е  следует  делать,  не  делай  даже  в  мыслях.  --  Не
простынешь?.. Ночи здесь свежие, а утром так и вовсе по росе...
Будешь сопли размазывать в  венчание.  Что  про  такого  жениха
скажут?
     Он  говорил, чувствуя, что повторяет манеру Мрака, но если
у того получалось грубовато-мужественно,  то  у  него  какое-то
натужное,  нарочитое. Странно, иной дурак за словом в карман не
лезет, сыплет шуточками направо  и  налево,  все  складно  и  к
месту,  а  он, вроде бы умный, тужится-тужится, а выдаст такое,
что самому неловко... Но лучше так, иначе пришлось  бы  сказать
такое, что и на голову не налезет вовсе.

     Утром  обширный  двор  кипел,  как  наваристый борщ, всеми
красками, был полон повозками, конными.  А  пахло  там  как  от
борща:  сильно  и  в  такой  смеси, что свербило в носу. Гостей
подхватывали под белы руки, препровождали  в  палаты,  коней  и
повозки  спешно  уводили,  ибо  в  распахнутые настежь ворота с
песнями и веселыми воплями нескончаемо въезжали князья,  бояре,
воеводы,   прославленные  герои,  силачи,  богатыри,  владетели
соседних княжеств, независимых, но дружественных,  а  также  их
богатая свита.
     Самых   знатных  размещали  в  главном  дворце,  остальных
расселяли в  домиках  прислуги,  что  по  роскоши  превосходили
княжеские  терема  иных государей. В конюшнях было тесно, коней
запоздавших гостей разводили по боярским дворам.
     Колоксай, наткнувшись в тереме на волхва, поразился:
     -- Ты чего мокрый, как мышь под дождем?
     -- Да так, -- ответил Олег. Добавил с чувством:  --  Глядя
на тебя, вижу... Только в петле дотащат на женитьбу. Да и то...
либо петля долой, либо голова оторвется.
     Колоксай счастливо расхохотался:
     -- Ты просто не встретил настоящую!
     -- Пусть  везет  и  дальше,  -- ответил Олег, плюнул через
плечо, потрогал обереги. -- Когда же наконец...
     -- Думаешь, я не жду? -- ответил Колоксай с  чувством.  --
Сейчас  всех  гостей  расставят  в  зале, здесь соблюдают места
строго, это не наша простая Артания...
     В голосе витязя впервые  прозвучала  нотка  горечи.  Глаза
посерьезнели, но сказать ничего не успел: пришли парадно одетые
слуги, увели на переодевание.

     Свадьба  осталась  в  памяти  Олега  как тяжелое и нелепое
представление. Ни один человек не думал  то,  что  говорил,  ни
один  не  делал  то,  что  хотел,  но  все улыбались, говорили,
двигались, раскланивались,  смеялись  звонко  и  весело,  столы
ломились  от  невероятных  яств,  в  золотых  кубках, больших и
совсем крохотных, подавали лучшие вина.
     Палаты постепенно наполнялись как запахами кушаний, так  и
ароматами  от  женских  притираний, травяных настоев и душистых
мазей.
     Вдоль всех стен  полыхали  смоляные  факелы.  От  них  шли
густые запахи ароматных масел. Свет был чист и ярок, но сколько
Олег ни присматривался, все, как один, горели, не сгорая. Он не
ощутил  магии,  как  ни  вострил  уши.  Магия,  просто тонкая и
умелая,  а  он  в  состоянии  ощутить  только  магию   простого
деревенского колдуна, который сам ушел от него недалеко. А то и
не ушел...

     Где-то  к  полночи  царица,  наконец,  изволила подняться.
Изнемогающий Колоксай вскочил под крики  гостей  так  поспешно,
что  едва  не  опрокинул  стол.  Послышались  смешки,  по столу
застучали кубками.  Никто  не  крикнул  здравицу,  но  недобрых
взоров  было  брошено  вслед  столько,  что,  если  бы  взгляды
царапали, от Колоксая остался окровавленный скелет.
