ли я прерву твою нить.
     Из глаз  брызнули  красные  искры,  а  губы  изогнулись  в
примирительной усмешке:
     -- Ладно-ладно.  Его это тоже касается. По нашим крепостям
идет тот красноголовый!.. Да, который шумел так, что  его  даже
деревенские  колдуны  разглядели со всех сторон. Ты знаешь, что
он расколол землю под убежищем одного  чародея...  черт,  забыл
его  имя...  что-то  отвратительное,  как вон у тебя или у того
рыла, что на той стене... Еще он, пролетая... да-да, всего лишь
пролетая над кольцом гор, где устроил свое  царство  Грибоед...
или  не  Грибоед... тоже мне имечко!.. ведь люди грибы не едят,
это жвачка для оленей... так вот  он  одним  движением  обрушил
горы  так,  что  теперь там камень на камне не выше чем фига!..
Кто захочет  посмотреть  на  кости  Незнаемого,  тому  придется
поднять целый горный хребет.
     Она  ощутила,  как медленно холодеет лицо. В желудке стало
тяжело. Непослушными губами прошептала:
     -- Быть того не может... Он не настолько силен!
     -- Те тоже так думали!
     -- Не может быть, -- повторила она мертвым голосом. -- Ему
как-то удалось... гм... ему удалось  нечто  такое,  что  другим
было  не  под  силу,  но  это  просто  случай... Я была слишком
потрясена находкой...
     Голос прервал:
     -- А что у вас там за странный свет? Это не за этой штукой
ходил красноголовый? Тогда твои дела плохи.
     -- Почему?
     Голос хмыкнул:
     -- Он стер с лица земли Автанбора только за  то,  что  тот
его  за  глаза  назвал  болваном.  А  Грибоеда уничтожил вообще
просто так... Если же ты его обидела хоть взглядом, он  придет.
И спросит за все.
     От дальней стороны донесся голос Сосику:
     -- Кажется,  только  я его ничем не обидел. Только учил...
Но Беркут прав, нам нужно подумать над этим сообща.
     С правой стены донесся недовольный голос колдуна-воина:
     -- Разве я такое сказал?
     -- Подумал, -- спокойно констатировал Сосику. -- И  явился
только  потому.  Страшно,  да?  Еще  бы...  В наш размеренный и
понятный мир явился этот... Но раз в тысячу лет  земля  рождает
нечто  невообразимое.  Однако  как бы кто ни был силен, великий
Род всегда оставляет щель, через которую проникнет либо  лезвие
ножа,  либо  колдовство,  либо яд... А этот красноголовый всего
лишь силен. Но он прост, как дрозд, не умеет защищаться,  почти
не знает магии, если не считать двух-трех заклинаний...

     Глава 45

     Светлое пятно на миг померкло, словно в своих неприступных
горах Беркут собирался с силами, потом оттуда донесся его рык:
     -- Двух-трех? Он ими рушит горы!
     -- Но  не  сдвинет  пера, -- парировал Сосику. -- Он был у
меня учеником, я знаю. Правда, не знал, что  горы...  Тогда  он
единственный, кто не бахвалился. И что ты предлагаешь?
     Беркут поколебался, проворчал с неудовольстви-ем:
     -- Если ты все знаешь, вот и предложи. Одно вижу: никому с
ним не совладать в одиночку.
     Сосику сказал терпеливо:
     -- Это  верно,  хотя  и  странно  от  тебя услышать что-то
верное.  Во-первых,  сообща  мы  можем  придумать   что-то,   а
во-вторых...  если нас соберется трое-четверо, то даже его мощь
окажется бессильной. Мы сами не сможем рушить горы, но и ему не
дадим.
     На стене пятно расширилось, лицо Беркута  выдвинулось  как
барельеф,  глаза  выпуклые,  а  толстые  губы  задвигались  как
мельничьи жернова:
     -- Тогда предлагаю...
