тром  объехали  предместья  Мадрида.
Рекогносцировка позволила установить, что план обороны хорош. Я. К.  Берзин,
чтобы поскорее претворить его в жизнь,  обратился  за  помощью  к  испанским
коммунистам - члену республиканского правительства \132\ Висенте Урибе и его
товарищам. Н. Н. Воронов поехал к артиллеристам, я - к пехотинцам  смешанной
бригады. Вскоре ее батальоны собрались в одно место. Гляжу, бойцы  хмурятся.
Явно думают, что сейчас им станут учинять разнос за  отступление.  Наступила
тишина.
     Поглядел я на ребят, посмеялся и начал рассказывать, как воевали  мы  в
гражданскую войну в Советской России. Рассказываю, а сам посматриваю  то  на
переводчицу, то на бойцов. Мария Александровна переводит очень  экспансивно,
голос звенит от напряжения, лицо горит. Солдаты, в свою  очередь,  реагируют
горячо,  повскакали  на  ноги,  повторяют  ее  слова,  жестикулируют.  Затем
посыпались вопросы. Чаще всего  спрашивали,  приходилось  ли  Красной  Армии
отступать, а если приходилось, то как мы  это  переживали  и  что  при  этом
делали?
     Снова начался  рассказ.  Приходилось,  говорю,  отступать,  порой  даже
бежать, и нередко, но потом мы  всегда  восстанавливали  боевую  дисциплину,
переходили в наступление и громили  белогвардейцев.  Главное,  что  помогало
нам, - это наша политическая сознательность, организованность и опора  армии
на трудящееся население.
     Относительно союза с трудящимися поняли все сразу. Насчет  политической
сознательности пришлось обстоятельно разъяснять, в чем она заключается и как
толковать ее применительно к испанским делам. Тут же  выступил  листеровский
комиссар, дополнивший то, что я сказал.
     Долго пришлось говорить о дисциплине. Пока Фортус переводит, думаю  про
себя: вот так объясняем в бригаде, где три четверти бойцов  -  коммунисты  и
социалисты. А каково будет у анархистов? Позднее обнаружилось, впрочем,  что
солдаты все, и сразу  же,  поняли  правильно.  Просто  они  хотели  подольше
послушать большевика, посланца Страны Советов.
     Тяжелой темой оказалось все же  отступление.  Я  старался  напирать  на
мужское  самолюбие:  "Куда  же  отходить  дальше?  Ведь  за  окопами   сразу
начинается Мадрид! Будете отступать по его улицам, над вами  девушки  станут
смеяться из всех окон, со всех балконов". Это  действовало.  Бойцы  опускали
головы. Вообще же беседа прошла хорошо, настроение в  батальонах  поднялось.
На прощание солдаты  попросили  показать  им  какую-нибудь  кинокартину  про
гражданскую войну в  СССР.  Я  дал  обещание  такую  кинокартину  достать  и
постарался обещание выполнить \133\ как можно скорее. Позднее из  Советского
Союза было прислано несколько фильмов. Эффект они дали поразительный.  Перед
уходом  листеровский  комиссар  потребовал  от  солдат  дать  обещание,  что
дальнейшего отступления не будет. Батальоны хором поклялись.
     Эта клятва испанских рабочих и крестьян не  была  нарушена.  Воины  1-й
бригады  дрались  образцово  и  свой  долг  выполнили  до  конца,  честно  и
мужественно. А сам Листер оказался превосходным командиром.  Гордый,  слегка
самолюбивый человек, не выносивший даже малейшего намека на то, что его хоть
как-то могут принизить или оскорбить, он в то же время  свято  охранял  свою
честь воина и коммуниста. Не случайно  именно  Листер  стал  командиром  1-й
бригады, с которой фактически и начала свое существование  регулярная  армия
Республики.
     Долго испытывали мы трудности с вооружением. Оно было  разнокалиберным,
некомплектным,   и   его   вообще   недоставало,    особенно    боеприпасов.
Транспортировка   оружия   из   СССР   не   могла   восполнить   потребности
республиканской армии. К тому же без  конца  возникали  инциденты  на  море,
тормозившие поставку материальной  части.  Закупки  удавались  Республике  с
большим трудом. Так называемые демократические  буржуазные  страны  всячески
препятствовали  законному  правительству  Испании  ввозить  необходимое,   а
фашистские державы открыто  посылали  Франко  специалистов,  целые  части  и
соединения, различную технику и вооружение.
