Фарагут пообещал  премию  в
две тысячи долларов тому, кто  первым  заметит  животное,  будь  то  юнга,
матрос, боцман или офицер. Можно себе вообразить, с каким усердием  экипаж
"Авраама Линкольна" всматривался в море!
   И я не отставал от других, выстаивая целыми днями на палубе. Наш фрегат
имел все основания именоваться "Аргусом". Один  Консель  выказывал  полное
равнодушие  к  волновавшему  нас  вопросу  и  не  разделял   возбужденного
настроения, царившего на борту.
   Я уже говорил, что капитан Фарагут озаботился снабдить свое судно всеми
приспособлениями для ловли гигантских китов. Ни одно китобойное  судно  не
могло быть лучше снаряжено. У нас были все современные китобойные снаряды,
начиная от ручного гарпуна до мушкетонов с зазубренными стрелами и длинных
ружей с разрывными  пулями.  На  баке  стояла  усовершенствованная  пушка,
заряжавшаяся с казенной части, с очень толстыми стенками и  узким  жерлом,
модель которой была представлена на  Всемирной  выставке  1867  года.  Это
замечательное орудие американского образца стреляло  четырехкилограммовыми
снарядами конической формы на расстоянии шестнадцати километров.
   Итак, "Авраам Линкольн" снаряжен был всеми видами смертоносных  орудий.
Мало того! На борту фрегата находился Нед Ленд, король гарпунеров.
   Нед  Ленд,  уроженец  Канады,  был  искуснейшим  китобоем,  не  знавшим
соперников в своем опасном ремесле. Ловкость и  хладнокровие,  смелость  и
сообразительность сочетались в нем в равной степени.  И  нужно  было  быть
весьма коварным китом, очень хитрым кашалотом, чтобы увернуться  от  удара
его гарпуна.
   Неду Ленду было около сорока лет. Это был высокого роста, - более шести
английских  футов,  -  крепкого  сложения,   суровый   с   виду   мужчина;
необщительный,  вспыльчивый,  он  легко  впадал  в   гнев   при   малейшем
противоречии. Наружность его обращала на себя  внимание;  и  больше  всего
поражало волевое  выражение  его  глаз,  придававшее  его  лицу  особенную
выразительность.
   Я считаю, что капитан Фарагут поступил мудро, пригласив этого  человека
к участию в экспедиции: по твердости руки и верности глаза он  один  стоил
всего экипажа. Неда Ленда можно было уподобить мощному телескопу,  который
одновременно был и пушкой, всегда готовой выстрелить.
   Канадец - тот же француз, и я должен признаться, что Нед Ленд, несмотря
на свой необщительный нрав, почувствовал ко  мне  некоторое  расположение.
Невидимому,  его  влекла  моя  национальность.  Ему  представлялся  случай
поговорить со мною по-французски, а мне послушать старый французский язык,
которым писал  Рабле,  язык,  сохранившийся  еще  в  некоторых  провинциях
Канады. Нед вышел из старинной квебекской семьи, в его  роду  было  немало
смелых рыбаков еще в ту пору, когда город принадлежал Франции.
   Понемногу Нед разговорился, и я охотно слушал его рассказы о  пережитых
злоключениях в полярных морях. Рассказы о  рыбной  ловле,  о  поединках  с
китами  дышали  безыскусственной  поэзией.  Повествование   излагалось   в
эпической форме, и порою мне начинало казаться,  что  я  слушаю  какого-то
канадского Гомера, поющего "Илиаду" гиперборейских стран!
   Я описываю этого отважного человека таким, каким я знаю его теперь.  Мы
стали с ним друзьями. Мы с ним связаны нерушимыми  узами  дружбы,  которая
зарождается и крепнет в тяжелых жизненных испытаниях! Молодчина Нед! Я  не
прочь бы прожить еще сто лет, чтобы подольше вспоминать о тебе!
   Однако какого же мнения держался Нед Ленд насчет морского чудища?  Надо
признаться, он не верил в существование фантастического единорога  и  один
из всех на борту не разделял общего ослепления. Он избегал  даже  касаться
этой темы, на которую однажды я пытался с ним заговорить.
   Великолепным вечером 30 июля, короче говоря,  через  три  недели  после
того, как мы отвалили от набережных Бруклина, фрегат находился  поблизости
мыса Бланка, в тридцати  милях  под  ветром  от  патагонских  берегов.  Мы
пересекли тропик Козерога, и, менее чем в семистах милях к югу, перед нами
откроется вход в Магелланов пролив. Еще восемь дней, и  "Авраам  Линкольн"
будет бороздить воды Тихого океана!
