полипами, образует прочное и  неразрывное  целое,  так
называемые  массивные  колонии  "maccoiota",  и  тут  мне  посчастливилось
увидеть прелестный образец розового коралла.
   Вскоре кустарники стали гуще, коралловые чащи выше. И,  наконец,  перед
нами  возникли  настоящие  окаменелые  леса  и   длинные   галереи   самой
фантастической архитектуры. Капитан Немо вступил  под  их  мрачные  своды.
Дорога все время вела под уклон, и постепенно мы спустились на глубину ста
метров.
   И когда свет  наших  фонарей  касался  порою  ярко-красной  шероховатой
поверхности этих коралловых аркад и  навесы  свода,  напоминавшие  люстры,
загорались красными огоньками, создавалось  волшебное  впечатление.  Среди
кустиков кораллов мне встречались  другие  не  менее  любопытные  кораллы:
мелиты,  ириды  с  членистыми  разветвлениями,  пучки  кораллин,  зеленые,
красные,   настоящие    водоросли    с    перисто-разветвленным,    сильно
инкрустированным  известью  слоевищем.  После  долгих  споров  натуралисты
окончательно приобщили их к растительному миру. Как сказал один мыслитель:
"Быть может, это и есть та грань, где жизнь смутно пробуждается от  своего
окаменелого сна, но не имеет еще сил выйти из оцепенения".
   Наконец, часа через два мы достигли глубины трехсот метров под  уровнем
моря,   короче   говоря,   того   предела,   где    завершается    процесс
последовательного развития кораллового рифа и коралловые известняки при их
ветвистом строении приобретают формы древовидных окаменелостей. То не были
одинокие кустики, скромные, напоминавшие  рощицу  колонии  полипняков.  То
были  дремучие  леса,  величественные  известковые   заросли,   гигантские
окаменелые деревья, переплетенные между собой гирляндами изящных плюмарий,
этих морских лиан всех цветов и оттенков. Мы  свободно  проходили  под  их
ветвистыми сводами, терявшимися во мраке вод; а у  наших  ног  тубипориды,
астреи, меандрины,  фунгии  и  кариофиллеи  расстилались  цветным  ковром,
осыпанным сверкающей пылью.
   Какое  непередаваемое   зрелище!   Зачем   не   могли   мы   поделиться
впечатлениями! Зачем были мы в этих  непроницаемых  масках  из  металла  и
стекла! Зачем наш голос не мог вырваться из их плена! Зачем  не  можем  мы
жить в этой водной стихии, как рыбы или, еще лучше, как  амфибии,  которые
живут двойной жизнью, привольно чувствуя себя и на суше и в воде!
   Меж тем капитан Немо остановился. Остановились  и  мы.  Обернувшись,  я
увидел, что  матросы  выстроились  полукругом  позади  своего  начальника.
Вглядевшись, я рассмотрел какой-то продолговатый предмет, который несли на
плечах четыре матроса.
   Мы стояли посреди обширной лужайки,  окруженной  как  бы  высеченным  в
камне подводным лесом. В неверном свете наших фонарей  на  землю  ложились
гигантские тени. Вокруг царила глубокая тьма.  И  лишь  порою,  попадая  в
полосу света, вспыхивали красные искорки на гранях кораллов.
   Нед Ленд и Консель стояли рядом со мной. Мы ждали, что будет дальше.  И
вдруг у  меня  мелькнула  мысль,  что  нам  предстоит  присутствовать  при
необычной сцене. Оглядевшись, я заметил, что  то  тут,  то  там  виднеются
невысокие холмики, покрытые известковым слоем и расположенные в  известном
порядке, изобличающем работу рук человеческих.
   Посредине лужайки, на возвышении, воздвигнутом из обломков скал,  стоял
коралловый крест, раскинувший свои длинные,  как  бы  окровавленные  руки,
обратившиеся в камень.
   По знаку капитана Немо один из матросов вышел  вперед  и,  вынув  кирку
из-за пояса, стал вырубать яму в нескольких футах от креста.
   Я понял все! Тут было кладбище, яма - могила, а продолговатый предмет -
тело человека, умершего ночью! Капитан Немо и его матросы хоронили  своего
товарища на этом братском кладбище в глубинах океана!
   Никогда я не был так взволнован! Никогда я не испытывал такого смятения
чувств! Я не хотел верить своим глазам!