     Наша Родина в этих тяжелых условиях делала все, что могла, чтобы помочь
истекавшей кровью Испанской республике. Многое зависело и от инициативы лиц,
действовавших на местах. Чудеса находчивости проявлял, в частности,  Берзин.
Внеся свою лепту в создание прочной обороны у Мадрида, он уехал в  Валенсию,
где собирал всех вновь прибывающих военных советников  и  волонтеров  вокруг
организованного им Управления и направлял  его  работу.  Под  его  контролем
находились также прибывавшие в Валенсию и в другие порты торговые  суда.  Их
грузы моментально учитывались, распределялись и шли в дело.
     В  начале  ноября  Мадрид  испытал  новый  бешеный  натиск  франкистов.
Испанские и только что созданные интернациональные бригады делали  все,  что
могли, чтобы отстоять столицу. Фактически в  те  тяжелые  дни  дело  обороны
взяла в свои руки коммунистическая партия. Что \134\ касается правительства,
то  его   решено   было   эвакуировать,   так   как   опасность   нарастала.
Правительственные органы переводились в Валенсию. Я не знаю,  как  мыслилось
это организовать, но, на мой взгляд, лишь усилия  компартии  удержали  тогда
дело от срыва. Хосе Диас, Долорес Ибаррури, Сантьяго Каррильо, Антонио  Михе
работали не покладая рук.
     Различные учреждения уезжали в разное время, иногда никого ни о чем  не
извещая и не оставляя порой на старом месте никаких  рабочих  групп.  Многие
буржуазные чиновники думали только о себе.  Отдельные  члены  правительства,
принадлежавшие к разным партиям, потеряли контакт друг с другом.
     Я находился в окопах, когда меня поздно  вечером,  кажется  накануне  7
ноября, разыскали Михаил Кольцов и один  испанский  коммунист.  Сообщив  мне
вкратце обстановку,  испанский  товарищ  стал  уговаривать  меня  немедленно
связаться с Ларго Кабальеро. Крайне важно было,  чтобы  в  Валенсии  премьер
сразу же возглавил работу государственного аппарата. Но коммунистов  он  мог
не послушать,  принять  их  настояния  по  своей  обычной  манере  за  некие
"межпартийные интриги". А наемники фашистов марокканцы  уже  приближались  к
пригороду, в котором он жил. Как бы ни относиться к  личности  Кабальеро,  в
тот момент важнее всего было сохранить действенность  центральной  власти  и
единство усилий. Во что бы то ни стало необходимо уговорить  его  сейчас  же
отправиться в Валенсию, а русского военного советника он  уважает  и  с  его
советом согласится.
     Поехал я в домик премьера, но без особой надежды  на  успех.  Кабальеро
ложился спать в 22.00, и не было такой  силы  и  таких  событий,  чтобы  они
заставили его отказаться от раз навсегда принятого распорядка. Как только он
засыпал, его связь с внешним миром обрывалась,  всякий  доступ  к  нему  был
закрыт. Когда мы ехали, один  из  сопровождавших  меня  испанских  товарищей
показывал дорогу. Другие были тотчас посланы на  шоссе  Мадрид  -  Валенсия,
чтобы встретить там премьера.
     Приезжаем, Нас встречает секретарь. Я через переводчицу объясняю ему, в
чем дело. Объясняю долго и настойчиво, но без толку. Секретарь твердит свое:
глава правительства спит, будить его нельзя. Пришлось пойти на крайние меры.
Я сделал вид, что записываю фамилию секретаря, \135\ и сказал, что сейчас же
передам сообщение, куда нужно, а если премьер попадет в плен,  то  секретарь
ответит своей головой. Судя по тому, как долго переводила Фортус мои  слова,
она явно  добавляла  еще  что-то  от  себя,  причем  с  очень  энергичной  и
выразительной интонацией.
     Секретарь  удалился.  Накинув  плед  на  плечи,   появился   Кабальеро.
Последовали новые объяснения. Премьер оказался далеко не твердокаменным.  Он
сразу как-то раскис, узнав о марокканцах, быстро согласился с необходимостью
отъезда, оделся, уселся в автомобиль и отбыл на восток. Я  проводил  его  до
места встречи на шоссе с сопровождающими лицами, после чего развернул машину
и возвратился в город.
