Крутогор сделал замах. Красивый, долгий,  рассчитанный  на
то, что противник успеет выставить защиту или уклониться, а меч
можно  метнуть  в  другую сторону, но красноголовый чужак стоял
тупо, и кончик лезвия на лету  неуловимо  быстро  коснулся  его
локтя.
     В  толпе  ахнули,  дружинники  весело  заорали. На руке из
длинной царапины выступила кровь. Крутогор ухмыльнулся,  и  тут
все  увидели,  как  чужак  сделал  то,  чего никто не ожидал: с
внезапно рассерженным лицом молниеносно перебросил тяжелый  меч
словно  хворостинку  в левую руку, тот взвился над головой, все
успели увидеть широкую  сверкающую  дугу,  затем  был  короткий
лязг, смачный удар, словно мясник рассекал коровью тушу, тут же
красноголовый странник с отвращением опустил залитый красным по
рукоять меч.
     В  гробовой тишине все смотрели на две половинки того, что
только что было смеющимся молодым и сильным князем. Лезвие меча
рассекло от левого плеча наискось через грудь и вышло справа  у
пояса.  Красные  потоки хлестали бурно, из разреза выпячивались
серые легкие, там шипело, комок мышц пульсировал и разбрызгивал
кровь по  вытоптанной  земле,  из  другой  половинки  выползали
выдавливаемые  внутренним давлением окровавленные внутренности,
залитые слизью и желчью.
     Олег собрал всю волю в кулак и, стараясь не  побледнеть  и
дать себе стошнить, сказал громко и четко:
     -- Ваш  князь  убит.  Если  не  хотите  лечь рядом глупо и
бесславно, слезайте с коней! Оружие на землю.
     Воевода опомнился первым, прокричал хриплым злым  голосом,
в котором было щенячье ликование:
     -- И побыстрее!.. Эй, лучники!
     В  окнах второго поверха вместо служанок уже стояли гридни
с колчанами стрел за плечами. Олег услышал  скрип  натягиваемых
луков.  Дружинники  медлили, неверящими глазами смотрели на то,
что осталось от  их  вожака.  Гридни  выставили  копья,  к  ним
подбегали  все  новые  и  новые, окружали, голоса стали громче,
свирепее.
     Олег чувствовал на себе взгляды всего  княжества.  Стиснув
зубы, вытянул меч в сторону дружинников:
     -- Считаю до трех!.. Раз... два...
     С  длинного  зазубренного  лезвия  срывались тягучие капли
крови. Они исчезали в широкой луже, что подступала  к  подошвам
его сапог, но острие грозно смотрело, казалось, каждому прямо в
лицо.
     Мечи,  топоры  и  даже ножи посыпались, как в грозу спелые
груши. Олег помедлил, его рука с отвращением отшвырнула меч, он
отступил, сколько крови в этом  разрубленном  теле,  за  спиной
завопили  придавленные,  когда  стена  зевак разом отшатнулась,
давая ему дорогу.

     Он намеревался исчезнуть как можно незаметнее, уже  смутно
догадываясь,  что  хоть и ученый вроде, а дурак редкостный, кто
же отпустит героя без пира в его честь, и тут же знатные бояре,
пока воевода сгонял пленных в кучу, подхватили под руки,  пусть
не совсем белые, подвели к княжне.
     От  него  ждали то ли поклона, то ли еще чего, он не знал,
потому вежливо поклонился:
     -- Прости, светлая княжна,  я  как-то  шел  мимо...  Может
быть, это у вас игра такая, а я влез как медведь.
     Ее  красивые  глаза  расширились. Алые щечки заалели ярче,
она вскрикнула удивленно и счастливо:
     -- Шел  мимо?  Не  скромничай!..  Уж  мы-то  знаем,  через
сколько  гор,  лесов  и рек приходится пройти герою, прежде чем
одолеть злодея!
     Да какие горы, вертелось на языке, злодеи и так на  каждом
шагу.  Бей  хоть  вслепую, все равно прибьешь либо злодея, либо
вора. Сказал вслух:
     -- Прости, но все вышло случайно. Он же чуть на меня конем
не наехал.
     Бруснильда оглянулась, хлопнула в  ладони.  Звонкий  голос
стал властным и сердитым:
     -- Где конь Крутогора?.. Привести в дар герою!.. Как и все
доспехи, оружие, его одежду.
     Воевода буркнул:
     -- По  одежке  встречают, коли рожа крива. А ему-то зачем?
Мужчина должон быть страшный, лохматый и потный.
     Олег сказал горячо, чувствуя поддержку:
     -- Зачем одежка с мертвяка? Да и железо теперь разве что в
кузницу. На подковы или еще что...
