н  вошел  в  салон  так  непринужденно,  словно  мы  расстались   с   ним
каких-нибудь  пять  минут  назад.  А  я  как  раз  искал  на  карте  место
прохождения "Наутилуса". Капитан подошел ко мне и, указав точку на  карте,
коротко сказал:
   - Ваникоро.
   Название подействовало на меня магически. Это было название островов, у
которых погибли корабли Лаперуза.
   Я вскочил на ноги.
   - "Наутилус" держит курс на Ваникоро? - спросил я.
   - Да, господин профессор, - отвечал капитан.
   - И  я  могу  побывать  на  этих  знаменитых  островах,  где  потерпели
кораблекрушение "Буссоль" и "Астролябия"?
   - Если вам будет угодно, господин профессор.
   - А как далеко до Ваникоро?
   - А вот и Ваникоро, господин профессор.
   Вместе с капитаном Немо я поднялся на палубу и глазами жадно  впился  в
горизонт.
   На северо-востоке  виднелись  два  острова,  разные  по  величине,  но,
несомненно, вулканического происхождения, окруженные коралловым  барьером,
приблизительно до  сорока  миль  в  окружности.  Мы  были  вблизи  острова
Ваникоро. Вернее, мы были у входа в маленькую гавань  Вану,  расположенную
под 16ь4' южной широты и 164ь32' восточной долготы. Остров, казалось,  был
сплошь покрыт зеленью, начиная от берега до горных  вершин,  над  которыми
возвышалась вершина Капого высотою четыреста семьдесят шесть туазов.
   "Наутилус",  войдя  через  узкий  пролив  внутрь  кораллового  барьера,
очутился за линией прибоя, в гавани, глубина которой доходила до  тридцати
- сорока саженей. В тени мангров виднелись фигуры  дикарей,  с  величайшим
удивлением следивших за нашим судном. Быть  может,  они  принимали  черный
веретенообразный корпус "Наутилуса" за какое-нибудь китообразное животное,
которого надо было опасаться?
   Капитан Немо спросил меня, что мне известно о гибели Лаперуза.
   - То, что известно всем, капитан, - отвечал я.
   - А не можете ли вы посвятить меня в то, что известно всем?  -  не  без
иронии спросил капитан.
   - Очень охотно!
   И  я  стал  пересказывать  ему  содержание  последних  сообщений  Дюмон
д'Юрвиля.
   Вот краткое изложение событий.
   Лаперуз и его помощник, капитан де Лангль, в  1785  году  были  посланы
Людовиком XVI в кругосветное плавание на корветах "Буссоль" и "Астролябия"
и бесследно пропали.
   В 1791  году  французское  правительство,  встревоженное  судьбой  двух
корветов Лаперуза, снарядило спасательную экспедицию  под  командой  Бруни
д'Антркасто, в составе двух фрегатов "Решерш" и "Эсперанс", которые  вышли
в плавание из Бреста 28 сентября.
   Спустя два месяца стало известно из показаний некоего Боуэна, командира
корабля "Албермель", что обломки каких-то судов были  замечены  у  берегов
Новой Георгии. Но д'Антркасто, не  зная  об  этом  сообщении,  -  к  слову
сказать,  довольно  сомнительном,  -   держал   свой   путь   к   островам
Адмиралтейства, которые в рапорте капитана Гунтера указывались  как  место
кораблекрушения корветов Лаперуза.
   Поиски д'Антркасто были  безуспешны.  Корветы  спасательной  экспедиции
прошли мимо Ваникоро, не останавливаясь, и  плавание  для  них  окончилось
трагически, ибо экспедиция  стоила  жизни  самому  д'Антркасто,  двум  его
помощникам и многим матросам из команды корветов.
   Первым на несомненные  следы  гибели  кораблей  Лаперуза  напал  старый
морской волк, капитан Дилон, отлично знавший Тихий океан. 15 мая 1824 года
его корабль "Святой Патрик" проходил мимо острова Тикопиа,  принадлежащего
к Ново-Гебридской группе. Там один туземец, приплывший к кораблю в пироге,
продал капитану  серебряный  эфес  шпаги,  на  котором  сохранились  следы
какой-то надписи. Тот же туземец рассказал Дилону, что шесть лет назад  он
видел на Ваникоро двух европейцев из экипажа кораблей, разбившихся о  рифы
вблизи этого острова.
   Дилон сообразил,  что  речь  идет  о  корветах  Лаперуза,  исчезновение
которых волновало весь мир. Он решил идти  на  Ваникоро,  где,  по  словам
туземца, сохранились еще следы кораблекрушения.  Но  ветры  и  течения  не
позволили Дилону осуществить его намерение.