     -- Нет, -- прервал Сосику неожиданно властно.  --  Это  не
пойдет.
     -- Ну, тогда...
     -- И это ошибочно.
     -- А если... -- начал Беркут раздраженно.
     Сосику кивнул:
     -- А  вот  это можно... Хакама, нам всем лучше собраться в
твоей башне. По крайней мере, не предашь  и  не  убьешь...  ибо
тебе  этот  варвар страшнее, чем любому из нас. К тому же ты --
единственная женщина из  могучих  магов,  а  к  женщине  как-то
меньше  вражды.  Не  у него, у нас. Сюда может даже прибыть сам
Ковакко, хотя он не покидал своих болот уже лет сто.
     Она поморщилась:
     -- От него пахнет дохлыми лягушками!
     -- Да, но он знает глубинную  магию,  в  которой  несведущ
даже  я. Конечно, я знаю другую, более сильную, но вдруг именно
глубинной можно остановить этого варвара?

     Звезды в самом деле  сошлись  необычно.  Впервые  в  башне
Хакамы  в  стене  свет  разросся,  там трепетало зеленое пламя,
предвещая  проход  другого  колдуна  через  магические   двери.
Хакама,   бледная   и  натянутая,  как  тетива  на  луке,  едва
сдерживалась, чтобы не за-крыть эту опасную дверь, откуда может
полыхнуть пламя звездного  огня  или  синего  болотного  глаза,
против которых у нее защиты нет. Можно еще за-крыть дверь в тот
миг,  когда  колдун  перенесет одну ногу через зеленый порог, и
тогда вторая половинка останется истекать кровью  за  тридевять
земель в его вонючем лесу...
     Единственное,  что  удерживало,  это  тот  страх,  который
заставлял могучего Беркута  довериться  ей,  которой,  как  все
знали, доверять нельзя. Как и другим чародеям. Это простые люди
не  в  счет, их как листьев в лесу, да они и сами свои жизни не
ценят, а колдуны всегда оберегают себя как от  мечей  и  стрел,
как  от  ядов  и  падающих деревьев, так и от незримого, но еще
более опасного колдовства проклятых завистников.
     Если же Беркут решился прийти, то там,  в  его  лесах,  он
видел судьбу еще ужаснее, чем смерть от ее руки.

     Зеленый   свет  затрепетал,  по  ту  сторону  обозначилось
смутное пятно, медленно выступила человеческая  фигура,  начала
наливаться  светом,  тщедушная и сгорбленная, из зеленого круга
выступила корявая клюка, затем  выдвинулся  Сосику,  бледный  и
хватающий ртом воздух.
     Увидев Хакаму, вымученно улыбнулся:
     -- Второго такого перехода уже не пережить.
     Ее глаза не отрывались от свитков под его правой рукой. На
миг мелькнуло  страстное  желание  убить  старика  сразу,  ведь
свитки уже в ее башне, а с  записями  разберется,  это  просто,
зато и Жемчужина останется в ее руках...
     В  зеленом овале смутно проступила еще фигура, на этот раз
крупная, с  квадратными  плечами.  Волосы  на  огромной  голове
вздыблены,  зеленый свет сразу начал дрожать и прогибаться, тот
неведомый уже ломился нетерпеливо, явно Беркут, кто же еще...
     Хакама светло улыбнулась старому мудрецу:
     -- Все. Мне все понятно. Жемчужина твоя.
     Он жадно смотрел, как она откинула  крышку  ларца.  Оттуда
блеснул   голубоватый  свет,  заиграл  на  потолке  лиловыми  и
оранжевыми бликами. Она медленно погрузила пальцы в ларец, свет
померк,  в  нем  появились  розовые  и  пурпурные  тона,  когда
проникал сквозь тонкую кожу.
