о  подготовки  войск,  крупных  военачальников  и  штабов
усложнялось в тот период бурным развитием  новой  техники,  главным  образом
авиации и танков, и в результате боевых действий как у нас, так и на Западе,
быстрым совершенствованием теории их боевого применения. Поэтому приходилось
решать многие вопросы заново. Быстро  устаревали  ранее  изданные  уставы  и
инструкции.
     Все это  и  заставило  руководство  Наркомата  обороны  провести  столь
расширенное совещание,  с  тем  чтобы  в  ходе  его  и  последовавшей  затем
оперативно-стратегической  игры  повысить  подготовку  высшего  руководящего
состава армии, вынести основные теоретические вопросы, заранее разработанные
на основе боевого опыта у нас и на Западе, а  также  на  основе  проведенных
маневров и учений, на  обсуждение  участников  совещания,  а  в  последующем
издать новые уставы и инструкции по вождению войск.
     Необходимо было перестроить работу в  округах,  армиях  и  соединениях,
готовить войска быстро и энергично к надвигающейся войне. Боевую  подготовку
вести по принципу "учить тому, что нужно на войне" и "делать все так, как на
войне".  Были  также  приняты  меры  по  укреплению  единоначалия,  воинской
дисциплины и порядка в войсках.
     В начале января 1941 года большинство участников совещания  разъехалось
по местам. Группа руководящих работников осталась  на  оперативную  игру  на
картах. Присутствовали секретари ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков и  А.  А.  Жданов.
\200\
     Руководил  игрой  лично  нарком  обороны.   Оперативная   игра   прошла
чрезвычайно интересно и оказалась очень поучительной.
     По окончании игры планировался ее разбор, причем для подготовки к  нему
отводились сутки. Но  вдруг  небольшую  группу  участников  игры  вызвали  в
Кремль. Заседание состоялось в кабинете И. В. Сталина. Мне  было  предложено
охарактеризовать ход  декабрьского  сбора  высшего  комсостава  и  январской
оперативной игры. На все отвели 15 - 20 минут. Когда я  дошел  до  игры,  то
успел  остановиться  только  на  действиях  противника,  после  чего  разбор
фактически закончился, так как Сталин меня перебил и начал задавать вопросы.
     Суть их сводилась  к  оценке  разведывательных  сведений  о  германской
армии, полученных за последние месяцы в  связи  с  анализом  ее  операций  в
Западной и Северной Европе. Однако мои соображения, основанные на  данных  о
своих войсках и сведениях разведки, не произвели  впечатления,  Тут  истекло
отпущенное мне время, и разбор  был  прерван.  Слово  пытался  взять  Н.  Ф.
Ватутин. Но Николаю Федоровичу  его  не  дали.  И.  В.  Сталин  обратился  к
народному комиссару обороны. С. К. Тимошенко меня не поддержал. Более  никто
из присутствовавших военачальников слова не просил. ИВ. Сталин  прошелся  по
кабинету, остановился,  помолчал  и.  сказал:  -  Товарищ  Тимошенко  просил
назначить  начальником   Генерального   штаба   товарища   Жукова.   Давайте
согласимся!
     Возражений, естественно, не последовало. Доволен был и я. Пять  месяцев
тому назад И.В. Сталин при назначении моем на тот же  пост  обещал  заменить
меня, когда найдет подходящую кандидатуру. И  вот  он  сдержал  обещание,  Я
возвратился на должность заместителя наркома обороны и  опять  погрузился  в
вопросы боевой подготовки войск. Георгия, Константиновича  Жукова  я  считал
одним  из  наиболее  подготовленных   наших   военачальников   для   работы,
начальником Генерального штаба.
     Возвращаясь на прежнюю должность, я был поставлен  в  известность,  что
оперативная записка, в свое время поданная мною как начальником Генштаба  И.
В. Сталину, рассмотрена им и утверждена. В связи с ней заслуживает  внимания
разработанный Генштабом в то же время  план  развертывания  механизированных
корпусов. Наметки этого плана детально  обсуждались  с  участием  танкистов.