   Сидя с Недом Лендом на юте, мы толковали о разных  пустяках,  не  сводя
глаз  с  моря,  таинственные   глубины   которого   все   еще   недоступны
человеческому  взору.  Разговор,  естественно,  перешел   на   гигантского
единорога, и я стал перебирать различные возможные случаи,  в  зависимости
от которых повышались или падали шансы  на  успех  нашей  экспедиции.  Но,
видя, что Нед уклоняется от разговора, я поставил вопрос прямо.
   - Как можете вы,  Нед,  -  сказал  я,  -  сомневаться  в  существовании
китообразного, за которым мы охотимся? Какие у вас основания  не  доверять
фактам?
   Гарпунер поглядел на меня с  минуту.  Прежде  чем  ответить,  привычным
жестом хлопнул себя по лбу, закрыл глаза, как бы собираясь с  мыслями,  и,
наконец, сказал:
   - Основания веские, господин Аронакс.
   - Послушайте, Нед! Вы китобой по профессии, вам доводилось не раз иметь
дело  с  крупными  морскими  млекопитающими.  Вам  легче,  чем  кому-либо,
допустить возможность существования гигантского китообразного.  Кому-кому,
а вам-то не пристало в данном случае быть маловером!
   - Вы ошибаетесь, господин профессор, -  отвечал  Нед.  -  Если  невежда
верит, что какие-то зловещие кометы бороздят небо, что  в  недрах  земного
шара обитают допотопные чудовищные животные, - куда ни шло! Но астроному и
геологу смешны подобные сказки. Также и китобою. Я много раз  охотился  за
китообразными, много их загарпунил, множество убил, но,  как  бы  ни  были
велики и сильны эти животные,  ни  своим  хвостом,  ни  бивнем  они  не  в
состоянии пробить металлическую обшивку парохода.
   - Однако, Нед, рассказывают же, что бывали случаи,  когда  зуб  нарвала
протаранивал суда насквозь.
   - Деревянные суда, еще возможно! - отвечал канадец. - Впрочем, я  этого
не видел. И пока не увижу своими глазами, не поверю, что киты, кашалоты  и
единороги могут произвести подобные пробоины.
   - Послушайте, Нед...
   - Увольте, профессор, увольте! Все, что  вам  угодно,  только  не  это.
Разве что гигантский спрут...
   - Еще менее вероятно, Нед! Спрут - это мягкотелое. Уже  самое  название
указывает на особенности его тела. Имей он хоть  пятьсот  футов  в  длину,
спрут  остается  живым   беспозвоночным   и,   следовательно,   совершенно
безопасным для таких судов, как  "Шотландия"  и  "Авраам  Линкольн".  Пора
сдать в архив басни о подвигах разных спрутов и тому подобных чудовищ!
   - Итак, господин естествоиспытатель, - спросил Нед с некоторой иронией,
- вы убеждены в существовании гигантского китообразного?..
   - Да, Нед! И убеждение мое  основывается  на  логическом  сопоставлении
фактов.  Я  уверен  в  существовании  млекопитающего  мощного   организма,
принадлежащего, как и киты, кашалоты или дельфины, к подтипу позвоночных и
наделенного костным бивнем исключительной крепости.
   - Гм! - произнес гарпунер, с сомнением покачав головой.
   - Заметьте, почтеннейший  канадец,  -  продолжал  я,  -  если  подобное
животное существует, если оно  обитает  в  океанских  глубинах,  в  водных
слоях, лежащих в нескольких  милях  под  уровнем  моря,  оно,  несомненно,
должно обладать организмом огромной жизненной силы.
   - А на что ему такая сила? - спросил Нед.
   - Сила нужна, чтобы, обитая в  глубинах  океана,  выдерживать  давление
верхних слоев воды.
   - В самом деле? - сказал Нед, глядя на меня прищуренным глазом.
   - В самом деле! И в доказательство могу привести несколько цифр.
   - Э-э! Цифры! - заметил Нед. - Цифрами можно оперировать как угодно!
   -  В  торговых  делах,  Нед,  но  не  в  математике.  Выслушайте  меня.
