ий! Эт-то можно и людЯм показать!
     Наутро он хватается за телефон.  Где-то  пусто, где-то  занято, наконец
Макаров  отвечает  хриплым  голосом, со вчерашнего  бодуна: "Чего  принести?
Ну... поправиться".  Прихватив  с  собой  - все-таки  - гитару,  он  берет в
гастрономе  два "огнетушителя"  "Карданахи"  и,  нагруженный,  поднимается к
двери Артура.
     Настроение  игривое, игровое.  Поставил одну бутыль на стол,  соскоблил
ножом сургуч, а в пробку воткнул подобранную с пола вилку.
     - Арчик, меня тут недавно научили лихо  открывать  бутылки. Сейчас я ее
толкну, она упадет, перевернется, ударится донышком, и пробка вылетит сама!
     - Да что  ты! Разобьется же  бутылка. Я тебя тогда убью, б.. Но бутылка
уже  шлепается  плашмя  об  пол.  Мгновенье  -  и  зеленые осколки торчат из
портвейновой лужи.  Весело глядя  на поникшего в скорбном молчании Макарова,
он берется  за вторую, готовясь  в случае чего прыгнуть к двери. Загадал про
себя: если удастся фокус, то я - поэт.
     Теперь  бутылка  стукается  об  пол  донышком  и  непостижимым  образом
уцелевает, а  пробка хоть и не вылетает, но смещается, и ее ничего не  стоит
вытянуть, взявшись за вилку. Где стаканы? - Вот видишь, а ты боялся.
     Пока Артур потихоньку возвращается к жизни,  он как бы  невзначай берет
аккорд-другой. "Не делили мы тебя и не ласкали... "
     Кончились и песня, и портвейн. Макаров снисходительно хмыкает:
     - Смешно. А чья песня-то? - Моя.
     - Да иди ты!  - Ну точно моя! - Тогда ты орел. Слетал бы еще в магазин,
а?
     Вечером они с  Акимовым провожают Инну  Кочарян в Севастополь. Он опять
берет  с собой  гитару и,  улучив подходящий момент, когда  они  уже уселись
втроем в купе, а соседи еще не подоспели, осторожно предлагает:
     - Хочешь, на  дорожку покажу кое-что? Сам сочинил, а никто почему-то не
верит. Говорят, что это из классики.
     И самому себя интересно  слушать стало. Совсем новое какое-то ощущение:
ничего в словах не поменял, а песня как будто другая сделалась.
     - Ничего, да? Ты Леве расскажи, ладно? Что я сам это написал.
     Пора пробираться к выходу. Кое-кто в вагоне уже к  нему присматривается
с любопытством. Ладно, ребята, я еще всем вам когда-нибудь спою и сыграю. Вы
хочете песен - их есть у меня!

     Люся

     Снова  Ленинград  и  съемки  "Семьсот  тринадцатого".  Опять  Высоцкому
достался эпизод  с мордобитием: на  этот  раз его  колошматит  красавец Отар
Коберидзе, которого он  зовет "Батей". Работа  тянется  в обычном, обыденном
ритме. По вечерам и время остается свободным и душа ничем не занята.
     Какому москвичу не знакомо это чувство, когда томишься ты в этом чужом,
сумрачном, неуютном городе, да к тому же не в лучшей, не центрально-парадной
его  части?  Погуляешь   так  возле   гостиницы   "Выборгская"  по   улицам,
наименованным в честь сибирских городов: Омская, Новосибирская, - и взвоешь.
Господи, куда  я попал? В Омске или Новосибирске  небось повеселее  будет, а
тут не столица, не провинция, а какое-то безнадежное глухое пространство. Да
еще сентябрьский дождь, да  еще безденежье, и выбраться на Невский проспект,
чтобы погулять с  местными  театрально-киношными  аристократами в  восточном
зале "Европейской" или там на "Крыше", - нету ну ни малейшей возможности.
     Новые деньги,  вошедшие  в  жизнь  советских людей с начала этого года,
стали уходить с большей  скоростью. Обмен был один к  десяти, а шутят теперь
так:  на старую  пятерку (то  есть  нынешние пятьдесят  копеек)  можно  было
пообедать один  раз, а на новую... два раза. А уж выпить по-человечески... В
баре  грязноватого   гостиничного  ресторана  зеленая  трешка  с  желтеньким
рубликом  ушли в момент, а разговора с компанией командированных, сидевшей в
зале,  явно не  получилось.  Слишком много их было, не поняли его... Милицию
администратор вызывать не стал, но пообещал завтра выселить, а  неоплаченный
счет на киностудию прислать. Мол, много эти артисты себе позволяют!