     В Мадриде меня ждало приятное известие: прибыли советские  танкисты  во
славе с С. М. Кривошеиным. Б. М. Симонов,  которого  я  всегда  оставлял  за
себя, сообщил, что одна танковая рота уже приняла участие в бою. Чрезвычайно
важно было оповестить об этом мадридцев, чтобы поднять дух среди населения и
в войсках.  Но  пока  никто  ничего  не  знал  о  деталях  боя,  очень  меня
интересовавших. Поехали на поиски. Когда я нашел танковую роту, первый, кого
я увидел, был майор Грейзе (командир из нашей мотомехбригады  в  Белорусском
военном округе П. М. Арман). Он-то и командовал  этой  ротой.  Обрадовавшись
встрече, Арман сразу же поинтересовался, нет ли  в  Испании  и  командующего
БВО. Но последнего здесь не было. Затем завязался разговор о прошедшем  бое.
Оказалось, что в один из танков попал  снаряд,  оглушив  башенного  стрелка.
Других потерь не имелось. Любопытное  это  явление  -  человеческая  память.
Многое я позабыл, даже весьма важное. А вот детали того разговора помню, как
будто он состоялся вчера.
     Настроение  у  танкистов  было  отличное.  Прибыть  и  с  ходу  успешно
выполнить задание - это всегда поднимает дух человека. Замечу,  что  высокий
боевой дух сохранился у танкистов и в дальнейшем. В  ноябре  1936  года  под
Мадридом действовало всего лишь около 50 танков, намного меньше, чем имелось
танков у Франко, но сражались они героически. Танки сцементировали столичную
оборону и сыграли роль крупного морального фактора. Потери  врагу  они  тоже
наносили весьма ощутимые. Франкисты еще не имели опыта борьбы с  танками,  и
боевые машины нередко просто давили вражескую пехоту  и  конницу.  Фашистами
овладевала паника, когда они видели идущие на них в атаку танки. А среди тех
героев-танкистов, кто тогда доблестно сражался под Мадридом, одним из  \136\
лучших был Поль Матисович  Арман.  Присвоение  этому  командиру,  латышскому
большевику Тылтыню (его настоящая фамилия), звания  Героя  Советского  Союза
явилось заслуженной оценкой его решительных и умелых действий. Погиб Арман в
1943  году  на  Волховском  фронте,  ведя  в  бой  танковую  бригаду  против
немецко-фашистских захватчиков.
     Итак, дела под Мадридом пошли теперь успешнее, но положение  оставалось
еще очень острым. Нужно было осуществить по меньшей мере три  первоочередных
мероприятия: наладить реальное и эффективное управление  войсками;  укрепить
мадридский участок в количественном  и  качественном  отношении;  превратить
республиканские воинские отряды в регулярную  армию.  Все  это  упиралось  в
серию серьезных организационных мероприятий.  Чтобы  провести  их  в  жизнь,
необходимо было добиться согласия хотя бы трех  лиц  -  премьера  Кабальеро,
одновременно  военного  министра;  его   заместителя   Асенсио,   фактически
руководившего вооруженными  силами  Республики;  начальника  Главного  штаба
Кабреры, у которого я был в то время военным советником.
     Что же предприняли в связи  с  этими  мероприятиями  советские  военные
советники? Сначала Я. К. Берзин собрал в Валенсии совещание. Как всегда,  он
руководил  им  четко  и  энергично.   Бывший   начальник   разведывательного
управления Красной  Армии  не  любил  терять  время  даром.  Предприимчивый,
твердый, волевой  человек,  Берзин  вкладывал  все  свои  знания  и  богатый
жизненный опыт в организацию победы над фашистами. Латышский крестьянин,  он
с юных лет принимал участие в революционном движении. Настоящее  его  имя  -
Петер Янович Кюзис. Когда в 1911 году он бежал из иркутской ссылки, то  взял
себе имя Ян Карлович Берзин. После  революции  этого  видного  чекиста  чаще
звали у нас  Павлом  Ивановичем.  Его  латышская  родина  в  то  время  была
буржуазной страной, и сподвижник  Феликса  Дзержинского,  живя  в  Советском
Союзе, отдавал все свои силы делу победы социализма в СССР. Наблюдая  его  в
Испании, я  не  раз  думал,  что  каждый  удар,  который  наносил  там  этот
мужественный человек по международному фашизму, представлялся ему, вероятно,
очередным шагом к торжеству ленинских идей и в Латвии, и во всем  мире.  Так
оно и было на деле.