Представим себе давление в одну атмосферу в виде давления водяного  столба
высотою в тридцать два фута. В  действительности  высота  водяного  столба
должна быть несколько меньшей, поскольку  морская  вода  обладает  большей
плотностью, чем пресная. Итак, когда вы ныряете в  воду,  Нед,  ваше  тело
испытывает  давление  в  столько  атмосфер,  иначе   говоря,   в   столько
килограммов на каждый  квадратный  сантиметр  своей  поверхности,  сколько
столбов воды в тридцать два фута отделяют вас от поверхности моря.  Отсюда
следует, что на глубине в триста двадцать футов давление равняется  десяти
атмосферам, на глубине в три тысячи двести футов -  ста  атмосферам,  и  в
тридцать две тысячи футов, то есть на глубине  двух  с  половиною  лье,  -
тысяче атмосферам. Короче говоря, если бы вам удалось опуститься  в  столь
сказочные глубины океана,  на  каждый  квадратный  сантиметр  вашего  тела
приходилось бы давление в тысячу килограммов. А  вам  известно,  уважаемый
Нед, сколько квадратных сантиметров имеет поверхность вашего тела?
   - И понятия не имею, господин Аронакс.
   - Около семнадцати тысяч.
   - Да неужто?
   - А так как в действительности атмосферное давление несколько превышает
один килограмм на квадратный сантиметр,  то  семнадцать  тысяч  квадратных
сантиметров вашего тела испытывают в настоящую минуту давление  семнадцати
тысяч пятисот шестидесяти восьми килограммов!
   - А я этого не замечаю?
   - А вы этого и не замечаете. Под этим огромным давлением ваше  тело  не
сплющивается потому лишь, что  воздух,  находящийся  внутри  вашего  тела,
имеет столь же  высокое  давление.  Отсюда  совершенное  равновесие  между
давлением извне и давлением изнутри,  нейтрализующееся  одно  другим.  Вот
почему вы и не замечаете этого давления. Но в воде совсем другое дело.
   - А-а! Понимаю, - отвечал Нед, внимательно слушавший. - Вода не воздух,
она давит извне, а внутрь не проникает!
   - Вот именно, Нед! На глубине тридцати двух футов вы будете  испытывать
давление в семнадцать тысяч  пятьсот  шестьдесят  восемь  килограммов;  на
глубине трехсот двадцати футов это давление удесятерится,  то  есть  будет
равно ста семидесяти  пяти  тысячам  шестистам  восьмидесяти  килограммам;
наконец, на глубине тридцати двух тысяч футов давление увеличится в тысячу
раз, то есть будет равно семнадцати миллионам пятистам шестидесяти  восьми
тысячам килограммам;  образно  говоря,  вас  сплющило  бы  почище  всякого
гидравлического пресса!
   - Фу-ты, дьявол! - сказал Нед.
   - Ну-с, уважаемый гарпунер, если позвоночное  длиной  в  несколько  сот
метров и крупных пропорций может держаться в таких глубинах,  стало  быть,
миллионы квадратных сантиметров его поверхности испытывают давление многих
миллиардов килограммов. Какой же мускульной силой должно обладать животное
и какая должна быть  сопротивляемость  его  организма,  чтобы  выдерживать
такое давление!
   - Надо полагать, - отвечал Нед Ленд, - что на нем обшивка из  листового
железа в восемь дюймов толщиною, как на броненосных фрегатах!
   - Пожалуй, что так, Нед. И подумайте, какое  разрушение  может  нанести
подобная масса,  ринувшись  со  скоростью  курьерского  поезда  на  корпус
корабля!
   - Да-а...  точно...  может  статься...  -  отвечал  канадец,  смущенный
цифровыми выкладками, но все же не желавший сдаваться.
   - Ну-с, убедились вы, а?
   - В одном вы убедили  меня,  господин  естествоиспытатель,  что,  ежели
подобные животные существуют в морских  глубинах,  надо  полагать,  они  и
впрямь сильны, как вы говорите.
   - Но если б они  не  существовали,  упрямый  вы  человек,  так  чем  вы
объясните случай с пароходом "Шотландия"?
   - А тем... - сказал Нед нерешительно.
   - Ну, ну, говорите!
   - А тем... что все это враки! - ответил  Нед,  бессознательно  повторяя
знаменитый ответ Араго.
   Но ответ этот доказывал лишь упрямство гарпунера и ничего более. В  тот
день я оставил его  в  покое.  Происшествие  с  пароходом  "Шотландия"  не
подлежало ни малейшему сомнению. Пробоина  была  настолько  основательной,
что ее пришлось заделывать, и я не думаю, что  требовались  доказательства
более  убедительные.  Не  могла  же  пробоина  возникнуть  сама  собою;  а
поскольку всякая мысль о возможности удара о подводный риф или  какой-либо
китобойный  снаряд  исключалась,  все  приписывалось   таранящему   органу
животного.
