торым удавалось пересечь реку, сбрасывались  противником  в
воду. Чтобы избежать напрасных потерь, Ставка Верховного  главнокомандования
в директиве от 12 сентября Военному совету Ленинградского  фронта  приказала
операцию по форсированию Невы временно прекратить. \313\
     Отразив наступление 2-й ударной армии, немецкие войска, в свою очередь,
сами нанесли  10  сентября  удар  по  нашим  флангам  у  основания  прорыва.
Завязалось упорное встречное сражение, вынудившее 2-ю ударную армию  перейти
к обороне. В последний раз эта армия сумела вклиниться в расположение  врага
17 сентября. 20  сентября  противник  перешел  в  контрнаступление,  пытаясь
отрезать наши авангардные части.  Предварительно  Манштейн  получил  крупные
подкрепления: две бомбардировочные эскадрильи с Центрального фронта, две - с
Южного, одну - из  Кенигсберга  и  еще  две  группы  бомбардировщиков  -  со
Сталинградского фронта. Шесть пехотных дивизий, три горно-егерских  и  части
танковой дивизии врага стали сжимать клещи вокруг нашего авангарда. На земле
и в воздухе развернулось  ожесточенное  артиллерийско-авиационное  сражение.
Бывая в те дни на переднем крае, я вспоминал  весенние  бои  за  подступы  к
Любани и у Мясного Бора. В районе вклинения  непрерывно  рвались  снаряды  и
мины. Горели леса  и  болота,  земля  застилалась  густым  едким  дымом.  За
несколько дней этой невероятной по  своей  силе  артиллерийско-минометной  и
авиационной дуэли весь участок был превращен в изрытое  воронками  поле,  на
котором виднелись одни обгорелые пни.
     Наши войска упорно пытались закрепиться на достигнутых рубежах, возводя
в ночные часы  оборонительные  сооружения.  Но  днем  противник  непрерывной
бомбежкой сравнивал  их  с  землей.  Затем  за  ночь  наши  бойцы  снова  их
возводили. Так продолжалось несколько суток.  27  сентября  пришлось  отдать
приказ о выводе всех наших частей, находившихся западнее  Черной  речки,  на
восточный  берег.  28  сентября  наш  арьергард   контратаковал   фашистские
соединения, прикрывая отход, а в ночь на 29 сентября началась  переправа.  С
болью в сердце оставляли мы эти метры родной земли, искалеченной пролетевшим
над ней военным ураганом.
     В  те  дни  в  районе  охвата  врагом  наших  войск  создалась  тяжелая
обстановка. Соединения и части перемешались между собой, управление ими то и
дело нарушалось. Из 2-й ударной армии поступали разноречивые  сведения.  Это
дало повод Ставке упрекнуть нас в незнании того, что делалось на местах, и в
недостаточно  твердом  руководстве   боевыми   действиями.   Чтобы   оказать
непосредственное влияние на организацию вывода войск, я выехал на  командный
пункт  \314\  4-го  гвардейского  стрелкового  корпуса   к   его   командиру
генерал-майору С. В. Рогинскому, который в  первых  числах  сентября  сменил
неудачно действовавшего на этом посту генерала  Гагена.  Пункт  находился  в
зоне артиллерийского обстрела. Вокруг блиндажа командира корпуса  непрерывно
рвались снаряды. Вскоре после того как  я  прибыл,  мне  доложили,  что  моя
машина повреждена. Такая же участь постигла и вторую машину,  присланную  из
штаба фронта. Пока я находился в корпусе, меня  несколько  раз  вызывали  из
Ставки к прямому проводу, и когда 30 сентября я стал докладывать в Ставку  о
выводе войск, Сталин прежде всего спросил: - Почему не подходили  к  прямому
проводу? - У меня разбило две машины, - ответил я. - А главное, я  опасался,
что если я уйду с командного пункта, то за мной потянется штаб корпуса.
     Из дальнейшего разговора мне стало понятно,  что  в  Ставке  не  меньше
нашего опасались за устойчивость фронта по Черной речке.
     Основная масса войск закончила выход на восточный берег к  рассвету  29
сентября. Остальные подразделения вышли в ночь на 30 сентября.  После  этого
активные боевые действия были прекращены. Наши  войска,  а  также  и  войска
противника возвратились примерно на старые позиции. Артиллерийская  дуэль  и
взаимные налеты авиации как бы по инерции продолжались затем несколько дней,
но наступательных действий не предпринималось.
