спортивные. Они  делают вид, что слышат впервые, -
ну,  это традиционная чиновничья  уловка: любой  разговор  начинать с  нуля.
Собирается  эдакий совет лилипутов,  и начинают  Гулливера  спрашивать:  как
фамилия, откуда  и зачем приехал? А  сами в  это время  обдумывают ситуацию,
взвешивают  степень  опасности,  которую  им  несет нежеланный  пришелец, не
снимут  ли  их  с  должности  из-за этого самозванца. Такова  уж  чиновничья
природа:  даже  такой  ответственный  товарищ,  как  Понтий Пилат, при  всей
симпатии  к Христу из-за него не стал креслом рисковать. Но помимо страха на
лицах этих людей в  серых  костюмах еще  что-то  читается.  Неужели зависть?
Выходит, что  так: уж живя  в театре, это "чуйство" распознаешь безошибочно.
Но чему завидуют - вот вопрос. Ведь у нас с ними профессии абсолютно разные.
     Наконец с разрешения начальника Шапорина (не композитора, как сказал бы
Бездомный  у  Булгакова)  выпущена  афишка  форматом  тридцать  на  двадцать
сантиметров: "ПЕСНИ. Владимир  ВЫСОЦКИЙ и поэтесса Инна КА-ШЕЖЕВА.  23  и 24
ноября в помещении театра "Ромэн" и 28 ноября в Театре им. Пушкина". Все уже
вроде заметано, и даже тексты песен затребовали, чтобы "залитовать", как это
у них называется.
     Но прямо накануне концерты отменяют "ввиду болезни артиста Высоцкого" -
такое объявление вывесили в цыганском театре  и деньги за билеты возвращают.
Обиняком  дают понять,  что  реальная  причина - распоряжение более  высокой
инстанции, не районной, а городской или даже самого Отдела культуры ЦК КПСС.
Удар  чувствительный,   но  все  же  это  нокдаун,  а  не  нокаут.  Поединок
продолжается.
     А год в целом удачный. Произошел  где-то,  в небесах - или, наоборот, в
глубинах  -  резкий  поворот, и он  в этот  поворот сумел вписаться.  Новый,
шестьдесят седьмой начинается  в Котельнической "высотке", куда Вознесенский
пригласил  их  с  Веней   Смеховым.  Взяли  с  собой  Гарика   Кохановского,
приехавшего из Магадана на три  недели. Гости  все отборные, знаменитость на
знаменитости.  После  боя курантов Андрей читает свое,  а  на сладкое подают
Высоцкого. Особенно всех впечатляет "Письмо в деревню":
     Был в балете, - мужики девок лапают.
     Девки - все как на подбор, е! - в белых тапочках.
     Вот пишу, а слезы душат и капают:
     Не давай себя хватать, моя лапочка! -
     Раздается такой оглушительный взрыв хохота,  что  приходится остановить
пение.  Впрочем, эту  незапланированную паузу вполне можно  считать вставным
сольным  номером,  значение  которого   понятно  всем  без  пояснений.  Ведь
смеется-то не кто иной, как Майя Плисецкая.
     Вознесенский  в  конце  января  зовет  его  на   свой  вечер  в  старом
университете, в  здании с  колоннами и с памятником  Ломоносову  в маленьком
дворике.   Амфитеатр,   именуемый   Большой   коммунистической   аудиторией,
переполнен. Андрей читает красиво, умело заряжая аудиторию  и тут же от  нее
заряжаясь.  Со  вкусом отвечает на  вопросы  об Италии,  отку-да только  что
вернулся. Два часа пролетают стремительно.
     Сидя  в зале,  Высоцкий думает о том, что  тоже мог бы два часа держать
такую аудиторию - даже без  блатных песен составилась  бы программа. Забылся
даже, а Вознесенский между тем уже что-то рассказывает о "чудесном Театре на
Таганке", об успехе "Жизни  Галилея" и об  артисте Высоцком, который  "очень
здорово  этого   Галилея   делает".   Студенты   начинают   аплодировать,  а
Вознесенский,  широко  улыбаясь,  делает обеими  руками  приглашающий  жест.
Откуда-то  уже и гитару  поднесли.  Тронув  струны, он начинает читать  "Оду
сплетникам"   из  "Антимиров".  Прочитав,  тут  же  уходит  со   сцены,   но
аплодисменты не утихают.
