лопаток ее острый, как лезвие узкого ножа, взгляд. Похоже и то,
что полных ответов не бывает. Неполные -- уже победа.

     Глава 27

     На выходе из дворца его никто  не  встретил,  а  когда  он
пошел в сторону сада мимо группки молодых нарядно одетых людей,
те  поспешно  уступили  дорогу.  Неслышимые  приказы волшебницы
бежали впереди него, он видел,  как  за  сотню  шагов  садовник
внезапно  замер  с  острым  ножом  в руке и отрезанной веткой в
другой, прислушался к  слышимому  только  ему  слову,  внезапно
поднял голову и посмотрел на идущего в его сторону незнакомца в
звериной шкуре.
     Когда  Олег прошел там, среди кустов было пусто. На срезах
веточек выступили янтарные  капли,  а  огромные,  как  воробьи,
бабочки уже порхали вокруг, на лету высовывая длинные спиральки
язычков.
     Он удалился в глубину сада, стараясь отгородиться от любых
взоров   толстыми   стволами   деревьев,   зарослями   цветущих
кустарников, но  неотступно  чувствовал  прикосновение  к  коже
похожего на холодный и острый клинок взгляда.
     Наконец,    озлившись,    сказал   Слово   прямо   посреди
роскошнейшей клумбы, пошире расставил ноги, напрягся.  Он  тоже
не  давал  слово  не  топтать цветы. Ветер закружил вокруг него
почти сразу. Головки цветов сперва испуганно наклонились, затем
облетели лепестки,  тут  же  роскошные  головы  срывало,  ветер
выдирал с корнями, с ревом носил по кругу. Последнее, что видел
Олег  сквозь  мутную стену вихря, была черная земля, из которой
вихрь рвал целые глыбы. Роскошные кусты роз  полегли  на  сотню
сажен, глазам же стало радостно, как кочевнику в родной степи.
     Рвануло с такой силой, что желудок рухнул вниз, кровь ушла
в ноги.   Он  ощутил  себя  таким  тяжелым,  что  опустился  на
корточки, но страшная тяжесть расплющивала, он чувствовал  себя
жуком  под  твердой  подошвой  охотника.  В голове застучало, в
глазах стало темно.
     На остатках магической мощи направил  кокон  вниз.  Сквозь
темно-красную  пелену  в  глазах  успел увидеть степь с редкими
островками  леса,  до  гор  еще  далеко,  но  не  дотянет,   не
дотянет...
     Навстречу   бешено   неслась  рыжая  глинистая  земля,  он
дернулся вверх, но недостаточно быстро. Страшный удар бросил во
тьму,  оглушил  острой  болью,  расплескал  на  сотни  кровавых
ошметков.

     Со  всех  сторон  холодная  тьма. Вверху словно бы тусклое
пятно, это могла быть луна за плотными тучами. По телу стегнуло
острой болью. Похолодел, страшно умирать вот так среди степи  в
темноте...  вообще  страшась  умирать, не в силах пошевелиться,
кое-как собрался с силами и, превозмогая боль, начал  осторожно
двигать пальцами, руками.
     Больнее  всего  в  спине.  Не  сразу  вспомнил, что с ним,
никогда еще не был так близко от гибели по  своей  же  дурости.
Вихрь вызвать непросто, но еще не проще управлять им, постоянно
подпитывать  силой,  а  он то ли в злости и обиде на Миш, то ли
чересчур стремился попасть на Бескиды,  но  вихрь,  подгоняемый
только его чувствами, едва-едва не расплющил...
     "Все,  --  сказал себе вяло. -- Если не подохну сейчас, то
больше никаких  вихрей.  На  простых  Змеях,  Рухе,  тихоходных
коврах, а то и вовсе на коне. Либо пешим, как надлежит искателю
истины".
     Воздух  был  холодный,  но  от  прогретой глины шло тепло,
собранное за солнечный день. Он ощутил,  что  может  приглушить
боль,  силы  медленно  возвращаются,  жадно впитывают мощь этой
земли, вылавливают частички из воздуха, даже каким-то неведомым
ему  образом  --  он  чует!  --  поглощают  силу  и  мощь,  что
рассеивают в пространстве небесные светила.
     Еще  час приходил в себя. Внутри скрипело, порванные жилки
сращивались, кости потрескивали, иногда боль становилась  такой
острой, что выл, скреб камень, как волк в ночной тоске. А когда
ощутил себя хоть и опустошенным, как выброшенный винный бурдюк,
но  исцеленным,  тут  же  мыслью начал обшаривать тьму, замечая
вышедших на ночную  охоту  ящериц,  волков,  лис,  над  головой
мерцающими  огоньками исчеркивают небосвод летучие мыши и совы.
