кольчецы, вытягивавшие свои длинные усики и щупальца.
   Но вот перед нами возник обширный  грот,  образовавшийся  в  живописной
группе  скал,  покрытых  пестрым  ковром  подводной  флоры.  Вначале   мне
показалось, что в этой подводной пещере  царит  глубокий  мрак.  Солнечные
лучи словно бы угасали у самого входа  в  грот.  То  был  призрачный  свет
поглощенных водою солнечных лучей.
   Капитан Немо вошел в грот. Мы последовали за ним. Я  скоро  освоился  с
относительной темнотой пещеры. Я различил купол  свода,  столь  причудливо
округленного, опиравшегося на естественные пилястры  с  широким  гранитным
основанием, напоминавшие тяжелые  колонны  тосканской  архитектуры.  Зачем
понадобилось нашему непостижимому вожатому влечь нас за собою вглубь  этой
подземной пещеры? Я скоро понял, в чем была причина.
   Спустившись по довольно крутому склону, мы  очутились  на  дне  некоего
подобия круглого колодца. Тут капитан Немо остановился  и  указал  нам  на
предмет, которого я сразу не заметил.
   Это  была  раковина  необыкновенной   величины,   гигантская   тридакна
диаметром в два метра и, стало быть, больше той,  которая  украшала  салон
"Наутилуса". Чаша, вместившая бы в себя целое озеро святой воды!
   Я подошел поближе к этому  чудесному  моллюску.  Он  прикрепился  своим
биссусом к гранитному пласту и рос в одиночестве в спокойных водах  грота.
По моим соображениям, эта тридакна  весила  килограммов  триста.  В  такой
устрице было, надо  полагать,  не  менее  пятнадцати  килограммов  мякоти.
Надобно иметь желудок Гаргантюа, чтобы переварить дюжину подобных устриц!
   Капитан Немо,  невидимому,  знал  о  существовании  этой  двустворчатой
раковины. По-видимому, не в первый раз  приходил  он  в  этот  грот!  И  я
вообразил, что он привел нас сюда ради того лишь, чтобы показать нам  этот
курьез природы. Но я ошибся. У капитана Немо были к тому свои причины:  он
интересовался состоянием тридакны.
   Обе створки моллюска были приоткрыты. Капитан Немо, подойдя к раковине,
вложил кинжал между створками, чтобы  не  дать  им  сомкнуться;  затем  он
приподнял рукой бахромчатый край мантии.
   Там, между листовидными складками мантии, свободно покоилась  жемчужина
величиною с  кокосовый  орех.  Жемчужина  безупречной  сферической  формы,
чистейшей воды, бесподобного отлива! Драгоценность баснословной стоимости!
В порыве неуместного любопытства я  протянул  руку,  чтобы  схватить  этот
перл, осязать его, взвесить! Но капитан, знаком  остановив  меня,  быстрым
движением вынул кинжал из раковины, и створки ее мгновенно сомкнулись.
   И тут я понял намерение капитана Немо. Оставляя жемчужину  под  мантией
тридакны, он  давал  ей  возможность  постепенно  расти.  С  каждым  годом
выделения моллюска прибавляли  к  ней  новые  концентрические  слои.  Один
только капитан Немо знал грот, где "зреет" этот прелестный плод; один  он,
так сказать, растил его, чтобы со временем перенести в  свой  великолепный
музей. Могло быть и так, что, по примеру  китайцев  или  индусов,  он  сам
вызвал развитие этой жемчужины путем внесения в мантию моллюска инородного
твердого тела - в  виде  бусинки  или  металлического  шарика,  -  которое
благодаря отложениям перламутра постепенно обросло перламутровым покровом.
Как бы то ни было,  но,  сравнивая  эту  жемчужину  с  теми,  которые  мне
доводилось видеть прежде, и с теми, что  хранились  в  коллекции  капитана
Немо, я мысленно оценил ее по крайней мере в десять миллионов франков. Это
был перл творчества природы, а не предмет роскоши!  И  какое  женское  ухо
могло бы выдержать тяжесть такой жемчужины?.
   Осмотр великолепной тридакны был окончен. Капитан Немо вышел из  грота,
и наше шествие в  этих  спокойных  водах,  еще  не  вспененных  искателями
жемчуга, возобновилось. Путь к жемчужной отмели пролегал в гору.