   Могилу рыли медленно. Вспугнутые рыбы метнулись  в  стороны.  Я  слышал
глухой стук железа об известковый грунт и видел, как разлетались искры при
ударе кирки о кремень, лежавший в глубинных  водах.  Яма  становилась  все
длиннее и шире и вскоре стала достаточно глубока, чтобы вместить человека.
   Тогда подошли носильщики. Тело, обернутое  в  белую  виссоновую  ткань,
опустили в могилу, полную воды. Капитан Немо и его товарищи,  сложив  руки
на груди, преклонили колена... А мы, все трое, склонили головы.
   Могилу засыпали обломками выкопанного грунта, и  над  ней  образовалась
невысокая насыпь.
   Когда все было кончено, капитан и его  товарищи,  опустившись  на  одно
колено, подняли руки в знак последнего прощания...
   Затем похоронная процессия тронулась в обратный путь. Мы  снова  прошли
под аркадами подводного леса, мимо коралловых рощиц  и  кустарников;  путь
неуклонно вел в гору.
   Вдали мелькнул огонек. Мы шли на этот  путеводный  огонь  и  через  час
взошли на борт "Наутилуса".
   Переменив одежду, я Поднялся на палубу и сел около прожектора.  Я  весь
был во власти мрачных мыслей.
   Вскоре ко мне подошел капитан Немо. Я встал.
   - Как я и предвидел, - сказал я, - этот человек умер ночью?
   - Да, господин Аронакс, - ответил капитан Немо.
   - И  он  покоится  теперь  на  коралловом  кладбище,  рядом  со  своими
товарищами?
   - Да, забытый всеми, но не нами! Мы вырыли могилу,  а  полипы  замуруют
наших мертвых в нерушимую гробницу!
   И капитан Немо, закрыв лицо руками, напрасно старался подавить рыдания.
Овладев собою, он сказал:
   - Там, на глубине нескольких сот футов под водою, наше тихое кладбище!
   - Ваши мертвые спят там спокойно, капитан. Они недосягаемы для акул!
   - Да, сударь, - сказал капитан Немо, - и для акул и для людей!




ЧАСТЬ ВТОРАЯ


1. ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН

   Здесь начинается вторая половина нашего подводного путешествия,  начало
которого завершилось волнующей сценой на коралловом  кладбище,  оставившей
по  себе  глубокое  впечатление.  Итак,  не  только  жизнь  капитана  Немо
протекала в лоне необозримого океана, но он и могилу себе приготовил в его
недосягаемых  глубинах!  Там  никакое  морское  чудовище   не   потревожит
последнего сна владельцев "Наутилуса" - друзей, соединенных в смерти,  как
и в жизни! Недосягаемых и "для людей", как сказал капитан.
   Вечный вызов человеческому обществу, неукротимый в своей жестокости!
   Предположения, которые строил Консель, не удовлетворяли меня. Он  видел
в командире "Наутилуса" одного из тех непризнанных ученых, которые  платят
человечеству  презрением  за  равнодушие  к  их  особе.  Он  видел  в  нем
непонятого гения, который, свергнув бремя  земных  обольщений,  укрылся  в
свободной стихии, столь родственной его вольнолюбивой душе. Но,  по-моему,
подобное объяснение вскрывало лишь одну сторону натуры капитана Немо.
   В чем крылась тайна прошлой ночи? Зачем заточили нас в  темнице?  Зачем
усыпили снотворными средствами? Зачем так резко вырвал капитан из моих рук
зрительную трубку,  прежде  чем  я  успел  окинуть  взглядом  горизонт?  А
смертельное  ранение  одного  из  матросов   при   обстоятельствах   самых
таинственных? Все это наводило на размышления. Нет! Капитан Немо не просто
бежал от людей! Его грозное судно служило, может быть, не  только  приютом
вольнолюбив, но и орудием страшной мести.
   Все это лишь гадания, слабый проблеск  света  в  глубоком  мраке;  и  я
вынужден вести свои записки, так сказать, под диктовку событий.