За ними остается тепловой след, раздражающе  заметный,  мешает,
отвлекает  от  настоящих, которые едва просматриваются в темной
бездне...
     Перебирал долго, поднимался мыслью все  выше,  в  сознании
проносились  светящиеся  точки,  шарики,  огоньки,  чаще  всего
оранжевые, но дважды проплыли лиловые, вытянутые как  гусеницы.
Олег,  не  раскрывая  глаз,  послал полумысль-получувство в это
святящееся,  вошел,  смутно  ощутил  сопротивление  призрачного
ветра,  напряжение  мышц,  даже  услышал пощелкивание натянутой
кожи на кончиках растопыренных пальцев...
     Так могла ощущать еще летучая мышь, но не бывает мышей  на
такой   высоте,   да   еще   с   перепонками  между  пальцев  в
сажень-другую. Он заглушил стук сердца, сбивает, медленно повел
сознание летающего зверя по кругу вниз,  сломил  сопротивление,
снова  повел,  еще  разок  усмирил,  повел уже жестче, не давая
опомниться.
     Наконец  над  головой  мощно  бухнуло,   вниз   обрушилась
воздушная  волна.  Он  отпрыгнул  под защиту стены. На каменное
плато  тяжело  упала  темная  масса.   Из-под   острых   когтей
выметнулись  снопы  оранжевых  искр.  Крылья утаптывали воздух,
удерживая тушу гигантского Змея, не давая с разбегу  сверзиться
через край в бездну.
     Олег  поспешно  взобрался  по  огромной, как дерево, лапе.
Руки ухватились за костяной шип.
     -- Пошел, --  сказал  он  хриплым  от  страха  и  волнения
голосом. -- Пошел, зверь!
     Если  бы  так же и с людьми, мелькнула злая мысль. Вошел в
их головы, заставил  жить  как  надо...  Эх,  не  получится.  И
потому,  что  не  знает,  как  надо, и еще потому, что в головы
людей зайти не так просто, как в черепа этих ящериц.

     Змей несся как сапсан за уткой. За широким  гребнем  ветер
донимал  не люто, костяной шип со свистом разрезал встречный, а
с боков кусало уже ослабленно, как мелкие щенки. Холодные струи
почти не морозили, напротив -- в тело продолжала  вливаться  та
неведомая  пока  мощь,  что  и  зовется магической. От страха и
возбуждения кожа пошла пупырышками, внутри жар, кости  едва  не
плавятся, со лба вот-вот начнут срываться мелкие капельки.
     Да,  лучше  всего  на  Змее,  сказал себе успокаивающе. На
крылатом коне того и гляди свалишься, душа в  пятках,  ибо  все
время  видишь далеко внизу землю. На птице Рух тоже места мало,
к тому же задница скользит по перьям, птица все-таки,  не  этот
летающий сарай...
     На ковре еще, подумал невольно, но на них удел летать тем,
кто умеет.  Он  однажды  спер, воспользовался, назвавшись чужим
именем, но как эти ковры получать  или  создавать  самому,  как
заставить  хотя  бы  ползать, как вообще докарабкаться до такой
ступеньки, когда постигаешь сложные заклятия?
     Глубоко задумавшись, он краешком сознания отметил,  что  в
рассвете  далеко  из-за  виднокрая  начала  вы-двигаться  спина
старого Змея, шипы затуплены, сглажены,  вершинки  побелели  от
старости...
     Он  тряхнул  головой,  отгоняя  глупое видение. Как дураку
Таргитаю уже начинает мерещиться черт знает что, это  не  спина
большой  ящерицы, а горная цепь, уже старая, с покатыми горами,
сглаженными ветрами и ливнями, изгрызенная временем,  а  седина
не  от старости, кое-где серебрится настоящий зимний снег, хотя
вроде бы еще лето...
     Змей летел ниже облаков, здесь теплее. Внизу среди  зелени
синели  жилки  рек, голубые глаза озер, и когда блеснул огонек,
Олег невольно зацепился взглядом,  начал  всматриваться.  Змей,
повинуясь  чувственному  наказу,  пошел  ниже,  Олег рассмотрел
крохотные  домики,  половина  уже  объята  огнем,  мечутся  как
муравьишки люди... То ли пожар, то ли соседи напали...
     Земля    приближалась,    скользила   быстрее,   деревушка
разрослась, быстро мелькнула  и  осталась  позади.  Затем  Змей
зачем-то пошел по кругу, горящие домики все приближались. Между
ними  носятся  всадники,  хватают  пеших,  других рубят, сверху
хорошо видно красные пятна, в которых лежат неподвижные тела.