     Для челяди стола, понятно, никто не ставил, и Олег  просто
смиренно  пристроился  в  уголке,  стараясь  как  можно  меньше
привлекать внимание. Сейчас он просто хотел незаметно оберегать
Колоксая, но начинал  чувствовать,  что  в  личине  незаметного
человека жить вообще-то проще. Всяк мужчина ненавидит того, кто
выше  ростом  и  шире  в  плечах,  любая  женщина втайне желает
окриветь всем красивым девушкам, но если он вот так  в  волчьей
шкуре,  да  не за царским столом, то вражды нет, всяк чувствует
превосходство и даже готов чем-то помочь по мелочи. Или хотя бы
не вредить. Зато Колоксая ненавидят как все  мужчины,  чувствуя
себя  обманутыми,  так и женщины с детьми: их царевна досталась
какому-то чужаку!
     Первую половину ночи он простоял у окна,  прислушиваясь  и
принюхиваясь,  но  ближе  к  утру, когда сон особенно крепок, а
любой страж теряет бдительность, выбрался через  окно,  прополз
по  крышам,  а  там  с  терема  на  крышу  строения для челяди,
конюшни, оружейной для охраны ворот, наконец соскочил на  землю
уже в саду.
     Воздух  свеж,  сапоги  сразу  заблестели от росы. В правом
противно чавкало, подошва слегка отстала. Любопытные пальцы уже
пробуют высовываться, надо не забыть...
     С веток срывались холодные капли. Ежась, он осмотрел  сад,
а  затем, перебегая от тени к тени, луна вон какая, вернулся во
двор. Главный двор весь залит лунным  светом,  не  схоронишься,
перевел  дух  и  прокрался  на  задний,  где  и  так  тесно  от
пристроек.
     С Колоксая причитается, мелькнула мысль.  Придется  его...
Не  успел  додумать,  мимо  неслышно скользнула тень. Привыкшие
глаза   рассмотрели   приземистого   человека,   что   подошел,
крадучись,  к  стене,  потрогал каменную кладку. Олег уже начал
протягивать руку, как вдруг из темноты появился еще один, более
рослый, тоже двигался бесшумно, как летучая мышь.
     Волосы на загривке приподнялись, такого с ним еще не было,
чтобы не уловил чужой запах. Тем более  двух  здоровых  мужчин.
Явно прикрыты волшбой, и кто знает, что у них там еще...
     Первый  ухватился  за крохотные выступы, повис на кончиках
пальцев, явно примериваясь. Второй тихонько шепнул:
     -- Ну как?
     -- Щели глубокие, -- ответил первый негромко, -- подняться
легче легкого.
     -- Там на окне решетка...
     -- А что нам решетка?
     По стене распласталась тень второго, похожая на  огромного
темного  паука,  а  первый  подтянулся выше. Сердце раскачивало
Олега, он прыгнул, руки метнулись сразу к двоим. Сдернул,  упал
под  их тяжелыми телами, кулаки его били в мягкое, вминаясь как
в разогретый на солнце воск, дважды или трижды  костяшки  ожгло
болью,  он  слышал  хруст, но бил до тех пор, пока чужие пальцы
перестали хвататься за его одежду.
     На земле распластались два тела. Темная лужа  расползалась
медленно,   но   когда  сомкнулась  с  тенью  от  кустов,  Олег
попятился, отступил за угол. Задний двор наполовину в  темноте,
Олег  поколебался,  но  рисковать  не  стал, поднялся по задней
лестнице для прислуги, наскоро смыл  кровь  с  ладоней.  Пальцы
дрожали,  все  случилось чересчур быстро и жестоко. Эти двое не
просто пришли убить Колоксая. Они пришли издалека, явно  наняты
кем-то  в  спешке,  ибо знают, из каких плит стены. Хуже всего,
из-за чего он так спешил,  оба  прикрыты  колдовством,  кто  бы
прошел незамеченным через двор, полный стражи?
     Сердце  колотилось  бурно.  Просто повезло, что оказался в
тени, не заметили, не отвели глаз, как всем  остальным.  И  еще
повезло,  что  даже  не  попытался  против магии магией, что он
может, пень лесной, а вот против молодецкого удара, который  он
хоть и презирает, однако... однако...

     Миш  явилась  в  пиршественный зал заметно побледневшая, с
вымученной  улыбкой.  Глаза  чуть  запали,  а  покусанные  губы
припухли   и  потемнели.  Гуляки  радостно  заорали,  поднялись
дружно, кубки взлетели над головами во вскинутых руках.
     За царицей по лестнице сходил неспешно Колоксай. Его  щеки
тоже  слегка  потеряли  цвет,  но  глаза  сияли,  а грудь гордо
выдавалась вперед, словно  готов  был  взлететь  на  плетень  и
закричать победное "кукареку".