   Впрочем, ничто нас не связывало с капитаном Немо. Он знал, что побег  с
"Наутилуса" немыслим. Ему не нужны были наши клятвенные заверения. Никакие
обязательства нас не стесняли.  Мы  были  невольниками,  были  пленниками,
которых из учтивости именуют гостями. Однако Нед Ленд  не  теряет  надежды
вырваться на свободу. Он не  преминет  воспользоваться  для  этого  первым
удобным случаем. Конечно, и я последую его  примеру.  И  все  же,  не  без
сожаления, унесу я с собой тайны "Наутилуса", так  великодушно  доверенные
нам капитаном  Немо!  Что  ж,  наконец,  должен  внушать  этот  человек  -
ненависть или восхищение? Что он, жертва или палач? И я желал бы, искренне
говоря, - прежде чем расстаться с ним навсегда, -  завершить  кругосветное
подводное путешествие, начатое столь блистательно! Я  желал  бы  исчерпать
весь кладезь чудес, таящихся в водах земного шара. Я желал бы проникнуть в
самое сокровенное, скрытое  от  глаз  человека,  рискуя  даже  поплатиться
жизнью за ненасытную потребность познать непознанное! Что же открылось Мне
по сию пору? Ничего или почти ничего, потому  что  мы  прошли  всего  лишь
шесть тысяч лье под водами Тихого океана!
   А мне было известно, что "Наутилус" приближается  к  берегам  обитаемых
земель, и было бы жестоко пожертвовать спутниками в угоду моей  страсти  к
неизведанному.  Да  и  представится  ли  еще  когда-нибудь  такой  случай?
Придется, видимо, следовать за ними,  возможно  даже  указывать  им  путь.
Человек,  лишенный  свободы,  искал  случая   вырваться   из   плена,   но
любознательный ученый страшился такой возможности.
   В полдень, 21 января 1868  года,  помощник  капитана,  по  обыкновению,
вышел на палубу определить угол склонения солнца. Я тоже  поднялся  наверх
и, закурив сигару, стал следить за его действиями. Очевидно, этот  человек
ни слова не  понимал  по-французски.  Я  нарочно  сделал  вслух  несколько
замечаний, на которые он невольно реагировал бы,  если  бы  понимал  смысл
моих слов. Но он был нем и невозмутим.
   В  то  время  как  помощник  капитана,  приставив  секстан  к   глазам,
производил свои наблюдения, на палубу вышел матрос, - тот самый  богатырь,
который сопровождал нас в нашей подводной экскурсии на остров Креспо, -  и
начал протирать стекла прожектора. Я заинтересовался устройством  прибора,
в котором, как  в  маяках,  сила  света  увеличивалась  благодаря  особому
расположению чечевицеобразных стекол, концентрирующих световые лучи. Накал
электрической лампы был доведен до максимума. Вольтова дуга  помещалась  в
безвоздушном пространстве, что обусловливало постоянство  и  равномерность
света. Подобное устройство сберегало  графитовые  острия,  между  которыми
возникала светящаяся дуга, - экономия  весьма  существенная  для  капитана
Немо, которому нелегко было возобновлять запасы графита.
   "Наутилус" готовился к подводному плаванию, и я поспешил  спуститься  в
салон. Люк закрылся, и корабль направил свой бег на запад.
   Мы плыли по водам Индийского океана,  по  необозримой  водной  равнине,
раскинувшейся на пятьсот пятьдесят миллионов гектаров, по океанским  водам
такой прозрачности, что голова кружится, если глядеть на них сверху  вниз.
Большею частью "Наутилус" шел на глубине от  ста  до  двухсот  метров  под
уровнем моря. Так плыли мы несколько дней. Всякий другой  на  моем  месте,
пожалуй, счел бы путешествие утомительным и  однообразным.  Но  для  меня,
влюбленного в море, не оставалось времени ни для усталости, ни для  скуки.
Каждодневные прогулки по палубе, овеваемой  живительным  дыханием  океана,
созерцание сокровищ морских глубин сквозь  хрустальные  стекла  в  салоне,
чтение книг из библиотеки капитана  Немо,  приведение  в  систему  путевых
записей - все это наполняло мои дни.
   Состояние  нашего  здоровья  было  вполне  удовлетворительное.  Пищевой
рацион на борту  шел  нам  впрок.  И  я  охотно  обошелся  бы  без  всяких
"прибавок", которые Нед Ленд из духа противоречия ухитрялся вносить в наше
меню. Притом температура в этой водной среде была  настолько  ровная,  что
нечего было бояться даже насморка. Впрочем, на  борту  "Наутилуса"  имелся
достаточный  запас  мадрепоровых  кораллов  -  дендрофиллий,  известных  в
Провансе под названием  "морского  укропа";  сочная  мякоть  этого  полипа
является превосходным средством против простуды.