     Когда  она  протянула ладони, а в них играла всеми цветами
Жемчужина, Сосику не вытерпел:
     -- Ты знаешь, что эта Жемчужина может дать  жизнь,  равную
жизни самых долгоживущих деревьев!
     Она кивнула:
     -- Знаю.
     -- И почему ж ты...
     Ее ясные глаза смотрели чисто и честно.
     -- Сейчас  меня больше волнуют таблицы, ибо с ними я смогу
видеть судьбы людей, влиять на них. А  это  власть,  абсолютная
власть!..  А  жизнь...  Мне  даже  до  старости далеко, а уж до
смерти... С такой властью я что-то смогу и без Жемчужины. А  то
и  больше.  И  жизнь могу добыть долгую, очень долгую... У меня
еще есть время.
     Он кивнул, уже спокойно принял Жемчужину.  Голос  его  был
невеселым:
     -- Ты права. У тебя еще все впереди. Но когда вот так, как
я, когда одной ногой в могиле, надо торопиться...
     В  тот  миг,  когда Беркут прорвал паутину зеленого огня и
грузно ввалился, Сосику уже тщательно упрятал  в  заготовленный
ящик  драгоценную  Жемчужину,  а  Хакама,  загадочно  улыбаясь,
раздвинула стену, оттуда появились когтистые лапы,  драгоценные
свитки ушли с ними в темноту.
     Беркут,  слишком  взволнованный  переходом, буркнул что-то
вроде приветствия,  остановился  в  углу,  словно  оберегал  от
ударов  спину.  Хакама  и  Сосику  обменялись взглядами, Хакама
сказала сладким голосом:
     -- Дорогой  Беркут,  ты  прибыл  первым,  как   и   должен
поступить не только могучий маг, но и отважный воин.
     -- Ладно-ладно,  --  проворчал  Беркут. -- Если ты сама не
воткнешь нож под ребро, то опасаться нечего.
     -- Да? -- промурлыкала  она.  --  Погоди,  еще  другие  не
прибыли...
     -- А кто будет еще? -- насторожился Беркут.
     Сосику поспешно вмешался:
     -- Могучий   Беркут,   Хакама  пригласила  еще  с  десяток
колдунов... из самых сильных, но ты же знаешь этих трусов! Вряд
ли кто прибудет еще. Но мы и трое стоим немало, верно?
     Беркут открыл рот,  но  через  комнату  пронесся  незримый
ветер,  а  из  стены  медленно  вышел, разрывая ее как паутину,
приземистый человек, весь в зеленом. На зеленом  лице  выпуклые
немигающие  глаза  смотрели  пристально  и подозрительно. С ним
вошел запах гнили, рыбьей икры.
     Хриплый квакающий голос разорвал тишину с  таким  хлопком,
что все вздрогнули:
     -- Все  вы трое не стоите и... У меня лягушки больше знают
и умеют. Приветствую тебя, Хакама.
     Хакама сладко улыбнулась:
     -- Ты уже все знаешь?
     -- Мои уши, как и твои, по всему свету.
     Беркут пробурчал:
     -- Ее ухи только там, куда пробираются муравьи, а твои  --
где жабы. За мой защитный круг из них пока никто не прополз.
     Хакама примирительно вскинула ладони:
     -- Успокойтесь,  великие!  Конечно  же мы не можем видеть,
что творится у других колдунов. Но мы зрим и  слышим  по  всему
миру  достаточно,  чтобы  сейчас вот слегка... только слегка!..
встревожиться. В мире появился странный человек из Леса. У него
красные волосы и зеленые глаза,  что  указывает  на  колдовскую
природу  еще  по  рождению.  К тому же он что-то узнал, чему-то
успел научиться... Пусть крохи, но это могут быть  как  раз  те
опасные крохи...
     Она  прервалась  на  полуслове, глаза ее следили за старым
мудрецом. Сосику уже набросил на плечи  дорожный  плащ,  поднял
посох и, постукивая по струганым половицам, медленно двинулся к
лестнице.
