од?  Что  за
организм у этих животных? Любое предположение было бы гадательным.
   Решение стоящей перед нами задачи может быть двояким.
   Или нам известны все виды существ, населяющих нашу планету, или они  не
все нам известны.
   Если нам известны не все виды живых существ, если в области  ихтиологии
природа  хранит  от  нас  тайны,  нет  никаких  оснований   не   допускать
существования рыб или китообразных неизвестных нам видов или  даже  родов,
особых "глубоководных" организмов, приспособленных жить в глубинных водных
слоях и только лишь в силу каких-то физических законов или,  если  угодно,
причуд природы всплывающих порою на поверхность океана.
   Если же, напротив, нам известны все виды живых существ, то нужно искать
животное, о  котором  идет  речь,  среди  уже  классифицированных  морских
животных, и в этом случае я  готов  допустить  существование  _гигантского
нарвала_.
   Обыкновенный нарвал, или единорог, часто достигает шестидесяти футов  в
длину.  Упятерите,  удесятерите  его  размеры,  наделите  животное  силой,
пропорциональной его величине, соответственно увеличьте его бивень,  и  вы
получите представление о чудовище! Животное приобретает размеры, указанные
офицерами  "Шанона",   бивень,   способный   нанести   пробоину   пароходу
"Шотландии", и  силу  достаточную,  чтобы  протаранить  корпус  океанского
парохода.
   В самом деле, нарвал вооружен подобием костяной  шпаги,  алебардой,  по
выражению некоторых натуралистов. Это огромный рог, обладающий  твердостью
стали. Следы от ранений не однажды находили на теле китов, которых  нарвал
всегда атакует с успехом. Случалось, что осколки бивня  нарвала  извлекали
из деревянных корпусов судов, которые они пробивают  насквозь,  как  бурав
просверливает   бочонок.   Музей   парижского   медицинского    факультета
располагает бивнем длиной в два метра двадцать пять сантиметров, который у
основания достигает в окружности сорока восьми сантиметров.
   Так вот! Представим себе бивень в десять раз больше, животное в  десять
раз сильнее, вообразим, что оно движется со скоростью двадцати миль в час,
помножим массу животного на  скорость,  и  вы  поймете  возможную  причину
катастрофы.
   Итак, в ожидании более полных сведений я склоняюсь  к  мнению,  что  мы
имеем дело с морским единорогом гигантских размеров,  вооруженным  уже  не
алебардой, а настоящим тараном, как броненосные фрегаты и  другие  военные
суда, столь же массивные, как они,  и  наделенные  такой  же  двигательной
силой.
   Так объясняю я это необъяснимое явление при условии, что такое  явление
имело  место  в  действительности,  а   не   было   плодом   расстроенного
воображения, - что тоже возможно".
   Последние слова были с моей стороны уловкой:  я  хотел  сохранить  свое
достоинство ученого и не дать повода  для  насмешек  американцев,  которые
мастера подшутить. Я оставил себе путь для отступления. В  сущности  же  я
был убежден в существовании "чудовища".
   Статья моя вызвала горячие споры и получила широкую известность. У меня
даже появились единомышленники. Предложенное в ней решение задачи  давало,
впрочем, полную свободу воображению.  Человеческий  ум  склонен  создавать
величественные  образы  гигантов.  И  море  -  именно   та   область,   та
единственная стихия, где эти гиганты, - перед  которыми  земные  животные,
слоны и носороги, просто пигмеи, - могут рождаться и существовать.  Водная
среда выращивает самые крупные виды млекопитающих, и, может  быть,  в  ней
живут исполинские моллюски,  наводящие  ужас  ракообразные,  омары  в  сто
метров длиною, крабы весом  в  двести  тонн!  Как  знать?  Некогда  земные
животные, современники  геологических  эпох,  четвероногие,  четверорукие,
пресмыкающиеся, птицы были созданы по гигантским образцам. Они были отлиты
в колоссальные формы, затем  время  сократило  их  в  размере.  Почему  не
допустить, что море в своих неизведанных глубинах сохранило величественные
образчики жизни отдаленнейших эпох, - оно, которое не  подвержено  никаким
изменениям,  меж  тем  как   земная   кора   непрестанно   эти   изменения
претерпевает? Почему бы морю не сохранить  в  своем  лоне  последние  виды
титанических существ, годы которых равны векам, а века - тысячелетиям?
   Но я предаюсь мечтаниям, с которыми мне  приличествовало  бы  бороться!