   Итак, в силу соображений, изложенных выше, я относил животное к подтипу
позвоночных, классу млекопитающих, к отряду китообразных. Что же  касается
семейства, что же касается рода, вида, к которому его  надлежало  отнести,
это выяснится только впоследствии. Чтобы разрешить этот вопрос, нужно было
вскрыть неизвестное чудовище, чтобы  вскрыть,  нужно  было  его  изловить,
чтобы изловить, нужно было его загарпунить, - это было делом Неда Ленда, -
чтобы загарпунить, нужно было его выследить, -  а  это  было  делом  всего
экипажа, - а чтобы его выследить, нужно было его встретить, - что было уже
делом случая!



5. НАУДАЧУ!

   Вначале плавание  "Авраама  Линкольна"  протекало  однообразно.  Только
однажды случай предоставил Неду Ленду проявить свою удивительную сноровку,
снискавшую ему всеобщее уважение.
   Тридцатого июня, на  широте  Фолклендских  островов,  фрегат  снесся  с
встречным американским китобойным судном "Монроэ"; но оказалось,  что  там
ничего не слышали о нарвале. Капитан китобоя, узнав, что на борту "Авраама
Линкольна" находится Нед Ленд, обратился  к  нему  с  просьбой  помочь  им
загарпунить кита, которого они выследили в здешних водах. Капитан Фарагут,
любопытствуя увидеть Неда Ленда в деле, разрешил гарпунеру перейти на борт
"Монроэ". Охота сложилась удачно для нашего канадца. Вместо одного кита он
загарпунил двух: одного уложил на месте, попав гарпуном в самое сердце, за
другим пришлось охотиться несколько минут!
   Право, не поручусь за  жизнь  животного,  доведись  ему  иметь  дело  с
гарпунером Недом Лендом!
   Мы прошли с большой скоростью мимо юго-восточного берега Южной Америки,
и 3 июля, на долготе мыса Дев, были, наконец, у входа в Магелланов пролив.
Но капитан Фарагут не пожелал входить в этот извилистый пролив и взял курс
на мыс Горн.
   Экипаж единодушно одобрил решение капитана. И в самом деле, возможно ли
было встретить нарвала в этом узком проходе? Матросы  в  большинстве  были
убеждены, что чудовище "слишком толсто, чтобы заплыть в такую щель".
   Шестого июля, около трех часов пополудни, "Авраам Линкольн"  обогнул  в
пятнадцати милях к югу тот уединенный  остров,  ту  скалу  на  оконечности
Южной Америки, которую голландские моряки назвали, в честь своего  родного
города, мысом Горн. Обогнув мыс Горн, мы взяли курс на северо-запад, и  на
другое утро винт фрегата рассекал воды Тихого океана.
   "Гляди в оба! Гляди в оба!" -  говорили  друг  другу  матросы  "Авраама
Линкольна".
   И они действительно  смотрели  во  все  глаза.  Награда  в  две  тысячи
долларов прельщала каждого. И глаза и зрительные трубы не знали ни  минуты
покоя! И днем и ночью пристально  вглядывались  в  поверхность  океана;  и
люди, страдающие никталопией, имели вдвое больше шансов  получить  премию,
потому что в темноте они отлично видели.
   Премия не прельщала меня, но тем не менее я внимательно  вглядывался  в
море. Наскоро обедал, тревожно спал. И, несмотря на палящий зной, несмотря
на проливные дожди, не уходил с палубы.  То  перегнувшись  через  борт  на
баке, то опершись о  поручни  на  шканцах,  я  жадно  впивался  глазами  в
вспененные гребни бурунов, исчертивших морскую ширь до самого горизонта! И
сколько раз приходилось мне волноваться вместе с экипажем, стоило из  воды
выступить черной спине  кита!  Валили  валом  матросы  на  палубу.  Затаив
дыхание, напрягая зрение, вся команда следила за животным. Я тоже смотрел,
смотрел,  рискуя  повредить  сетчатку,  ослепнуть!  Флегматичный   Консель
неизменно говорил:
   - Господин профессор видел бы много  лучше,  если  бы  меньше  утруждал
глаза!
   Но  напрасны  были  наши  треволнения!  Случалось,  "Авраам  Линкольн",
лавируя, чуть  ли  не  вплотную  подходил  к  выслеженному  животному.  Но
оказывалось, это был обыкновенный кит  или  кашалот,  который  пускался  в
бегство при криках взбешенной команды.