   Вот уже несколько дней сряду нам встречается множество водяных птиц  из
отряда водоплавающих, семейства чайковых -  морских  чаек-поморников.  Нам
удалось подстрелить  несколько  птичек;  и  водяная  дичь,  приготовленная
особым способом, оказалась вкусным блюдом. Среди крупных  птиц,  способных
совершать дальние перелеты и отдыхать в пути на гребнях волн,  я  приметил
великолепных альбатросов, хотя  их  неблагозвучный  крик  напоминает  крик
осла, - птиц из отряда трубконосых. Семейство веслоногих было представлено
быстрокрылыми фрегатами, которые с проворством вылавливали рыб,  плававших
близ поверхности воды, и  множеством  фаэтонов,  тропических  птиц,  среди
которых выделялись алохвостые фаэтоны величиною с голубя; белое в  розовых
тенях оперение этих птиц еще более подчеркивало черную окраску крыльев.
   Сети "Наутилуса" принесли разного рода морских черепах,  из  которых  в
промысловом отношении самые ценные большие черепахи - каретты  с  выпуклым
костяным панцирем, роговые  пластинки  которого  идут  для  художественных
изделий. Эти пресмыкающиеся легко ныряют и могут очень долго держаться под
водою, закрыв мясистый клапан у наружного носового отверстия. Некоторые из
пойманных каретт еще спали,  спрятавшись  в  свой  панцирь,  служивший  им
защитой от морских животных.  Мясо  этих  черепах  невкусно,  но  яйца  их
составляют лакомое блюдо.
   Что касается рыб, мы постоянно приходили от них в восхищение,  проникая
сквозь хрустальные стекла окон в тайны их подводной жизни. Тут я обнаружил
многие виды рыб, которые мне еще не случалось встречать в натуре.
   Прежде всего назову кузовков, которые преимущественно водятся  в  водах
Красного моря. Индийского океана и  у  берегов  Центральной  Америки.  Эти
рыбы, как и черепахи, броненосцы, морские  ежи  и  ракообразные,  защищены
панцирем, но не известковым,  не  кремнеземовым,  а  совершенно  костяным,
состоящим  из  плотно  прилегающих   друг   к   другу   шестигранных   или
четырехгранных пластинок. Мое внимание  привлекли  кузовки  с  трехгранным
панцирем,  коричневым  хвостом  и  желтыми  плавниками;  некоторые   особи
достигали в длину полдециметра; мясо их питательно и превосходно на  вкус,
и я советовал бы акклиматизировать этот вид кузовков в  пресных  водах,  в
которых, кстати сказать, многие морские рыбы  легко  приживаются.  Упомяну
также кузовков с четырехгранным панцирем, у которых над глазами  выступают
четыре сильных шипа, так называемых  четырехрогих;  кузовков  крапчатых  с
белыми точками  на  брюшке,  которые,  подобно  птицам,  легко  становятся
ручными; тригонов или хвостоколов, род скатов, с длинным, тонким хвостом с
иглой на его спинной стороне, которых за их своеобразное хрюканье прозвали
"морскими свиньями"; наконец,  "дромадеров"  с  конусообразным  горбом  на
спине, мясо которых жестко и мало съедобно.
   В  ежедневных  записях  Конселя  отмечены  некоторые   рыбы   из   рода
иглобрюхов, характерные обитатели здешних морей;  spengleriens  с  красной
спинкой, белой грудкой, примечательные своими тремя продольными прожилками
на спине, электрические рыбы длиною в семь дюймов самых  ярких  расцветок.
Затем,    как    образцы    других    родов,    яйцевидные,    бесхвостые,
темно-коричневого, почти черного цвета в белую полоску; диодоны, настоящие
морские дикообразы, усаженные шипами и способные  раздуваться  точно  шар,
ощетинившийся  колючками;  морские  коньки,  водящиеся  во  всех  океанах;
летучий пегасик с вытянутым рыльцем и грудными плавниками в виде  крыльев,
позволявшими  если  не  летать,  то   все   же   выскакивать   в   воздух;
плоскоголовики  с  хвостом,   сплошь   унизанным   чешуйчатыми   кольцами;
длинночелюстные макрогнаты, превосходные рыбы в двадцать пять  сантиметров
длиной, блистающие великолепною окраской самых приятных тонов;  и  тут  же
рядом, окрашенные в явственно свинцовый цвет,  плоскоголовики  с  шершавой
головкой; мириады прыгающих собачек, сплошь в черных полосках, с  длинными
грудными плавниками, скользившими с удивительной быстротой  у  поверхности
вод; прелестные парусники-хирурги, вздымавшие свои плавники, точно  паруса
при попутном ветре; блистательные рыбки-дракончики, которых природа  одела
в охру и лазурь, в золото и серебро; гурами с волокнистыми плавниками;  из
семейства бычковых упомянут рявец, вечно испачканный в тине и  при  трении
костей жаберной крышечки о  другую  издающий  шум;  тригла,  род  барвены,
печень которой считается ядовитой;  каменный  окунь  с  подвижными  веками
глазниц; наконец, брызгуны, с длинным трубчатым рылом, настоящие океанские
мухоловки,  вооруженные  ружьями,  о  которых  не  мечтали  ни  Шаспо,  ни
Ремингтон: из них убивают насекомых одной каплей воды!