     Приближение Змея заметили, всадники бросились  врассыпную,
как  и  жители деревни. Змей пронесся так низко, что от взмахов
крыльев пламя колыхнулось,  взревело  торжествующе  и  с  новой
силой  набросилось  на  домики.  Олег  успел  увидеть застывшую
фигурку мужчины с топором в руке, он стоял на пороге, в  другой
руке  деревянный  щит,  глаза вытаращены, рот раскрыт, но когда
Змей развернулся и снова пролетел над селом, мужчина уже  лежал
на пороге в луже крови.
     -- Да черт бы вас всех побрал, -- выругался Олег. -- Да на
кой вы все мне...
     Земля  мелькала  так  быстро,  что слилась в серое грязное
полотно. Олег успел подумать, что дурак Змей решил сесть, чтобы
чем-то поживиться, тут же снизу тряхнуло, подбросило, Змей  уже
стонал  и кряхтел, выставив крылья как паруса против встречного
ветра, лапы били по земле все громче.
     Не  дожидаясь,  когда  остановится,  Олег  прокричал  злое
заклятие,  из  его  кулаков вырвались огненные шары, понеслись,
треща и разбрызгивая искры, в разные стороны.
     На  пригорке,  наблюдая  за  грабежом,  находился  могучий
всадник  в  окружении  еще троих, статных и хорошо вооруженных.
Огненный шар ударил в самую  середину.  Там  страшно  закричали
кони, выметнулись с пылающими хвостами и гривами. Люди катались
по земле, тоже кричали, второй шар ударил следом, расстелившись
в широкую полосу, и крики сменились хрипами, стонами.
     Остальные  шары прошли мимо, село и так горит, но всадники
перестали  гоняться  за  поселянами,  в  страхе  и   недоумении
поскакали  к  пригорку.  Военачальники  полыхали, будто облитые
горючей смолой, и Олег с наслаждением ударил  по  новой  мишени
всей мощью огня, что, оказывается, кипит в нем.
     Их  смело,  разметало,  сожгло.  Змей уже лежал, разбросав
лапы, дышал тяжело. Из ноздрей вырывались струи пара,  вылетали
мелкие брызги.
     Женщина  выбежала  из  сарая,  за  ней  подросток, на ходу
подхватили ведра и кинулись к горящей хате. Олег вскинул  руки,
помахал,  призывая народ спасать свое добро. Из подполов начали
высовываться головы, кто-то тут же закричал, руки указывали  на
другой край села.
     Оттуда  неслись  пятеро  всадников. Трое тащили на длинной
веревке с  десяток  молодых  девок,  петли  уже  на  шее,  руки
связаны,  но  двое  вырвались  вперед  с  блистающими саблями в
руках. Один закричал отважно:
     -- Вот он, проклятый колдун!
     Олег в последний миг ступил в сторону, двигался по-лесному
быстро, сабля  просвистела  мимо,  едва  не  срубив  ухо,  руку
дернуло  со  страшной силой, но пальцы не выпустили сапог, конь
пронесся дальше, а всадник ударился головой о землю раньше, чем
понял, что за сила вырвала из седла.
     Пригнувшись от второго  всадника,  Олег  подхватил  саблю,
парировал  удар,  кулаком  шарахнул  коня по умной морде, зачем
дураку служит, оглушенное животное село на круп, а сабля  Олега
концом воткнулась вниз живота второго всадника.
     Крик раздался нечеловеческий, Олег же прыгнул на коня, тот
все еще  дрожал,  с  места  не  двигался,  мотал  головой. Олег
развернул к оставшимся троим, нехорошо улыбнулся.
     Двое рисковать  добычей  не  стали,  подались  в  стороны,
волоча за собой несчастных. Третий же оказался то ли героем, то
ли   среди  убитых  была  родня,  с  диким  визгом  налетел  на
зеленоглазого колдуна. Сабли зазвенели, искры,  треск,  хриплое
дыхание,  степняк  нападал люто, бил быстро и сильно, но Олега,
пусть неумелого с  оружием,  жизнь  в  Лесу  научила  двигаться
быстро,  силой  же  не  уступал, явно не уступал, степняк начал
бледнеть,   губу   закусил,   в   глазах   начала    появляться
обреченность,  наконец  кончик сабли волхва задел его шею в том
месте, где проходит главная жила...
