Юрий Никитин.
     Семеро Тайных


      * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

     Глава 1

     Таргитай со стоном перевернулся на спину. В синем  небе  с
востока  надвигалось  облачное  плато  с  диковинными  замками,
башнями, высокими стенами. Там с  неспешностью  снеговых  лавин
проступали  морды  двугорбых  верблюдов, угадывались оскаленные
пасти злобных  зверей,  там  страшный  и  великолепный  мир,  в
котором все творится по его воле.
     Рядом  хрипело  и  сипело.  Олег  уткнулся  лицом в траву,
задыхался, но руки подломились, когда попробовал перевернуться.
Мрак сидел, опираясь обеими  руками  о  землю.  Темные  волосы,
слипшись,  торчали  красным  петушиным  гребнем. Засохшая корка
трескалась по всей левой щеке и шее,  отваливалась  коричневыми
струпьями.
     В  двух  шагах  траву  примяла  исполинская  секира. Рядом
крест-накрест лежали меч и посох, а еще дальше сыпало  шипящими
искрами  белоснежное перо. На земле пламенели капли крови. След
тянулся с их пригорка вниз, в  широкую  Долину  с  ее  странной
красной  землей,  словно  обожженная глина, кое-где поднимаются
дымки. Или же вихрики, что сами по себе взметывают кучки пепла.
Посреди Долины темнела  широкая  каменная  плита,  массивная  и
вдавленная  в эту сухую твердую землю, словно на нее только что
опускался целый горный хребет. Совсем недавно на свете не  было
белее  камня,  а  сейчас  она  стала черной, словно пропиталась
человеческим ядом.
     Мрак прохрипел:
     -- Что за народ пошел?.. Все руки отбил.
     -- Так то народ, -- ответил Олег.  Его  грудь  поднималась
часто,  воздух  заглатывал со всхлипами, внутри хлюпало, словно
бежал по болоту. -- А это был не совсем народ...
     -- Да какая вам разница,  --  возразил  Таргитай,  который
всегда был за справедливость. -- Лишь бы люди были хорошие!
     -- Да,  хорошие,  --  согласился  Мрак. -- Насчет людей...
гм... но хорошо, что были.
     Таргитай оглянулся по сторонам с недоверием:
     -- Не может быть, чтобы  мы  всех...  Я  вроде  бы  вообще
никого не бил по голове. Ну, почти не бил.
     Исполинская   плита  дико  и  непристойно  блестела  среди
вытоптанной и загаженной  Долины,  где  в  древности  случилась
битва  Старых  Волхвов  не  то с Новыми, не то с богами. Долину
окружали пологие горы, теперь на склонах ни целого куста, глыбы
вывернуло,  еще  когда  сюда  спускались  орды   зверолюдей   и
древочеловеков,  когда  на  суд Рода сошлись боги и все главные
твари.
     От сочной травы осталась вбитая в землю зеленая  слизь,  в
которой   и   лежали   все  трое.  Еще  слышался  далекий  гул,
подрагивала земля, уходили горные великаны.  Лешие,  водяные  и
гномы  исчезли неслышно. В небе поблескивали точки, так блестят
в облаке пыли начищенные доспехи. То ли неведомые птицы, то  ли
боги возвращаются на свою надежную небесную твердь.

     Огромный  лохматый человек появился словно из-под земли. В
другое время его бы заметили издали, запах немытого тела лягнул
по ноздрям  как  конь  копытом,  но  сейчас  даже  Мрак  только
отшатнулся,  секира  в  двух шагах, не дотянуться, меч Таргитая
еще дальше...
     Коротко и зло полыхнуло. Послышался чавкающий удар, во все
стороны брызнуло. Мрак торопливо провел ладонью по лицу, весь в
мелких красных бусинках, словно выпала кровавая роса.  Таргитай
брезгливо  вопил,  его  золотые  волосы  стали  грязно-красного
цвета, а сам весь покрылся розовыми пятнами.