     Один  из  старых  бояр  наклонился  к  ее  уху,  пошептал,
указывая  глазами  то  на Олега, то на лужу крови, что осталась
после того, как уволокли сраженного. Княжна милостиво кивнула:
     -- Да-да.  Ты  прав.  Объяви,   что   на   три   дня   все
освобождаются  от  работ и мыта. Везде пляски и песни, скачки и
состязания! Княжество избавлено от смертельной угрозы, завтра с
утра пир! Для простого люда  выставить  столы  на  площадь,  из
подвалов выкатить бочки с вином! А на столы трое суток подавать
из княжеских запасов!

     Со  стен  города гремели трубы, созывая народ на праздник.
Не простые  из  дерева,  разбитого  молнией,  здесь  эти  трубы
называют   трембитами,  не  из  рогов,  а  из  блестящей  меди,
звонкоголосые и радостные.
     "Я прошел, -- подумал Олег, -- огонь и воду,  как  говорил
Мрак.  А  сейчас,  похоже,  настал  черед  медных  труб.  А это
потруднее, потому  что  как-то  рука  не  поднимается...  ну...
Отказаться  -- это же плюнуть этим добрым радостным людям в суп
и уйти по своим делам, которых они не понимают. И не поймут".
     Это для него так важно научиться чародейству или  хотя  бы
колдовству, а для них смертельная обида, если откажется стать у
них  князем! Кому нужны какие-то знания, умения, когда уже бери
и пользуй!
     Его усадили в кресло на помосте рядом  с  креслом  княжны,
двое  бояр  стояли  за  спиной,  положив  дряблые ладони на его
широкие плечи. Не удержат, конечно, но как-то неловко вскочить,
обидеть старых людей...
     Княжну  отвел  в  сторонку  воевода,  быстро  и  торопливо
нашептывал  что-то,  указывал  в  сторону  гор  и  часто чиркал
пальцем по горлу. Еще один боярин, с  недовольным  и  обрюзгшим
лицом,  зашел  к  княжне  с  другой стороны, пошептал на ухо. В
сторону Олега не смотрел, но тот чувствовал, что говорят о нем.
Княжна досадливо отмахивалась, боярин настаивал,  подозвал  еще
двоих,   втроем   убеждали,   доказывали,   наконец   княжна  с
неудовольствием сказала:
     -- Хорошо,   хорошо!..   Это   можно    спросить...    Но,
предупреждаю,  каков  бы  ни  был  ответ, это ни в коей мере не
повлияет на мой выбор!
     Боярин  развел  руками,  а  она  подошла  к  Олегу,  нежно
заглянула в его напряженное лицо:
     -- Витязь, тебя что-то тревожит?
     -- Да так, -- промямлил он. -- Ничего серьезного.
     "Да  разве  это  серьезно,  -- подумал несчастливо, -- что
опять надо удирать от  женитьбы,  от  женщин.  Пора  бы  уже  и
наловчиться. Могло бы войти в привычку..."
     -- Тогда   скажу...   Наш   золотой   сокол   никогда   не
ошибается!.. Он не случайно, облетев  не  только  наш  город  и
узрев с высоты все княжество, все же направил полет к тебе...
     -- Он всего лишь птица.
     -- Птица чародеев, -- возразила она. -- Он чувствует самых
сильных и отважных...
     "Дура  птица,  --  подумал он с отвращением. -- Уж меня-то
отважным назовет только слепой". Но вслух ответил:
     -- Народу было много. Мог сбиться.
     -- Нет, -- живо возразила она. -- Сокол выбрал  правильно.
Но  почему,  когда  уже  готов был сесть тебе на плечо... вдруг
отпрянул?
     -- Спугнули, -- предположил он. -- Как сейчас  помню,  мой
сосед хотел почесаться, вскинул руку... ну и спугнул.
     Она сказала презрительно:
     -- Так  можно  спугнуть муху, но не сокола. Нет, он трижды
тебя выбирал и отпрядывал трижды...
     Олег   почувствовал,   что   забрезжила   надежда   как-то
отбояриться от боярства и даже княжения:
     -- Издали  он  решил,  что я такой и есть, сверху ж не все
видно, а слетел ниже, увидел правду... ну, его и долбануло, как
оглоблей. Он еще герой, другая бы  птица,  попроще,  вообще  бы
лапы кверху!
     -- Какую  правду?  -- спросила непонимающе, ее серые глаза
впились в него с такой настойчивостью, что в самом  деле  могла
бы  рассмотреть  в нем того, кто ширял над ночными облаками. --
Разве ты... это не ты?