     Вознесенский  обещает  публике,  что "автор  чудесных  песен"  исполнит
"Нейтральную  полосу", "если  мы  все его  очень попросим". Ситуация немного
двусмысленная: вроде все тут к нему  расположены, но быть довеском  к чужому
вечеру...   Вместо   "Полосы"   предлагает   "Сентиментального  боксера",  и
Вознесенский  охотно   оглашает  поправку.  Не  успел  начать,   как  кто-то
нетерпеливый уже  вопит:  "Наводчицу!" Пришлось строго на  него посмотреть и
популярно  объяснить, что неуместно на  вечере одного поэта требовать  песен
совсем другого автора. Поскольку здесь хозяин Андрей, то, будучи его гостем,
он выполнит его просьбу и  споет песню,  но только одну. А вот когда будет у
него собственный вечер, он исполнит все, что попросят.
     Довольно  скоро  такое выступление в  университете  прошло - правда, на
Ленинских  горах, в Большой химической аудитории. Народу было много. Вышли в
коридор, а из соседней  аудитории  вываливается такая же огромная толпа. Это
кто же там выступал?  Отвечают: там  тоже  слушал, Высоцкого - через динамик
велась прямая трансляция. Симпатичные  все ребята.  Жаль, что мы  с  ними не
видели друг друга. Но все же радость удваивается...
     Перед  тем   побывал   он  в  Ленинграде  -  городе,   где  только  что
организовался клуб  "Восток": собираются барды, поют  и  с народом беседуют.
Семнадцатого января Высоцкого  представляют там публике Владимир  Фрумкин  и
Юрий Андреев.
     Назадавали вопросов, и при этом кинокамерой  кто-то снимал. Выяснилось,
что делается  научно-популярный  фильм  "Срочно требуется песня".  Теперь по
экранам страны пойдут гулять кадры, где он рассказывает о себе и  поет новую
и программную вещь.  Он ее еще пару месяцев назад написал, а мелодию доделал
только в поезде, по дороге в Питер:
     А у дельфина
     Взрезано брюхо винтом!
     Выстрела в спину
     Не ожидает никто.
     На батарее
     Нету снарядов уже,
     Надо быстрее
     На вираже!
     Парус! Порвали парус!
     Каюсь! Каюсь! Каюсь!
     Хочется,  чтобы все  было  по-хорошему - и  с детьми, и с Люсей,  перед
которой чувствует неизбывную вину. Он собирает в ресторане ВТО "тройственный
союз" (так с некоторых пор называются они с Золотухиным и Смеховым) обсудить
насущные  проблемы.  Дети подросли.  Люсе  надо  работать,  может быть, сами
сочиним для нее какой-то сценарий?
     А  буквально на следующий  день Сева Абдулов приводит его  к  режиссеру
Геннадию Полоке - тому, что прославился фильмом "Республика ШКИД", а  теперь
готовится  ставить  "Интервенцию"  по  пьесе Льва Славина.  Там  есть  такой
персонаж Бродский, он  же  Воронов,  одесский подпольщик,  который все время
меняет   личины:  то  легкомысленный   хлыщ,   то  гувернер,  то  моряк,  то
белогвардейский офицер.  Даже Аркадий Райкин об этой роли  мечтал  когда-то.
Все еще, конечно,  вилами по воде  писано:  как  утвердят,  то  да се. А  он
включается  в работу  прямо с этого разговора: сразу  мысли разные застучали
под темечком. Вдруг повезет - и это будет его лучшая роль...
     В  театре  -  Маяковский.  Спектакль  получил  название  "Послушайте!".
Репетиции  идут  напряженно: два, три, а  то  и четыре часа  в день. Пятерка
"Маяковских"  такова: Насонов, Смехов,  Золотухин,  Хмельницкий  и Высоцкий.
Многое меняется по ходу. Декорации - детские кубики с буквами. Иногда из них
составляются  слова,  а иногда  два кубика  делаются  пьедесталами,  и с них
спускаются Маяковский  и Пушкин,  чтобы поговорить по  душам.  Стихотворение
"Юбилейное" разыгрывается как диалог. Скажем,  фраза: "Хорошо у нас в Стране
Советов. Можно жить, работать можно дружно... " - предстает таким образом:
     Маяковский.
     Хорошо у нас в Стране Советов...
     Пушкин. Можно жить?
     Маяковский.
     Работать можно дружно.
     А  Пушкин не кто иной, как Высоцкий. Как говорит Любимов: автор написал
текст, а мы сыграем подтекст. Этот подтекст-то и вызывает - опять! - тревогу
"начальничков" нашей  культуры. Некто  Шкодин  из  Моссовета шкодит изо всех
сил: мол, пять Маяковских - разные грани, а грани пролетарского поэта нет...
