ий гомон и слышалось хлопанье крыльев множества птиц.
   - Тут одни только птицы, - сказал Консоль.
   - Но есть же и съедобные птицы! - ответил гарпунер.
   - Едва ли, друг  Нед,  -  возразил  Консель,  -  я  вижу  одних  только
попугаев.
   - Друг Консель, - важно отвечал Нед, - и попугай сойдет за фазана, коли
есть нечего!
   - А я скажу, - заметил я, - что, если эту птицу хорошо приготовить, она
вполне пригодна на завтрак.
   И в  самом  деле,  в  густой  листве  деревьев  гнездился  целый  мирок
попугаев, готовых заговорить на человеческом  языке,  если  бы  кто-нибудь
занялся их обучением. Они перепархивали,  с  ветки  на  ветку,  болтали  с
попугайчиками всех цветов. Тут были шлемоносные какаду,  важные,  казалось
занятые  решением  какой-то  философской  проблемы;  тут,  точно  лоскутки
красной материи, развеваемые ветром, мелькали ярко окрашенные лори; тут на
широко распахнутых крыльях с шумом  проносились  kalaos  и  радовали  глаз
своим оперением лазоревого цвета самых  тончайших  оттенков.  Словом,  тут
были представлены все виды отряда пернатых, прелестных, но большею  частью
несъедобных птиц.
   Однако в этой коллекции недоставало одного экспоната, а именно,  птицы,
которая водится только в здешних  краях  и  никогда  не  покидает  предела
островов Ару и Папуа. Но позже случай все  же  позволил  мне  полюбоваться
этой замечательной птицей.
   Пройдя сквозь довольно редкий лесок, мы вышли на поляну, местами  густо
заросшую кустарником. Тут мне довелось увидеть великолепных птиц, которые,
судя по расположению их длинных перьев, приспособлены были к полету против
ветра. Их волнообразный  полет,  изящество,  с  которым  они  описывают  в
воздухе круги, игра красок их оперения  притягивали  и  чаровали  взор.  Я
сразу же узнал этих птиц.
   - Райские птицы! - вскричал я.
   - Отряд воробьиных, семейство райских птиц, - ответил Консель.
   - Семейство куропаток? - спросил Нед Ленд.
   - Не вполне, мистер Ленд! Все же  я  рассчитываю  на  вашу  ловкость  и
надеюсь, что вы поймаете хотя бы одного представителя этих  очаровательных
созданий тропической природы.
   - Попробую, господин профессор,  хотя  я  лучше  владею  острогой,  чем
ружьем.
   Малайцы, которые ведут крупную  торговлю  райскими  птицами  с  Китаем,
ловят их различными способами, но мы не могли к  ним  прибегнуть.  То  они
расставляют силки  на  верхушке  деревьев,  где  охотнее  всего  гнездятся
райские птицы, то ловят их,  обмазывая  ветви  особым  клеем,  лишая  птиц
возможности двигаться. Иногда даже отравляют источники, из которых  обычно
пьют воду эти птицы. Что касается нас, то надо было  пытаться  подстрелить
их на лету, что давало мало шансов на успех. И действительно, мы истратили
попусту большую часть наших зарядов.
   К одиннадцати часам утра мы миновали первую  гряду  холмов,  образующих
центральную часть острова, и не подстрелили никакой дичи. Голод уже  давал
себя знать. Охотники, понадеявшись на  богатую  добычу,  просчитались.  Но
тут, к великому удивлению самого Конселя,  ему  удалось  двумя  выстрелами
сряду обеспечить нас завтраком. Он  подстрелил  белого  голубя  и  вяхиря,
которых мы проворно ощипали и, насадив на вертел, стали жарить  на  костре
из сухого валежника. В то время как  эти  занятные  птички  жарились,  Нед
приготовлял плоды  хлебного  дерева.  Голубь  и  вяхирь  были  съедены  до
косточки, и мы нашли, что птички очень вкусные. Мускатные орехи,  которыми
они питаются, придавали их мясу особый аромат и вкус.
   - Точно пулярки, вскормленные на трюфелях, - сказал Консель.
   - Ну, а теперь чего вам еще недостает, Нед? - спросил я канадца.
   - Четвероногой дичи, господин Аронакс, - отвечал Нед Ленд.  -  Все  эти
голуби хороши только на закуску, чтобы губы помазать. Я не успокоюсь, пока
не подстрелю животное, годное на котлеты!
   - Ну, что ж! Будем охотиться  дальше,  -  сказал  Консель.  -  Вернемся
только обратно к берегу. Мы находимся у самых предгорий,  а  мне  сдается,
что уместнее охотиться в лесах.