     Слегка поцарапанный, в рубашке с оторванными  пуговицами  выходит он на
крыльцо.  Вот  эта  высокая красавица  с  большими глазами наверняка  сейчас
придет ему на помощь!
     - Девушка, у вас денег не найдется?
     Денег у нее самой не нашлось, но она тут же принимается их разыскивать,
кого-то спрашивать  - безрезультатно. Тогда эта принцесса  снимает  с пальца
золотой  перстень с драгоценным  камнем  и  вручает  ему, чтобы отдал он его
своим недругам в залог, а завтра выкупил, разжившись деньжатами.
     Что тут можно  сделать? Подняться вместе с дамой в  ее номер и с порога
красиво провозгласить:
     - Будьте моей женой!
     Отказа, во всяком случае, не последовало. Для продолжения знакомства он
начинает   петь  -  "Татуировку",  "Красное,  зеленое...   ".  Она   слушает
внимательно.  Что бы ей  еще показать? Чем удивить? А  вот: "Эх,  вышла я да
ножкой топнула... " Помните, Жаров в фильме "Путевка в жизнь" это поет?
     На следующее утро они вместе отправляются в город. Им, оказывается,  по
пути - вплоть до киностудии "Ленфильм".  И там - один этаж, одна группа, все
тот же "713-й просит посадку". А  Люся здесь  играет главную роль. Вчера она
просто не  узнала морского пехотинца, когда он был вместо американской формы
в  русской,  да еще в рваной  рубахе. Но он-то  как  мог не опознать Людмилу
Абрамову, с которой уже  столько времени работает в одном фильме? Ну, может,
и  понял,  кто она, но  из гордости - или просто  из  (блажи решил сыграть в
таинственность. Дело актерское, да к тому же и молодое...
     Заветный  перстень  выкупили, и  в  ресторане  том не  раз впоследствии
сидели. За следующую красивую драку Высоцкого не  только не сдали в милицию,
но более того  -  премировали бесплатным ужином. Очень уж всем  понравилось,
как он отключил  одного нахального  жлоба,  приставшего к Люсе с  нетрезвыми
комплиментами! Но  чаще  приходится питаться  в  "Пончиковой", где Высоцкому
сердобольные тетки отдают все неправильно  выпеченные и потому отбракованные
пончики. Хоть они и кривые, а на вкус очень даже ничего...
     Судьба  знает, что делает. Соединила она их, не сверяясь с  паспортными
данными,  не  спрашивая  мнения  родителей  с  обеих сторон. В  Москве  Люся
знакомит его со  своей родней. В  двухкомнатной квартире на Беговой  обитают
Люсина мать, дедушка  с бабушкой, сестра бабушки - и вот теперь еще молодые.
Жених, мягко говоря, не  очень перспективен: ушел из Театра имени Пушкина  -
вроде   по  собственному  желанию,  но  что  он  дальше  собирается  делать?
Откровенно говоря, Люся могла бы подыскать более эффектную кандидатуру.
     Нина  Максимовна  и  Семен  Владимирович  -  каждый  по-своему  -  тоже
озадачены: а  как же  Иза? К ней они уже привыкли, приняли ее... Ведь Володя
собирался ехать  к ней  в Ростов,  работать в одном с  ней  театре.  Что же,
теперь каждый год у сына будет новая жена?
     Изу  известили о случившемся  общие  знакомые.  Она  звонит  в  Москву,
негодует, бросает  трубку. Это называется  разрыв.  Что  тут  можно сказать?
Только посочувствовать первой жене Высоцкого (как,  впрочем, и последующим).
В литературе, особенно в драматургии, часто встречаются  сюжеты о несчастной
любви  героя  к  героине.  В  жизни  же  почти всегда страдательной стороной
выступает женщина,  а мужчины  Ведут себя отнюдь  не героически, предпочитая
уходить  от  ответственности. Нашему герою не исполнилось еще  даже двадцать
четыре года. Он, как  говорит его ровесник  в классическом произведении, "не
создан для блаженства". А для чего он создан - пока еще не совсем ясно.
     В  театре  его  недисциплинированность  стала притчей  во языцех. Фаину
Раневскую,  как  известно, трудно  чем-нибудь удивить -  она сама  регулярно
ошарашивает  театральный мир неожиданными репризами с использованием крепких
словечек.  Но даже она, стоя у доски объявлений и читая бесконечный перечень
объявленных В. С. Высоцкому выговоров, растерянно  спросила: "А кто  же этот
бедный  мальчик?"   С  октября  "бедный  мальчик"  практически  исчезает  из
репертуара.