     Беркут спросил удивленно:
     -- Ты что же, старик? Думаешь, он тебя пощадит?
     Лицо  Сосику  было  просветленным,  глаза  сияли,  как две
звезды. По губам скользнула мечтательная улыбка:
     -- Да.
     -- Да ты от старости рехнулся!
     Сосику покачал головой,  посох  его  опустился  на  первую
ступеньку,  старый  мудрец с кряхтеньем начал опускаться. Глаза
его не отрывались от ступеней, колдунов он уже не  видел  и  не
слышал.

     Голова   Сосику   еще   не   скрылась,   а  Беркут  сказал
нетерпеливо:
     -- Давайте о деле. Мне как-то не по себе,  лучше  поскорее
все  закончить  и  разойтись...  Еще  надо  будет  думать,  как
разойтись, не получив нож в спину!  Но  пока  давайте  об  этом
парне  из  Леса.  Я с ним встречался и разговаривал. Он, в силу
своей молодости, просто еще не способен на хитрость. А то,  что
может  считать  хитростью,  для  нас  просто детскость, которую
видим насквозь с другого конца света.
     -- К  тому  же  силен,  --  добавил  Ковакко.  --  А  сила
всегда...  Даже  мудрый,  имея  силу,  предпочитает  противника
долбануть по голове, чем убеждать долго и занудно. А  чего  еще
ждать от молодого и дикого полузверя из Леса?
     Колдуны  опустили  взоры,  когда  Ковакко  прошелся насчет
удара по голове, все  люди,  все  предпочитают  решения  проще,
пусть даже трижды мудрые и старые, а Беркут рыкнул нетерпеливо:
     -- Да-да, жаба права. Давайте решим, что делать.
     На  их  лица  внезапно  пал  зеленый  свет. На стене снова
пробежали зеленые молнии, образовали  круг,  а  свет  там  стал
сразу  изумрудным.  Невиданное дело, в двух шагах тоже возникло
зеленое  пятно,  будто  кто-то  еще  пытался   докричаться   до
волшебницы Хакамы!
     Беркут  и  Ковакко переглянулись, а Хакама, косясь на них,
прошептала заклятие. Пленка зеленого огня разом  прорвалась,  в
комнату  из  обоих  окон  ввалились  двое.  Один  не удержался,
растянулся с хриплым криком, второй сделал два торопливых шага,
оглянулся в страхе.
     Зеленые  окна  растаяли,  колдун  с  облегчением   перевел
дыхание.  Одежда  его  в  лохмотьях, лицо в ссадинах, копоти, а
пахло горелым камнем. Беркут озабоченно хмыкнул. Хакама видела,
как губы лесного колдуна шевельнулись, но  Беркут  только  сжал
поплотнее. Здесь нельзя пользоваться своей магией, чтобы самому
не превратиться в гигантский факел.
     -- Красноголовый,  --  прохрипел  человек,  в  нем  узнали
Автанбора. -- Он уничтожил мою башню!
     Хакама  озабоченно  покачала  головой,  а  Беркут   сказал
сварливо:
     -- Наверное, какой-нибудь курятник?
     -- Моя башня... моя башня была из каменных глыб!
     -- Песок  выдуло,  --  хладнокровно предположил Беркут. --
Вот и рассыпалась. А как он ее?
     Второй  со  стоном  поднялся,  лицо  искривилось,   волосы
покраснели от засохшей крови.
     -- Приветствую  тебя, Сладоцвет, -- сказала Хакама. -- Это
тоже он?
     Колдун, которого она назвала Сладоцветом,  дико  огляделся
вытаращенными   глазами,   посмотрел  наверх,  словно  страшный
человек уже смотрел на него  оттуда.  Голос  прерывался,  слова
вылетали хриплые:
     -- Он...  Нет,  ударился головой я сам, когда убегал... но
он разрушил горы, он сотрясал землю, он...