   Мы шли порознь, точно заправские фланеры; каждый из нас задерживался на
месте или уклонялся в сторону по своей воле.  Я  уже  не  страшился  более
опасностей, столь смешно преувеличенных игрой воображения. Подводная скала
заметно вела нас к поверхности моря. И, наконец, на глубине  одного  метра
под уровнем океана моя голова выступила из воды. Консель  догнал  меня  и,
приблизив стекла своего  шлема  к  моим,  передал  мне  глазами  дружеский
привет. Но плоскогорье простиралось всего лишь на несколько метров.
   Вскоре мы опять вступили в свою стихию.  Неужели  я  не  вправе  теперь
называть водную среду своей стихией?
   Десять минут спустя капитан Немо вдруг остановился.  Я  думал,  что  он
хочет вернуться обратно. Но нет! Движением руки он приказал нам спрятаться
в расщелине скалы. Затем он указал на какую-то точку  в  водной  массе.  Я
стал внимательно всматриваться.
   В пяти метрах от меня мелькнула и пошла ко дну какая-то тень. Тревожная
мысль об акулах пронеслась в моем мозгу. Но я ошибся: на этот раз мы имели
дело не с морскими чудовищами.
   Это  был  человек,  живой  человек,  индус,  ловец  жемчуга,   бедняга,
явившийся, несомненно, собирать колосья раньше жатвы. Я  заметил  дно  его
лодки, стоявшей на привязи в нескольких футах над его головой. Он нырял  и
всплывал непрерывно.  Опускаясь  в  воду,  он  держал  между  ног  камень,
обточенный в виде сахарной головы и привязанный веревкой  к  корме  лодки,
что помогало ему быстрее опускаться  на  дно.  В  этом  состояло  все  его
водолазное снаряжение. На глубине примерно пяти метров он выпускал камень,
бросался на колени  и  торопливо  заполнял  сетку,  привязанную  у  пояса,
первыми попавшимися под руку раковинами. Затем он всплывал на поверхность,
опоражнивал сетку, опять брал камень  и  снова  начинал  ту  же  операцию,
продолжавшуюся секунд тридцать.
   Водолаз не видел нас. Мы укрывались за выступом скалы.  Да  и  как  мог
этот  бедняга  индус  предположить,  что  люди,  существа,  подобные  ему,
находятся рядом с ним, под водою, наблюдая за  каждым  его  движением,  не
упуская ни единого момента его ловли?
   Много раз он всплывал и снова  погружался  в  воду.  И  всякий  раз  он
приносил не более десятка раковин, потому что их  надо  было  отрывать  от
грунта, к которому они прикрепились своими крепкими биссусными  нитями.  А
сколько раковин, из-за которых он рисковал жизнью, было пустыми!
   Я внимательно следил за ним. Он нырял и всплывал на  поверхность  через
определенные промежутки времени, и в течение получаса никакая опасность не
угрожала ловцу.
   У меня начал уже пропадать интерес к этой занятной  работе,  как  вдруг
индус, стоявший на коленях, шарахнулся в сторону, вскочил на ноги и сделал
попытку всплыть на поверхность воды.
   Я понял причину его испуга. Гигантская тень пронеслась  над  несчастным
водолазом. Это была акула  огромной  величины,  она  приближалась  к  нему
наискось с горящими глазами, с разверстой пастью!
   Я замер от ужаса, не мог сделать ни малейшего движения.
   Сильным ударом плавников прожорливое животное ринулось на индуса; индус
отскочил в сторону и избег зубов акулы, но он не успел уклониться от удара
ее хвоста; удар пришелся по груди и сшиб его с ног.
   Все это  свершилось  в  несколько  мгновений.  Акула  сперва  несколько
приостановилась, а затем,  перевернувшись  на  спину,  снова  ринулась  на
индуса, собираясь перекусить его пополам; но тут  я  увидел,  что  капитан
Немо, стоявший возле меня, выхватил из-за пояса кинжал и шагнул  навстречу
чудовищу, готовясь вступить с ним в единоборство.
   Но в тот момент, когда страшная тварь уже готова была вцепиться  зубами
в несчастного ловца, внимание ее привлек новый  противник.  Перевернувшись
на брюхо, животное бросилось в сторону капитана Немо.
   Я как сейчас вижу его. Откинувшись немного  назад,  он  с  удивительным
хладнокровием ожидал приближения страшной акулы; и как только та бросилась
на него, капитан с удивительной ловкостью отскочил в сторону, уклонился от
удара и тут же по самую рукоятку всадил ей в брюхо кинжал. Но не  все  еще
было кончено. Завязалась отчаянная борьба.