Слухи об этих обсуждениях распространялись нередко  в  искаженном  свете.  В
некоторых \201\ современных изданиях встречаются порой замечания, что  будто
бы те танкисты, которые сражались в Испании, не критически переносили боевой
опыт в СССР. В частности, они якобы отрицали самостоятельную  роль  танковых
войск и уверяли, что танки могут лишь сопровождать  пехоту.  Особенно  часто
упоминается в этой связи имя Д. Г. Павлова.
     Мне хочется защитить здесь его имя. Нападки эти напрасны, а  их  авторы
ставят вопрос с ног на голову. В  действительности  дело  обстояло  как  раз
наоборот. Павлов справедливо доказывал, что те легкие танки, которые были  у
нас, вроде "Т-26",  не  способны  решать  крупные  задачи;  между  тем  роль
танковых войск растет с каждым  месяцем;  значит,  нам  необходимо  улучшать
имеющуюся технику, создавать новые танки, более мощные  и  более  подвижные.
Фактически этот тезис и был претворен в жизнь, ибо за него ратовала сама  же
жизнь. Танки "Т-34" и другие, прославившие себя в годы Великой Отечественной
войны, являлись не чем иным, как мечтой Д. Г. Павлова, воплощенной в металл.
Отсюда  видно,  сколь  неправильно  переносить  его  критические  замечания,
сделанные по устаревшей технике, на принципы использования танковых войск.
     И. В. Сталин вызвал меня к себе через три дня после  назначения  Жукова
начальником Генштаба. В кабинете Находился Молотов.  Сталин  поздоровался  и
сердито сказал: - Что же  это,  братец  мой,  стали  вы  снова  заместителем
наркома и перестали докладывать мне текущие дела? -  Сам  по  себе,  товарищ
Сталин, я и раньше не ходил сюда. Вы меня вызвали - я явился. - А почему  не
приносите на просмотр план  создания  механизированных  корпусов?  -  Проект
этого плана с вашими поправками,  товарищ  Сталин,  был  перепечатан.  Жуков
сказал, что он сам доложит его вам. - С Жуковым мы уже беседовали. Он  хочет
механизированных корпусов вдвое больше, чем там намечено.  -  Вы  мою  точку
зрения знаете, товарищ Сталин. Я от нее не отступился. Сейчас  у  нас  новых
танков мало. К лету этого года планируемые корпуса не будут  готовы:  Раньше
следовало начинать их создание.  По  представленному  нами  проекту  корпуса
вступят в строй весной 1942 года.  Мысль  Жукова  об  удвоении  превосходна,
недостает только материальных возможностей. При  наличии  материальной  базы
его предложение будет реализовано к 1943 году. \202\
     В ходе дальнейшей беседы И. В. Сталин заметил, что пребывать вне  войны
до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но  не  исключено,
что до 1942 года мы останемся вне  войны.  Поэтому  порядок  ввода  в  строй
механизированных корпусов будет еще обсуждаться. Необходимо  сейчас  уделить
главное внимание обучению войск. Политбюро считает, говорил  И.  В.  Сталин,
что  Наркомат  обороны  усилили,  возвратив  туда  меня,  и  ждет   активной
деятельности.
     Так закончился этот разговор с И. В.  Сталиным.  На  следующий  день  я
целиком переключился на боевую и учебную подготовку армии. С этого момента и
вплоть до войны я виделся с И. В. Сталиным очень редко.
     Считая  наиважнейшим  средством  обучения  войск  практические  учения,
приближенные к боевым условиям, я наметил план действий в этом направлении и
ряд поездок по военным округам. Нарком утвердил их без особых изменений.
     Весной 1941 года я был  на  учениях  в  Ленинградском  военном  округе,
которым командовал генерал-полковник М. М. Попов. Поездку  в  ЛВО  я  считаю
успешной. Командный  состав  поставленные  задачи  решал  правильно.  Войска
готовились хорошо. Затем отправился в Киевский особый военный округ. В конце
мая начальник оперативного отдела штаба округа генерал-майор И. X.  Баграмян
доложил  мне  обстановку.  Дело  приближалось  к  войне.   Немецкие   войска
сосредоточивались у нашей границы. Баграмян назвал весьма  тревожную  цифру,
постоянно возраставшую. Прежде чем доложить в Москву, я решил  еще  раз  все
перепроверить. Поехал во Львов, побывал в армиях округа. Командармы  в  один
голос говорили то же самое. Тогда я лично  провел  длительное  наблюдение  с
передовых приграничных постов и убедился, что германские офицеры  вели  себя
чрезвычайно активно.