     Он сам трясся как лист на ветру, глаза  безумно  блуждали.
Хакама с брезгливым опасением поинтересовалась у Беркута:
     -- Ты полагаешь, Сладоцвет тут ничего не спалит?
     -- Вряд ли. Но помощи от него ждать не придется.
     Сладоцвет  с  трудом  выпрямился,  сквозь  страх  на  лице
проступили злоба и ненависть.  Шипящим,  как  у  змеи,  голосом
произнес медленно:
     -- Помощи...  нет...  не  дождетесь... верно... Но если он
придет сюда... а он придет... я обрушу всю свою мощь! Теперь  я
буду готов.
     Беркут  скептически  выпячивал  губу, Хакама же, напротив,
одобрительно кивнула. Гордость не  позволяет  побитому  чародею
признаваться  в  поражении,  но  поддержку примет с радостью. А
четыре пары кулаков лучше одной.
     Беркут  присвистнул,  его  лицо  было   подсвечено   снизу
зеленью,  ибо  до  пояса  высунулся  из  широкого  окна.  Внизу
показалась крохотная сгорбленная фигура, сверху совсем жалкая и
приплюснутая. Сосику заметно хромал, в его возрасте  даже  вниз
по такой лестнице непросто, но все же удалялся с несвойственной
мудрецу торопливостью.
     -- Не  понимаю,  -- сказал Беркут, -- мог бы вернуться так
же, как и явился.
     -- И  потом  сутки  копить  силы?   --   ответила   Хакама
загадочно.
     -- Ну и что?
     -- Есть дело, которое он не хочет откладывать на сутки.
     Беркут  покосился удивленно, снова поймал взглядом старого
мудреца. Оба видели, как  он  покачнулся,  ухватился  рукой  за
сердце.  Затем торопливо перебросил мешок со шкатулкой со спины
на грудь, вытащил крохотный ящичек,  раскрыл,  торопливо  шарил
внутри.
     Беркут  непонимающе  хмыкал, а Хакама загадочно улыбалась.
Дряхлый старец страшится, что  не  успеет  добраться  до  своей
башни,  вон,  спешно  роется,  в  его пальцах блеснул свет, это
Жемчужина, вот что-то шепчет...
     Ее внезапно тряхнуло. Воздух смялся, пошел тугими волнами.
Вдали на месте мудреца возникло огромное толстое дерево. Воздух
дрожал  как  перегретый.  Хакама  впилась  глазами  в  странный
силуэт,  что  растопырил  ветви,  странно дряблые и безлистные,
ствол раздался и стал еще толще. Таких деревьев она никогда  не
видела,   даже   не  думала,  что  могут  быть  такие  толстые,
массивные, от которых веет уверенностью и... долголетием.
     -- Дерево... -- прошептала она, -- дерево,  которое  живет
десять  тысяч  лет!..  О  нем когда-то писали... Так вот во что
превратился Сосику!
     В глазах был страх, ведь могла и она... Но  хоть  чудесные
вещи   всегда   выполняют  желания  людей,  но  иногда  странно
выполняют. Не так, как те задумали, а как оформили в слова...
     Она посмотрела на  каменные  плиты  стены,  где  в  тайном
месте, защищенном заклятиями, спрятала звездные карты. Вот оно,
настоящее  сокровище!  Кто  обладает им, тот обладает всем. А у
нее еще есть время, чтобы  с  их  помощью  получить  не  только
долгую  жизнь,  равную  жизни самых долгоживущих деревьев, но и
бессмертие богов... если это только возможно.
     Правда, надо выбрать время,  чтобы  пересмотреть  хотя  бы
линии  жизни  этих...  что собрались в ее башне. Таким сборищем
нельзя не воспользоваться. Может быть, даже в самом деле прийти
к  какому-то  соглашению?..  И  создать  что-то   вроде   союза
чародеев, о котором все твердил тот, с зелеными глазами?