     Олег,  все  еще  лежа  на  животе,  прошептал   несчастным
голосом:
     -- Я его не тронул и пальцем!
     Мрак оглянулся на красные клочья, из которых самый крупный
был не больше лягушки, покачал головой:
     -- Для него лучше, если бы тронул даже кувалдой.
     -- Никогда не стану волхвом, -- заявил Таргитай твердо. --
Это плохо.
     А   Мрак   сказал   наставительно,   уже  обретая  прежний
насмешливый вид:
     -- Кто из вас жаждал благодарности  от  человечества?  Уже
начинаем получать...
     Олег  перевернулся,  сел.  На кровавые ошметки старался не
смотреть, но глаза  то  и  дело  пугливо  поворачивались  в  ту
сторону. Вздохнул:
     -- Человек  был  создан  Родом  в последний день творения.
Когда Род уже так устал, что не соображал, что делает.
     Голос волхва был  виноватым,  словно  это  он  сам  сделал
человека не совсем удачным. Мрак небрежно потряс руками, однако
длинные   могучие   длани,  покрытые  густой  черной  порослью,
оставались с рыжим оттенком.
     Таргитай вполголоса причитал, что негде  помыться,  словно
это  была  первая  пролитая  кровь,  которую увидел. Если бы он
мылся всякий раз после  кровопролития,  то,  по  мнению  Мрака,
плескался бы среди океана.
     -- Что теперь? -- спросил Олег хрипло.
     Таргитай   искательно  посмотрел  на  ученого  волхва,  на
могучего оборотня. Голос  певца  срывался  неровными  клочьями,
словно тающий снег с крыши:
     -- Вернемся в какой-нибудь город. Или хотя бы деревню...
     Мрак и Олег уставились на дударя, Мрак спросил хмуро:
     -- Зачем?
     -- Поесть,  --  сказал Таргитай жалобно. -- Я так давно не
ел... как следует не ел.
     Мрак прислушался,  внезапно  выхватил  из-под  Олега  лук,
выстрелил  вверх, а только потом поднял голову, провожая стрелу
взглядом.
     Олег с трудом поднял взор кверху,  успел  увидеть,  как  в
синеве вырастает нечто темное, зажмурился, услышал совсем рядом
глухой удар о землю. Таргитай охнул, Олег поспешно поднял веки.
     Перед   ними  бился  пронзенный  стрелой  крупный  молодой
селезень. Изумрудная с переливами голова  бессильно  волочилась
по  траве,  а  крылья еще пробовали подбрасывать тело, с каждым
разом замирая сильнее.
     Таргитай сказал печально:
     -- Зачем ты его так... Хотя бы утку, они все дуры. А  этот
такой красивый!
     -- Да  ладно,  --  буркнул  Мрак.  -- Ты ж видишь, с какой
высоты брякнулся! Все равно бы убился.
     Таргитай задрал голову, долго всматривался в небо,  тяжело
вздохнул:
     -- Ну тогда ладно... Я сам ощипаю.
     Мрак передразнил с отвращением:
     -- Ощипаю! Видать, ты с нами как сыр в масле.
     Даже  Олег  с  осуждением покачал головой: когда же дударь
успел  разбаловаться,  разнежиться.  И  пока  пристыженный  бог
разжигал  костер, Мрак по-мужски закатал утку целиком с перьями
в глину, бросил тяжелый  шар  в  пламя,  предварительно  выдрав
железными  пальцами  из бедной птахи, что все равно бы убилась,
кишки, и  забросил  далеко  в  кусты.  Там  сразу  зашуршало  и
зачавкало.
     -- Вот что главное, -- сказал Мрак наставительно. -- Уметь
увидеть вовремя, прицелиться, пустить стрелу точно в цель!
     Олег сказал мирно:
     -- Да  иногда  случается  и проще. Как-то, помню, иду мимо
кустов, а  там:  фю-фю-фю...  фю-фю-фю-фю...  фю-фю-фю-фю...  Я
метнул туда камень, смотрю: лису пришиб!