   Консель был прав, и мы последовали его совету. Через час  мы  пришли  в
густой лес,  сплошь  состоящий  из  саговых  деревьев.  Из-под  наших  ног
выскальзывали змеи, правда неядовитые. Райские  птицы  улетали  при  нашем
появлении, и я терял уже надежду поймать хотя бы одну из  них,  как  вдруг
Консель,  который  шел  впереди,  нагнулся,   торжествующе   вскрикнул   и
возвратился с великолепной райской птицей в руках.
   - Браво, Консель! - воскликнул я.
   - Господин профессор слишком любезен, - сказал Консель.
   - Помилуй, дорогой мой, ты мастерски это сделал! Взять птицу живой,  да
еще голыми руками!
   - Если господин профессор пожелает взглянуть на нее поближе, он увидит,
что моя заслуга не так велика.
   - Почему, Консель?
   - Потому что птица пьяна!
   - Пьяна?
   - Да, сударь, пьяна от мускатных орехов, которыми  она  объелась,  сидя
под  мускатным  деревом,  где  я  и  изловил  ее.  Поглядите,  друг   Нед,
поглядите-ка! Вот пагубное последствие невоздержания!
   - Тысяча чертей! - вскричал канадец. - Нашел чем корить меня!  А  много
ли я выпил джину за эти два месяца?
   Тем временем я изучал любопытную  птицу.  Консель  не  ошибся.  Райская
птица опьянела от хмельного сока мускатных орехов и пришла  в  беспомощное
состояние. Она не могла летать. Она едва передвигала  ноги.  Но  это  меня
мало беспокоило, и я оставил ее протрезвиться от мускатного хмеля.
   Пойманная птица принадлежала к красивейшему  из  восьми  видов  райских
птиц, обитающих в Новой Гвинее и на соседних островах.  Это  была  райская
птица "большой изумруд", чрезвычайно редкая. В длину  она  имела  тридцать
сантиметров. Голова ее была относительно мала, глаза, поставленные  близко
к клюву, тоже невелики. Оперение птицы отличалось красотой и являло  собой
прелестное   сочетание   цветов:   клюв   желтый,    лапки    и    коготки
темно-коричневые,  крылья  светло-коричневые  с   пурпурным   окаймлением,
хохолок  и  затылок  бледно-желтые,  шея  изумрудная,   брюшко   и   грудь
темно-каштановые.  Оба  удлиненных  нитевидных   хвостовых   пера   изящно
изогнуты, боковые перья удивительной легкости и изысканной красоты. Короче
говоря,  это  была  сказочная  птица,  которой  туземцы  дали  поэтическое
название: "солнечная птица".
   У меня было сильное желание вывезти в Париж этот великолепный экземпляр
и подарить его Ботаническому саду, где нет ни одной живой райской птицы.
   - Значит, это редкая птица? - спросил  канадец.  Он,  как  охотник,  не
очень высоко ценил дичь с художественной точки зрения.
   - Чрезвычайно редкая, мой друг; и, главное, ее трудно взять живой. Даже
шкурки убитых птиц высоко  оцениваются.  Поэтому  туземцы  подделывают  их
чучела, как подделывают жемчуг и бриллианты.
   - Как! - воскликнул Консель. - Делают фальшивые чучела райских птиц?
   - Да, Консель.
   - И господин профессор знает, как это делается?
   - Разумеется. Райские птицы во время  восточного  муссона  теряют  свое
великолепное хвостовое оперение, которое на языке натуралистов  называется
"субаларным". Эти перья и собирают птичьи "фальшивомонетчики";  затем  они
искусно вклеивают  их  или  вшивают  в  хвост  какого-нибудь  злополучного
попугая, предварительно его ощипав. Наконец, они закрашивают швы, лакируют
птицу и вывозят в европейские музеи или частные коллекции эти произведения
своего своеобразного мастерства.
   - Ну, что ж, - сказал Нед Ленд. - Если птица и поддельная, все же перья
настоящие. Я не вижу в этом  большой  беды,  ведь  птицу  покупают  не  на
жаркое!
   Но если мое желание иметь живую райскую птицу осуществилось, то желания
канадского охотника еще не были удовлетворены. Все же  к  двум  часам  дня
Неду  Ленду  посчастливилось  подстрелить  превосходную   лесную   свинью,
по-туземному  "бари-утанга".  Животное  пришлось  кстати,  и  мы  получили
настоящее мясо четвероногого. Нед Ленд  был  горд  своей  удачей.  Свинья,
сраженная электрической пулей, была убита наповал. Канадец  освежевал  ее,
выпотрошил и нарезал с полдюжины котлет к ужину. Затем охота возобновилась
и вскоре ознаменовалась охотничьими подвигами Неда и Конселя.