     Невская  оперативная  группа  вела  бои  до   6   октября.   Фашистское
командование прилагало немало усилий, чтобы сбросить  в  воду  форсировавшие
Неву части, но славные воины Ленинградского фронта сумели удержать за  собой
два небольших плацдарма.
     Таков был конец  Синявинской  операции.  Волховскому  и  Ленинградскому
фронтам не удалось в то время прорвать блокаду  Ленинграда.  Однако  расчеты
гитлеровского командования взять штурмом город Ленина потерпели полный крах.
Соединения армии Манштейна, имевшие, по мнению гитлеровских лидеров, богатый
опыт по захвату приморских городов, были разгромлены (еще до ввода их в  бой
непосредственно за Ленинград) на Синявинских высотах и в близлежащих  лесах.
Как признался генерал-фельдмаршал  Манштейн,  "о  наступлении  на  Ленинград
теперь не могло \315\ быть и  речи"{7}.  Потери  немецких  войск  убитыми  и
пленными составили около 60 тысяч человек, а в технике - 260 самолетов,  200
танков, 600 орудий и минометов. По показаниям пленных, в  ротах  большинства
дивизий  осталось  в  строю  по  20  человек.  "Лучше  трижды   побывать   в
Севастополе, чем оставаться здесь", - говорили пленные.
     Теперь  внимание  немецко-фашистского  командования  было  серьезно   и
надолго приковано еще и к Северо-Западному направлению. Враг  не  только  не
посмел перебросить имевшиеся здесь резервы на другие  направления,  но  даже
вынужден был усиливать группу армий "Север" за счет частей,  прибывавших  из
Западной Европы и с центрального и южного участков своего Восточного фронта.
А ведь эти части были жизненно необходимы немцам под Сталинградом.  Активные
действия Волховского и Ленинградского фронтов облегчили борьбу  наших  войск
против вражеских полчищ на Волге.
     Я рассказал здесь лишь о нескольких  незабываемых  для  меня  страницах
боевой эпопеи 1942 года. Страницы эти повествуют не только о наших  победах.
Что было, то было. Хочется подчеркнуть главное. А главное  состояло  в  том,
что в тяжелую годину не было для нас более святого долга, чем  служить  делу
разгрома врага. И, перебирая в  памяти  всех  тех,  кого  я  знал  и  с  кем
сталкивался на фронте в то  горячее  время,  могу  сказать,  что  абсолютное
большинство этих людей заслуживает самого  доброго  слова.  Советские  воины
стояли насмерть и выстояли. В огненных сполохах 1942 года  уже  проглядывало
сияние будущего торжества нашего великого дела. Победа  мерцала  на  вершине
горы, а подъем на нее был труден и опасен. Стиснув зубы и  поддерживая  друг
друга, совершали мы  это  восхождение,  и  чем  ближе  виднелась  цель,  тем
увереннее становилась поступь. Но пока впереди  было  еще  три  года  войны.
\316\

ПРОРЫВ БЛОКАДЫ

     Взгляните  на  карту.  -  Путешествие  вдоль  Волхова.  -   Встречи   в
Ленинграде.  -  Приходилось  работать  вместе.   -   Это   сделает   ударная
группировка. - Началось в 9.30. - Сверкание "Искры".
     Па карте Приволховье выглядит в основном двуцветным: зеленым и голубым,
что  соответствует  господствующему  здесь  водно-лесному  ландшафту.  Очень
красивый вид. На самом же деле Волхов и его  притоки  обладают  всей  гаммой
бурых цветов, от грязно-желтых до кофейно-коричневых. Тот же оттенок  присущ
воронке от снаряда,  землянке  и  каждому  окопу.  Но  землянки  и  окопы  в
Приволховье  были  редким  явлением,  особенно  осенью,   когда   почва   от
беспрерывных дождей становилась  хлюпающей  и  булькающей  -  вода  и  грязь
кругом.
     Когда артиллеристы получали приказ  оборудовать  огневые  позиции,  они
приступали к выполнению его с рубки деревьев под  платформы.  Эти  платформы
укладывали в болото,  затем  через  многие  километры  бездорожья  сооружали
бревенчатые настилы, чтобы доставлять  по  ним  орудия  и  боеприпасы.  Если
сделать это было невозможно или же не хватало времени, то бойцы вытягивались
в цепочку и  по  этому  своеобразному  конвейеру  передавали  боеприпасы  на
передовую. В лучшем случае их перевозили на лошадях.