     Мрак кивнул:
     -- Такое   случается.  Я  как-то  иду,  слышу  из  кустов:
хорх-хорх... фрю... фрю-фрю... зю-зю-зю... хорх-хорх...  хрясь,
фрю-фрю,  я  прицелился,  сделал  поправку  на ветер, на ширину
куста... и -- стрела кабану прямо в сердце!
     Таргитай жадно смотрел на каменный  шар,  что  разогрелся,
уже пошел пар от высыхающей глины.
     -- А  я  иду,  слышу  в  кустах:  фрю-фрю...  хрясь-хрясь,
тю-тю-тю...          мня-мня-мня...           чавк-чавк-чавк...
фю-фю-фю-фю-фю-фю...        шмя-шмя-шмя...       шмя-шмя-шмя...
шмя-шмя-шмя-шмя-шмя-шмя... э-э-э... о чем это я?
     Мрак толстым прутиком с рогулькой зацепил тяжелый каменный
шар, красный, ноздреватый, как полная луна, выкатил из  костра.
Таргитай,  роняя  слюни,  взял  секиру и легонько стукнул. Мрак
поморщился, дурак позорит боевое оружие, но смолчал, а каменный
шар с сухим треском развалился на части. Мощным запахом сочного
печеного мяса толкнуло, как  крупом  коня-тяжеловоза.  Таргитай
захлебнулся,  ибо  запах  сшибал с ног, ни капли не потерялось,
пока утка пеклась в темнице.
     Между  каменных  лепестков  нежно-белая  пахнущая   тушка,
соблазнительно голая, пузырилась множеством капелек сока. Перья
торчали  из  глины,  влипнув  и прикипев, когда глина высохла и
окаменела. Тушка бесстыдно расставила белые голые  ноги,  ляжки
толстые, сочные, под ними блестит от вытекающего сока.
     Мрак с довольным урчанием разломил тушку на три части, две
ловко  швырнул  Олегу  и  Таргитаю,  сам тут же вгрызся острыми
волчьими зубами в пахнущую, истекающую соком мякоть.
     Олег перебрасывал свою долю из ладони в ладонь, а Таргитай
и вовсе с воплем выронил,  обжегши  пальцы.  Мрак  посмеивался,
посоветовал:
     -- Во-о-он  там за деревом ручеек! Можешь остудить, заодно
и помоешься.
     Таргитай недоверчиво посмотрел на одинокое дряблое дерево:
     -- Да какой там может быть ручей?
     -- Мелкий, -- объяснил Мрак, -- но глубокий. Я  однажды  в
таком вот такую щуку поймал!
     Он   отмерил  на  руке  едва  ли  не  до  плеча.  Таргитай
посмотрел, усомнился:
     -- Брешешь! Таких волосатых щук не бывает.
     Некоторое время слышался только непрерывный треск  молодых
косточек  на  крепких  зубах. Сожрали почти целиком, если что и
выплюнули, то разве что прилипшее к мясу перышко.
     Таргитай еще жевал, когда Мрак поднялся, уже  отдохнувший,
злой,   с   нетерпеливо  перекатывающимися  под  гладкой  кожей
тяжелыми шарами мускулов. Как секира оказалась  в  его  длинной
жилистой  лапе,  никто  не  заметил,  как  и сам Мрак, она сама
стремилась юркнуть в широкую шероховатую ладонь, но на этот раз
Мрак вбросил ее  в  ременную  петлю  небрежно,  не  глядя.  Его
коричневые  глаза  смотрели поверх голов, одна с волосами цвета
заката солнца, другая -- поспевшей пшеницы.
     -- Дымком пахнет...
     -- Пожар? -- предположил Олег.
     -- Нет, запах стряпни тоже... Тарх, мы пошли.