Сколько  людей  встало  на  защиту  -  и  каких: Арбузов,  Анчаров,  Эрдман,
Кирсанов, Шкловский, Кассиль...  Лиля Брик  пришла  на обсуждение и заявила,
переходя на "советский" язык: "Этот спектакль мог поставить только большевик
и сыграть  только комсомольцы". Ничего не помогает. Спектакль еще не готов к
середине апреля, когда театр выезжает на гастроли в Ленинград.
     Работа над "Интервенцией" понемногу закипает, пошли косяком выступления
с песнями, особенно в Ленинграде.  Новинка сезона  - песня  "Профессионалы",
написанная Высоцким  сразу  после  очередной  (пятой  подряд)  победы  наших
хоккеистов на чемпионате мира в Вене:
     Профессионалам
     по всяким каналам -
     То много, то мало - на банковский счет, - А наши ребята
     за ту же зарплату Уже пятикратно уходят вперед!
     На  этих  словах  всегда  наступает  "оживление  в  зале",  смеяться  и
аплодировать начинают - но не как толпа фанатов, не в исступлении, а с общим
ироничным пониманием. Го-воря о канадцах "профессионалы", мы  вовсе не имеем
в  виду,  что наши  хоккеисты -  любители. Они  что-то получают за игру, но,
конечно,  мало.  Как и мы в театре. Как и все наши  зрители в своих НИИ... А
все равно вкалываем - потому  что больше некуда  деться в этой жизни. Ничего
лучше, чем работа, все равно не придумаешь.
     Ну  а  если  совсем откровенно,  то  слово "профессионалы"  по звучанию
подошло,  как камертон.  У него  многие песни  -  не  меньше половины -  так
начинаются, с главного слова,  где непременно "р-р-р" имеется. "Татуировка",
"Штрафные батальоны", "На братских могилах... ", "Удар, удар... Еще  удар...
", "Если  друг оказался вдруг... ",  "Как  призывный набат, прозвучали... ".
Вот такие у нашего бр-рата стихотвор-рца секр-реты мастер-рства...
     Двадцать третьего мая  "Послушайте!" наконец выпущено  на сцену.  А  на
следующий день Высоцкий уже в Куйбышеве. Прямо к трапу пробрался симпатичный
человечек  по  имени  Сева,  Ханчин  по  фамилии.  По  дороге  из  аэропорта
показывает Волгу, горы Жигулевские, панораму города - для начала неплохо. От
комсомольского    обкома   до   филармонии   захотелось   пройтись   пешком,
сосредоточиться. Чудной  памятник Чапаеву встретился: скачет  целая компания
на конях  -  подойдем, хочется посмотреть поближе. А  что  - есть  движение,
динамика... Как  говорится, по нехоженым тропам протопали  лошади, лошади...
Кто тут в  вашем  клубе уже выступал?  Как принимали? А кого лучше?  Ну что,
найдем мы с вашим залом контакт?
     Концерт удался,  только вот новая песня о  конькобежце не  так чтобы на
ура  прошла.  Почему, ребята?  Объясняют:  тут  ленинградец  Юра  Кукин  уже
отличился: спел эту вещь в убыстренном темпе, все тогда очень смеялись, а на
авторскую  версию  теперь  не  отреагировали.  Надо  будет  Кукину  тактично
намекнуть, что так не поступают, - тоже мне, хорош друг!
     Далее у  нас -  Клуб имени Дзержинского,  шагаем к нему  по набережной.
Когда  к вам приходит теплоход  "Эн Вэ Гоголь"? Между прочим, мама моя, Нина
Максимовна,  на  нем по  Волге-матушке  сейчас путешествует.  Так, есть  еще
время. И буфет есть. Девушка, нам,  пожалуйста, бутылку шампанского. Давайте
за мой первый успех и за  начало  нашей дружбы. Пейте,  ребята,  а  сам я  -
потом, попозже.
     Подошли к трапу. Он кричит: "Мама!" А  она с кем-то на палубе беседует,
не  знает,  что  сын  в  этом  городе  оказался.  Увидела  -   заторопилась,
обрадовалась.   Вот,  посмотри,  с  какими  людьми  замечательными  я  здесь
встретился.