   Акула, образно говоря, взревела. Кровь потоком лилась из ее раны.  Море
окрасилось в багрец, и сквозь окровавленные воды я  уже  не  мог  что-либо
видеть.
   Не мог что-либо видеть до той минуты, покамест кровавые волны не сплыли
и пространство вокруг нас не очистилось.
   Тут я  увидел,  что  отважный  капитан,  вцепившись  в  плавник  акулы,
отчаянно борется с животным, нанося ему в брюхо рану за раной. Но  он  был
лишен возможности  нанести  решительный  удар,  попасть  в  самое  сердце!
Растерзанная акула изгибалась и разбрасывала хвостом воду  вокруг  себя  с
такой силой, что я едва держался на ногах.
   Я хотел было броситься на помощь капитану. Но, скованный ужасом, не мог
сделать шагу.
   Я  был  в  состоянии  полной  растерянности.  Я  видел,  что  положение
сражающихся меняется. Капитан упал, опрокинутый  тяжестью  огромной  туши.
Пасть акулы раскрылась. И все было бы кончено для  капитана,  если  б  Нед
Ленд, быстрый, как мысль, не подскочил к акуле и не сразил животное  своим
страшным орудием.
   Воды снова обагрились от хлынувшей крови. Заходили  волны  под  ударами
хвоста взбешенного животного. Нед Ленд  не  промахнулся.  То  была  агония
чудовища. Акула билась в предсмертных судорогах,  описывая  хвостом  круги
среди вспененных вод. И сила волны была такова, что сбила Конселя с ног.
   Тем временем Нед Ленд помог капитану  высвободиться  из-под  животного.
Капитан не был ранен. Он  встал,  кинулся  к  индусу,  перерезал  веревку,
которая связывала его с камнем, и, обхватив несчастного рукой, оттолкнулся
от дна и всплыл на поверхность океана.
   Мы всплыли за ним следом и через несколько секунд оказались возле лодки
водолаза.
   Прежде всего капитан Немо позаботился привести беднягу в чувство. Я  не
был уверен, удастся ли ему спасти индуса.  Правда,  под  водой  он  пробыл
короткое время. Но ударом хвоста акула могла его убить!
   К счастью, благодаря энергичным мерам, принятым капитаном  и  Конселем,
сознание постепенно возвращалось к утопленнику. Он  раскрыл  глаза.  Можно
представить себе, каково было его удивление, даже испуг, когда  он  увидел
четыре медные головы, склонившиеся над ним!
   Но что мог он подумать, когда капитан Немо, вынув из кармана мешочек  с
жемчугом, вложил его ему в руку! Бедный цейлонский  индус  дрожащей  рукой
принял великолепный дар обитателя морей! Его  испуганный  взгляд  говорил,
что  он  не  знает,  каким  неведомым  существам  обязан  он  и  жизнью  и
богатством.
   По знаку капитана мы пошли обратно к жемчужной отмели и после  получаса
ходьбы по знакомой дороге оказались возле шлюпки "Наутилуса", стоявшей  на
якоре.
   Мы сели в шлюпку и с помощью матросов  освободились  от  своих  тяжелых
металлических шлемов.
   Первое слово капитана Немо было обращено к канадцу.
   - Благодарю вас, мистер Ленд! - сказал он.
   - Не стоит благодарности, капитан, - отвечал Нед Ленд. - Я был у вас  в
долгу.
   Легкая улыбка скользнула по губам капитана, и этим все кончилось.
   - К "Наутилусу"! - приказал он.
   Шлюпка понеслась по волнам. Несколько  минут  спустя  нам  повстречался
труп акулы, всплывший на поверхность.
   По черной окраине плавников я узнал страшную  акулу-людоеда  Индийского
океана. Рыба была более  двадцати  пяти  футов  в  длину;  огромная  пасть
занимала одну треть тела. Это была взрослая акула, судя по шести рядам  ее
зубов,  расположенным  в  верхней   челюсти,   в   форме   равнобедренного
треугольника.
   Консель разглядывал околевшую акулу с  чисто  научным  интересом;  и  я
уверен, что он отнес ее, и не без основания,  к  подклассу  элазмобранхит,
отряду селахиевых или широкоротых.
   В то время как я  рассматривал  эту  безжизненную  тушу,  около  дюжины
прожорливых акул такого же вида всплыло вокруг шлюпки. Не обращая  на  нас
никакого внимания, они накинулись на труп,  вырывая  друг  у  друга  куски
мяса.
   В половине девятого мы взошли на борт "Наутилуса".