     Таргитай на ходу  запихивал  в  пасть  остатки  селезневой
лапы, закашлялся, но никто даже не постучал по спине. Оба друга
становились  все  серьезнее,  напряженнее,  а предчувствие беды
накрыло Таргитая с головой, как холодная морская волна.
     Драгоценное Перо, из-за которого столько раз  получали  по
морде, пришлось подобрать ему, друзья о нем словно забыли.
     На  выходе  из  Долины  миновали  дубовую  рощу,  обогнули
крохотное озеро,  спугнув  стадо  диких  свиней,  потом  дорогу
загородил  еще  гаек,  но  легкий,  весь  из  молодых  березок,
просматривающийся насквозь.
     Таргитай начал было намурлыкивать песенку, но Мрак шикнул,
и певец послушно умолк.  Послышался  цокот  подков,  на  тропку
впереди  выехал на рослом сухощавом коне богато одетый мужчина.
Хотя осень только начиналась, листья  едва-едва  пожелтели,  он
был в толстой шубе, сапоги с опушком, сафьяновые, с серебряными
пряжками.
     При  виде  троих бросил руку на рукоять топора, но эти шли
мимо, внимания не обращали,  только  коротко  поклонились.  Он,
чуть  проехав,  остановил коня, грузно повернулся в седле. Лицо
побагровело,  словно  поднимал  городские  ворота,  голос   был
зычный, привычный перекрывать лязг железа в бою:
     -- Эй, вы, там! Мне нужно проехать к князю Вернигоре.
     Эти трое переглянулись, остановились, долго думали, а тот,
черноволосый  и  самый звероватый на вид, явно старший, наконец
махнул рукой:
     -- Ладно, мы не против. Езжай.
     Воевода  опешил,  поерзал  в  седле,  но  что  с   дураков
возьмешь, гаркнул снова:
     -- Можно   вас   спросить,   как   доскакать  до  крепости
Вернигоры?
     Звероватый пожал плечами, мол, вопрос-то дурацкий, молодой
парень с красной, как пожар, головой даже не повел  бровью,  за
всех ответил вежливо золотоволосый парень, совсем отрок:
     -- Конечно можно!
     Воевода  плюнул  в сердцах, хлестнул коня и умчался. Видно
было, как колотит бедное животное под бока острыми каблуками.
     Мрак покачал ему вслед головой:
     -- Если нас даже один человек не понимает,  то  как  учить
жить народы?
     Олег  смолчал,  стрела  метила в него, шел плечо в плечо с
оборотнем  угрюмый,   словно   поменялся   с   Мраком   нравом,
молчаливый,  нахмуренный.  Он  чувствовал,  как  на плечи давит
нечто невыносимо тяжелое, пригибает к земле. Краем глаза уловил
странное выражение на хмуром лице  Мрака.  Даже  Таргитай  чует
недоброе,  искательно заглядывает обоим в глаза, едва не виляет
хвостиком.
     За гаем дорожка разветвилась на три едва заметные  тропки.
Все три одинаково прямые, одинаково уходят в дальнюю даль и там
исчезают.  Олег  чувствовал,  как его шаги наливаются тяжестью.
Чем ближе к развилке, тем труднее дышать,  тем  горше  в  горле
ком,  больнее  в  груди.  Таргитай  что-то  заговорил быстрое и
жалобное. Мрак остановился на распутье,  его  коричневые  глаза
оглядели друзей с любовью.
     -- Ладно,  ребята.  Сама  судьба  подсказывает. Чем дольше
тянем, тем тяжелее.
     Олег вздрогнул так сильно, словно его лягнул конь:
     -- Да-да, Мрак. Ты прав.
     Пальцы  Мрака  бесцельно  поправили   секиру,   Олег   без
необходимости поковырял посохом твердую землю. Таргитай жалобно
смотрел на обоих, длинная рукоять меча сиротливо блестела из-за
его плеча.
     -- Вы что... уже?