     На  совещании  снова   (в   который   уже   раз!)   всплыл   вопрос   о
взаимоотношениях советников с военным руководством Республики. Этот  сложный
вопрос никак не удавалось разрешить удовлетворительным  образом.  Кабальеро,
которому шел восьмой \137\ десяток, не способен был действенно и  оперативно
руководить вооруженными силами. К тому же его политическая линия очень часто
шла вразрез с интересами народа и демократического государства, а ненависть,
которую он  испытывал  к  коммунистической  партии,  мешала  ему  установить
прочный контакт  с  наиболее  организованным,  сознательным  и  дееспособным
отрядом  испанских  трудящихся.  Асенсио   был   человеком   решительным   и
целеустремленным. Но цели, которые  он  лично  преследовал,  в  еще  меньшей
степени совпадали е интересами народных масс,  чем  это  было  у  Кабальеро.
Трудящиеся его не любили и связывали с  его  именем  почти  все  неудачи  на
фронтах. И Кабальеро и Асенсио ценили иностранных военных советников, честно
служивших Испании и беззаветно боровшихся с фашизмом, однако довольно  часто
вставляли палки в колеса реформам в армии.
     Как раз тогда зашла речь о  необходимости  создать  регулярные  войска.
Сама жизнь заставила, наконец, лидера  правительства  принять  это  решение.
Договорились с  Главштабом  Испанской  республики,  что  будут  сформированы
бригады. Когда они приобретут  боевой  опыт,  их  сольют  в  дивизии.  Когда
окрепнут  дивизии,  их  объединят  в  корпуса.  Мне  поручили   поддерживать
постоянную связь с начальником Главштаба  и  добиться  усиления  Мадридского
фронта. Руководить вооруженными силами в Мадриде должен был генерал Миаха. К
нему станут направлять новые испанские и интернациональные бригады.  Центром
их формирования назвали город Альбасете.
     Сообщение об авиации сделал Дуглас (Я. В.  Смушкевич).  Я  хорошо  знал
этого товарища по совместной службе в Белорусском  военном  округе,  где  он
командовал авиабригадой. Однажды в Витебске я наблюдал за тем, как  под  его
руководством строился аэродром.  Уже  тогда  Смушкевич  проявил  незаурядные
организаторские  способности.  В  годы  моей  службы  в  Москве  он  являлся
начальником Главного управления авиации Красной Армии. Этот опытный и смелый
летчик показал себя в Испании с самой положительной стороны.
     На совещании в Валенсии Смушкевич  внес  предложение  посылать  молодых
испанцев на шесть месяцев в СССР для учебной стажировки в летном деле.
     Вскоре я и Симонов выехали в Альбасете. Вместе со мной  в  Альбасете  и
Мадриде работало еще несколько советских  командиров,  в  том  числе  Р.  Я.
Малиновский, П. И. Батов, В. Я. Колпакчи, А.  И.  Родимцев,  Н.  П.  Гурьев.
\138\
     В нашу задачу входило помочь Республике  наладить  формирование  бригад
регулярной  армии  и  нести  функции  военных   советников   при   испанских
командирах.  Прежде   всего   удалось   пополнить   новыми   подразделениями
интернациональную бригаду, в значительной степени состоявшую из  немецких  и
австрийских коммунистов. Оторванные от своей родины,  эти  славные  товарищи
горели желанием дать смертельный бой на испанской земле их  злейшему  врагу,
германскому фашизму. Военным делом они овладели очень быстро и  в  сражениях
показали себя с наилучшей  стороны  (впрочем,  еще  в  Альбасете  я  обратил
внимание во время учений на умелые действия немецкого батальона). В бой  под
Мадридом данную часть, ставшую  еще  в  конце  октября  11-й  интербригадой,
повели генерал Клебер (Манфред  Штерн.  Его  не  нужно  путать  с  советским
военным советником Г. М. Штерном, тоже находившимся в  Испании)  и  комиссар
Марио Николетти (так звали тогда члена ЦК Итальянской компартии Джузеппе  ди
Витторио). Потом этой бригадой командовали другие лица.
     Далее в  Альбасете  стали  формировать  интернациональную  бригаду  уже
смешанного, а затем  романского  в  основном  состава.  Ее  непосредственным
обучением занимался В. Я. Колпакчи, которого предупредили, что ему же скорее
всего придется на первых порах руководить действиями  этой  бригады  в  бою.