     После концерта  - прогулка  по Волге на  катере. Капитан дает Высоцкому
немного  порулить, поясняет, как  надо понимать огни  фарватера  и встречных
судов.  Ребята  тем  временем  распевают   главную  песню  этих  мест:  "Ох,
Самара-городок, беспокойная я... "
     Тридцать  первого  мая  - творческий вечер  Владимира Высоцкого  в Доме
актера. Таганский  директор Дупак уговорил  знаменитого шекспироведа Аникста
произнести  вступительное   слово.  Человек  страшно  образованный   и,  что
характерно, обо всех  постановках "Гамлета" рассказывает  так, как будто  он
лично  там  побывал,  как будто Ричарда  Бербеджа или  Эдмунда Кина запросто
видел  из партера.  Любимов с  ним очень считается  и - чем черт не  шутит -
может быть, возьмет однажды и замахнется на Вильяма нашего  Шекспира... Хотя
"Гамлет" - пьеса уж очень актерская, а наш режиссер в актере умирать пока не
собирается.  Короче,  стоит  уважаемый профессор  перед  занавесом  и  очень
интересно рассказывает  про кого-то молодого-талантливого, предсказывая, что
когда-нибудь,  через   много  лет  еще  состоится  вечер  народного  артиста
Владимира... Сергеевича Высоцкого. Тут он малость оговорился, ему немедленно
подсказывают:  "Семеновича", но как-то очень  нетерпеливо  эта  публика себя
ведет. А сам Высоцкий в это время по  другую сторону занавеса сидит на стуле
с гитарой и не так уж  торопится, он  бы еще с удовольствием  послушал такие
умные  речи.  Аникст  вынужден  скомкать  свои рассуждения;  по-быстренькому
закруглиться  и  удалиться.  Занавес  поднят.   Аплодисменты.   Ну  куда  вы
торопитесь, я же еще ничего не успел вам сказать...
     В июне  новый художественный фильм "Вертикаль"  выходит, как говорится,
на экраны  страны. В данном  случае, однако, это  штампованное выражение  не
лишено   смысла,    поскольку    страна   смотрит    фильм   на    несметном
количеств["экранов - и знакомится с  Высоцким.  Для  тысяч людей, никогда не
посещавших  Театр на Таганке, он был раньше  только  голосом, жил  в тысячах
квартир на коричневых магнитофонных лентах "тип  шесть" или "тип десять". До
многих не сразу  доходит,  что этот невысокий  радист с недлинной бородой  и
есть автор  их  любимых  песен.  Вот он  с гитарой  и рюкзаком  прощается на
перроне с Лужиной и прочими персонажами, достает зажигалку, закуривает - все
это на фоне звучащего за кадром "Прощания с горами". Конец фильма - и начало
жизни Высоцкого в новом  качестве.  Многие  вскоре идут  смотреть по второму
разу, чтобы еще  раз  удостовериться, закрепить  знакомство.  К  концу  года
выходит гибкая грампластинка с песнями из "Вертикали", их  тексты - с нотами
и без - начинают печататься во  множестве провинциальных газет. Редакторы не
боятся публиковать то, что "залитовано" на высоком киношном уровне.
     А  сам  он  уже  по  уши  завяз  в  "Интервенции",  не  дожидаясь  даже
официального  утверждения.   Только   благодаря  авторитетнейшему   Григорию
Михайловичу Козинцеву  (поставившему  недавно "Гамлета"  со  Смоктуновским в
главной  роли)  дирекция "Ленфильма"  все-таки  допускает  до  главной  роли
нестандартного и не совсем  серьезного актера.  Кто-то на радостях припомнил
тогда  даже  шуточку  времен  Гражданской   войны:  "Чай   Высоцкого,  сахар
Бродского, Россия  Троцкого".  Кому же, как не  Высоцкому, Бродского играть?
Будет идеальное сочетание - чай с сахаром!
     Если  же  всерьез  -  никакого  сахара  в  этом  персонаже   не  будет.
Хороший-плохой,  большевик-небольшевик  - разве  в этом дело! Полока задумал
картину балаганную, скоморошескую, сплошь на игровой условности - и вместе с
тем  адски  серьезную.  И  у   Бродского  тут  функция   особенная.  Это  не
психологический  тип,   но   и  не   застывшая  маска.  Он  такой,  что  ли,
герой-режиссер, который  не  просто  участвует в событиях, а  как бы творит,
придумывает по ходу весь этот  сюжет. Это  должна  быть  своего рода веселая
трагедия - и погибнет Бродский не по каким-то конкретным причинам, а потому,
что такой герой может уйти со сцены только в мир иной. Как Гамлет,  которому
никак не уклониться от  отравленного клинка,  вобравшего весь яд, всю злость
человечества.  Как  Дон  Жуан,  который  уже  не  откажется  руку  Командору
протянуть,  поскольку сам же всю  жизнь дразнил судьбу, нарываясь  на  самые
крупные неприятности...