     Мрак буркнул:
     -- Да,  Тарх.  Мы сделали больше, чем собирались. Теперь у
каждого своя дорога. Мне осталось, как ты  слышал,  до  первого
снега. Может быть, успею повидать ту... Олег идет в пещеры. Ну,
а тебе перо в... скажем, в руки. Ты же бог, дуй на небеса. Хотя
Числобог и рек, что можешь и по земле скитаться среди людей аки
птаха небесная, беззаботная, дурная, голодная.
     Таргитай, побледнев, смотрел отчаянными глазами.
     -- Но как же...
     Мрак  обнял  молодого  певца, похлопал по спине. Олег тоже
обнял, чувствуя непривычную нежность и щем в груди, хотя  вроде
бы  все  должно:  они выполнили совместное, теперь каждому своя
узкая  дорожка.  Не  потащит  же  Мрака  и  Таргитая  в   глубь
уединенных  пещер  ломать  голову  над умными книгами, как и за
Мраком нелепо идти на поиски не Великой Истины,  а  всего  лишь
женщины!
     -- Прощай, Мрак. Авось свидимся.
     -- Мир тесен, -- ответил Мрак серьезно. -- Ты уже стукался
головой о его стены!
     Ответил  легко,  даже  чересчур легко, но сердце сжалось в
комок не крупнее ореха от тяжелого чувства утраты.  Общее  дело
сделано, пришло время личных. А личные не делают скопом.
     Мрак  обнял  их,  дыхание  вылетело как из жаб под колесом
телеги, а когда им снова удалось развести  сплющенные  ребра  в
стороны, он уже исчез за стеной деревьев.
     Таргитай  вздрогнул,  когда  Олег  шлепнул  по  плечу. Оба
смотрели вслед Мраку, но когда певец повернулся к  волхву,  там
уже опадала взвившаяся было пыль.

     Глава 2

     Солнечные   лучи   пробивались   сквозь  ветви,  по  земле
двигались странные кружевные узоры. Кончились  драки,  проплыла
трезвая  мысль. Кончилось это нелепое махание топорами, мечами,
при котором и он вынужденно -- не стоять же в стороне! -- глупо
и дико для мыслителя бил посохом мудреца по головам тех  людей,
вся   вина   которых  только  в  том,  что  чего-то  не  знают,
недопонимают, не умеют добыть на пропитание другим путем, кроме
как выскакивать из кустов с диким воплем: "Кошелек или жизнь!"
     И  все-таки  ноги  с  каждым  шагом  становились  тяжелее.
Наконец  он  едва отрывал подошвы от земли, а в спине появилось
ощущение, что кто-то водит между лопатками обнаженным лезвием.
     Зябко передернул  плечами,  заставил  себя  двигаться,  но
теперь остро почувствовал, что на нем ничего, кроме распахнутой
на   груди   волчовки,  портков  из  грубо  выделанной  кожи  и
стоптанных  сапог.  Ни  лат,  ни  кольчуги,  ни  доспехов,  что
защитили бы от стрелы, метко брошенного дротика или швыряльного
ножа...
     Чувство нацеленного в спину острия копья стало вдруг таким
сильным,  что невольно метнулся в сторону, обернулся, чувствуя,
как бешено колотится о ребра насмерть перепуганное сердце.
     Сиплое дыхание заглушало все звуки, даже в сотне  шагов  в
кустах  совершенно бесшумно проломился толстый кабан, посмотрел
маленькими злобными глазками, попятился и пропал в чаще.
     На дороге позади пусто. Справа и слева -- тоже.  Высоко  в
синеве  неба  удалось различить жаворонка. Стук сердца и хрип в
груди заглушают его верещание, но и с небес вроде бы ничего  не
грозит...
     Так откуда же?
     -- Черт  бы  меня побрал, -- сказал он вслух. Во рту стало
горько, словно пожевал полыни. -- Это  же  просто...  трусость.
Признайся, здесь нет никого, никто не услышит!.. Ты трусил даже
с Мраком и Таргитаем, так каково же сейчас, когда один и голый?
