ы   человек   действительно   решился
преобразовать самое  себя  под  давлением  созданных  собственными  руками
технологий, если бы он  признал  своим  преемником  робота  с  совершенным
кристаллическим мозгом, то это было бы его  самым  большим  безумием.  Это
означало бы фактически самое  настоящее  коллективное  самоубийство  расы,
прикрытое видимостью ее продолжения  в  мыслящих  машинах,  представляющих
собой часть созданной технологии. Так в конечном счете человек позволил бы
технологии, им же созданной, вытеснить его оттуда, где он обитал,  из  его
экологической ниши. Эта технология стала  бы  тогда  чем-то  вроде  нового
синтетического  вида,  устраняющего  с  исторической  арены   вид,   менее
приспособленный.
     Эти доводы не убеждают  нашего  противника.  Телесность  человеческой
культуры мне хорошо известна, говорит он, но я не считаю, что  все  в  ней
совершенно и достойно увековечения. Вы же знаете, сколь фатальное  влияние
на  развитие  определенных  понятий,  на  возникновение   общественных   и
религиозных  канонов  имели  столь  случайные  по  существу  факты,   как,
например, локализация органов размножения. Экономия действия и  равнодушие
к соображениям,  в  нашем  понимании  эстетическим,  вызвали  сближение  и
частичное объединение путей, удаляющих конечные продукты обмена веществ, с
половыми  путями.  Это  соседство,  биологически  рациональное  и,  кстати
сказать, неизбежно вытекающее из конструктивного  решения,  реализованного
еще на этапе пресмыкающихся, то есть сотни миллионов лет назад, бросило на
половой акт постыдную и грешную тень в  глазах  людей,  когда  они  начали
исследовать и наблюдать собственные органические функции. Нечистота  этого
акта навязывается как-то автоматически, коль скоро его  реализуют  органы,
столь тесно связанные с  функциями  выделения.  Организм  должен  избегать
конечных продуктов выделения: это  важно  биологически.  В  то  же  время,
однако,  он  должен  стремиться  к  соединению   полов,   необходимому   с
эволюционной точки зрения. Сочетание этих-то диаметрально  противоположных
требований  столь  огромной  важности  и  повлияло  решающим  образом   на
появление мифов о первородном  грехе,  о  естественной  нечистоте  половой
жизни и ее  проявлений.  Наследственно  запрограммированные  отвращение  и
влечение заставляли мятущийся разум создавать то  цивилизации,  основанные
на понятии греха и вины, то цивилизации стыда и ритуального разврата.  Это
во-первых.
     Во-вторых, я не постулирую никакой "роботизации" человека. Если же  я
говорил об электронных и различных других  протезах,  то  лишь  для  того,
чтобы сослаться на доступные  ныне  конкретные  примеры.  Под  роботом  мы
понимаем  механического  болвана,  человекоподобную   машину,   снабженную
человеческим интеллектом. Итак, робот -  лишь  примитивная  карикатура  на
человека, а не его преемник. Реконструкция организма  должна  означать  не
отказ от каких-либо ценных свойств, а лишь исключение  свойств,  именно  у
человека  несовершенных  и  примитивных.  Эволюция,  формируя   наш   вид,
действовала  с  исключительной  поспешностью.  Свойственная  ей  тенденция
сохранять конструктивные решения исходного  вида  так  долго,  как  только
возможно, обременила наши организмы рядом недостатков, которые  неизвестны
нашим четвероногим предкам. У них таз не несет  на  себе  груз  внутренних
органов, как у человека, у которого вследствие такой нагрузки образовалась
мышечная  диафрагма,  серьезно  затрудняющая  родовой  акт.   Вертикальное
положение тела оказало также вредное  влияние  на  гемодинамику.  Животным
неведомо расширение вен -  одно  из  бедствий  человеческого  тела.  Из-за
быстрого роста черепа  у  места  перехода  глотки  в  пищевод  образовался
перегиб; здесь возникают завихрения воздушного потока и на стенках  глотки
осаждается  огромное  количество   содержащихся   в   воздухе   частиц   и
микроорганизмов;  в  результате   зев   стал   входными   воротами   самых
разнообразных  инфекций.  Эволюция  стремилась  противодействовать  этому,
окружив "слабое" место защитным кольцом из  лимфатической  ткани,  но  сия
импровизация не дала результатов, а явилась  лишь  источником  новых  бед:
конгломераты  лимфатической  ткани  стали  излюбленным   местом   очаговой
инфекции [XIV]. Я не утверждаю, что животные предки человека  представляли
собой  идеальные  конструктивные  решения;  с  эволюционной  точки  зрения
"идеальным" является любой вид,  если  он  способен  выжить.  Я  утверждаю
только, что даже наши  чрезвычайно  убогие  и  неполные  знания  позволяют
вообразить себе такие пока не реализованные решения, которые освободили бы
людей от бесчисленных страданий. Всякого рода протезы кажутся  нам  чем-то
худшим,  чем  естественные  конечности  и  органы,  ибо   пока   что   они
действительно уступают им по эффективности. Я понимаю, конечно,  что  там,
где  это  не  противоречит  технологии,   можно   следовать   общепринятым
эстетическим критериям. Наружная поверхность тела  не  представляется  нам
красивой, если она покрыта косматым мехом или если она сделана  из  жести.