     На правом фланге Киевского особого военного округа строился в то  время
укрепленный район. Сооружения уже возвели,  но  еще  не  было  оборудования.
Имелись и части, предназначенные  для  укрепленного  района.  Взяв  на  себя
инициативу, я сообщил  командарму-5  генерал-майору  танковых  войск  М.  И.
Потапову, что пришлю своего помощника с приказом провести опытное учение  по
занятию укрепленного района частями армии, с  тем  чтобы  после  учения  5-я
армия осталась в укрепленном районе. В других местах  оборонительные  работы
были еще не завершены. Ответственным за строительство укрепрайонов был Б. М.
Шапошников, и я решил дополнительно поговорить с ним в Москве. \203\
     Затем я объехал пограничные части. Все они были начеку, и почти везде я
слышал о том, что на той стороне неблагополучно. С  границы  возвратился  во
Львов. Здесь были допущены ошибки.  Почти  вся  зенитная  и  противотанковая
артиллерия   переформировывалась   одновременно,   поэтому   противотанковая
артиллерийская бригада утратила  свою  боевую  готовность.  Чтобы  командный
состав армии убедился в этом, я провел с ним военную игру. Как я и ожидал, в
ходе игры обнаружилось,  что  танки  "противника"  могут  действовать  почти
беспрепятственно. На разборе я подчеркнул серьезность  допущенного  промаха.
Командарм в оправдание ссылался на указания из  округа.  Округом  командовал
генерал-полковник М. П. Кирпонос,  мой  сослуживец  по  финской  кампании  и
боевой командир.  Он  тоже  находился  во  Львове.  Кирпонос  объяснил,  что
переформирование абсолютно необходимо, но, конечно, осуществлять  его  нужно
поэтапно, обещал исправить ошибку и тут же поехал в штаб округа, в Киев.
     Однако ошибка не была исправлена. В начале июня в округе  формировалось
несколько противотанковых артбригад на тягачах. А через две  недели  грянула
война. 6-я армия сражалась героически,  но  не  могла  противостоять  танкам
немецкой группы "Юг". За первые две с половиной  недели  войны  части  армии
откатились от границы на 300  -  400  километров,  в  среднем  на  18  -  20
километров в сутки. В этом виновно не только руководство округом. Оно делало
почти все, что могло, испытывая недостаток и в боевой технике, и в средствах
транспорта, и в людях.
     Это было уже в  начале  войны.  А  тогда,  накануне  нее,  из  Киева  я
отправился  в  Одессу,   где   встретился   с   начальником   штаба   округа
генерал-майором М. В. Захаровым. Выслушав его подробный доклад, из  которого
явствовало, что и здесь, на границе, наблюдается тревожная картина, я вместе
с ним поехал к румынскому кордону. Смотрим мы на ту сторону, а оттуда на нас
смотрит группа военных. Оказалось, что это были немецкие офицеры.
     М. В. Захаров проводил большую работу  по  подготовке  войск  к  боевым
действиям. Он часто устраивал тревоги. При мне поднял  по  тревоге  окружную
авиацию, а затем самолетам, взлетевшим с обычных аэродромов, приказал  сесть
на полевые, как и предусматривалось по  плану  в  случае  войны.  Получилось
хорошо, если не считать того, что шесть самолетов не смогли потом взлететь с
вязкого грунта, размокшего после дождя. \204\
     Тогда же по моему  указанию  было  проведено  учение  механизированного
корпуса. Корпус был введен в порядке тренировки в приграничный район, да там
и  оставлен.  Потом  я  сказал  Захарову,  что  в  округе   имеется   корпус
генерал-майора Р. Я. Малиновского, который во время учения тоже надо вывести
в приграничный район. С Малиновским я служил в Белорусском округе, мы вместе
сражались в Испании, и я знал, что этому боевому командиру никаких пояснений
не нужно. Захаров отметил, что это - корпус только на словах: у Малиновского
имеется фактически одна дивизия. Он показал мне, где сосредоточит соединение
Малиновского,  и  я  с  радостью  увидел,  что  дальновидный  начальник  уже
приготовил корпусной командный пункт. Все, что потом еще рассказывал Захаров
о своих действиях, мне очень понравилось. Он тоже был  моим  сослуживцем  по
Белорусскому военному округу. Мы участвовали в различных  учениях  и  боевых
тревогах, вместе набирались опыта. Я знал, что Захаров стоит  на  правильном
пути, и уезжал из Одессы с более спокойным сердцем.