Прочь  порождение  фантазии!  В  будущем  все  это  обратилось  в  ужасную
действительность!  Повторяю,  природа  необычайного  явления  не  вызывала
больше сомнений, и общество признало существование  диковинного  существа,
не имеющего ничего общего со сказочными морскими змеями.
   Но если для некоторых вся эта таинственная история имела чисто  научный
интерес, то для людей  более  практических,  особенно  для  американцев  и
англичан, заинтересованных в  безопасности  трансокеанских  сообщений,  со
всей очевидностью  вставала  необходимость  очистить  океан  от  страшного
зверя. Пресса, представлявшая интересы промышленных и  финансовых  кругов,
рассматривала вопрос принципиально, именно с  этой  практической  стороны.
"Шиппинг-энд-Меркэнтайл        газет",         "Ллойд",         "Пакебот",
"Ревю-маритим-колониаль"  -  все  эти  органы,  финансируемые   страховыми
обществами, грозившими повысить страховые обложения, высказались  на  этот
счет единодушно.
   Общественное мнение, и в первую очередь Соединенные  Штаты,  поддержало
инициативу страховых обществ. В Нью-Йорке стали готовиться  к  экспедиции,
специально предназначенной для поимки нарвала. Быстроходный фрегат "Авраам
Линкольн" должен был в ближайшее время выйти в море. Военные  склады  были
открыты для капитана Фарагута, и капитан спешно снаряжал свой фрегат.
   Но, как это часто случается, именно  в  то  время,  когда  было  решено
снарядить экспедицию, животное перестало появляться. Целые два  месяца  не
было о нем слуху. Ни одно судно с  ним  не  встречалось.  Единорог  словно
почувствовал, что  против  него  составляется  заговор.  Об  этом  столько
говорили! Сносились даже по трансатлантическому подводному кабелю! Шутники
уверяли, что этот плут перехватил какую-нибудь телеграмму  и  принял  меры
предосторожности.
   Итак,  фрегат  был  снаряжен  в  дальнее  плавание,  снабжен   грозными
китобойными снарядами, а в какую сторону держать ему путь, никто не  знал.
Напряженное состояние достигало предела, как вдруг 2 июля прошел слух, что
пароход, совершающий рейсы между Сан-Франциско и Шанхаем, недели три  тому
назад встретил животное в северных водах Тихого океана.
   Известие это произвело чрезвычайное впечатление. Капитану  Фарагуту  не
дали и двадцати четырех часов отсрочки. Продовольствие было  погружено  на
борт. Трюмы наполнены  доверху  углем.  Команда  была  в  полном  составе.
Оставалось только разжечь топки, развести пары и  отшвартоваться!  Ему  не
простили бы и нескольких часов промедления! Впрочем, капитан Фарагут и сам
рвался выйти в море.
   За  три  часа  до  отплытия  "Авраама  Линкольна"  мне  вручили  письмо
следующего содержания:

   "Господину Аронаксу,
   профессору Парижского музея.
   Гостиница "Пятое авеню", Нью-Йорк.
   Милостивый государь!
   Если вы  пожелаете  присоединиться  к  экспедиции  на  фрегате  "Авраам
Линкольн",    правительство    Соединенных    Штатов    Америки    выразит
удовлетворение,  узнав,  что  в  Вашем  лице  Франция  приняла  участие  в
настоящем предприятии. Капитан Фарагут  предоставит  в  Ваше  распоряжение
каюту.
   Совершенно преданный Вам
   морской министр Д.Б.Гобсон".



3. КАК БУДЕТ УГОДНО ГОСПОДИНУ ПРОФЕССОРУ

   В момент получения письма от господина Гобсона я столько  же  думал  об
охоте за единорогом, сколько о  попытке  прорваться  сквозь  ледовые  поля
Северо-Западного прохода. Однако, прочитав  письмо  морского  министра,  я
сразу же понял, что истинное мое призвание, цель всей моей жизни в  том  и
заключается, чтобы уничтожить это зловредное животное и тем самым избавить
от него мир.
   Я только  что  возвратился  из  тяжелого  путешествия,  страшно  устал,
нуждался в отдыхе. Я так мечтал вернуться на родину,  к  друзьям,  в  свою
квартиру при Ботаническом саде, к моим милым  драгоценным  коллекциям!  Но
ничто не могло меня удержать от участия в экспедиции.  Усталость,  друзья,
коллекции  -  все  было  забыто!  Не  раздумывая,  я  принял   приглашение
американского правительства.