Но ведь эта поверхность может ничем ни для глаза, ни  для  других  органов
чувств не отличаться от кожи. Другое дело - потовые железы; известно,  как
заботятся цивилизованные люди  об  уничтожении  результатов  их  действия,
приносящего иным массу хлопот в личной гигиене. Но оставим эти детали.  Мы
ведь говорили не о том, что может произойти через двадцать или  через  сто
лет, а о том, что вообще поддается воображению.  Я  не  верю  ни  в  какие
конечные решения. Весьма  вероятно,  что  "сверхчеловек"  через  некоторое
время сочтет себя в свою очередь несовершенным творением, поскольку  новые
технологии позволят ему осуществить то, что нам представляется никогда  не
реализуемой фантазией (например, "пересадку из одной личности в  другую").
Сегодня признается, что можно создать  симфонию,  скульптуру  или  картину
сознательным умственным усилием.  В  то  же  время  мысль  о  "компоновке"
потомка, о какой-то оркестровке духовных и физических свойств, какие бы мы
желали в нем видеть, - такая мысль представляется омерзительной ересью. Но
когда-то за ересь почитали желание летать, стремление изучать человеческое
тело, строить машины, доискиваться истоков жизни на Земле - и от  времени,
когда эти взгляды были широко распространены, нас отделяют лишь  столетия.
Если мы хотим  проявить  интеллектуальную  трусость,  то  можем,  конечно,
обойти молчанием вероятные пути будущего развития. Но в  таком  случае  мы
обязаны четко сказать, что ведем себя как трусы. Человек не может изменять
мир, не изменяя самого себя. Можно делать первые шаги на каком-то  пути  и
прикидываться, будто не знаешь, куда он ведет. Но это -  не  наилучшая  из
мыслимых стратегий.
     Эти слова энтузиаста реконструкции вида следует если не одобрить,  то
хотя бы рассмотреть. Всякое принципиальное возражение  может  исходить  из
двух точек зрения. Первая  скорее  эмоциональна,  чем  рациональна,  -  по
крайней мере в том смысле, что означает отказ от переворота в человеческом
организме - и не принимает к сведению  "биотехнологических"  доводов.  При
этой точке зрения конституцию человека, такую, какова она сегодня, считают
неприкосновенной, даже если признают, что  ей  свойственны  многочисленные
недостатки. Ведь эти недостатки - как физические, так и духовные - стали в
процессе исторического развития ценностями.  Каков  бы  ни  был  результат
автоэволюции, он означает, что человеку придется исчезнуть  с  поверхности
Земли; его образ в глазах "преемника" был  бы  мертвым  палеонтологическим
названием - таким каким для нас является австралопитек  или  неандерталец.