   Погода  стояла  прекрасная.  Плавание   проходило   при   благоприятных
условиях, хотя время  года  было  самое  дождливое,  потому  что  в  Южном
полушарии  июль  соответствует  нашему  европейскому  январю;  море   было
спокойное, видимость отличная.
   Нед  Ленд  по-прежнему  относился  скептически  к  нашим  тревогам.  Он
демонстративно не выходил на палубу в часы, свободные от  вахты.  А  между
тем удивительная острота его зрения могла бы сослужить большую службу!  Но
упрямый канадец из двенадцати часов предпочитал восемь проводить  в  своей
каюте за книжкой или просто валяться на койке. Сотни раз я упрекал  его  в
равнодушии.
   - Ба, господин профессор! - отвечал  он.  -  Да  если  б  эта  тварь  и
существовала, много ли у нас шансов выследить  ее?  Ведь  мы  гоняемся  за
зверем наудачу, не так ли? Говорят, что видели это пресловутое животное  в
северных водах Тихого океана? Положим. Так ведь  с  той  поры  прошло  два
месяца, а судя по нраву вашего нарвала, он не любит киснуть на месте! Вы ж
сами говорите: "Одарено, мол, необыкновенной  быстротой  движения!"  А  вы
знаете лучше меня, господин профессор, что природа ничего не  создает  без
цели. И она не одарила бы животное, ленивое по натуре, резвостью движений.
А стало быть, если наше животное и существует, оно уже далеко отсюда!
   Все это так! Мы шли наудачу. Но что было делать?  Шансы  на  встречу  с
нарвалом все уменьшались. И все же никто не сомневался в успехе, и ни один
матрос не стал бы биться об заклад насчет факта существования животного  и
скорой встречи с ним.
   Двадцатого июля мы вторично пересекли тропик Козерога под 105ь долготы,
а двадцать седьмого числа того же месяца  перевалили  за  экватор  на  сто
десятом меридиане. Отсюда  фрегат  взял  курс  на  запад,  к  центральному
бассейну Тихого океана.  Капитан  Фарагут  весьма  резонно  рассудил,  что
нарвала можно скорее встретить в глубоководных зонах, вдали от материков и
крупных  островов,  приближаться  к  которым  животное  избегало,  потому,
видимо, что "прибрежные воды для него мелки", как объяснял нам боцман.
   Фрегат прошел в виду островов Паумоту, Маркизских, Сандвичевых, пересек
тропик Рака под 132ь долготы и направился в Китайские моря.
   Наконец-то мы были на театре последних подвигов  чудовища!  И,  сказать
правду, вся жизнь на судне замерла. Сердца  у  всех  учащенно  бились,  и,
конечно, для большинства из нас сердечные заболевания были обеспечены. Все
были возбуждены до крайности. Люди не ели, не спали. Раз двадцать  в  день
какая-нибудь ошибка в  вычислении,  обман  зрения  какого-нибудь  матроса,
взобравшегося на кабестан, приводили нас в волнение. Нервы наши находились
в состоянии крайнего возбуждения, что грозило вызвать скорую реакцию.
   И реакция не замедлила наступить. Три месяца - целые три месяца,  когда
каждый день казался вечностью, - "Авраам Линкольн" бороздил моря  северной
части Тихого океана в погоне  за  встречными  китами,  круто  меняя  курс,
ложась с галса на галс, то резко замедляя ход, то разводя  пары  с  риском
вывести машину из строя. Не осталось неисследованной  ни  одной  точки  от
берегов Японии до американских  берегов.  Но  все  тщетно!  Пустынны  были
океанские воды! Ни признака гигантского нарвала, ни  признака  какого-либо
подводного острова или плавающего рифа,  ни  призрака  потонувшего  судна,
блуждающего в здешних водах, словом, никакой фантастики!
   Наступила реакция. Уныние вызвало упадок духа, открыло дорогу  неверию.
Возбуждению, царившему на борту, заступило другое чувство: на  одну  треть
это было чувство  стыда,  на  две  трети  -  чувство  злобы.  "Остаться  в
дураках",  гоняясь  за  химерой,  -  вот   что   особенно   злило!   Ворох
доказательств, нагроможденный в течение  года,  рухнул,  и  каждый  спешил
наверстать даром потраченные часы сна и отдыха!
   С  непостоянством,  свойственным