсказания не вытекает из  наложения  на  онтогенетические
процессы каких-то  других,  по  отношению  к  ним  внешних,  процессов,  а
встроена в самую структуру хромосом. К тому же  генотипы  исключительно  и
полностью посвящены столь ценному для науки делу предсказания.  Всех  этих
конструктивных качеств лишен мозг. Два мозга  в  отличие  от  хромосом  не
могут непосредственно сопоставить друг с другом весь  свой  информационный
запас. Ибо это структуры в  большей  мере  "окончательно  замкнутые",  чем
генотипные. Значительная же их часть, в высшей степени  сложная,  навсегда
связанная  задачами  системного  управления,   "предсказательной   работы"
выполнять не может. Конечно, мозг  представляется  как  бы  образцом,  или
прототипом,  который  уже  "готов",  "опробован",  который  следовало   бы
"просто" повторить, быть может с избирательным усилением,  чтобы  в  своей
синтетической версии он был  индуктором  теориетворчества.  Вместе  с  тем
хорошо было бы запрячь в  него  столь  специализированные  структуры,  как
хромосомные. Однако все это будет не только чрезвычайно трудно - это может
оказаться в конце концов невозможным. Зато  эффективность  "наследственных
устройств",  измеряемая  количеством  битов  в  единицу  времени  на  атом
носителя, оказывается такого  порядка,  что  стоит  -  и  не  одному  даже
поколению - попробовать. Какой же технолог устоит перед таким  искушением?
Из двадцати аминокислотных букв Природа построила язык "в чистом виде", на
котором выражаются - при  ничтожной  перестановке  нуклеотидных  слогов  -
фаги, вирусы, бактерии, а также  тиранозавры,  термиты,  колибри,  леса  и
народы, если только в распоряжении имеется достаточно времени. Этот  язык,
столь атеоретичный, предвосхищает не только условия на дне  океанов  и  на
горных высотах, но и квантовую природу света, термодинамику, электрохимию,
эхолокацию, гидростатику и бог весть что еще, чего мы пока  не  знаем!  Он
делает все это лишь "практически",  поскольку,  все  создавая,  ничего  не
понимает. Но насколько его неразумность производительней  нашей  мудрости!
Он делает это  ненадежно,  он  -  расточительный  владетель  синтетических
утверждений о свойствах мира, так как знает его статистическую  природу  и
действует в соответствии с ней.  Он  не  обращает  внимания  на  единичные
утверждения - для него имеет вес лишь совокупность высказываний, сделанных
за миллиарды лет. Действительно, стоит научиться  такому  языку  -  языку,
который создает философов, в то время как наш язык - только философию.

     Краков, август 1966 г.


1
     О.С.Кулагина, А.А.Ляпунов, К вопросу  о  моделировании  эволюционного
процесса, сб. Проблемы кибернетики", вып. 16, изд-во "Наука", 1966.
2
     Упомянутая работа (лат.).
3
     После сношения (лат.).
4
     Раймунд Луллий - испанский теолог и философ; родился, по-видимому,  в
1235  г.  на  острове  Майорка.  Покинув  королевский  двор,  он  предался
изысканиям и через десять лет открыл свое "Великое искусство" - Ars Magna.
Он изложил этот "логико-математический"  метод  в  одноименном  сочинении.
Метод позволял, не утруждая себя  науками  и  размышлениями,  ответить  на
любой вопрос. Ответ давала "машина", состоявшая  из  семи  концентрических
колец. На одном кольце помещались девять "предикатов", на другом -  девять
пороков и т.д. Передвигаясь независимо друг от друга, кольца  образовывали
97  комбинаций.  Некоторые  ученые  из  лапутянской  академии,   описанной
Свифтом, пользовались аналогичным устройством. Ручки этой  машины  вращали
лапутянские "аспиранты"; осмысленные фразы, если они при  этом  возникали,
заносились в книгу. В наше время аналогичную идею  реализовал  французский
поэт Р.Кене. Он написал 20 сонетов, любые  последовательно  взятые  строки
которых в свою  очередь  составляют  "осмысленный"  сонет.  Таким  образом
Р.Кене путем "великого искусства" написал 2014 сонетов. - Прим. ред.



  Примечания


     I.  Интересные  результаты   могла   бы   дать   попытка   изобразить
схематическое древо  технологической  эволюции.  Своим  общим  видом  оно,
конечно, походило бы на такое же  древо  биоэволюции  (то  есть  имело  бы
вначале  единый  ствол,  который  в  более  поздние  эпохи   все   сильнее
разветвлялся бы).  Трудность,  однако,  состоит  в  том,  что  фактический
прирост знания в  технике  (в  отличие  от  биологии)  является  продуктом
межвидовой гибридизации. Потомство здесь могут давать сколь угодно далекие
друг от друга  виды  человеческой  деятельности  (так  возникает  "помесь"
кибернетики с медициной,  математики  с  биологией  и  т.п.).  (Между  тем
биологические  виды,  достаточно  дифференцированные,  не   могут   давать
плодовитых гибридов.) В результате темп  технической  эволюции  непрерывно
убыстряется и его ускорение значительно превосходит ускорение биоэволюции.
К тому же дальний прогноз в области техноэволюции затрудняют  неожиданные,
внезапные  повороты,  которые  совершенно  непредсказуемы   (нельзя   было
предвидеть возникновение кибернетики, пока она не возникла).  Число  вновь
возникающих с ходом времени  "технологических  видов"  определяется  общим
числом видов, уже существующих, чего нельзя сказать о биоэволюции.
     Точно так же внезапные повороты техноэволюции нельзя  сопоставлять  с
биологическими мутациями, ибо эти первые гораздо важнее. Так, например,  в
настоящее время физика возлагает большие надежды на исследование нейтрино.
Эти частицы известны уже достаточно давно, но  лишь  теперь  исследователи
начинают понимать всеобщий характер их влияния  на  различные  процессы  в
Космосе  (например,  на  возникновение  звезд),  а  также  роль,  зачастую
решающую, которую нейтрино играют в этих процессах.
     Некоторые  типы  звезд,  выходящих  из  состояния  равновесия,  могут
обладать нейтринной эмиссией, во много раз превышающей их полную эмиссию в
области видимого спектра. Это не относится  к  стационарным  звездам  типа
Солнца  (нейтринная   эмиссия   которого,   обус