   Мысли мои  постепенно  возвращались  к  нашей  экскурсии  на  Манарскую
отмель. Я отдавал дань несравненной отваге капитана Немо,  в  чем  я  имел
случай убедиться. И затем я понял, что этот человек способен  пожертвовать
собою ради спасения представителя человеческого общества, от  которого  он
бежал в морские глубины! Что бы ни говорил о себе этот загадочный человек,
все же ему не удалось убить в себе чувство сострадания.
   Я высказал ему это. Он ответил мне, заметно взволновавшись:
   - Но это  был  индус,  господин  профессор,  представитель  угнетенного
народа, а я до последнего вздоха буду защитником угнетенных!



4. КРАСНОЕ МОРЕ

   Днем 29 января остров  Цейлон  скрылся  за  горизонтом.  "Наутилус"  со
скоростью двадцати  миль  в  час  лавировал  в  лабиринте  проливов  между
Мальдивскими  и  Лаккадивскими  островами.  Мы  обогнули  остров   Киттан,
кораллового происхождения, открытый Васко де Гама в  1499  году,  один  из
главных девятнадцати островов Лаккадивского архипелага, лежащего между 10ь
и 14ь30' северной широты и 69ь и 50ь72' восточной долготы.
   Мы сделали, стало быть, с момента выхода из Японского моря  шестнадцать
тысяч двести двадцать миль, или семь тысяч пятьсот лье.
   На следующий день, 30 января, когда "Наутилус"  всплыл  на  поверхность
океана,   островов   уже   не   было   в   виду.   Он   держал   курс   на
северо-северо-запад, по направлению  к  Оманскому  заливу,  который  лежит
между Аравией и Индийским полуостровом и служит входом в Персидский залив.
   Очевидно, это был закрытый залив, не имевший выхода в море. Куда же вел
нас капитан Немо? Я не мог этого  сказать.  Такой  ответ  не  удовлетворил
канадца, который именно в этот день спрашивал  меня,  куда  же  мы  держим
путь.
   - Мы держим путь туда, мистер Ленд, куда ведет нас фантазия капитана.
   - Фантазия капитана не может завести нас далеко, - отвечал  канадец.  -
Персидский залив не имеет другого выхода, и, если мы войдем  в  него,  нам
придется возвращаться обратно тем же путем.
   - Ну, что ж! И возвратимся, мистер Ленд. Если после Персидского  залива
"Наутилус" пожелает посетить Красное  море,  то  Баб-эль-Мандебский  залив
всегда к его услугам.
   - Позвольте, господин профессор, - отвечал Нед Ленд, - но Красное море,
как и Персидский залив, не имеет другого выхода! Суэцкий перешеек  еще  не
прорыт. Да и будь он прорыт, неужто такое  законспирированное  судно,  как
наше, отважилось бы вступить в  канал,  перекрытый  шлюзами?  Стало  быть,
Красное море не тот путь, который приведет нас в Европу.
   - Но я не говорил, что мы идем в Европу.
   - Что же вы полагаете?
   - Я полагаю, что, посетив  воды,  омывающие  берега  Аравии  и  Египта,
"Наутилус" возвратится в Индийский океан либо через  Мозамбикский  пролив,
либо мимо Маскаренских островов и достигнет мыса Доброй Надежды.
   - Ну-с, а когда  мы  достигнем  мыса  Доброй  Надежды?  -  с  особенной
настойчивостью спросил канадец.
   - Обогнув мыс Доброй Надежды, мы выйдем в Атлантический океан.  В  этих
водах мы еще не  бывали.  Послушайте,  друг  Нед,  неужели  вам  наскучило
подводное плавание? Я же буду  крайне  огорчен,  если  наше  увлекательное
путешествие неожиданно окончится. Не всякому выпадет на долю такая удача!
   - Но не забывайте, господин Аронакс, - отвечал канадец, - что  вот  уже
три месяца мы живем пленниками на борту "Наутилуса"!
   - Я этого не помню, Нед! Не хочу помнить! На  борту  "Наутилуса"  я  не
считаю ни часов, ни дней!
   - Но чем все это кончится?
   - Кончится в свое время!  Кстати,  мы  бессильны  ускорить  наступление
конца, и споры на  эту  тему  напрасны.  Если  б  вы,  Нед,  сказали  мне:
"Представился случай бежать!" - я обсудил бы с вами  шансы  к  побегу.  Но
такого случая не представляется, и, говоря откровенно, я не  думаю,  чтобы
капитан Немо когда-либо рискнул войти в европейские моря.