     В  кино  "Семьсот тринадцатый" свою  посадку совершил,  а новых полетов
пока   не  планируется.   Да,  была  еще  съемка  в  антирелигиозном  фильме
"Грешница".   Высоцкий   там  довольно   бодро  сыграл  инструктора  райкома
Пыртикова,  который приезжает в колхоз  и допрашивает бедную Ию Саввину, как
она смогла так  низко пасть и стать сектанткой.  Потом  судили-рядили, да  и
выкинули этот эпизод  (причем, как выяснилось впоследствии, имя Высоцкого из
титров вычеркнуть  забыли).  Почему выкинули-то? Да очень может быть потому,
что темпераментом  Высоцкого слишком оттенен идиотизм  правоверного атеиста,
его  дуроломность  советская.  Форсировав  идеологический  нахрап,  Высоцкий
придал ему пародийный оттенок. И решил режиссер на всякий случай не дразнить
гусей.
     Зато песни  пошли. До  конца шестьдесят  первого  года  сочинены "Я был
душой  дурного  общества",  "Ленинградская  блокада", "Бодайбо", "Город  уши
заткнул", "Что же ты, зараза... "...  Гарик Кохановский, заглянув на Большой
Каретный, послушал  - и просто обалдел. Вдохновленный примером друга, тут же
сочиняет "Бабье лето", которое здесь теперь все поют - и соло, и хором.
     Чужой театр

     Играть хочется всегда.
     Когда  ему  случается  остаться со сценой наедине  - глядя  на  нее  из
пустого зала или из-за кулис в нерабочее время,  - он минуту-другую думает о
том, как много можно  всяких штук сделать с  этим деревянным  помостом и как
бездарно  ухитряются  люди использовать данное  им  пространство  абсолютной
свободы.
     Год шестьдесят  второй - сплошные  разрывы. Началось с очередного ухода
из Пушкина.  Сам ушел: хватит хвостиков! Сосватали ребята в Театр миниатюр -
Тамара  Витченко, Высоковский, Кузнецов долго  уламывали главрежа Полякова и
добили-таки. Местонахождение хорошее, в Каретном  ряду, но  больше, пожалуй,
достоинств и нету. Попал в спектакль "Путешествие вокруг смеха". Именно, что
вокруг... Миниатюра  называется  "Ревность",  получил в ней роль  любовника,
одного  из скольких-то  там. Выйдя  на  сцену  и  увидев героиню, он  должен
остолбенеть и выпить воду из вазы для цветов. А потом,  конечно, прятаться в
платяном шкафу. Юмор тонкий! Публика ржет, как будто ее режут.
     Присвоил себе новое звание - Вовчик-миниатюр - и четырнадцатого февраля
с  новым  коллективом  ту-ту!  - на  восток.  Гарик Кохановский  провожал, с
"Бабьим летом" и  рассказами  о любовных  страданиях. Потом  все  пошло  как
обычно: бабы  принялись вязать,  мужики  пить.  Он спел  им несколько  своих
блатных, особенно "Татуировка" всех тронула. Только после этого нелегко было
уклоняться от питейных приглашений, но выдержал, сославшись на все возможные
недуги:   дескать,   у   меня  язва,   печень,   туберкулез   -   и   вообще
перпетуум-мобиле...
     Приехали  в  город Свердловск, девичье  имя - Екатеринбург. Недавно эти
места сильно потравили радиацией, и люди  мрут как  мухи. Гостиница "Большой
Урал"  -  с маленькими номерами и с совсем  уж  мизерным комфортом.  Соседом
оказывается артист Рудин, человек тихий, песни слушает внимательно, но и сам
пишет,  на беду, да еще пьесы -  что твой Чехов.  Тщательно так,  строчки по
четыре в день.
     Будит  утром, чтобы  показать  очередной  остроумный  диалог:  "Она. Он
обязательно уйдет от Ольги!
     Он. Нет! При ней заложником - его сын!"
     Что можно ответить  на такое, да еще со  сна?!  Тут никакого  юмора  не
хватит.
     - Ты лучше напиши: "При ней заложником его сукин сын!"
     Обижается.
     Чем  меньше  искусства  -  тем  больше  борьбы.  Все  кругом  суетятся,
интригуют, домогаются, как манны небесной, "ставки с четвертью", а он как-то
в стороне. Стоит ли бороться за новые вводы, когда от миниатюрной этой жизни
хочется бежать на все четыре стороны?!