   "Впрочем, - размышлял  я,  -  все  пути  ведут  в  Европу!  И  любезный
единорог, пожалуй, приведет меня к берегам Франции! Почтенное животное  не
лишит меня  удовольствия  привезти  в  Парижский  музей  естествознания  в
качестве экспоната не менее полуметра его костяной алебарды".
   Но в  ожидании  далекого  будущего  предстояло  выслеживать  нарвала  в
северных  водах  Тихого  океана,  -  иными   словами,   держать   путь   в
противоположную сторону от Франции.
   - Консель! - крикнул я в нетерпении.
   Консель был моим слугой и сопутствовал мне во всех моих путешествиях. Я
любил  его,  и  он  платил  мне  взаимностью.  Флегматичный  по   природе,
добропорядочный  из  принципа,  исполнительный  по  привычке,   философски
относившийся к неожиданным поворотам судьбы, мастер на  все  руки,  всегда
готовый услужить, он, вопреки своему имени  [Conseil  -  совет  (франц.)],
никогда не давал советов - даже когда к нему обращались за таковым.
   Соприкасаясь постоянно с кругами нашего ученого мирка при  Ботаническом
саде, Консель и сам кое-чему  научился.  Он  специализировался  в  области
естественнонаучной  классификации,   наловчился   с   быстротой   акробата
пробегать  всю  лестницу  типов,  групп,  классов,  подклассов,   отрядов,
семейств, родов, подродов, видов и подвидов. Но его  познания  на  этом  и
кончались. Классифицировать - это была  его  стихия,  дальше  он  не  шел.
Сведущий в теории классификации, но слабо подготовленный практически,  он,
я думаю, не сумел бы отличить кашалота от беззубого кита! И все  же  какой
хороший малый!
   Вот  уже  десять  лет  Консель  сопровождает  меня  во   всех   научных
экспедициях. И я никогда  не  слыхал  от  него  жалобы,  если  путешествие
затягивалось или сопровождалось большими тяготами.  Он  готов  был  каждую
минуту ехать со мной в любую страну, будь то Китай  или  Конго,  каким  бы
далеким ни был путь. Он готов был безоговорочно следовать за мною повсюду.
Притом он мог похвалиться  завидным  здоровьем,  при  котором  не  страшны
никакие  болезни,  крепкими  мускулами  и,  казалось,  полным  отсутствием
нервов.
   Ему  было  тридцать  лет,  и  возраст  его  относился  к  возрасту  его
господина,  как  пятнадцать  к  двадцати.  Да  простится   мне   несколько
усложненная форма, в которую вылилось мое признание в том, что  мне  сорок
лет!
   Но у Конселя был один недостаток. Неисправимый формалист, он  обращался
ко мне не иначе, как в третьем лице - манера, раздражавшая меня.
   - Консель! - вторично позвал я, с лихорадочной торопливостью принимаясь
за сборы к отъезду.
   В преданности  Конселя  я  был  уверен.  Обыкновенно  я  не  спрашивал,
согласен ли он сопровождать меня в поездке, но на этот  раз  речь  шла  об
экспедиции,  которая  могла  затянуться   на   неопределенное   время,   о
предприятии рискованном, об охоте за животным, способным  пустить  ко  дну
фрегат, как  ореховую  скорлупу!  Было  над  чем  задуматься  даже  самому
флегматичному человеку!
   - Консель! - крикнул я в третий раз.
   Консель появился.
   - Господин профессор изволил звать меня? - спросил он, входя.
   - Да, друг мой, собирай мои вещи и собирайся сам.  Мы  едем  через  два
часа.
   - Как будет угодно господину профессору, - отвечал Консель спокойно.
   -  Нельзя  терять  ни  минуты.  Уложи  в  чемодан  все   мои   дорожные
принадлежности, костюмы, рубашки, носки, и как можно побольше и поживей!
   - А коллекции господина профессора? - спросил Консель.
   - Мы займемся ими позже.
   - Как так! Архиотерии, гиракотерии,  ореодоны,  херопотамусы  и  прочие
скелеты ископаемых...
   - Они останутся на хранение в гостинице.
   - А бабирусса?
   - Ее будут кормить в наше отсутствие. Впрочем, я распоряжусь, чтобы все
наше хозяйство отправили во Францию.