     -- Мы все  не  такие,  какими  нас  видят,  --  сказал  он
неуклюже,  умолк,  потому  что  даже  самому  не  все  казалось
понятно, почему себя видишь так, а другие тебя зрят иначе, ждут
от тебя чего-то. -- Может быть, эта пташка увидела больше?
     Она ответила с достоинством и гордостью владельца чудесной
птицы:
     -- Да, потому ее и запускаем. Но слова  твои  непонятны...
Может быть, тебя слишком сильно по голове стукнули?
     Воевода  смотрел  ревниво, сопел сочувствующе. Не утерпел,
вмешался:
     -- Крутогор его даже ни разу!
     -- Не сейчас, а раньше, -- живо возразила она. --  Не  мог
же  такой  герой дойти до терема, ни разу не подравшись? Они же
все дерутся. Чем сильнее, тем дерется больше. Вот  и  дошел  до
нас уже стукнутый.
     Воевода сказал твердо:
     -- Стукнутый  или не стукнутый, какая разница? Для мужчины
это не важно. Отныне он щит и меч княжества. А  что  стукнутый,
так  даже  лучше. Не до пиров и бесед будет. Стукнутые только и
думают, как бы стукнуть других, днюют  и  ночуют  на  кордонах,
супротивников ищут...
     -- Он  должен  править, а не спать на казачьей заставе, --
возразила она гневно.
     Воевода прикусил язык,  поклонился,  отступил.  Но  в  его
глазах  Олег  читал скрытую уверенность, что настоящие мужчины,
да еще стукнутые, недолго остаются в женских постелях.
     Внезапно словно что-то сломилось в напряженном  теле  юной
Бруснильды. На лице появился испуг, Олег даже отшатнулся, когда
она  с  детским криком бросилась ему на грудь. Ее тонкие нежные
руки обхватили его шею.
     -- Не исчезай!
     -- Что... -- пробормотал он, -- что случилось?
     В ее больших серых глазах  появились  слезы.  Пухлые  губы
задрожали,  на  лице  выступило  такое  отчаяние,  что  у Олега
запершило в горле.
     -- Вдруг почудилось, -- прошептала она со страхом. Из глаз
выкатились две  крупные  слезы,  проползли  по  бледному  лицу,
оставляя  мокрые  дорожки. -- Вдруг стало так страшно... что ты
исчезнешь так же внезапно, как и...
     -- Я не призрак, -- пробормотал он.
     Она слегка отстранилась, упираясь кулачками в его твердую,
как дерево, грудь. На мокром от слез личике  проступила  слабая
улыбка.
     -- Это я чувствую. Кто ты, герой? Какого роду-племени?
     -- Не здешний, -- ответил он уклончиво.
     Воевода  нетерпеливо  протиснулся  через окруживших княжну
бояр, глаза его с чувством собственника  осматривали  чужака  в
одежке  дикого  лесного  человека.  Но  голос  уже был деловым,
хозяйским:
     -- Так вот где изюминка зарыта!.. Из Леса, говоришь? Плечи
широки, в руках мощь, а двигаешься как рысь... Да, жить в  лесу
-- видеть  смерть  на  носу.  Из вас выживают только такие вот,
крупные да быстрые... Как  там  у  вас  говорят:  береги  честь
смолоду,  коли  рожа  крива.  Все-таки  рыжий...  Но все равно,
обижайся или не обижайся, но  сразил  ты  Крутогора  больше  по
счастью.  Он  просто  не  ожидал  от  тебя  ни  такой  силы, ни
верткости. Хоть и подлый  был  человек,  но  витязь  великий...
Завтра  подберем  по  тебе  доспехи. Добрый топор... можно даже
меч, если княжна разрешит, и начнем, начнем...
     -- Что начнем?
     -- Упражняться, что же еще? -- удивился воевода.  --  Сила
еще  не  все,  как  и увертливость. Витязю надо знать семьдесят
приемов  боя  супротив  противника  с  топором  и  мечом,   еще
семьдесят  пять супротив оружного мечом, сто четыре -- супротив
двух с топорами...
     Олег прервал:
     -- Хорошо-хорошо. Завтра, говоришь? Пока подбирай доспехи.
А утро вечера мудренее.
     -- Ну тогда до завтра, -- ответил воевода с  сомнением.  В
прищуренных  глазах  было  недоверие, заспится этот богатырь до
полудня, даже если княжна не допустит до него сенных девок, что
уже при виде такого  парня  взмокли  снизу.  Эти  простые  люди
потому  и  простые,  что  останавливаются  сразу же, едва видят
накрытый стол и спелых девок. --  Я  пришлю  за  тобой  гридней
будить.  Вообще-то  я  не  больно  жалую  опоздунов... э-э, как
говорят наши культурные бояре, опозданцев.