     Однако же гитара  понемногу начинает примирять  с  окружающими. Коллеги
все чаще заглядывают в  номер 464:  кто  просит спеть, кто  сам уже приобрел
инструмент и хочет получить бесплатный  урок  у маэстро Высоцкого. Находятся
все-таки люди того  же,  что и он, "резуса  крови", как сказалось  однажды в
шутку. Распевают "Татуировку" и даже обсуждают, как ее  можно инсценировать.
Сам Высоцкий поет, а два артиста  в это время  разыгрывают сюжет. При словах
"Я  прошу, чтоб Леша  расстегнул рубаху... " исполнитель роли Леши разрывает
рубаху  на  груди,  демонстрируя  умопомрачительный портрет  дамы. На  сцене
циферблат, и когда поется: "Гляжу, гляжу часами на тебя", - стрелки начинают
крутиться,  отсчитывая  час  за  часом.  Это  уже  тебе  не  миниатюра,  это
спектакль! Жаль только не из кого худсовет составить, чтобы утвердили...
     С  Поляковым  конфликт назрел неминуемый,  и  по возвращении  в  Москву
режиссер увольняет актера  Высоцкого из  театра с  уникальной формулировкой:
"за полное отсутствие чувства  юмора". Высоковский с Сашей Кузнецовым хотели
было пойти просить,  но он их остановил. Зачем? Действительно, не  тот юмор,
не та группа творческой крови.
     Следующий  чувствительный  афронт - "Современник". Уж эти-то, казалось,
будут поближе, почти со  всеми он знаком по Школе-студии. Сначала по-свойски
говорят: приходи, мол,  сразу  на  второй  тур.  Выбрал для показа Маляра из
чешской комедии и блатняка по кличке Глухарь из пьесы "Два цвета". Готовился
тщательно, придумывал походку, жесты, ухватки. А они не по-доброму глядели -
поджав губы.  Один спектакль потом дали  сыграть,  но  это  было безнадежное
сражение. Хотя играл в  полный накал: было для кого.  Пришли Лева  с  Инной,
Артур, Гарик, Олег и  Глеб Стриженовы...  В роль  он  попал  точно,  если уж
по-честному, да и добавил кой-чего,  заострил.  Ну,  невозможно же настоящую
жизнь один к одному сыграть: либо больше, либо меньше получается всегда.
     Раздухарился так,  что потянуло сымпровизировать. "Был у меня друг... "
-  идет по  тексту. А  он  вдруг  продолжает от  себя:  "друг-Левка Кочарян,
Толян-Рваный, Васечек... " Свои-то понимают, смеются,  а те  - не очень. Все
же возникло ощущение удачи. Вышли после  спектакля на площадь  Триумфальную,
постояли  за широкой спиной  бронзового  Маяковского  -  и отправились  всей
гурьбой к Кочарянам отмечать дебют.
     Через два дня, однако, звонят и извещают,  что в  "Современник" его  на
работу  не берут: мол, играл  "не в ансамбле", похоже на "дурную эстраду"...
Чуть ли не розыгрыш первоапрельский получился. Очень он  огорчен, и для Люси
это  тоже  обидная неожиданность.  Потом  кто-то комментирует: не надо, мол,
было браться за роль, которую Евстигнеев играет. Ну, если так подходить...
     А уж возвращение в Театр Пушкина... Сказать, что вернулся не от хорошей
жизни,  -  значит сильно эту  самую жизнь  приукрасить. Те  же "Хвостики"  с
"Аленьким цветочком" в придачу. Снова выдали лапти и хламиду Лешего: играй -
не хочу. Иной  раз накувыркаешься вдоволь, народ посмешишь, но все-таки не в
этом, наверное, смысл жизни.
     Начали репетировать пьесу "Романьола", где ему досталась роль японского
консула  -  интересная  роль,   только  уж  больно  тихая.   Надо  вместе  с
изображающим  немца Броневым подойти  к  какой-то  дурацкой статуе и сыграть
искреннее  японское недоумение: мол, не пойму -  мужик это или баба.  Но без
слов.
     Вершина его карьеры пушкинского  периода - хороший парень Саша из пьесы
Константина  Финна  "Дневник женщины". Из пьесы, но не из жизни. До Саши его
допустили уже в Свердловске - все гастрольные  дороги ведут в этот уральский
Рим. Пьеса до  ужаса правильная. Саша - шофер, влюбленный в хорошую девушку.
Но как-то выплеснулась  страсть,  что-то  свое проклюнулось сквозь  оболочку
роли. Поздравляли потом, Лилия Гриценко вся обрыдалась. Вроде и  народу,  то
есть зрителям, тоже не противно. Жаль только,  песня  здесь не своя -  "Думы
мои,  думочки - дамочки и сумочки... ", на так  называемых шефских концертах
ее приходится петь по  многу раз.  А свои песни  он  начинает  под  сурдинку
подбрасывать Лешему: детская публика недоумевает, конечно, но в целом  с рук
сходит.