   - А мы разве едем не в Париж? - спросил Консель.
   - Да... конечно... только придется, пожалуй, сделать небольшой крюк...
   - Как будет угодно господину профессору. Крюк так крюк!
   - Совсем пустячный! Мы только несколько уклонимся от прямого пути,  вот
и все! Мы отплываем на фрегате "Авраам Линкольн".
   - Как будет угодно господину профессору, - отвечал покорно Консель.
   - Знаешь, мой друг, речь идет о чудовище... о  знаменитом  нарвале.  Мы
очистим от него моря! Автор книги в двух томах, in-quarto, "Тайны  морских
глубин" не может отказаться сопровождать капитана Фарагута  в  экспедиции.
Миссия почетная, но... и опасная! Тут придется действовать вслепую.  Зверь
может оказаться с причудами! Но  будь  что  будет!  Наш  капитан  не  даст
промаха!..
   - Куда господин профессор, туда и я, - отвечал Консель.
   - Подумай хорошенько! Я от тебя  ничего  не  хочу  утаивать.  Из  таких
экспедиций не всегда возвращаются.
   - Как будет угодно господину профессору.
   Через четверть часа чемоданы были уложены. Консель  живо  справился  со
сборами, и можно было поручиться, что он ничего не забыл,  потому  что  он
так же хорошо классифицировал рубашки и платье, как птиц и млекопитающих.
   Служитель гостиницы перенес наши вещи в вестибюль. Я  стремглав  сбежал
по нескольким ступеням в нижний этаж. Расплатился по счету в конторе,  где
вечно толпились приезжие. Я распорядился, чтобы  тюки  с  препарированными
животными и засушенными растениями были отправлены во Францию  (в  Париж).
Открыв солидный кредит своей бабируссе, я, а  следом  за  мной  и  Консель
прыгнули в карету.
   Экипаж,  нанятый  за  двадцать  франков,  спустился   по   Бродвею   до
Юнион-сквера, свернул на Четвертое авеню, проехал по нему до  скрещения  с
Боуэри-стрит, затем повернул на  Катрин-стрит  и  остановился  у  Тридцать
четвертого пирса. Отсюда на  катринском  пароме  нас  доставили  -  людей,
лошадей и карету - в Бруклин, главный пригород Нью-Йорка, расположенный на
левом берегу Ист-Ривера. Через несколько минут карета была у причала,  где
стоял "Авраам Линкольн", из двух труб которого валил дым густыми клубами.
   Наш багаж тотчас погрузили на  палубу.  Я  взбежал  по  трапу  на  борт
корабля. Спросил капитана Фарагута. Матрос провел меня  на  ют.  Там  меня
встретил офицер с отличной выправкой.
   Протянув мне руку, он спросил:
   - Господин Пьер Аронакс?
   - Он самый, - отвечал я. - Капитан Фарагут?
   - Собственной персоной! Добро пожаловать, господин профессор!  Каюта  к
вашим услугам.
   Я откланялся и, не отвлекая внимания капитана от  хлопот,  связанных  с
отплытием, попросил лишь указать предназначенную мне каюту.
   "Авраам  Линкольн"  был  отлично   приспособлен   для   своего   нового
предназначения.  Это  был  быстроходный   фрегат,   оборудованный   самыми
совершенными  машинами,  которые  работали  при  давлении  пара  до   семи
атмосфер. При таком давлении "Авраам Линкольн" достигал средней скорости в
восемнадцать и три десятых мили в час,  скорости  значительной,  но,  увы,
недостаточной для погони за гигантским китообразным.
   Внутренняя отделка фрегата отвечала его  мореходным  качествам.  Я  был
вполне удовлетворен своей каютой, которая  находилась  на  кормовой  части
судна и сообщалась с кают-компанией.
   - Нам будет здесь удобно, - сказал я Конселю.
   - Удобно, как раку-отшельнику в раковине моллюска-трубача, с позволения
сказать! - ответил Консель.
   Я предоставил Конселю распаковывать чемоданы, а сам поднялся на палубу,
поглядеть на приготовления к отплытию.
   В эту самую минуту капитан Фарагут приказал отдать концы,  удерживавшие
"Авраама Линкольна" у Бруклинской пристани. Опоздай я  на  четверть  часа,
даже и того менее, фрегат ушел бы, и мне не пришлось бы участвовать в этой
необычной,   сверхъестественной,   неправдоподобной   экспедиции,    самое
достоверное описание которой могут счесть за чистейший вымысел.