   Дилон вернулся в Калькутту. Там он сумел заинтересовать своим открытием
Азиатское общество и  Ост-Индскую  компанию,  и  в  его  распоряжение  был
предоставлен корабль, также получивший название "Решерш". 23  января  1827
года,  сопровождаемый  французским   представителем,   Дилон   отплыл   из
Калькутты.
   После неоднократных остановок в различных пунктах Тихого океана, 7 июля
1827 года, корабль "Решерш" бросил, наконец,  якорь  в  той  самой  гавани
Вану, где сейчас стоял "Наутилус".
   Дилон нашел тут множество остатков кораблекрушения: якоря, инструменты,
блоковые   стропы,   камнеметы,   восемнадцатифунтовое    ядро,    обломки
астрономических приборов, кусок гакаборта и бронзовый колокол с  надписью:
"Отлит Базеном", с клеймом литейной Брестского арсенала и датой "1785". Не
оставалось ни малейшего сомнения!
   Дилон, продолжая поиски доказательств, пробыл на  месте  катастрофы  до
октября месяца. Затем он поднял якорь  и  через  Новую  Зеландию  пошел  в
Калькутту. 7 апреля 1828 года он воротился  во  Францию  и  был  милостиво
принят Карлом X.
   В то же самое время Дюмон д'Юрвиль, ничего не зная об открытии  Дилона,
продолжал поиски следов кораблекрушения в совершенно  другом  направлении.
Со слов одного китобоя ему стало известно, что у дикарей Луизиады и  Новой
Каледонии видели медаль и крест св.Людовика.
   Дюмон д'Юрвиль, командир "Астролябии", вышел в море и спустя два месяца
после того, как Дилон покинул Ваникоро, бросил якорь у  Гобарт-Тоуна.  Тут
он узнал  о  результатах  поисков  Дилона  и  помимо  того  ознакомился  с
показанием  некоего  Джемса  Гоббса,  помощника   капитана   "Юниона"   из
Калькутты, который утверждал, что, пристав к острову, лежащему  под  8ь18'
южной широты и 156ь30'  восточной  долготы,  он  якобы  видел  у  туземцев
железные брусья и куски красной ткани.
   Дюмон д'Юрвиль, смущенный этими противоречивыми сведениями и  не  зная,
можно ли им верить, решился все же идти по следам Дилона.
   Десятого февраля  1828  года  корвет  "Астролябия"  подошел  к  острову
Тикопиа. Приняв на борт в качестве лоцмана и переводчика бывшего  матроса,
обосновавшегося на этом острове, судно взяло курс на Ваникоро.  Подойдя  к
острову 12 февраля, "Астролябия", лавируя между  его  коралловыми  рифами,
только 20 февраля, преодолев рифовые барьеры, вошла в гавань Вану.
   Двадцать третьего февраля матросы "Астролябии",  вернувшись  из  обхода
острова,  принесли  несколько  малоценных  обломков.  Туземцы   отказались
указать  им  место  катастрофы,  отговариваясь   непониманием.   Поведение
туземцев было подозрительным и наводило на мысль, что они плохо обошлись с
потерпевшими кораблекрушение. Они как будто боялись,  что  Дюмон  д'Юрвиль
явился отомстить за Лаперуза и его злосчастных спутников.
   Наконец, 26 февраля, прельстившись подарками и поняв, что им не  грозит
расплата за содеянное, туземцы указали  помощнику  капитана  Жаконо  место
катастрофы.
   Там, на глубине трех-четырех саженей под водою,  между  рифами  Паку  и
Вану,  лежали  якоря,  пушки,  железные  и   свинцовые   чушки   балласта,
покрывшиеся уже известковыми отложениями.  Шлюпка  и  китобойное  судно  с
"Астролябии" направились к этому месту и с большим трудом подняли  со  дна
якорь, весивший тысячу восемьсот фунтов, пушку, стрелявшую восьмифунтовыми
ядрами, одну свинцовую чушку и две медные камнеметные мортиры.
   Дюмон д'Юрвиль, опросив туземцев, узнал, что  Лаперуз,  потерявший  оба
корабля, разбившиеся  о  рифовый  барьер  острова,  выстроил  из  обломков
небольшое суденышко и вновь пустился в  плавание,  чтобы  опять  потерпеть
кораблекрушение... Где? Этого никто не знал.
   Командир "Астролябии" воздвиг  под  сенью  мангров  памятник  отважному
мореплавателю и его спутникам. Это была простая четырехгранная пирамида на
коралловом пьедестале. Ни кусочка металла, на который так  падки  туземцы,
не пошло на этот памятник!