     Бояре  поспешно  расступились, царицу подхватили под руки,
проводили к ее трону. Колоксай опустился в кресло рядом, богато
украшенное,  с  высокой  спинкой,  не  царское,  однако  именно
Колоксай теперь выглядел царем и повелителем, и это ощутили все
за пиршественными столами.
     Олег,  держась  за  спинами,  неслышно  приблизился. К Миш
склонился грузный воевода. До слуха Олега донеслось:
     -- Под вашими окнами, пресветлая княжна... э-э... княгиня,
нашли два растерзанных тела.
     Миш вскинула красиво изогнутые брови:
     -- Чьи?
     -- Двое мужчин.
     Она слушала несколько отстраненно, ибо рядом устраивался в
своем кресле Колоксай, все видели, что отныне он  здесь  князь,
царь. И -- единственный, кто будет отдавать приказы, повелевать
и править.
     -- Семьям  осиротевших помочь, -- наконец проговорила она.
-- Скотом, рабочими руками.
     Воевода сказал осторожно:
     -- Да только как узнать, кто там осиротел...
     -- Как это?
     -- Похоже, не наши они вовсе. А были бы и на-ши,  то  этот
неведомый зверь так их... что не только мать родная, но и волхв
не  узнает.  Только  и  видно,  что  оба  крепкие,  рослые,  но
растерзаны раньше, чем успели вспикнуть. Иначе там бы  и  кровь
этого чудовища...
     Она смотрела удивленно:
     -- Откуда здесь звери? Да еще неведомые?
     Воевода выглядел несчастным:
     -- Ты  права, пресветлая... э-э... Тем более, что звериных
следов не найдено. То ли сразу улетели, то ли  обернулись  кем,
но  двое мужчин забиты так, словно по ним долго били бревном. У
одного рука выдернута из плеча!.. Странно, не изгрызена.
     -- Спугнули, -- предположила она.
     -- Надеюсь, -- сказал он, бодрясь. -- Мои стражи всю  ночь
ходили  вокруг дворца, как коты вокруг кувшина со сметаной. Все
прислушивались...  э-э...  не  стрясется  ли   что-то.   Звезды
предрекали беду.
     Олег  уловил  несколько  подозрительных  взглядов. Во всем
теле  была  смертельная  усталость,  ноги  казались  чугунными.
Медленно   выбравшись   во  двор  на  свежий  воздух,  постоял,
оглушенный гамом, шумом, яркими красками. Грудь  жадно  вбирала
утренний  воздух,  но  в голове была тяжесть, а в груди тянущая
пустота.
     Его толкнули, слуги  торопливо  несли  широкие  подносы  с
грудами  жареного мяса. Кто-то выругался, Олег тряхнул головой,
в ушах непрерывный шум нарастал. Глаза слипаются, без  сна  уже
двое суток! Да и до этого от сна обрывал жалкие клочья.
     Он   неслышно  отступал,  пока  не  оказался  в  коридоре.
Отосплюсь, а там вместе с Колоксаем...

     Глава 39

     Колоксай обвел глазами палату. Раньше он сразу  выхватывал
цепким  взором  рослую,  как  ни  прячь,  фигуру красноголового
волхва. Среди пышных одеяний он выделяется как крик в ночи, как
ястреб среди воробьев, но по  дурости,  свойственной  мудрецам,
упорно  носит  на голом теле волчовку, уверенный, что так в ней
незаметнее.
     За столами шло непрерывное веселье, все ели  и  пили  так,
словно  в  своих  землях  голодают,  от пестроты и ярких цветов
сворачивало скулы, но серого пятнышка нигде не было.
     Незаметный служка приблизился к царице слева, она  приняла
из его рук небольшой медный с прозеленью кувшин. Пахнуло тиной.
Царица  наполнила  большой  золотой  кубок, с улыбкой протянула
Колоксаю:
     -- Теперь тебе пора  и,  как  говорят  у  вас  в  Артании,
похмелиться.
     Колоксай коснулся кубка, их пальцы встретились:
     -- Полагаешь, мое похмелье будет горьким?
     Загадочная улыбка тронула ее искусанные губы:
     -- Чем слаще пир, тем горше похмелье.
     Он  принял  кубок,  его  синие как небо глаза пронзительно
заглянули в ее темные как бездны, а голос прозвучал тихо  и  со
странной нежностью:
     -- Из твоих рук я приму и чашу с ядом.