Для почти бессмертного существа, которому его собственное тело подчиняется
так же, как и среда, в которой он живет, не  существовало  бы  большинства
извечных  человеческих  проблем.  Биотехнический   переворот   тем   самым
уничтожил бы не только вид Homo sapiens, но и его духовное наследие.  Если
такой переворот не фантасмагория, то связанные с ним  перспективы  кажутся
лишь издевкой: вместо того чтобы решить свои проблемы, вместо  того  чтобы
найти  ответ  на  терзающие  его  столетиями  вопросы,  человек   попросту
укрывается от  них  в  материальном  совершенстве.  Чем  это  не  позорное
бегство, чем не пренебрежение ответственностью, если с помощью  технологии
homo, подобно насекомому, совершает метаморфозу в этакого deus ex machina!
     Вторая позиция не исключает первой: по-видимому, стоя на этой  второй
позиции, разделяют аргументацию и чувства сторонников первой  позиции,  но
делают  это  молча.  Когда  же  берут  слово,  то  ставят  вопросы.  Какие
конкретные усовершенствования и переделки  предлагает  "автоэволюционист"?
Он отказывается давать детальные пояснения как преждевременные?  А  откуда
же он знает, удастся ли когда-нибудь  достичь  совершенства  биологических
решений? На каких фактах основано это его допущение? А  не  вероятней  ли,
что эволюция уже достигла потолка своих материальных возможностей?  И  что
сложность,  свойственная  человеческому  организму,  является   предельной
величиной?  Конечно,  мы  и  сегодня  знаем,  что  в   пределах   отдельно
рассматриваемых  параметров,  таких,  как  скорость  передачи  информации,
надежность  л_о_к_а_л_ь_н_о_г_о действия, постоянство функций, достигаемое
за  счет  многократного   повторения   исполнительных   и   контролирующих
элементов, машинные системы могут превосходить человека.  Однако  усиление
мощности, производительности, скорости или прочности, взятых  отдельно,  -
одно дело, и совсем другое дело - интеграция всех этих оптимальных решений
в единой системе.
     Автоэволюционист готов поднять брошенную перчатку и  противопоставить
доводам   контрдоводы.   Но   прежде   чем   перейти   к    дискуссии    с
противником-рационалистом, он даст  понять,  что  первая  точка  зрения  в
действительности ему не чужда. Ведь в глубине души он  также  взбунтовался
против плана реконструкции, как и тот, кто категорически ее осудил. Однако
он считает эту будущую перемену неизбежной и  именно  поэтому  ищет  любые
аргументы в ее пользу, так чтобы неизбежное совпало с результатом  выбора.
Он не априорный оппортунист: он отнюдь не считает, что неизбежное по самой
своей природе  д_о_л_ж_н_о  б_ы_т_ь  хорошим. Но он надеется, что  так  по
крайней мере  м_о_ж_е_т  б_ы_т_ь.


1
     "New York Times", 1963, V, 20.




  ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  ПАСКВИЛЬ НА ЭВОЛЮЦИЮ

(c)  КОНСТРУКЦИЯ ЖИЗНИ

     Чтобы спроектировать электрогенератор, вовсе не  надо  знать  историю
его изобретения. Молодой  инженер  может  прекрасно  без  этого  обойтись.
Исторические  обстоятельства,  при   которых   возникли   первые   образцы
динамомашин, являются - или хотя бы могут являться - для  него  совершенно
безразличными.   Кстати   говоря,   динамомашина   как   устройство    для
преобразования  кинетической  или  химической  энергии  в   электрическую,
пожалуй, устарело. Когда электричество  будут  производить  без  хлопотных
окольных путей - без последовательных превращений химической энергии  угля
в  тепловую,  тепловой  в  кинетическую  и   только   кинетической   -   в
электрическую, когда, например, это будут делать непосредственно в атомном
реакторе, - а ждать осталось уже недолго, - тогда  лишь  историка  техники
будут интересовать конструкции древних генераторов тока. Биологии подобная
независимость от истории развития чужда. Мы говорим об  этом  потому,  что
приступаем к критике достижений эволюции.