   Два друга,  обшаривая  кустарники,  спугнули  стадо  кенгуру.  Животные
пустились бежать, припрыгивая на своих эластичных лапах. Но как быстро  ни
бежали зверьки, электрические пули их настигли.
   - Ах, господин профессор! - вскричал Нед  Ленд  в  охотничьем  раже.  -
Какая отличная  дичь,  особенно  в  тушеном  виде!  Сколько  тут  съестных
припасов для "Наутилуса". Два! Три! Пять штук убито! Подумать только,  что
мы одни съедим это мясо, а те остолопы на борту не получат ни кусочка!
   Я думаю, что в приливе радости канадец перебил бы все стадо, если бы не
увлекся  болтовней!  Но  он  удовольствовался  дюжиной   этих   любопытных
сумчатых, которые составляют, со слов Конселя, первый отряд млекопитающих,
у которых плацента отсутствует.
   Животные были невелики. Они  принадлежали  к  виду  "кенгуру-кроликов",
которые обычно живут в дуплах и отличаются большой увертливостью. Несмотря
на то, что зверьки эти не  крупные,  мясо  их  считается  одним  из  самых
вкусных.
   Мы были очень довольны  результатами  охоты.  Удачливый  Нед  предлагал
вернуться на другой же день на этот  прелестный  остров  и  перебить  всех
четвероногих, годных в пищу. Но он, как обычно, не  принимал  во  внимание
непредвиденных обстоятельств.
   Около шести часов вечера мы  вышли  на  берег  моря.  Лодка  стояла  на
прежнем месте. В двух милях от берега выступал из волн силуэт "Наутилуса",
напоминавший рифовую полоску.
   Нед Ленд, не  теряя  времени,  занялся  приготовлением  обеда.  Он  был
мастером в поваренном искусстве. Отбивные котлеты из  "бари-утанга"  скоро
зашипели на угольях, распространяя приятнейший запах!
   Но я ловлю себя на том, что, кажется, сам  иду  по  стопам  канадца.  Я
прихожу в восторг от куска жареного мяса! Да простят мне читатели,  как  я
прощаю мистеру Ленду, и по той же причине, нашу общую слабость!
   Обед удался на славу. Два вяхиря довершили  роскошество  меню.  Саговое
тесто, плоды хлебного дерева,  несколько  мангу,  штук  шесть  ананасов  и
перебродивший сок кокосовых орехов привели нас в  радужное  настроение.  Я
даже подозреваю, что мысли моих уважаемых спутников не отличались  должной
ясностью.
   - А что, если мы не  вернемся  нынче  на  борт  "Наутилуса"?  -  сказал
Консель.
   - А что, если никогда туда не вернемся? - прибавил Нед Ленд.
   В этот момент у наших ног упал камень, и вопрос гарпунера  остался  без
ответа.



22. МОЛНИЯ КАПИТАНА НЕМО

   Мы оглянулись в сторону леса: я так и замер, не успев поднести ложку ко
рту; Нед Ленд заканчивал свое занятие.
   - Камни не падают с неба, - сказал Консель, - разве только метеориты.
   Второй камень, тщательно округленный, выбил из рук  Конселя  аппетитную
ножку вяхиря, придав еще больший вес его замечанию.
   Вскочив на ноги и вскинув ружья на  плечо,  мы  приготовились  отразить
нападение.
   - Неужто обезьяны? - вскричал Нед Ленд.
   - Вроде того, - ответил Консель. - Дикари!
   - К шлюпке! - крикнул я. И мы опрометью бросились к берегу.
   Наше бегство было своевременным. Справа, в ста шагах от нас, на  опушке
рощи,  заслонявшей  открытый  горизонт,  показались  туземцы,  вооруженные
луками и пращами. Их насчитывалось десятка два.
   Берег был в десяти туазах от нас.
   Дикари шли не спеша; но они явно  были  настроены  враждебно.  Камни  и
стрелы так и сыпались!
   Нед Ленд, несмотря на грозившую нам опасность,  не  забыл  захватить  с
собой благоприобретенную провизию и бежал  к  шлюпке,  держа  тушу  свиньи
подмышкой и кенгуру в руках!