   Дюмон д'Юрвиль хотел тут же сняться с якоря.  Но  команда  "Астролябии"
была изнурена лихорадкой, свирепствовавшей в этих местах, да и сам он  был
болен. Он мог пуститься в обратный путь только 17 марта.
   Между тем французское правительство, полагая,  что  Дюмон  д'Юрвиль  не
знает об открытии  Дилона,  послало  на  Ваникоро  корвет  "Байонез",  под
командою Легоарана де Тромлена, стоявший тогда у западного берега Америки.
"Байонез" бросил якорь у берегов Ваникоро спустя несколько  месяцев  после
отплытия "Астролябии".  Никаких  новых  документов  не  было  найдено,  но
выяснилось, что дикари не тронули мавзолея Лаперуза.
   Вот все, что я мог сообщить капитану Немо.
   - Итак, - сказал он, - по  сей  день  неизвестно,  где  погибло  третье
судно, выстроенное потерпевшими кораблекрушение у Ваникоро?
   - Неизвестно.
   Капитан ничего не ответил, но знаком пригласил меня следовать за ним  в
салон. "Наутилус" погрузился на  глубину  нескольких  метров,  и  железные
створы раздвинулись.
   Я кинулся к окну, и под коралловыми отложениями, под  покровом  фунгий,
сифоновых, альциониевых кораллов, кариофиллей, среди  мириадов  прелестных
рыбок, радужниц, глифизидонов, помферий,  диакопей,  жабошипов  я  заметил
обломки, не извлеченные экспедицией Дюмон д'Юрвиля, железные части, якоря,
пушки, ядра, форштевень - словом, части корабельного снаряжения,  поросшие
теперь животными, похожими на цветы.
   В то время как я  рассматривал  эти  плачевные  останки,  капитан  Немо
сказал мне внушительным тоном:
   - Капитан Лаперуз вышел в  плаванье  седьмого  декабря  тысяча  семьсот
восемьдесят пятого года на корветах "Буссоль" и  "Астролябия".  Сперва  он
базировался  на  Ботани-Бэй,  затем  посетил  архипелаг  Общества,   Новую
Каледонию, направился к Санта-Крусу и бросил якорь  у  Намука,  одного  из
островов Гавайской группы. Наконец, корветы  Лаперуза  подошли  к  рифовым
барьерам,  окружающим  остров  Ваникоро,  в  ту   пору   еще   неизвестным
мореплавателям. "Буссоль", который шел впереди, натолкнулся на рифы  около
южного берега. "Астролябия" поспешила к нему на помощь и тоже наскочила на
риф. Первый корвет затонул почти мгновенно. Второй,  севший  на  мель  под
ветром, держался еще несколько  дней.  Туземцы  оказали  довольно  хороший
прием потерпевшим кораблекрушение. Лаперуз обосновался на острове и  начал
строить небольшое судно из  остатков  двух  корветов.  Несколько  матросов
пожелали остаться на Ваникоро. Остальные,  изнуренные  болезнями,  слабые,
отплыли с Лаперузом в направлении Соломоновых островов и  погибли  все  до
одного  у  западного  берега  главного  острова   группы,   между   мысами
Разочарования и Удовлетворения!
   - Но как вы об этом узнали? - вскричал я.
   - Вот что я нашел на месте последнего кораблекрушения!
   И капитан Немо показал мне жестяную шкатулку с  французским  гербом  на
крышке, заржавевшую в соленой морской воде. Он  раскрыл  ее,  и  я  увидел
свиток пожелтевшей бумаги, но все же текст можно было прочесть.
   Это  была  инструкция  морского  министерства   капитану   Лаперузу   с
собственноручными пометками Людовика XVI на полях!
   - Вот смерть, достойная моряка! - сказал капитан Немо. - Он покоится  в
коралловой могиле. Что может быть спокойнее этой могилы?  Дай  бог,  чтобы
моим товарищам и мне выпала такая же доля!



20. ТОРРЕСОВ ПРОЛИВ

   В ночь с 27 на 28 декабря мы оставили Ваникоро. "Наутилус" взял курс на
юго-запад и, развив большую скорость, в три дня прошел  семьсот  пятьдесят
лье,  словом,  расстояние,  отделяющее   группу   островов   Лаперуза   от
юго-восточной оконечности Новой Гвинеи.
   Лишь только мы встали, утром, первого января  1868  года,  я  вышел  на
палубу, и тут меня встретил Консель.
   - С вашего позволения, господин профессор,  я  хотел  бы  пожелать  вам
счастья в новом году, - сказал он.