     Но только править будет она.
     Одна.

     Глава 46

     Из  окон  башни магическая скорлупа, незримая для простого
народа,  блестела  лиловыми  искорками.  Она  накрывала   башню
куполом, легким и почти прозрачным, похожим на пузырь из пленки
молодого  бычка,  но  в  башне  собрались  не  простолюдины,  а
чародеи, каждый видел, что эту скорлупу  не  пробить  и  самыми
могучими таранами, не разрушить камнями из баллист...
     Беркут  посопел,  внезапно  его  густой  неприятный  голос
разорвал напряженную тишину:
     -- Хакама, я ставлю свою скорлупу поверх твоей!
     В помещении стало тихо. Глаза  всех  были  обращены  в  их
сторону.  Она  медленно  наклонила  голову, чувствуя смятение и
торжество. Все колдуны укрепляют свои гнезда, но такого еще  не
было,  чтобы кто-то укреплял гнездо другого. Правда, сейчас сам
укрывается в нем, но все же...
     Воздух  стал  суше,  в  окна  блеснуло  цветными  искрами.
Казалось,  многоцветная  радуга  повисла  прямо  за башней. Все
видели, как медленно проявился широкий  купол,  который  накрыл
башню  вместе со скорлупой Хакамы. Пока что он был цветной, как
радуга, но быстро уплотнялся, матовел, становился даже  на  вид
толще,  непроницаемее,  потом  испрозрачнился и словно растаял.
Даже колдуны не сразу могли сказать, что новый купол  созрел  и
стал   настоящей   скорлупой,   о   которую   разобьются  любые
стенобитные орудия.
     Скорлупа Беркута отстояла от купола Хакамы  на  три  шага,
ближе  нельзя, магические силы соприкоснутся, начнут перетекать
одна в другую, купола где-то станут  впятеро  толще,  а  где-то
истончатся  до  кленового  листка,  но Ковакко, Автанбор и сама
Хакама видели, что скорлупа Беркута даже толще и прочнее,  хотя
площадь ее больше. Лесной колдун оказался неожиданно силен, это
надо учесть на будущее... если оно будет.
     Ковакко недовольно булькнул:
     -- Ну,  если  это  необходимо...  Наша хозяйка... э-э-э...
хозяйка этой башни не решается  попросить  нас  помочь,  но  на
всякий случай все же стоит, стоит... э-э-э... стоит. Я не верю,
что человек из Леса настолько уж силен, но... э-э-э... стоит...
     Его короткие руки с перепонками между пальцев задвигались,
кваканье  стало  громче.  По всему помещению потек запах гнили,
лягушек, тины и разлагающихся рыб. За окном  коротко  блеснуло.
Радужные отблески пали на лица, испятнали пол, задвигались, как
цветные жуки на сером дереве.
     Его  скорлупа  накрыла купол третьим слоем. Все так же, на
три шага от скорлупы Беркута, спер-ва радужная, потом матовая и
тут же  неуловимо  прозрачная,  она  словно  остановила  время,
потому что все стояли неподвижно, оглушенные свершившимся.
     Никогда  еще  за все века ни одна башня не бывала окружена
тройным слоем защиты!

     Широко расставив  ноги,  Олег  угрюмо  рассматривал  башню
Хакамы.  Она уже не казалась точеной, изящной, а когда западная
часть неба стала наливаться пурпуром,  вовсе  стала  похожа  на
вбитый в тело земли огромный деревянный кол.
     Внезапно  красное  по  небу  пошло  волнами. Складки стали
темными,   между   ними   полыхнуло   оранжевым,   словно    на
расплавленном  металле  нарушили застывающую корку. С запада по
небу  пронеслись  алые  стрелы,  длинные  и  прямые,  пересекли
небосвод и растаяли уже почти у самого края на востоке.
     Среди сумятицы на небе пр