     Олег  отвернулся,  чтобы  не  видеть,  как   струей   бьет
драгоценная  кровь,  брызжет,  заливая  конский  бок.  От  села
доносились крики, плач, злые выкрики. В одном месте мужики люто
вбивали кого-то в землю,  слышались  смачные  чавкающие  удары,
словно   палками   били  по  разделанной  конской  туше.  Рядом
развязывали молодых девок, подростки ловили коней степняков, те
храпели и в руки не давались.
     Змей все еще  лежал  на  околице,  лапы  в  стороны,  язык
вывалил,  даже не повел глазом на разбежавшихся коров. Олег уже
повернул коня, как от мужиков отделились трое, подбежали,  пали
на колени:
     -- Спаситель наш!
     -- Да  ладно,  --  сказал  Олег с неловкостью, -- просто я
оказался рядом. Бывайте здоровы!
     Конь начал поворачиваться, но один ухватился за узду:
     -- Да как же так? Ты ж нас спас, а мы че, не люди? Нас  же
совесть заест, если спасибо не скажем!
     -- Уже сказали, -- возразил Олег.
     Два  других  мужика  махали  руками, спешно созывая народ.
Олег не успел повести бровью,  как  его  коня  со  всех  сторон
окружили  уцелевшие  поселяне,  кто  с  разбитой головой, кто в
изодранной рубахе с пятнами крови,  множество  молодых  женщин,
девушек,   все  смотрят  со  страхом  и  надеждой,  косятся  на
страшного Змея, что уже повернул голову и смотрит в их сторону.
     Олег  ощутил,  что  поворачивается   в   седле   и   глупо
раскланивается  во все стороны. В толпе плач и смех вперемешку,
горевали о погибших и раненых, ликовали о чудесном  избавлении.
Обидчики,  что грабили уже не первый год, убиты все до единого.
Появился   наконец   могучий   витязь,    освободил,    перемог
насильников,   теперь  все  здесь  его,  они  под  его  могучей
дланью...
     И здесь то же самое, мелькнуло в голове. Только  помельче,
попроще.  Но  везде  идти  бы  вот так простеньким путем героя!
Истреблять  чудовищ  и  злобных  злодеев,   спасать   принцесс,
подыскивать  себе  осиротевшее  королевство,  а  если  наскучит
искать, то можно захватить силой уже готовое, даже не возиться,
создавая из ничего. Все равно будут славить его, а не  прошлого
правителя, ведь он будет самым справедливым... хоть строгим, но
справедливым, будет карать и миловать по закону, а если и не по
закону, то по справедливости...
     Он  развернул  коня,  далеко  на околице редким частоколом
торчит гребень замученного Змея. Бока  раздуваются  мерно,  уже
отдышался, но не взлетает, все еще под его незримой дланью.
     Вперед   протолкался   старик  с  длинной  седой  бородой,
вскричал слезно:
     -- Спаситель!.. Кормилец! Ты что ж покидаешь так? А пир  в
твою  честь?..  У  нас  хоть и бедно, но все вы-ставим на стол,
ничего в подполах не утаим!.. А девок наших тебе на потеху?
     Олег поморщился:
     -- Я ж не грабить явился.
     -- Да это не только для тебя, -- объяснил старик поспешно.
-- У нас  столько  молодых  мужиков  погибло,  столько  детишек
померло... И зима была суровой, весна голодной, а потом болезня
злая  половину  села выкосила... От тебя же такое крепкое племя
пойдет... вон ты какой!.. что мы оживем, оживем!
     Второй сказал с надеждой:
     -- И рашкинцы притихнут...
     Старик подхватил радостно:
     -- Да что рашкинцы, на сто верст все племена нас  стороной
обходить будут! А наши парни станут девок умыкать отовсюду, вот
и взвеселится наша земля, расцветет, пойдет песнями!
     Сдаваясь, Олег указал на околицу села:
     -- Там  мой... э-э... мое... Словом, пару коров пригоните.
Оголодал, пока летели.
     Мужики со страхом косились  на  громаднейшего  Змея.  Один
сказал просительно:
     -- Не  сочти  за обиду, но ты уж сам, ладно?.. Мы подгоним
коров, а ты уж ему сам. Мы  ж  их  только  в  небе  видели,  да
кобзари  о  них  думы рассказывают. А вот так близко... У нас и
так ноги трясутся.
     -- Выбирайте коров, -- согласился Олег.
     -- Уж не обессудь, -- повторил  старик.  --  Слыханное  ли
дело, чтобы на Змее ездили, как на лошади! Скажи кому, засмеют.
И  кобзари  петь  не  станут,  не поверят. Так что мы коровенок
подгоним к этому месту, а дальше у  нас  храбрых  не  отыщется,
прости. Не витязи мы, халупники.