     В Москве вместе с С. К. Тимошенко я побывал у И. В. Сталина и рассказал
обо всем увиденном.  Оба  они  отнеслись  к  докладу  очень  внимательно.  В
частности, мне было приказано дополнительно проверить состояние  авиации,  а
если удастся - провести боевую тревогу.  Я  немедленно  вылетел  в  Западный
особый военный округ.
     Шло  последнее  предвоенное   воскресенье.   Выслушав   утром   доклады
подчиненных, я объявил  во  второй  половине  дня  тревогу  авиации.  Прошел
какой-нибудь час, учение было в разгаре,  как  вдруг  на  аэродром,  где  мы
находились, приземлился немецкий самолет.  Все  происходившее  на  аэродроме
стало полем наблюдения для его экипажа.
     Не веря своим глазам, я обратился с вопросом к командующему округом  Д.
Г. Павлову. Тот ответил, что по распоряжению начальника Гражданской  авиации
СССР на этом аэродроме ведено принимать немецкие пассажирские самолеты.  Это
меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя  И.  В.  Сталина  о
неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал  Павлова  за
то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны. Затем я
обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И. И. Копец.  -
Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация  округа  не  сумеет
выйти из-под удара противника, что тогда будете делать? \205\
     Копец совершенно спокойно ответил: - Тогда буду стреляться!
     Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор  шел  о  долге
перед Родиной. В конце концов он признал,  что  сказал  глупость.  Но  скоро
выяснилось, что беседа не оказала должного воздействия.  И  дело  тут  не  в
беседе. Приходится констатировать наши промахи и в том, что мы  слабо  знали
наши кадры. Копец был  замечательным  летчиком,  но  оказался  не  способным
руководить окружной авиацией на должном уровне. Как только  началась  война,
фашисты действительно в первый же день разгромили на  этом  аэродроме  почти
всю авиацию, и Копец покончил с собой.
     Познакомившись с положением на западной границе и выслушав  Павлова,  я
убедился, что и здесь Германия сосредоточивает свои силы.
     Вылетел в Прибалтийский особый военный округ. Приземлился на  аэродроме
одного истребительного полка,  а  сопровождавшего  меня  офицера  послал  на
аэродром бомбардировщиков, приказав объявить там боевую тревогу.
     Командир полка истребителей сразу же доложил мне, что над зоной  летает
немецкий самолет, но он  не  знает,  что  с  ним  делать,  так  как  сбивать
запрещено. Я распорядился посадите его и не  медля  запросил  Москву.  Через
четверть часа поступил ответ: самолета не сбивать, О посадке умолчали. А  мы
его уже посадили. Что случилось потом с самолетом и его экипажем,  не  знаю,
так как вскоре грянула война.
     Тревога прошла удачно. И истребители и бомбардировщики быстро поднялись
в воздух и проделали все, что от них требовалось. Но хорошее настроение  тут
же было испорчено. Заместитель  командующего  округом  генерал-майор  Е.  П.
Сафронов доложил мне о сосредоточении немецких войск на границе. Я вылетел в
Москву. Ни слова не утаивая, доложил о своих впечатлениях и  наблюдениях  на
границе наркому обороны. С. К. Тимошенко при мне позвонил И.  В.  Сталину  и
сразу же выехал к нему, чтобы доложить лично. Было приказано по-прежнему  на
границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление.