     Это могла бы быть конструкторская критика одних лишь результатов, без
учета  всех  предшествующих  фаз.  Люди  склонны,  правда,  усматривать  в
биологических решениях совершенство, но лишь потому,  что  их  собственные
умения остаются далеко позади  биологических.  Каждый  поступок  взрослого
кажется  ребенку  чем-то  могущественным.  Надо  вырасти,  чтобы   увидеть
слабость в прежнем совершенстве.  Но  это  не  все.  Сама  конструкторская
лояльность требует от нас оценки биологических реализаций  более  широкой,
чем пасквиль на конструктора, который, помимо жизни, дал нам и  смерть,  а
страданиями наделил в  большей  мере,  чем  наслаждениями.  Оценка  должна
показать его таким, каким он был. А был он прежде всего весьма далеким  от
всемогущества. В момент старта эволюция ступила на пустую планету,  словно
Робинзон,  лишенный  не  только  орудий  и  помощи,  не  только  знаний  и
способности предвидеть, но и самого себя, то есть планирующего разума. Ибо
на Земле, кроме горячего океана, газовых  разрядов  и  лишенной  кислорода
атмосферы, под палящим солнцем не было ничего. Итак, говоря, что  эволюция
как-то начинала и что-то делала,  мы  персонифицируем  первые  беспомощные
шаги процесса самоорганизации, лишенные не  то  что  индивидуальности,  но
даже и цели.
     Эти шаги служили прелюдией к  великому  произведению,  прелюдией,  не
знающей не только  произведения  в  целом,  но  даже  его  первых  тактов.
Молекулярный   хаос   располагал,   помимо   присущих   ему   материальных
возможностей, лишь одной огромной степенью свободы - временем.
     Не прошло еще и ста лет с того времени, когда возраст Земли оценивали
в 40 миллионов лет. Сейчас  мы  знаем,  что  ей  по  меньшей  мере  четыре
миллиарда лет. Меня самого  еще  учили,  что  жизнь  на  Земле  существует
несколько сот миллионов лет. Ныне известны остатки  органических  веществ,
принадлежавших некогда живым существам, которые насчитывают два  миллиарда
семьсот миллионов лет. 90% всего времени всей прошедшей до  нынешнего  дня
эволюции истекло, прежде чем 350 с лишним  миллионов  лет  назад  возникли
первые позвоночные - костистые  рыбы.  Еще  через  150  миллионов  лет  их
потомки  вышли  на  сушу  и  завладели   воздухом,   и,   наконец,   после
млекопитающих, которым 50 миллионов лет, около миллиона лет назад появился
человек.
     Легко  жонглировать  миллиардами.  Очень  трудно   представить   себе
конструкторское значение таких цифр, таких гигантских эпох. Мы видим,  что
сокращение  промежутков  между  следующими  друг  за   другом   очередными
решениями характерно не для  одной  лишь  технической  эволюции.  Прогресс
ускоряется не только с накоплением теоретических  знаний  в  обществе,  он
ускоряется  и  с  накоплением  генетической  информации  в  наследственном
веществе.
     Более двух с половиной миллиардов лет жизнь развивалась исключительно
в водах океанов. Воздух и суша в те эпохи были мертвы. Известно около  500
ископаемых видов организмов кембрийского периода (более полумиллиарда  лет
назад). В докембрии  же,  несмотря  на  почти  столетние  поиски,  удалось
обнаружить лишь отдельные виды. Причины этого  поразительного  пробела  по
сей день неясны. Похоже на то, что количество живых форм серьезно возросло
за относительно короткое время  -  порядка  миллионов  лет.  Докембрийские
формы - это  почти  исключительно  растения  (водоросли);  животные  почти
полностью отсутствуют, их можно перечесть по пальцам. В  кембрии,  однако,
они  появляются  в  большом  количестве.  Некоторые  ученые  склоняются  к
гипотезе о каком-то  радикальном,  глобальном  изменении  земных  условий.