   Капитан Фарагут не желал терять ни дня, ни  часа;  он  спешил  выйти  в
моря, в которых было замечено животное.
   Он вызвал старшего механика.
   - Давление достаточное? - спросил его капитан.
   - Точно так, капитан, - отвечал механик.
   - Go ahead! [Вперед! (англ.)] - распорядился капитан Фарагут.
   Приказание сейчас же было передано в машинное  отделение  по  аппарату,
приводимому в действие сжатым воздухом; механики повернули пусковой рычаг.
Пар со свистом устремился в золотники. Поршни привели во вращение  гребной
вал. Лопасти винта  стали  вращаться  со  все  возрастающей  скоростью,  и
"Авраам Линкольн" величественно тронулся  в  путь,  сопровождаемый  сотней
катеров и буксиров, переполненных людьми,  устроившими  эти  торжественные
проводы.
   Набережные Бруклина и вся часть Нью-Йорка вдоль Ист-Ривера  были  полны
народа. Троекратное "ура", вырвавшееся из  пятисот  тысяч  уст,  следовало
одно за другим. Тысяча платков  взвилась  в  воздухе  над  густой  толпой,
приветствовавшей "Авраама Линкольна", пока он не вошел в  воды  Гудзона  у
оконечности полуострова, на котором расположен Нью-Йорк.
   Фрегат, придерживаясь живописного правого берега у  Нью-Джерси,  сплошь
застроенного виллами, прошел мимо фортов, которые салютовали ему из  самых
больших орудий. "Авраам Линкольн" в ответ троекратно  поднимал  и  опускал
американский флаг с тридцатью девятью звездами, развевавшийся  на  гафеле;
затем,  когда  судно,  меняя  курс,  чтобы  войти  в  отмеченный  баканами
фарватер, который округляется во внутренней бухте, образуемой оконечностью
Санди-Хука,  огибало  эту  песчаную  отмель,  его   снова   приветствовала
многотысячная толпа.
   Процессия катеров и буксиров провожала фрегат до двух плавучих  маяков,
огни которых указывают судам вход в Нью-йоркский порт.
   Было три часа пополудни. Лоцман покинул  свой  мостик,  сел  в  шлюпку,
которая доставила его на шхуну,  ожидавшую  под  ветром.  Увеличили  пары;
лопасти винта все быстрее рассекали воду; фрегат  шел  вдоль  песчаного  и
низкого  берега  Лонг-Айленда  и  к  восьми  часам,  потеряв  из  виду  на
северо-востоке огни Файр-Айленда, пошел под всеми парами по  темным  водам
Атлантического океана.



4. НЕД ЛЕНД

   Капитан Фарагут был опытный моряк, поистине достойный фрегата,  которым
он командовал. Составляя со своим судном как бы одно  целое,  он  был  его
душой.  Существование  китообразного  не  подлежало  для   него   никакому
сомнению, и он не допускал на своем корабле никаких кривотолков  по  этому
поводу. Он верил в существование животного,  как  иные  старушки  верят  в
библейского Левиафана - не  умом,  а  сердцем.  Чудовище  существовало,  и
капитан Фарагут освободит от него моря, - он  в  этом  поклялся.  Это  был
своего рода родосский рыцарь, некий Дьедоне де Гозон, вступивший в  борьбу
с драконом, опустошавшим его остров. Либо капитан Фарагут  убьет  нарвала,
либо нарвал убьет капитана Фарагута. Середины быть не могло!
   Команда разделяла мнение своего капитана. Надо было послушать, как люди
толковали,  спорили,  обсуждали,  взвешивали  возможные  шансы  на  скорую
встречу с животным! И как они наблюдали, вглядываясь  в  необозримую  ширь
океана!  Даже  те  офицеры,  которые  в  обычных  условиях  считали  вахту
каторжной обязанностью, готовы  были  дежурить  лишний  раз.  Пока  солнце
описывало на небосводе свой дневной путь, матросы взбирались  на  рангоут,
потому что доски палубы жгли им ноги и они не могли там  стоять  на  одном
месте. А между тем "Авраам Линкольн"  еще  не  рассекал  своим  форштевнем
подозрительных вод Тихого океана!
   Что касается экипажа, у него было одно  желание:  встретить  единорога,
загарпунить его, втащить на борт, изрубить на куски. За морем наблюдали  с
напряженным вниманием. Кстати сказать, капитан