Без  длинной  секиры  Мрака,  без  меча  отважного  до  дурости
Таргитая?
     Он с усилием заставил себя сделать шаг. Ноги  тряслись,  а
лопатки пытались сомкнуться, чувствуя холод острого железа.
     Дорога   пошла   вниз,  слева  тянулся  каменный  гребень,
мельчал, истончаясь, как хвост огромной  ящерицы.  За  шипастым
каменным  гребнем  открылась  широкая долина, а в ней привольно
раскинулся город. Хотя домам не тесно, но и за городской стеной
уже белеют  хатки  с  оранжевыми  соломенными  крышами,  сараи,
амбары,  и  во  всем чувствуется, что враг давно не появлялся в
этих краях, народ отвык со всем добром прятаться  за  городские
стены.
     Солнце  еще висело над крышами. Только что добыли Перо, но
сейчас это в таком далеком прошлом, словно минуло десяток  лет.
Может  быть,  потому,  что  это  для  Мрака подвиги, а для него
только досадные помехи  на  пути  к  заветной  пещере,  где  он
забьется  в  угол и будет постигать-постигать-постигать великую
премудрость чародейства?

     На город он смотрел долго и  жадно.  А  когда  на  полнеба
заполыхал  кровавый закат, повернулся и потащился в глубь леса.
Чащу чувствовал всем нутром лесного человека, который не только
родился и прожил всю жизнь в самом  дремучем  лесу,  но  и  его
отцы-прадеды  жили  там  тысячи  и  тысячи  лет,  сроднились  с
деревьями, срослись, привыкли только в чаще  искать  убежище  и
безопасность.
     С  этого  дня  он  поселился в лесу. Жил сперва как зверь:
разве что убивал не клыками, а камнями и палками, спал либо под
деревом, либо на самом дереве.
     Пояс ослабел, пришлось  проткнуть  еще  три  дырки,  потом
настали  холода,  он  однажды  проснулся, наполовину засыпанный
снегом. Едва поднялся, дрожь сотрясала так, что кости  стучали,
как  в  тонком  мешке, и грозили выскочить наружу. Правда, снег
вскоре растаял, но Олег впервые заметил, что листья  не  только
пожелтели, но шуршат не на ветках, а под ногами.
     Холод  донимал  сильнее  дождя  или  голода, на которые не
обращал внимания вовсе. А главное, сбивал с  мыслей,  заставлял
отвлекаться,  и  он,  все  еще  весь  в том, запредельном мире,
построил землянку. Ну, не  совсем  построил,  а  просто  выгнал
медведя  из  берлоги,  накрыл упавшими деревьями и жердями. Там
хватало тепла, костер разводил часто, угли от вчерашнего  редко
доживали до утра.
     Зима  тянулась медленнее и дольше, чем живица за прилипшим
к ней жуком. Не из-за одиночества, как страдал бы  Таргитай,  а
что  в  мучительных  размышлениях  так  и  не  нашел ответ, как
сделать людей счастливыми раз и навсегда.
     Трижды  возвращался  медведь.  То  ли  забывал,  что   его
выгнали,  то  ли  не находил другой берлоги, Олег выпихивал его
снова, пока  однажды,  проснувшись,  не  обнаружил,  что  ногам
непривычно  тепло.  Измученному медведю было не до драки, ночью
сумел  пробраться  в  свой  бывший  дом  и   тут   же   заснул,
отвернувшись от злого человека к стене.
     Весну  Олег  ощутил, только проснувшись в луже талой воды.
Продрог так, что нос раздуло на полморды,  глаза  покраснели  и
слезились,  в груди хрипело, как после долгого и тяжелого бега.
Он кашлял, чихал, размазывал сопли, не понимая, что это с ним.
     Медведь наконец проснулся, кожа  да  кости,  Олег  рыкнул,
медведь  опасливо  убрался  искать  добычу попроще, и с тех пор
Олег его больше не видел.
     Чтобы  не  отвлекаться  от  настойчивых  размышлений