   В две минуты мы были на берегу. Погрузить в шлюпку провизию  и  оружие,
оттолкнуть ее от берега, взяться за весла  было  делом  одной  минуты.  Не
успели мы отплыть и двух кабельтовых, как добрая сотня дикарей,  гнавшихся
за нами с диким воем и угрожающе размахивая руками, оказалась уже по  пояс
в воде. Я глаз не отрывал от  "Наутилуса",  надеясь,  что  крики  туземцев
привлекут внимание команды. Но нет!  Пустынно  было  на  палубе  огромного
подводного судна, стоявшего в виду берега!
   Минут двадцать спустя мы поднялись на борт "Наутилуса". Люк был открыт.
Укрепив шлюпку, мы вошли внутрь судна.
   Из  салона  доносились  звуки  органа.  Я  вошел  туда.  Капитан  Немо,
склонившись над клавишами, унесся в мир звуков.
   - Капитан! - сказал я.
   Он не слышал.
   - Капитан! - повторил я, касаясь его плеча.
   Он вздрогнул и обернулся.
   - А, это вы, господин профессор! - сказал он. - Удачна ли  была  охота?
Обогатился ли ваш гербарий?
   - Вполне удачна, капитан, - отвечал я. - Но, на пашу беду, мы привели с
собой целую толпу двуногих!
   - Каких двуногих?
   - Дикарей!
   -  Дикарей?  -  повторил  капитан  Немо  насмешливым  тоном.  -  И   вы
удивляетесь, господин профессор,  что,  ступив  на  землю  в  любой  части
земного шара, вы встречаете дикарей? Дикари! Да где же их нет? И  чем  эти
люди, которых вы называете дикарями, хуже других?
   - Но, капитан...
   - Что до меня, сударь, то я встречал их повсюду.
   - Но все же, - возразил я, - если вы не  желаете  видеть  их  на  борту
"Наутилуса", не следует ли принять меры предосторожности?
   - Не волнуйтесь, господин профессор, остерегаться их нет причины.
   - Но их очень много.
   - Сколько же вы их насчитали?
   - Не менее сотни.
   - Господин Аронакс, -  сказал  капитан  Немо,  не  отнимая  пальцев  от
клавишей, - пусть все население Новой Гвинеи соберется  на  берегу,  и  то
"Наутилусу" нечего бояться их нападения.
   Пальцы капитана забегали по клавишам; и тут я заметил,  что  он  ударял
только по черным клавишам.  Поэтому  его  мелодии  приобретали  совершенно
шотландский колорит. Он забыл о моем присутствии, весь отдавшись грезам. Я
не стал более беспокоить его.
   Я поднялся на палубу. Ночь уже наступила.  Под  этими  широтами  солнце
заходит внезапно.  В  этих  краях  не  знают  сумерек.  Очертания  острова
Гвебороар уже сливались с туманной далью. Но костры, зажженные на  берегу,
говорили, что туземцы и не собираются расходиться.
   Я провел на палубе в полном одиночестве долгие  часы,  то  вспоминая  о
туземцах, - но уже без чувства страха,  потому  что  уверенность  капитана
передалась и мне, - то, забыв о них, наслаждаясь великолепием  тропической
ночи. Мысленно я переносился во Францию,  вслед  за  созвездиями  Зодиака,
которые через несколько часов засияют  над  моей  родиной.  Всходила  луна
среди созвездий зенита. И я подумал, что этот верный и  галантный  спутник
нашей планеты вернется через двадцать четыре часа в  здешние  края,  чтобы
вздыбить океанские воды и поднять наш корабль с его кораллового ложа.
   Около полуночи, убедившись, что на темных водах так же спокойно, как  и
в прибрежных рощах, я сошел в каюту и заснул спокойно.
   Ночь прошла без происшествий. Папуасов,  несомненно,  пугало  чудовище,
возлежавшее на коралловой отмели, иначе через открытый люк  они  легко  бы
проникли внутрь "Наутилуса".
   В десять часов утра 8 января я поднялся на палубу. Занималась  утренняя
заря. Туман рассеивался,  и  вскоре  показался  остров:  сперва  очертания
берегов, затем вершины гор.
   Туземцы по-прежнему толпились на берегу; их было больше, чем  накануне,
- человек пятьсот -  шестьсот.  Более  смелые,  воспользовавшись  отливом,
обнажившим  прибрежные  рифы,  оказались  не  далее  двух  кабельтовых  от
"Наутилуса". Я видел ясно их лица. То были настоящие папуасы атлетического
сложения, с высоким крутым лбом, с большим, но  не  приплюснутым  носом  и
белыми зубами. Красивое племя!  Курчавые  волосы,  выкрашенные  в  красный
цвет, представляли резкий контраст с их кожей, черной и лоснящейся, как  у
нубийцев. В ушах, с разрезанными надвое и оттянутыми книзу  мочками,  были
продеты костяные серьги.  Вообще  же  дикари  были  нагие.  Между  ними  я
приметил нескольких женщин в настоящих  кринолинах,  сплетенных  из  трав;
юбки  едва  прикрывали  колена  и  поддерживались  на  бедрах  поясом   из
водорослей. Некоторые мужчины носили на шее украшения в виде полумесяца  и
ожерелья из белых и  красных  стекляшек.  Почти  все  они  были  вооружены
луками, стрелами и щитами, а за плечами у них  висели  сетки,  наполненные
округлыми камнями, которые они мастерски метали пращою.