     К осени 1942 года развернулись решающие события под Сталинградом.  Наши
войска после жесточайших боев остановили фашистское наступление, а в  ноябре
перешли в контрнаступление, увенчавшееся блистательной победой.
     Битва на Волге поглощала резервы Ставки. Волховский  фронт,  накапливая
резервы  для  предстоящих  боев,  для  прорыва   блокады   Ленинграда,   мог
рассчитывать лишь на сравнительно незначительные пополнения.
     Но где же мы нанесем удар по врагу? Снова у Синявина? Или  пробьемся  к
Чудову? А может быть, обойдем вражеские позиции далеко с юга, от Новгорода?
     День и ночь шли разведпоиски. Допрашивали пленных,  Изучали  документы,
добытые во вражеских штабах. Обобщали сведения, полученные от партизан.
     Чуть западнее места впадения  Вишеры  в  Волхов  вросло  в  землю  наше
небольшое предмостное укрепление. Южнее \317\ по  обе  стороны  250-метровой
реки раскинулся Новгород. В  воде  отражались  его  древние  строения.  Дома
стояли    с    бесформенными    зубчатыми    проемами.    Городские    улицы
перепоясанывражескими окопами. На колокольнях установлены пулеметные точки и
оборудованы наблюдательные пункты. С  обратных  скатов  холмов,  на  которых
стоит город, в нашу сторону то и дело с визгом неслись фашистские мины.
     Важным опорным пунктом обороны противника,  если  двигаться  с  юга  на
север, был также  3  Банковский  40-метровый  холм.  Даже  в  самое  сильное
половодье вершина холма оставалась сухой. Гитлеровцы превратили этот холм  в
мощную артиллерийско-минометную цитадель. Каждый день  и  каждую  ночь  холм
изрыгал огонь и  свинец,  на  многие  километры  вокруг  сея  разрушение.  К
сожалению, нам приходилось беречь боеприпасы  для  решительной  схватки.  Мы
охотно превратили бы эту цитадель в гроб для врага.
     Недалеко от того места, где  шоссейная  дорога  из  Будогощи  в  Чудово
пересекала Волхов, стояло селение Грузине. Прямо  через  него  шел  передний
край   фашистского   предмостного   укрепления.   Разбитое   артиллерийскими
снарядами, оно служило вражеской авиации одним из наземных ориентиров. Здесь
фашистские самолеты делали поворот от реки Волхов к железной дороге Москва -
Ленинград, в сто рону Горнешно и Малой Вишеры. Гитлеровский генералполковник
Линдеман поставил перед правым флангом  18-й  армии  задачу  любым  способом
удержать в  своих  руках  грузинский  форт.  Сюда  беспрестанно  подвозились
подкрепления, которые каждую ночь переправлялись на  правый  берег  реки  на
надувных лодках. Мы не жалели и боеприпасов для этого  участка  даже  в  дни
самого скудного снабжения, и наша артиллерия честно трудилась над тем, чтобы
вдолбить захватчикам, чья это земля.
     В свою очередь нам еще зимой  1941  года  удалось  захватить  на  левом
берегу  Волхова,  между  устьями  Оскуи  и  Тигоды,  плацдарм,   требовавший
постоянного внимания. Линия фронта тянулась здесь через  покрытые  буреломом
болота и по островкам, выглядевшим как плавучие рощи. Передвижение тут  было
возможно только по  настилам.  Дождливыми  ночами,  сгибаясь  под  тяжестью,
колонны подносчиков тащили на себе  патроны,  снаряды  и  продовольствие,  а
возвращаясь, выносили раненых. После дождя  настилы  скрывались  под  водой.
Тогда люди передвигались в болотной \318\ жиже иногда по пояс, толкая  перед
собой плотики, проваливались  в  воронки,  кое-как  обходили  пни,  кусты  и
затопленные проволочные заграждения.
     Укрепляя плацдарм, наше командование заботилось о быте  бойцов  в  этих
суровых природных условиях, которые тоже  надо  было  победить.  Вколотив  в
болото сваи, бойцы крепили к ним пол. Этот пол  через  несколько  дней,  как
правило, уходил под воду. Тогда строился новый, а внутри блиндажа, под самым
потолком настилали полати, на которых лежали наши воины,  ведя  огонь  через
прорубленные отверстия-амбразуры. После дождя  приходилось  перебираться  на
крышу. Блиндаж превращался в островок, на  котором  советские  воины  честно
несли боевую службу.