Может быть, это  был  скачок  интенсивности  космических  лучей,  согласно
упоминавшейся гипотезе Шкловского. Но  как  бы  то  ни  было,  неизвестный
фактор должен был действовать в масштабе всей планеты,  ибо  докембрийский
пробел относится ко всей совокупности палеонтологических данных. С  другой
стороны, не следует думать, что до начала нижнего кембрия  океанские  воды
по неизвестным причинам содержали сравнительно небольшое количество  живых
организмов вообще и что появлению в  кембрии  многочисленных  новых  видов
предшествовал резкий рост численности предыдущих  форм.  Живых  организмов
было много уже и в археозое;  геологические  данные  говорят  о  том,  что
отношение кислорода к азоту в атмосфере было близким  к  современному  уже
задолго до кембрия.  Поскольку  же  кислород  воздуха  является  продуктом
деятельности живых организмов, их общая масса была, должно быть, ненамного
меньше, чем сейчас. Отсутствие ископаемых форм вызвано, хотя бы  частично,
их нестойкостью: докембрийские формы были лишены минеральных скелетов. Что
именно привело к такой "реконструкции" в кембрии, мы не  знаем.  Возможно,
что эту проблему так никогда и не удастся  решить.  Однако,  углубив  наше
знание биохимической кинетики, мы, возможно, сумеем раскрыть эту  загадку,
если нам удастся, исходя из современной  структуры  белкового  гомеостаза,
выяснить,  какие  более  примитивные  формы   могли   ему   с   наибольшей
вероятностью предшествовать. Конечно, мы сможем решить эту  загадку,  лишь
если ее решение  связано  с  внутренней  структурой  организмов,  а  не  с
какой-то уникальной цепью  космических,  геологических  или  климатических
изменений на рубеже кембрия.
     Мы говорим об этом, потому что "кембрийский перелом" мог быть  вызван
какой-то "биохимической находкой" эволюции. Но если такая "находка" и была
сделана эволюцией, это  все  же  не  изменило  исходного  фундаментального
принципа всей архитектуры, в основе которого лежит использование клеточных
кирпичиков,
     Эволюции  жизни,  несомненно,  предшествовала   эволюция   химических
реакций;  праклеткам  не  приходилось,  таким  образом,  питаться  мертвой
материей как источником порядка. Они не смогли бы, кстати, решить сразу  и
одну из труднейших задач  -  задачу  синтеза  органических  соединений  из
простых  веществ  (вроде  двуокиси  углерода)  с  использованием   энергии
солнечных фотонов. Этот шедевр синтеза осуществили лишь растения,  овладев
искусством   образования   хлорофилла   и   целым   аппаратом   ферментов,
улавливающих лучистые кванты. К  счастью,  с  самого  начала  праорганизмы
располагали, по-видимому,  органическими  веществами,  которые  они  могли
легко усваивать. Это были остатки прежнего изобилия органических  веществ,
которое появилось в  ходе  таких  процессов,  как,  скажем,  электрические
разряды в атмосфере аммиака, азота и водорода.
     Вернемся,  однако,  к  основной  динамической  проблеме  элементарной
клетки. Клетка должна управлять существенными параметрами своих  изменений
так, чтобы из области еще  обратимых  флуктуаций  они  не  ускользнули  за
пределы обратимости - не привели к разложению и, следовательно, к  смерти.
В жидкой коллоидной среде подобный контроль может  осуществляться  лишь  с
ограниченной  скоростью,  поэтому  флуктуация,  вызванные   статистической
природой   молекулярных   движений,   должны   происходить   не    быстрее
общеклеточного  обмена  информацией.  В   противном   случае   центральный
регулятор -  ядро  -  утратил  бы  власть  над  процессами,  происходящими
локально, информация о необходимости вмешательства поступала бы тогда, как
правило, слишком поздно. Это было бы уже  началом  необратимых  изменений.
Итак, размеры клетки диктуются в конечной инстанции  двумя  параметрами  -
скоростью передачи информации из произвольного места клетки к  регуляторам
и скоростью локально происходящих химических процессов. На ранних  стадиях
эволюция,  должно   быть,   создавала   клетки,   иной   раз   существенно
различавшиеся размерами. Невозможна, однако, клетка величиной с тыкву  или
слона. Это вытекает из упомянутых выше ограничений.
     Следует  заметить,  что  для   человека-технолога   клетка   является
устройством  по  меньшей  мере  необыкновенным,   которым   можно   скорее
восхищаться, чем  понять  его.  Организм  столь  "простой",  как  кишечная
палочка (бактерия), делится через каждые 20 минут. В  это  время  бактерия
производит белок со скоростью 1000 молекул в секунду.  Поскольку  молекула
белка состоит приблизительно из 1000 аминокислот, каждая из которых должна
быть  соответственно  "расположена"  в  пространстве   и   "подогнана