   Из рыб, относящихся по классификации Ласапеда  к  восемьдесят  девятому
роду отряда костистых, отличительным признаком  которых  является  наличие
жаберной крышки и перепонки, я заметил скорпену с чудовищной формы головой
и  сильно  развитой  колючей  частью  спинного   плавника;   у   некоторых
представителей  этой  группы  в  зависимости  от  рода,  к  которому   они
принадлежат, область туловища  и  хвоста  покрыта  чешуями,  у  других  же
остается довольно широкое незащищенное пространство. Ко  вторым  относятся
бугорчатка двуперая длиною в три-четыре дециметра, с желтыми  полосами  на
туловище и головой самого фантастического вида. Что касается первого рода,
он  представлен  многими  образцами   фантастической   рыбы,   справедливо
названной  "морской  жабой",  большеголовой  рыбы  с  коротким  мозолистым
туловищем; от множества тупых шипов, усеявших тело, образовались вздутия и
глубокие впадины; некоторые виды этих рыб снабжены иглами на задней  части
головы. Уколы их опасны. Вид этих рыб ужасен и внушает отвращение.
   С 21 по 23 января "Наутилус" шел со скоростью двести  пятьдесят  лье  в
сутки; иначе говоря, он делал пятьсот сорок миль в двадцать  четыре  часа,
или двадцать две мили в час. Нам довелось наблюдать лишь за  теми  рыбами,
которые следовали за  нами  в  полосе  света,  отбрасываемого  прожектором
"Наутилуса". Но  при  быстроте  хода  нашего  судна  ряды  нашего  эскорта
постепенно редели, и лишь немногие рыбы соревновались еще некоторое  время
в быстроте бега с "Наутилусом".
   Утром 24 января, под 12ь15' южной широты и 94ь33' долготы,  мы  увидели
остров Килинг, кораллового происхождения,  сплошь  покрытый  великолепными
кокосовыми пальмами. В свое время его посетили Дарвин и  капитан  Фиц-Рой.
"Наутилус" прошел на близком  расстоянии  от  берегов  этого  необитаемого
острова.  Драги  выловили  множество  образцов  разного  рода  полипов   и
иглокожих, а также любопытных  раковин  моллюсков.  Несколько  драгоценных
экземпляров раковин дельфинок  пополнили  сокровищницу  капитана  Немо,  к
которой я присоединил  одного  представителя  звездчатых  кораллов,  часто
поселяющихся на раковинах двустворчатых моллюсков.
   Вскоре остров Килинг скрылся за горизонтом, и мы направили свой путь на
северо-запад к южной оконечности Индийского полуострова.
   - Цивилизованные страны! - сказал мне в тот день Нед Ленд. - Это  будет
получше островов Папуа, где  больше  дикарей,  чем  диких  коз!  В  Индии,
господин профессор, есть шоссейные и железные дороги,  города  английские,
французские и индусские. Тут на каждом шагу встретишь земляка! А  что,  не
пора ли нам распрощаться с капитаном Немо?
   - Нет, Нед, нет! - отвечал я  весьма  решительно.  -  Пусть  будет  что
будет, как говорите вы, моряки.  "Наутилус"  держит  курс  на  континенты.
Приближается к европейским берегам. Пусть он доставит  нас  туда.  А  вот,
когда мы войдем в европейские моря, тогда  посмотрим,  что  подскажет  нам
благоразумие. Впрочем,  я  не  думаю,  чтобы  капитан  Немо  позволил  нам
охотиться на Малабарских и Коромандельских  берегах,  как  в  лесах  Новой
Гвинеи.
   - Ну, что ж, сударь! Придется обойтись без его позволенья?
   Я не ответил канадцу. Я не хотел затевать спора. В глубине души я решил
испытать все превратности судьбы, бросившей меня на борт "Наутилуса".
   Пройдя остров Килинга, мы замедлили ход. Но