     6 октября 1942 года закончилась наша Синявинская операция.  В  ходе  ее
были созданы предпосылки для развертывания  мощного  зимнего  наступления  с
целью соединить Большую землю  и  осажденный  Ленинград  прочным  коридором.
Задачу  эту  должны  были  выполнить  войска  Ленинградского  и  Волховского
фронтов. Координация их действий возлагалась на Маршала Советского Союза  К.
Е. Ворошилова и генерала армии Г. К. Жукова. Прибыв  к  нам  на  фронт,  они
стали знакомиться с деталями обстановки. Предстоящая операция, которую мы  с
ними обсуждали, могла оказаться  удачной,  если  действия  Ленинградского  и
Волховского фронтов будут строго согласованы. Необходимо было встретиться  с
Л. А. Говоровым. Учитывая сложность положения  в  Ленинграде,  мы  пришли  к
выводу, что Леониду Александровичу лучше остаться на месте, а мне приехать к
нему. Получив на это разрешение Ставки, я тотчас отбыл.
     Шел конец октября. Во все глаза глядел я на знакомые, родные мне  улицы
города. Эти улицы, некогда шумные  и  торжественно-парадные,  были  пустыми,
безжизненными. Горький комок подкатывался к горлу. - Какое  участие  сможете
вы принять в предстоящей операции? - спросил я Говорова. - Мы можем  нанести
встречный удар,  но  в  том  месте,  где  ваши  войска  находятся  близко  к
Ленинграду. На глубокую операцию у нас сил не хватит, - ответил он.
     Стало ясно, что прорывать блокаду придется  где-то  возле  Ладоги.  Это
ставило перед волховчанами очень сложные задачи,  особенно  если  учитывать,
что  здесь,  в  районе  шлиссельбургско-синявинского  выступа,  только   что
закончились бои, не давшие желаемого результата.  А  не  сдвинуть  \319\  ли
место   нанесения   удара   несколько   севернее?   Непосредственно    вдоль
Новоладожского канала операции не велись с осени прошлого года,  когда  сюда
прорвалась через Мгу  18-я  немецкая  армия,  замкнувшая  кольцо  блокады  у
Шлиссельбурга. Это направление являлось  самым  сложным  вследствие  наличия
здесь чрезвычайно мощных вражеских укреплений, но зато и самым коротким. Нам
нужно было преодолеть всего 12-километровую полосу  между  Шлиссельбургом  и
Липками, или по шесть километров каждому  из  наших  двух  фронтов.  Еще  17
ноября ленинградцы представили в Ставку свои соображения по плану совместной
операции обоих фронтов, а также  флота.  Большое  участие  в  ее  разработке
принимал Г. К. Жуков.
     Что касается сроков операции, то даже самое интенсивное накопление  тех
пополнений, которые нам обещала Ставка, не позволяло начать сражение  раньше
января 1943 года. Еще легче было бы  начать  активные  действия  в  феврале.
Однако Ленинград не мог столько ждать. Мы  согласовали  рубеж  встречи  двух
фронтов - примерно в районе железнодорожной ветки,  что  шла  через  Рабочие
поселки э 5 и э 1.
     Разработанный план предусматривал встречный удар двух фронтов  с  целью
разгрома группировки противника к югу от Ладоги и прорыва блокады Ленинграда
в самом узком  месте,  при  участии  со  стороны  волховчан  большего  числа
дивизий. Данный  план  операции  как  раз  и  был  представлен  в  Ставку  и
приблизительно через месяц одобрен ею. Декабрь отводился на непосредственную
подготовку. В начале января нам с  Говоровым  предлагалось  встретиться  еще
раз, чтобы уточнить детали взаимодействия.  А  пока  на  наши  фронты  стали
подвозить  боеприпасы  и  новую  технику.  И  снова  для  ленинградцев   при
подготовке операции большую роль сыграла "дорога жизни". В середине декабря.
когда окончательно стал ладожский  лед,  автомашины  длинной  чередой  опять
потянулись через острова Зеленец.
     Гитлеровцы, предвидя возобновление деятельности этой трассы, попытались
несколько раньше перерезать ее, но у острова Сухо были  разбиты,  и  ледовая
дорога заработала беспрепятственно,  если  не  считать  интенсивных  налетов
фашистской авиации. В целом операция по прорыву  блокады  получила  условное
наименование "Искра".