     -- Я встаю рано, -- сообщил Олег.
     -- Да?  --  ухмыльнулся  воевода.  --  В  этом   княжестве
по-настоящему рано встаю только я.

     Княгиня    деловито   распоряжалась,   к   ней   подбегали
управляющие, бояре, сотники, но чувствовалось,  что  она  умеет
править  умело  и уверенно. Однако Олег то и дело ловил на себе
ее взоры, то застенчивые, то умоляющие, а то и вовсе трусливые.
     За ним тоже гуськом  ходили  бояре,  ловили  слово,  он  в
последней попытке отбояриться протолкался к ней:
     -- Славная Бруснильда! Не делаешь ли ошибку? Все-таки я не
княжеских кровей!
     Она просияла:
     -- Вот и прекрасно!
     -- Почему?
     -- Дурни,   они   ничего   не   понимают!..  Ты  и  будешь
основателем великого и славного рода, из которого выйдет  много
героев,  способных  завоевывать  княжества,  разорять  царства,
топтать поля врага и  уводить  в  полон  женщин  и  детей!..  У
каждого  княжеского  рода  основателем  был  либо  простолюдин,
наделенный необычайной силой, либо вообще дикий человек из гор,
леса или песков. Самая большая слава ему, самые красивые  песни
ему, самые героические песни и легенды -- о нем!
     -- Да  брехня  это,  --  отмахнулся  Олег.  --  Мне старый
Боромир рассказывал. Это волхв, у которого я учился...
     -- Так  ты  еще   и   грамотный?   --   спросила   она   с
беспокойством.  В  серых  глазах появилась задумчивость, княжна
прикусила губку, на лбу безуспешно  подвигалась  кожа,  пытаясь
собраться в складки, потом чудесные глаза просияли. -- Пока что
можно  об  этом никому! И так со всех сторон: почему пеший, что
за мужчина без коня...
     -- А что рыжий? -- осведомился он угрюмо.
     Она отмахнулась:
     -- Это терпимо. И среди рыжих не все  уроды.  Для  мужчины
внешность  не  главное.  Чуть  красивше  козла -- уже красавец.
Главное, ты здоровый, как сарай. Теперь тебя все боятся, а  это
в жизни главное... Эй, девки! Отвести нашего дорогого... гос...
жениха  и  правителя  в его покои! Воды нагреть, перины взбить,
подмести, пол посыпать душистыми травами!

     В тереме стояла радостная суета. Челядь спешно  готовилась
к  великому  пиру,  во  дворе  пока  поставили  походные котлы,
жаровни, торопливо пекли, жарили, варили, вечером на  их  место
вынесут  столы,  он  видел,  как  на первом поверхе беспрерывно
грели воду, как цепочкой словно муравьи таскают от  колодцев  в
расписных  ведрах,  потом за ним явились сенные девки, щеки как
помидоры, веселые и смешливые,  глаза  хитрые.  Его  привели  в
светлицу,  туда  невесть каким образом затащили огромную бадью,
шел пар, вода заполняла до половины, а снизу воду несли  еще  и
еще.
     Его раздели, все со смешками и шуточками, усадили в бадью,
вода не  горячая,  а  как раз чтобы расплыться от удовольствия,
как тесто на середке стола. Его  поливали  из  трех  серебряных
ковшиков, со смешками скребли, терли, отмывали, чесали, лезли в
уши,  терли, и не только уши. Взвизгивали и сами плескались, он
терпел, сперва напряженный как струна на степняцком луке, потом
сделал выдох и сказал себе: а почему нет?

     Глава 11

     А почему нет, сказал себе, когда стоял  голый  в  светлице
возле  окна, на него падал яркий солнечный свет, а хитрые девки
неспешно  вносили  богатые  одежды.  Примеряли,   советовались,
заставляли снимать, а лишь затем отправлялись за другими.
     Почему   не  заниматься  чародейством,  будучи  князем?  И
учиться проще, князя учить не так, как ученика... У него  сотни
слуг,   готовых   выполнить   любое   повеление.   Враги  будут
страшиться, а друзья искать его защиты...
     Из раскрытого  окна  доносились  хриплые  вскрики  воинов.
Усталые,  мокрые  от  пота,  как  мыши,  переплывшие реку Даны,
гридни бросались дружно на обрубки дерева, кололи и  рубили,  а
безжалостный  воевода  всякий  раз находил их промахи. За что в
бою потеряли бы головы, заставлял кидаться на деревянную  чурку
снова и снова.