     Глава 28

     Ночь  прошла  в сладком угаре, но к утру он едва сдерживал
злость, глядя на спелых девок, что приводили ему как  телок  на
случку  к  племенному  бычку. Пугливые, покорные, они одинаково
покорно раздевались, смотрели влажными добрыми глазами,  теплые
и сочные, вскрикивали, закусывали губы, улыбались сквозь слезы,
а  он с тоской смотрел на полоску рассвета, к счастью, не зима,
ночи короче воробьиного носа... хотя сейчас уже так не кажется.
     Разложив его на медвежьих шкурах,  голые  девки  разминали
ему  плечи,  спину,  гоняли  кровь  по  тяжелым группам мышц, в
комнате  пахло  кисло-сладким,  из   соседней   комнаты   потек
возбуждающий запах мяса. От усталости, даже не мышечной, а черт
знает какой, что все вот так наперекосяк, что куда бы ни пошел,
обязательно получает по ушам, всплыла трусливенькая мысль...
     А  что,  если вот так и остаться? Все девки племени -- его
жены. По крайней  мере,  может  отобрать  себе  лучших,  а  что
поплоше  --  оставить другим парням. Правда, на всех не хватит,
но можно организовать пару походов на соседей.  Другим  добыть,
да и свое стадо пополнить свежатиной...
     Мышцы  затрещали  от натуги, когда заставил себя подняться
сперва на руках, потом воздеть себя на ноги. Другой Олег,  тоже
сильный,  удерживал,  говорил  убеждающе,  что  против рожна не
попрешь, сила солому ломит, один в поле не воин,  плетью  обуха
не перешибешь, но он шагнул в сени, пинком распахнул дверь.
     Свежий  предутренний  воздух ударил в лицо, грудь поспешно
раздулась,  спеша  захватить,  пока  есть  что  хватать,  ребра
затрещали,  но в голове сразу прояснилось. Уже не убеждая себя,
что он выше того, кто мыслит тем, что ниже пояса, он сбежал  по
ступенькам по двор.
     В  слабом  рассвете  громадная  туша  выглядела  холмом  с
широким частоколом. Ноздри  уловили  запах  свежей  крови.  Под
подошвами  хрустнули  кости.  Голенища  до  колен  промокли, не
столько от росы, сколько от капель крови, повисшей на уцелевших
стеблях.
     Похоже, расхрабрившиеся от выпивки селяне скормили Змею не
пару коров, а чуть ли не десяток, если судить по вздутому брюху
чудовища.  На  Олега  взглянул  недовольный  глаз,  размером  с
тарелку,  снова  затянулся пленкой, Олег попинал, стараясь бить
по ноздрям, единственному месту без плотных чешуек.
     Змей засопел и прикрыл  морду  лапой.  Храп  стал  громче.
Рассерженный  Олег  обеими  руками  отодвинул зеленую пятерню с
перепонками между тремя пальцами, пнул каблуком в мягкий нос  и
сказал зло:
     -- Вставай, жаба. Или подождешь, когда прижгу огнем?

     Воздух  даже  над  облаками  был  сырым  и  холодным. Олег
съежился, как ворона под дождем,  крылья  Змея  хлопали  мерно,
неспешно,  от сытости разогнаться не мог, да Олег и не торопил,
мысли текли такие же серые и вялые, как неопрятные облака.
     Какого черта ввязался в схватку степняков и  земледельцев?
Такое  всюду,  везде  не поспеешь. А то, что гасил пожар здесь,
отодвинуло от гашения всех пожаров разом по крайней мере еще на
день. И это сто тысяч пожаров, что вспыхнули за ночь, тысячи  и
тысячи убитых, искалеченных, ограбленных и уведенных в полон на
потеху и надругание -- тоже на его совести.
     Он   замычал,   ударил  себя  по  лбу  кулаком.  В  глазах
заблистали искры. Умнее не стал, а может, и стал,  подумал  же,
что  не  только  он во всем виноват, может быть, виноваты еще и
те, кто убивает, поджигает, грабит, насилует?
     Змей хрипел, крылья хлопали  медленнее.  До  гор  осталось
рукой  подать,  вон  они рядом, но этот сарай вот-вот рухнет...
Под ногами плиты трутся, скрипят, словно перемалывают жерновами
мелкие камешки.  Сцепив  зубы,  Олег  направил  чудовище  вниз,
пробил  тонкий слой облаков, широкая проплешина между массивами
леса начала разрастаться, земля черная, а когда Змей  пошел  по
косой  вниз,  Олег  рассмотрел  торчащие  черные пики обгорелых
стволов.
     Заколеба