   Что касается Неда Ленда, он закончил разговор в  форме  монолога:  "Все
это хорошо и распрекрасно! Но, по моему мнению, в неволе ничто  сердце  не
радует!"
   В течение четырех дней, до 3  февраля,  "Наутилус"  плавал  в  Оманском
заливе с разными  скоростями  и  на  разных  глубинах.  Казалось,  он  шел
наудачу, как бы колеблясь в выборе пути; но ни разу за  это  время  мы  не
пересекли тропик Рака.
   Выходя из Оманского  залива,  мы  на  короткое  время  увидели  Маскат,
главный город протектората Оман. Я был очарован  живописным  расположением
города среди черных скал, на фоне которых  резко  выделялись  белые  стены
зданий и крепостей. Четко вырисовывались круглые купола  мечетей,  изящные
шпили минаретов, радовала  глаз  свежая  зелень  набережных,  спускавшихся
террасами к самому морю. Но это было лишь  мимолетное  видение,  и  вскоре
"Наутилус" погрузился в глубины этих угрюмых вод.
   Затем мы прошли на расстоянии шести миль от  аравийских  берегов,  мимо
Хадрамаута, вдоль волнистой гряды прибрежных  гор  с  развалинами  древних
храмов. Наконец, 5 февраля мы вошли в Аденский залив,  настоящую  воронку,
вставленную в горлышко Баб-эль-Мандебского  пролива,  через  которую  воды
Индийского океана вливаются в Красное море.
   Шестого февраля "Наутилус" шел в виду города Адена,  расположенного  на
скале, далеко  выступающей  в  море  и  соединенной  с  континентом  узким
перешейком, настоящим аравийским Гибралтаром. Будучи захвачен  англичанами
в 1839 году, он превратился в неприступную  крепость.  Промелькнули  вдали
восьмигранные минареты этого города, который, по сказанию историка Эдризи,
был некогда самым оживленным и богатым торговым пунктом на всем побережье.
   Я был уверен, что капитан Немо, дойдя до этих мест,  повернет  обратно.
Но, к моему удивлению, я ошибся.
   На следующий день, 7 февраля, мы вошли в Баб-эль-Мандебский пролив, что
по-арабски означаете "Врата слез". При двадцати милях ширины этот пролив в
длину насчитывает всего пятьдесят два километра, и "Наутилус", дав  полный
ход, в один час прошел это пространство. И мне  не  удалось  увидеть  даже
берегов  острова  Перим,  захваченного  англичанами  с  целью   установить
господство  Адена  над  морем.  Слишком  много  английских  и  французских
пароходов, связующих Суэц с Бомбеем, Калькутту с Мельбурном, остров Бурбон
с  островом  св.Маврикия,  бороздило  воды  этого  узкого  пролива,  чтобы
"Наутилус" попытался  всплыть  на  поверхность.  Поэтому  мы  благоразумно
держались под водой.
   Наконец, в полдень мы вошли в воды Красного моря.
   Красное море!  Прославленное  озеро  библейских  преданий!  Никогда  не
проливаются ливни над его водами! Никакая многоводная  река  не  пополняет
его водоем! Ежегодно испарение его вод понижает на полтора  метра  уровень
его поверхности!  Удивительный  залив!  Будучи  замкнут  со  всех  сторон,
подобно озеру, он, может статься, совершенно бы высох. В этом отношении он
находится в худшем положении, нежели Каспийское и  Мертвое  моря,  уровень
которых понижался только до тех пор, пока их испарение  не  уравновесилось
суммою вливающихся в них вод.
   Красное море простирается на две тысячи шестьсот километров в длину при
средней ширине в двести сорок километров. Во времена Птоломеев  и  римских
императоров оно было главной артерией мировой торговли. Открытие  Суэцкого
канала вернет ему былое значение,  которое  уже  отчасти  восстановлено  с
проведением железных дорог.
   Я не желал искать причины, побудившей капитана Немо войти в этот залив.
Но я принял без оговорок возможность побывать  в  здешних  водах.  Мы  шли
средним ходом, то держась на поверхности, то погружаясь в  глубины,  чтобы
избежать встречи с каким-либо судном. И я  мог  наблюдать  это  любопытное
море и на поверхности и в глубинах.
   Восьмого февраля на рассвете мы завидели Мокка,  город,  представляющий
собою груды развалин,  которые  обрушиваются  при  одном  звуке  пушечного
выстрела. Среди развалин тут и там  зеленели  финиковые  пальмы.  В  былые
времена город  был  крупным  торгов