   Один из вождей довольно близко  подошел  к  "Наутилусу"  и  внимательно
рассматривал его. Должно быть, это был "мало" высшего ранга, потому что на
нем была наброшена циновка ярчайшей раскраски и с зубцами по краю.
   Не составляло труда подстрелить  туземца;  но  я  решил,  что  разумнее
подождать нападения с их стороны. При столкновении европейцев  с  дикарями
нам следует защищаться, а не нападать.
   Во время отлива туземцы неотступно сновали вокруг судна,  но  ничем  не
проявляли своей враждебности. Я расслышал слово "assai", которое они часто
повторяли, и по их жестам понял, что меня приглашают сойти на берег, но  я
уклонился от приглашения.
   Итак, шлюпка не трогалась  с  места  к  величайшему  огорчению  мистера
Ленда, которому не терпелось пополнить запасы провизии. Канадец, не  теряя
времени, занялся приготовлением консервов из мяса  и  муки,  вывезенных  с
острова Гвебороар. Что касается дикарей, то они в одиннадцать часов  утра,
лишь только начался прилив и верхушки коралловых рифов стали исчезать  под
водой,  возвратились  на  берег.  Очевидно,  туземцы  пришли  с   соседних
островов, или, вернее, с Папуа. Однако не видно было ни одной пироги.
   Чтобы убить время, я  вздумал  поскрести  драгой  морское  дно,  сплошь
усеянное раковинами, полипами и  богатое  водорослями:  сквозь  прозрачные
воды глаз проникал в морские пучины.  Кстати,  нынче  был  последний  день
пребывания "Наутилуса" в  здешних  краях,  потому  что  завтра,  во  время
прилива, по словам капитана Немо, "Наутилус" выйдет в открытое море.
   Я позвал Конселя, и тот принес мне легкую драгу, напоминавшую устричные
драги.
   - А как дикари? - спросил Консель. - С позволения господина профессора,
эти туземцы как будто не так уж злы!
   - Однако они людоеды, друг мой!
   - Пускай, хоть и людоеды, а все же, возможно, честные люди!  -  отвечал
Консель. - Разве сластена не может  быть  порядочным  человеком?  Одно  не
мешает другому.
   - Ладно, Консель, пусть будет  по-твоему!  Допустим,  что  эти  честные
людоеды честно пожирают своих пленников. Но я  не  желаю  быть  съеденным,
хотя бы и честно,  поэтому  буду  держаться  настороже.  Капитан  Немо  не
собирается,  видимо,  принимать  меры  предосторожности.  Ну-с,   давай-ка
выметывать сети!
   В продолжение двух часов мы старательно бороздили драгой  морское  дно,
но ничего примечательного не выловили.  Драга  собирала  Множество  разных
ракушек; тут были и "уши Мидаса", арфы, гарпы и особенно молотки, пожалуй,
самые  красивые,  какие  когда-либо  доводилось  видеть.  Попалось   также
несколько голотурий, жемчужных раковин и с дюжину мелких черепах,  которых
мы оставили для корабельного стола.
   И вот, когда я менее всего ожидал удачи, мне в руки попалось  настоящее
чудо природы, вернее сказать, уродство природы,  какое  чрезвычайно  редко
встречается.  Консель,   закинув   драгу,   вытащил   множество   довольно
обыкновенных ракушек. Я взглянул в сетку и, сунув  в  нее  руку,  с  чисто
кинхиологическим,  попросту  говоря,   с   пронзительным   криком,   какой
когда-либо вырывался из человеческого горла, вынул оттуда раковину.
   - Что случилось  с  господином  профессором?  -  спросил  с  удивлением
Консель. - Не укусил ли кто господина профессора?
   - Не беспокойся, друг мой! Но я охотно бы поплатился пальцем  за  такую
находку.
   - Находку?
   - Вот за эту  раковину,  -  сказал  я,  показывая  ему  предмет  своего
восторга.
   -  Да   это   же   простая   пурпурная   олива,   рода   олив,   отряда
гребенчатожаберн