     8  декабря  мы  получили  директиву  из  Ставки  на   прорыв   блокады.
Руководство  нашим  фронтом  к  тому  времени  претерпело  \320\   некоторые
изменения. Членом Военного совета фронта был назначен  генерал-лейтенант  Л.
3.  Мехлис,  начальником  штаба  генерал-лейтенант  М.  Н.  Шарохин.   Новый
начальник штаба свои обязанности выполнял хорошо, со знанием дела. О Мехлисе
стоит сказать  несколько  слов  особо.  Это  был  человек  с  крайне  резким
характером. Он воспринимал все весьма упрощенно и  прямолинейно  и  того  же
требовал  от  других.  Способностью  быстро  переориентироваться   в   часто
меняющейся военной обстановке он не обладал и  наличие  этой  способности  у
других  рассматривал  как  недопустимое  по  его  понятиям   "применение   к
обстоятельствам".
     Весной 1942 года Мехлис был представителем Ставки на  Крымском  фронте.
Известно, что там он не оправдал возлагавшихся на  него  надежд.  Неудача  в
Крыму, видимо,  кое-чему  его  научила.  Возможно,  он  понял,  что  вопросы
тактики, военного искусства не его сфера деятельности.  Так  или  иначе,  но
Мехлис  на  Волховском  фронте  занимался  главным  образом  политработой  и
организацией снабжения всем необходимым.  Справедливость  требует  отметить,
что для подготовки операции  "Искра"  он  сделал  немало.  Это  был  человек
честный, смелый, но склонный к подозрительности и очень грубый.  От  Сталина
он никогда ничего не скрывал. Сталин это  знал  и  поэтому  доверял  ему.  В
результате, если Мехлис о чем-нибудь  писал  Верховному  главнокомандующему,
ответные меры принимались весьма быстро.  В  армии  не  хватало  погонов,  и
интендантство стало выдавать какие-то тряпочки. Мехлис написал  Сталину.  На
следующий же день отличные погоны доставили самолетами. Так  же  получилось,
когда вместо махорки на фронт привезли табачные листья.
     Приведу еще пример, в какой-то степени,  на  мой  взгляд,  раскрывающий
некоторые черты характера Мехлиса.
     Представитель Ставки маршал К. Е. Ворошилов, находясь в Военном  совете
Ленинградского фронта, вызвал меня с Мехлисом. Мы  прилетели.  Я  чувствовал
себя очень переутомленным, так как не спал перед этим не то двое, не то трое
суток, и не сразу понял,  когда  вошел  в  помещение,  о  чем  меня  спросил
Ворошилов. Помню, что ответ  мой  был  невразумительным.  Ворошилов  выразил
неудовольствие.  Тогда  вмешался  Мехлис.  Он  начал  отвечать   на   вопрос
представителя Ставки очень резко, допуская  даже  оскорбительные  выражения.
Если бы нас было трое, то Ворошилов тут же указал бы Мехлису на его место, и
на этом инцидент был бы исчерпан. Климент Ефремович сам не  жаловался  и  не
любил, когда другие лезли \321\ с пустяковыми жалобами "наверх".  Однако  мы
были в тот момент не одни, а это означало, что Сталин все равно может узнать
об этом неприятном инциденте. Поэтому я  предложил  Мехлису,  чтобы  он  сам
составил на имя Верховного  главнокомандующего  докладную  записку  о  своем
проступке. Через полчаса Мехлис показал мне текст, в котором строго  осуждал
свое  поведение  и  считал,  что  за  оскорбление  вышестоящего   начальника
заслуживает сурового наказания. Добавлю, что среди офицеров уважением он  не
пользовался.
     Итак. мы готовились к прорыву блокады. Изучая карту. я в который раз  с
сокрушением  отмечал,  сколь  сильно  укреплен  противником  участок   между
населенными пунктами Липки и Мишкино. Этот участок,  на  котором  находилась
18-я гитлеровская армия, представлял собой мощный полевой укрепленный  район
с разветвленной системой противопехотных  и  противотанковых  препятствий  и
заграждений, сплошных минных полей и дополнительных  инженерных  конструкций
вдоль глубоких канав на торфоразработках. Он был труднодоступным  для  наших
танков и тяжелой артиллерии. Линия обороны врага расчленялась на пять  узлов
сопротивления, созданных вокруг Ли