   - За чем же стало дело, Консель? Вообрази, что  мы  в  Париже,  в  моем
кабинете в Ботаническом саду! Но  скажи,  в  чем  ты  видишь  счастье  при
нынешних  наших  обстоятельствах?  Жаждешь  ли  вырваться  из  плена,  или
мечтаешь продлить наше подводное путешествие?
   - Ей-ей, не знаю, что и сказать!  -  отвечал  Консель.  -  Много  чудес
довелось нам увидеть, и, признаться, в  эти  два  месяца  у  нас  не  было
времени скучать. Последнее чудо, говорят,  всегда  самое  удивительное;  и
если впредь будет так продолжаться, я уж и не знаю, чем все это  кончится!
По-моему, такого случая нам никогда больше не представится...
   - Никогда, Консель!
   - Да и господин Немо вполне оправдывает свое латинское имя.  Он  ничуть
нас не стесняет, словно бы и вправду не существует!
   - Верно, Консель.
   - Я полагаю, сударь, что счастливым будет тот год, в котором мы  увидим
все на свете...
   - Все увидим, Консель? Пожалуй, это будет длинная история! А что думает
Нед Ленд?
   - Нед Ленд держится совершенно другого мнения, - отвечал Консель.  -  У
него положительный склад ума и требовательный желудок. Ему скучно смотреть
на рыб и есть рыбные блюда. Как истый англосакс, он привык к бифштексам  и
не брезгует бренди и джином - в умеренной дозе! Понятно,  что  ему  трудно
обходиться без мяса, хлеба и вина!
   - Что касается  меня,  Консель,  меньше  всего  я  обеспокоен  вопросом
питания. Меня вполне удовлетворяет режим на борту "Наутилуса".
   - И меня тоже, - отвечал Консель. - Поэтому я так же охотно остался  бы
тут, как мистер Ленд охотно бы отсюда бежал. Сложись новый год несчастливо
для меня, значит для него он сложился  бы  счастливо,  и  наоборот!  Таким
манером один из нас обязательно будет доволен. Ну, а в заключение  пожелаю
господину профессору всего, что он сам себе желает!
   - Благодарю, Консель! А новогодних подарков тебе придется  обождать  до
более удобного времени; пока же удовольствуйся крепким пожатием руки.  Вот
все, что я могу тебе предложить!
   - Господин профессор никогда не был так щедр, - ответил Консель.
   Затем Консель ушел.
   Второе января. Мы прошли одиннадцать тысяч триста  сорок  миль,  короче
говоря, пять тысяч  двести  пятьдесят  лье  с  момента  нашего  выхода  из
Японского моря.
   Перед  нами  расстилались  опасные  воды  Кораллового  моря,  омывающие
северо-восточные берега Австралии. Наше судно шло на расстоянии нескольких
миль от коварного барьерного рифа, о который 10 июня  1770  года  едва  не
разбились корабли Кука. Судно, на котором находился сам Кук, наткнулось на
рифовую  гряду  и  не  затонуло  лишь  потому,   что   коралловая   глыба,
отломившаяся при столкновении, застряла в пробоине корпуса корабля.
   У меня было сильное  желание  осмотреть  эту  гряду  коралловых  рифов,
которая тянулась по горизонту на  целые  триста  шестьдесят  лье.  Об  эту
каменную стену яростно билась вода,  и  буруны  в  облаках  белой  пены  с
грохотом рассыпались в стороны.
   Но в этот момент "Наутилус" ушел в морские пучины,  и  мне  не  удалось
увидеть  вблизи  высоких  коралловых  стен.   Пришлось   удовольствоваться
изучением различных образцов рыб, попавших в сети.  Я  сразу  же  приметил
крупных тунцов с серебристо-белым брюхом и темными поперечными полосами на
золотисто-голубой спине, которые исчезают, как только рыба умирает.  Тунцы
следовали за судном целыми стаями; их  чрезвычайно  вкусное  мясо  приятно
разнообразило наш стол.  В  сети  попались,  тоже  в  большом  количестве,
морские караси длиной в пять сантиметров,  вкусом  напоминавшие  дорад,  и
рыбы-летучки, настоящие подводные ласточки, которые в темные ночи бороздят
то воздух, то воду своими  фосфоресцирующими  телами.  Среди  моллюсков  и
зоофитов я нашел запутавшиеся в петлях сетей различные  виды  альционарий,
морских ежей, ракушек-молотков, церитов, башенок,  стеклушек.  Флора  была
представлена   прекрасными   плавучими    водорослями,    ламинариями    и
макроцистисами, покрытыми слизью, сочившейся сквозь их поры; и между  ними
я нашел прелестный экземпляр nemastoma geliniaroide, которую я приобщил  к
музейной коллекции в качестве редкого явления природы.