     М. П. Кирпонос, отнесясь к делу очень серьезно,  отдал  распоряжение  о
занятии  полевых  позиций  в  пограничных  укрепрайонах  Киевского   особого
военного округа  и  начал  подтягивать  войска  второго  эшелона.  В  Москву
поступило сообщение об этом. Передвижение соединений из второго эшелона было
разрешено, но по указанию Генштаба  войскам  \206\  КОВО  пришлось  оставить
предполье и отойти  назад.  До  рассмотрения  сходной  инициативы  Одесского
военного округа дело не дошло. В результате на практике войска этого  округа
были в канун войны, можно считать, в боевой готовности, чего нельзя  сказать
о войсках Киевского особого военного округа, а также о Западном округе.
     ЦК ВКП(б) и СНК СССР не оставили без  внимания  тревожные  сообщения  с
мест. Наркомату обороны дано было указание в Киевском особом военном  округе
развернуть фронтовое  управление  Юго-Западного  фронта.  Для  развертывания
такого же управления Южного фронта отбыла опергруппа во  главе  с  генералом
армии И. В. Тюленевым. Начальником штаба  к  нему  назначили  работавшего  в
штабе КОВО очень способного генерала А. И. Антонова, быстро выдвинувшегося в
период войны и в конце ее ставшего начальником Генштаба. К западным границам
перебрасывались пять армий: 16, 19, 20, 21 и 22-я. Из командующих этих армий
наиболее отличился потом командарм-19 И. С. Конев  (ныне  Маршал  Советского
Союза). Принимались и другие неотложные меры. Например, в том же КОВО срочно
формировалось пять мехкорпусов. Общая направленность работы была  такой:  не
делать  непосредственно  в  приграничной   зоне   ничего,   что   могло   бы
спровоцировать фашистов или  как-то  ускорить  их  выступление  против  нас;
осуществлять  мероприятия,  необходимые  для  укрепления  обороноспособности
страны, но не поддающиеся учету со стороны немецкой разведки.  В  этом  духе
наркомат обороны инструктировался свыше. Естественно, что  такую  же  линию,
соответствовавшую государственной политике в целом, проводил и сам наркомат.
     У читателя может возникнуть вопрос, было ли наше руководство  убеждено,
что летом 1941 года удастся избежать войны и, значит, выиграть время хотя бы
доследующей весны? Мне об этом тогда ничего не  говорили.  Однако  из  своих
наблюдений я вынес личное впечатление, что наше  руководство  колебалось.  С
одной стороны, оно получало тревожную информацию. С другой стороны,  видело,
что СССР к отпору агрессии еще не вполне готов. Если за последние  два  года
численность наших Вооруженных Сил возросла в два с половиной раза, то боевой
техники  было  недостаточно.  К  тому  же  она  частично  устарела.  Все  мы
стремились повлиять на ход событий, переломить его в нашу пользу и  оттянуть
конфликт. Но положение сложилось такое, что добиться этого не удалось. \207\
     Следует сказать и о другом. Поскольку в самом начале войны Англия и США
стали нашими  союзниками  по  антигитлеровской  коалиции,  большинство  лиц,
критически  рассуждающих  ныне  о  тогдашних  решениях  нашего  руководства,
машинально оценивает их лишь в плане советско-германской войны и  тем  самым
допускает ошибку. Ситуация же весной 1941 года была чрезвычайно  сложной.  В
то  время  не  существовало  уверенности,  что  не  возникнет  антисоветской
коалиции капиталистических  держав  в  составе,  скажем,  Германии,  Японии,
Англии и США. Гитлер отказался в  1940  году  от  высадки  армии  в  Англии.
Почему? Сил не хватило? Решил разделаться с ней попозже? Или, может,  велись
тайные  переговоры  о  едином  антисоветском  фронте?  Было  бы   преступным
легкомыслием не взвешивать всех возможных  вариантов.  Ведь  от  правильного
выбора политики  зависело  благополучие  СССР.  Где  возникнут  фронты?  Где
сосредоточивать силы? Только у западной границы? Или  возможна  война  и  на
южной границе? А каково будет положение на Дальнем Востоке? Это многообразие
путей возможных действий при  отсутствии  твердой  гарантии,  что  в  данном
случае удастся сразу нащупать самый правильный путь, дополнительно осложняло
обстановку.
     Мы поступали исходя из указаний ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Генеральный  штаб
весной 1941 года разработал план обороны  государственной  границы  на  год.
План определял пр