     В другое окно тянуло горьковатым запахом смолокурни. Мерно
бил молот,   к   запаху  смолы  примешивался  человечий  аромат
горячего железа. Судя по ударам молота, ковали  не  мечи,  либо
плуг, либо простые подковы.
     Олег вздохнул, по телу прошла холодная волна. Это странник
слаб и  голоден,  как птица, но, как птица, и свободен. А князь
обязан и сам упражняться с мечом,  и  воинов  упражнять,  и  за
боярами  следить,  и кордоны укреплять, и подать не упустить, и
пастбища расширить... и много-много такого, что не даст  голову
поднять  к  небу,  а  не  то  что  раскинуть мыслями о вечном и
нетленном. Мозгами раскинуть может, на то и воин, а вот  мыслью
княжеским рылом не вышел.
     Ему  кланялись  уже как князю, что побил самого Крутогора,
это великий герой, конечно, но  герою  можно  шубу  с  княжьего
плеча  и поди охраняй кордоны, чтобы чужих бил, а в своем граде
не буянил, мужних жен не бесчестил. Этого же княжна  приветила,
обласкала.  Значит,  быть  под  его  рукой, так что поскорее бы
присмотреться, угадать,  чего  от  него  ждать,  на  чем  можно
проехаться, на чем поймать.
     Олег  видел  везде  поклоны,  вытаращенные в любопытстве и
почтении глаза.  Иные  кланялись  чересчур  усердно,  старались
попасться  чаще,  чтобы  заприметил.  Он  чувствовал,  что  ему
приятно, ведь это он идет с прямой спиной, а кланяются все, кто
попадается навстречу.
     Не поклонится только князь  соседних  земель...  мерзавец,
что  он  о себе думает или не знает еще о судьбе Крутогора, что
тоже считал себя великим героем? Кто кланяется, к тому милость,
кто не поклонится -- того надо наклонить так, чтобы сапоги  ему
поцеловал. И другие князья узрят, что с покорными да послушными
он добр и ласков, а с дерзкими да гордыми, да-да, с теми сумеет
говорить на другом языке.
     -- На  другом,  --  повторил он вслух, чувствуя, как кровь
ударила в  голову,  а  кулаки  сжимаются  сами  по  себе.  Если
понадобится, то и магия поможет... Что-то умеет и без обучения!
Змея вызвать ли, огненный ветер, а то и землю трескануть...
     Трубы  гремели все мощнее, громче, в медном реве слышались
ликующие крики победителей, лязг  мечей,  сухой  стук  стрел  о
деревянные  щиты,  ржание горячих коней, крики воинов и сладкие
хрипы умирающих врагов.

     Вдруг слух болезненно царапнуло. Он вздрогнул,  огляделся.
Он  стоял  с перекошенным лицом у окна, видно и слышно трубачей
на городских воротах, те покраснели от  натуги,  щеки  раздуты,
как  переспелые  тыквы,  глаза  от усердия выпучены, как у сов.
Один то ли от усталости, то ли слюней напустил в медное  горло,
как  голодный пес при виде сахарной кости, но начал выдувать не
в лад с другими. Чуть-чуть, самую малость, Олег чувствовал, что
никогда бы  не  заметил,  не  ощутил:  ну  дудят  и  дудят,  он
различает,   только   если   дудят   громко  или  тихо,  а  все
оcтальное...
     Чертов Таргитай, мелькнула горячечная мысль.  Если  бы  не
донимал их с Мраком своим дудением, то так бы и не учуял сейчас
крохотный  сбой, что как по сердцу царапнул и сразу разрушил те
высшие чары, что набрасывают на человека музыка или пение.
     В металлической пластине, что заменяла здесь  зеркало,  он
увидел  свое  отражение:  могучий  молодой мужик, взъерошенный,
полный  ярости,  растущей  злобы,  уже  готовый  обрушиться  на
соседей только потому, что те вдруг когда-нибудь могут захотеть
напасть  на  его земли, увести его скот, насиловать его женщин!
Которых может насиловать он  сам,  как  князь,  властелин  этих
земель, сел, лесов, двух озер, шести мостов!
     Насиловать по праву сильного, который даст потомство более
сильное и здоровое, чем все эти слабые людишки...
     -- Черт, -- сказал он вслух, -- опять... Опять!
     Он  закрыл  ладонями уши, ноги с неохотой понесли от окна.
Чувство было такое, что  отказывается  от  большого  и  сытного
ужина, от сеновала с теплыми и сочными девками, а то, ради чего
отказывается, то ли будет, т