   Два дня спустя, переплыв через Коралловое море,  4  января  мы  увидели
берега Папуа. По этому случаю капитан Немо сообщил мне о  своем  намерении
пройти в Индийский океан через Торресов  пролив.  Это  было  все,  что  он
сказал. Нед Ленд с удовлетворением отметил, что этим путем мы приближаемся
к европейским берегам.
   Торресов пролив считается опасным для мореплавателей  не  только  из-за
обилия рифов, но и из-за того, что на его берегах часто появляются дикари.
   Пролив этот отделяет Австралию от большого острова  Новой  Гвинеи,  или
Папуа.
   Остров Папуа простирается на четыреста лье в длину  и  сто  тридцать  в
ширину и занимает площадь в сорок тысяч географических лье. Он  лежит  под
0ь19' и 10ь2' южной широты и 128ь23' и 146ь15' долготы. В  полдень,  когда
помощник капитана определял высоту солнца,  я  разглядел  цепи  Арфальских
гор, вздымавшиеся террасами и увенчанные остроконечными вершинами.
   Земля эта была открыта в  1511  году  португальцем  Франциско  Серрано.
Затем тут побывали: в 1526 году дон Хозе де Менезес, в 1527 - Грихальва, в
1528 - испанский генерал Альвар де Сааверда, в 1545 - Хуго Ортес, в 1616 -
голландец Саутен, в 1753 - Никола Срюик, затем  Тасман,  Дампиер,  Фюмель,
Картере, Эдварде, Бугенвиль, Кук, Форрест, Мак Клур, в 1792 - д'Антркасто,
в 1823 - Дюппере и в 1827 - Дюмон  д'Юрвиль.  Де  Риенци  сказал  об  этом
острове: "Тут средоточие всех меланезийских чернокожих", и я не сомневался
более, что случайности плавания столкнут меня со страшными андаменами.
   Итак, "Наутилус" стоял у входа в  опаснейший  на  земном  шаре  пролив,
войти в который едва осмеливались  самые  отважные  мореплаватели.  Пролив
этот был открыт  Луисом  Торресом  на  обратном  пути  из  южных  морей  в
Меланезию. В этом же проливе в 1840 году едва не погибли  севшие  на  мель
корветы  экспедиции  Дюмон  д'Юрвиля.   Сам   "Наутилус",   пренебрегавший
опасностями морского плавания, должен был остерегаться коралловых рифов.
   Торресов пролив имеет в ширину приблизительно тридцать четыре  лье,  но
бесчисленное множество островов, островков,  бурунов  и  скал  делают  его
почти непроходимым для судов. Учитывая это,  капитан  Немо  принял  всякие
предосторожности, "Наутилус" шел на  уровне  воды  и  с  малой  скоростью.
Лопасти винта, напоминая хвостовой плавник кита, медленно рассекали волны.
   Воспользовавшись случаем, я и оба мои спутника вышли на  палубу,  вечно
пустующую. Мы стали за штурвальной рубкой, и, если  не  ошибаюсь,  капитан
Немо находился там и сам управлял "Наутилусом".
   Передо мной была превосходная  карта  Торресова  пролива,  составленная
инженером-гидрографом Винценданом  Дюмуленом  и  мичманом  -  впоследствии
адмиралом - Купван Дебуа, состоявшим при штабе Дюмон д'Юрвиля во время его
последнего кругосветного плавания. Эта карта, как  и  карта,  составленная
капитаном Кингом, - лучшие карты Торресова  пролива,  вносящие  ясность  в
путаницу этого рифового лабиринта. Я изучал их с величайшим вниманием.
   Вокруг нас бушевало разъяренное море. Взбаламученные воды, подхваченные
сильным течением, неслись с юго-востока на северо-запад со скоростью  двух
с половиною миль и с  грохотом  разбивались  о  гребни  коралловых  рифов,
выступавшие среди вспененных волн.
   - Скверное море! - сказал Нед Ленд.
   - Прескверное! - отвечал я. - И вовсе непригодное для такого судна, как
"Наутилус".
   - Надо полагать, - продолжал канадец,  -  что  проклятый  капитан  Немо
хорошо знает путь, иначе его посудина вдребезги разбилась бы о  коралловые
рога, что высовываются из воды!
   В  самом  деле,  положение  было  опасным.  Но  "Наутилус",  словно  по
волшебству, легко скользил среди предательских рифов. Он не  придерживался
маршрута "Астролябии" и "Зеле", оказавшегося роковым для  Дюмон  д'Юрвиля.
Он взял курс много севернее и, обогнув остров Меррея,  опят