Колпакчи приступил к энергичным занятиям  по  тактике  и  стрелковому  делу.
Вскоре бригаду (12-ю интернациональную) принял под свое  командование  Пауль
Лукач (Мате Залка). Новые бригады с ходу вступали в бой,  но  войск  все  не
хватало.  Решили  поэтому  попытаться  наладить  отношения  с   каталонскими
анархистами, и испанский Главштаб направил меня в Барселону.
     Прежде всего я явился к  начальнику  нескольких  анархистских  воинских
колонн Буэнавентура Дуррути. Мы сидели в его  штабе,  и  Дуррути  без  конца
вызывал к себе то одного, то другого  подчиненного.  Те  рапортовали  ему  и
отбывали восвояси, а их место занимали другие. Дуррути, очевидно, доставляло
удовольствие демонстрировать мне свои порядки,  меня  же  эта  детская  игра
сначала забавляла, а потом стала раздражать. Сидим в комнате уже битый  час,
а к серьезному разговору  даже  не  приступили.  Наконец  он  угомонился,  и
началась беседа. Я  не  помню,  естественно,  всех  деталей,  но  общий  дух
разговора врезался мне в память вследствие необычности его содержания. Порой
я не знал, что мне делать: ругаться или смеяться. \139\
     Начали мы с того, что по моей просьбе Дуррути стал  обрисовывать  общую
обстановку в Испании. Тут я  увидел,  что  он  имеет  о  ней  самое  смутное
представление.  Затем  разговор  перебросился   на   отдельных   командиров.
Подчеркивая свою нелюбовь к централизованному  руководству,  Дуррути  уверял
меня, что все генералы на свете враждебны народу и что  все  они  одинаковы.
Настал мой черед говорить, и я начал стыдить  его,  как  это  он,  известный
политический деятель,  не  знает,  что  советские  генералы  совсем  другие.
Рассказал ему о нашем наркоме обороны. У Дуррути широко раскрылись глаза.  -
Как, разве Ворошилов из рабочих? - Да, он  в  прошлом  слесарь.  -  Но  ведь
рабочий не может не быть анархистом. Это очень хорошо.  Меня  ваш  Ворошилов
сразу поймет. Как только он узнает, что я сижу без пулеметов и патронов,  он
даст их мне. У меня есть корабль. Завтра же мои люди  организуют  поездку  в
Одессу за патронами. - Нет, так ты ничего не получишь (мы были, конечно,  на
"ты"). У Ворошилова патроны не собственные, а государственные. - Значит,  не
даст? Вот видишь, как государство ломает человека. Был рабочий,  а  сделался
министром и сразу обюрократился. - Иди защищать Мадрид,  и  Республика  даст
тебе патроны, гранаты и пулеметы. Выделяй людей  ж  пулеметную  команду  для
обучения. - Ладно, поеду в Мадрид и спасу его. Мы  всем  покажем,  как  надо
воевать!
     Дальше беседа пошла почти в дружеском тоне. Я рассказывал Дуррути,  что
советские люди умеют ценить заслуги видных революционеров,  в  том  числе  и
анархистов. В Москве есть улица, названная в честь Кропоткина. На  памятнике
у стен Кремля высечено имя Бакунина. Поэтому  нам  понятно,  что  у  Дуррути
имеются колонны имени Кропоткина и Бакунина. Но  как  понять,  что  одна  из
колонн носит имя Махно? Ведь Махно - бандит. Когда я служил в  Конной  армии
Буденного, мне пришлось  сражаться  с  махновцами.  Эти  разбойники  грабили
трудящихся и вредили народной власти. Не случайно в твоих  колоннах  столько
всяких недостойных людей. Разве можно подпускать к революции нечистоплотных?
Я уверен, что в колонны затесались  и  фашисты.  Если  их  не  изгнать,  они
подведут в первом же бою и принесут несчастье.
     Дуррути обещал очистить колонны от враждебных революции \140\  лиц.  Но
должного порядка так и не навел. Последствия  не  замедлили  сказаться.  Под
Мадридом его отряды сражались неудачно, а Дуррути вскоре  погиб  от  шальной
пули. О его смерти ходили разноречивые слухи,  но  я  был  уверен,  что  это
кто-то из "своих" отомстил ему за попытки  наладить  д