     За  десять  дней семнадцать  спектаклей -  все во имя  длинного  рубля.
Прочитал  кусок  маяковского "Клопа"  - и беги взмокший  в  другой  театр на
"Хвостики". Коллеги понадорвали глотки, он тоже три дня промаялся с ангиной.
Но главное -  атмосфера  чем-то заражена: то  ли уральским стронцием,  то ли
привезенным из Москвы всеобщим недоброжелательством. Приезжает "фюрер" - так
ласково  здесь  зовут  Равенских  -  и  начинает наводить порядок,  собирать
"материал"  на  актерскую  братию: вот и  в  газетах местных  вас  ругают, и
пьянства много,  а Стрельников  и Высоцкий еще  и  с  грузинами подрались  в
гостинице. В целях самообороны?  Как  же, как же...  Общий перепуг.  Мэтры -
Раневская,  Чирков - под  благовидными предлогами удаляются в столицу, но не
каждый может себе такую роскошь позволить.
     Новое  ощущение  и  прилив  энергии  он испытывает,  играя в  "Дневнике
женщины" перед телекамерами.  Интересно, сколько  теперь  у  него  зрителей.
"Жаль, лапик,  ты не видела, очень  я был... " - пишет он Люсе на  следующий
день,  с удовольствием воспроизводя тут же, в  письме, сочинившую-ся за ночь
новую песню:
     Весна еще в начале,
     Еще не загуляли,
     Но уж душа рвалася из груди...
     Да, "снова перегоны, вагоны, вагоны, и стыки рельс отсчитывают  путь...
". Путь не в Сибирь пока, а в Челябинск. Там его подстерегает  депрессия и -
полный  срыв. Домой  приходится возвращаться уже вчистую уволенным  из рядов
служителей Мельпомены. А, была без радости любовь...
     Одну незаконченную работу он, впрочем, иногда вспоминает. Это "Поднятая
целина" - ее репетировал режиссер Успенский. Доверили молодому артисту тогда
аж роль секретаря райкома, которую потом сократили ввиду недостатка времени.
А мизансцена такая была: прежде  чем встретиться с Давыдовым и начать с  ним
задушевный  партийный разговор,  секретарь бежал по донской степи  навстречу
зрителям, останавливался, раскидывал руки в стороны,  потом срывал  с головы
черную кубанку и кричал в пространство: "А-а-а!" Крик был что надо, он точно
выражал настроение и шел из самой глубины
     Время взросления

     О театре долгое время не  хотелось даже говорить.  Зато в важнейшем  из
искусств кое-какие сдвиги. Позвали сниматься в комедии  "Штрафной удар", где
нехороший  спортивный  деятель  Кукушкин  (его  играет  знаменитый Пуговкин)
нанимает   за  деньги  для  участия  в   спартакиаде  в  качестве  "сельских
спортсменов"  матерых мастеров спорта.  Почему-то этот проходимец перепутал,
кто есть кто, и в результате все персонажи должны выступать не в своих видах
спорта.  Наезднику,  которого  играет Игорь  Пушкарев,  придется  прыгать  с
трамплина,  а  гимнаст Никулин,  роль которого  досталась Высоцкому,  должен
будет  скакать  на  лошади.  Все это  для смеху. Гимнаст,  само  собой, не в
состоянии лошадь даже оседлать - падать он будет раз за разом. И вот с конца
июля идут репетиции на  ипподроме, падения с  лошади  начали получаться,  но
одно из них привело к серьезному  ушибу ноги. Начинаются хлопоты с лечением,
зато  отпадают  проблемы с военкоматом: весной дергали его насчет призыва на
действительную службу, а осенью, судя по всему, оставят в покое.
     В  сентябре Лева  Кочарян,  занятый  на  "Мосфильме" у Столпера  вторым
режиссером ("Живые и мертвые", по  Константину Симонову), без всяких проб  и
ошибок оформляет его в съемочную группу. Осенью выехали в  пионерский лагерь
под Истрой: и съемки, и зарплата, и суточные идут своим чередом. Участвовать
довелось всего в трех эпизодах, два без  текста, а в роли "веселого солдата"
- реплика что-то около тридцати слов.
     Приезжает  сам  автор  романа.  Глядя,  как  Пушкарев   и  Высоцкий   с
театральным напряжением  и  бодрыми  криками  волокут  по брустверу  пулемет
"максим", деликатно, но властно останавливает съемку:
     -  Поставьте