     В  июне  начинаются пробы.  Высоцкий  сразу  находит  контакт с  Ольгой
Аросевой,  недавно  отличившейся  в  фильме  "Берегись  автомобиля"  в  роли
водительницы троллейбуса  и  невесты главного героя, а теперь  с невероятным
театральным куражом играющей мадам Ксидиас.  А вот в роль Женьки,  ее сынка,
Сева Абдулов, к несчастью, не  вписался. Высоцкий просит Полоку показать ему
эту пробу и сам убеждается, что не Севина это роль. Он  артист очень хороший
и
     друг замечательный, но ничего не  попишешь. Золотухин - вот  кто  нужен
здесь!  "Валерочка - это  то, что надо! А с Севочкой я поговорю, он поймет".
Полока идет навстречу, и в следующий раз Высоцкий едет в Питер  уже вместе с
Золотухиным.
     Атмосфера на съемках дружественная,  но  без  московского панибратства.
Питерские актеры - люди сдержанные,  неболтливые, полностью  сосредоточенные
на рабочем процессе,  умеют  сотрудничать,  ценят реальную поддержку.  Ефиму
Захаровичу Копеляну  по  сюжету  надо исполнить  несерьезные  куплетцы "Гром
прогремел  - золяция  идет",  и ему очень  кстати оказывается ненавязчивая и
квалифицированная помощь Высоцкого. Тот заодно присочиняет к двум "народным"
куплетам два собственных. Интересно, уловит ли кто-нибудь разницу?
     Потом "Интервенция"  перемещается  в  Одессу,  здесь  же доозвучиваются
"Короткие встречи"  и  намечается еще  одна очень  интересная работа  - роль
поручика  Брусенцова в картине "Служили два товарища". Характерец - дай бог,
и  весь  - в  действии.  Дунский  и  Фрид  интригу лихо закрутили,  а  линия
Брусенцова  -  вся из выстрелов  состоит.  Вот,  например, как  он  в фильме
появляется. В  гостинице  лежит  с бабой, а в  дверь  врывается  подвыпивший
прапорщик  с криком: "Руки вверх!"  Разыграть решил  - ну и получил пулю  от
приятеля, у  которого рука не  вверх  приучена  тянуться, а к  револьверу. А
ближе  к  концу,  когда  белые  уже торопятся  на пароход, чтобы за  границу
отплыть,  Брусенцов решает на прощание хоть  одного красного  подстрелить из
винтовки с оптическим прицелом - и убивает не кого иного, а главного героя -
Янковский его играет,  - интеллигентного и тоже не совсем красного в душе...
Ну и выстрел номер три  - на пароходе: Брусенцов, увидев, как  любимый  конь
Абрек за хозяином в воду бросается, стреляет себе в рот и валится за борт...
     Есть что играть. И любовь присутствует - прежде всего к коню, а также и
к  хорошей женщине  Саше,  сестре  милосердия. Правда, утвердиться  на  роль
белогвардейца  крайне нелегко:  считается, что офицера  царской армии должен
играть высокий  красавец типа Олега Стриженова или того же Олега Янковского.
Но режиссер Евгений Карелов за Высоцкого стоит твердо.
     Появилось ощущение уверенности, твердой почвы под ногами. Что-то должно
произойти.
     Тридцатилетие

     "Марина  Влади" -  один из заветных народных символов конца пятидесятых
годов.  Это было  время, когда  "железный занавес" слегка раздвинулся, и все
залетавшие  к нам  с Запада первые ласточки производили  грандиозный  фурор.
"Импортные"  литература  и  искусство  входили  и  в  духовную  жизнь,  и  в
повседневный быт каждой семьи. Переведенного на русский Хемингуэя не  просто
читали - его портрет в свитере и с бородой, как икону, вывешивали на стены в
интеллигентных домах. Ива Монтана  полюбили даже без перевода - и кошелек, и
жизнь готовы были отдать  за  возможность  увидеть французского  шансонье  и
услышать его  негромкое пение. Под стать  этим идолам была и Марина  Влади -
легендарная колдунья.
     Фильм с таким названием прошел тогда по стране с успехом - скажем так -
не  меньшим,  чем  "Вертикаль".  Тысячи   девушек  начали  носить   прическу
"колдунья",  то  есть  длинные,  свободно  распущенные  волосы. Как  всегда,
чувство свободы шло с  Запада,  и  массовое  сознание не  придавало значения
русским  корням -  и фильма, и  актрисы.  Не все  даже  знали,  что сценарий
основан  на рассказе Куприна "Олеся", что  псевдоним актрисы -  не что иное,
как ее усеченное отчество  "Владимировна", а по фамилии она  самая что ни на
есть  Полякова.  Да, нашим соотечественникам, чтобы  поверить в  себя, нужно
увидеть свое же, русское, в импортном варианте.
     Для  Высоцкого имя "Вла