     Она  вздрогнула,  напряглась,  в  глазах  метнулся страх и
колебание, но Колоксай уже встал с  кубком  в  руке,  рослый  и
широкий,   брызжущий   весельем,   белозубый,   сказал  сильным
мужественным голосом, от которого  по  жилам  мужчин  пробежала
дрожь, словно услышали призывный рев боевого рога:
     -- А теперь поднимем заздравные чаши!.. И сдвинем во славу
тех, для  которых  живем,  за  которых отдаем жизни, за которых
принимаем удары, но шрамами гордимся!
     За столами мужчины медленно поднимались, одни  с  охоткой,
бездумно,   другие  с  натугой,  уже  не  смея  перечить  этого
свирепому воителю, по глазам видно, что и здесь  зажмет  все  в
железный кулак, не даст почивать на боку.
     Колоксай  обвел палату орлиным взором. Круглые глаза хищно
всматривались в гостей, и все эти удельные князья, независимые,
поспешно вздергивали кубки. Вино плескало через  края,  но  они
ловили  его  взгляд,  улыбаться  начинали  уже  иначе,  уже как
подданные, верные государю.
     По всей палате от края до края прокатилась волна голосов:
     -- За красоту!..
     -- За наших женщин...
     -- За них, проклятых...
     -- Пьем до дна, как пьем...
     Колоксай с победной усмешкой поднес кубок к  губам,  глаза
его  напоследок  стрельнули  по  залу, и все поспешно припали к
своим чашам. Миш внезапно ухватила его за локоть:
     -- Не пей!
     Он  вскинул  брови,   синие   глаза   с   такой   открытой
влюбленностью смотрели ей в рот, что она ощутила желание тут же
прибить  этого  мужествен-ного  дурака,  такого бесцеремонного,
наглого и красивого.
     -- Что случилось? -- удивился он.
     -- Ты,  --  прошептала  она,  --  ты...  уже  вчера  выпил
достаточно. Тебе станет плохо...
     -- Не станет, -- сказал он уверенно.
     -- ...От этого вина, -- добавила она с усилием.
     Его  взгляд  был острее кинжала, но голос прозвучал так же
нежно:
     -- Что я буду за князь... да что вообще за мужчина,  если,
провозгласив  тост,  сам  не пью?.. Да еще не за каких-то богов
или царей, а за женщин?
     Его кадык мерно задвигался, она  почти  видела,  как  вино
переливается   из  огромного  кубка  в  его  тело,  расходится,
смешиваясь с кровью.
     В ее  глазах  страх  перешел  в  ужас,  который  никто  не
заметил,  каждый  занят  своей  чашей, а Колоксай уже с натугой
сделал последний глоток, вскинул над головой золотой кубок:
     -- За наших женщин!
     По всей палате прокатилось:
     -- За женщин...
     -- За всех женщин...
     -- За красоту, ради которой...
     Колоксай вздрогнул, пальцы на кубке судорожно сжались. Все
услышали скрежет сминаемого металла.  Затем  пальцы  разжались,
кубок замедленно выпал, ударился о колено, отскочил и покатился
по  каменным  плитам,  звякая  тонко  и  плачуще,  подпрыгивая,
наконец завертелся вокруг своей оси.
     Побледневший Колоксай ухватился  за  живот,  его  согнуло,
было  видно, с каким усилием он заставил себя выпрямиться, даже
выдавил бледную улыбку. Лицо его стало  усталым,  словно  после
трехдневной  битвы.  Пальцы  поползли  вверх,  Миш  видела, как
кончики  с  силой  вдавились  в  левую  сторону  груди,  словно
пытались остановить прыгающее сердце.
     Воевода подпрыгнул, глаза стали круглыми:
     -- Колоксай!..  Эй-эй!..  Где чертов лекарь?.. Что с мужем
нашей царицы?
     Колоксай зло оскалил зубы, со вчерашнего  дня  он  уже  не
только  муж  их  царицы,  но  отныне он... Дыхание вырывалось с
хрипами, грудь ходила  часто,  нагнетая  воздух  в  отравленную
грудь.
     Царица  медленно  поднялась,  лицо  ее  было  белее снега.
Воевода посмотрел на  нее,  на  Колоксая,  в  глазах  мелькнула
злость, заорал мощно, перекрывая шум и гам:
     -- Лекаря!.. Лекаря, а то я...
     Подхватил  Колоксая,  похлопывая  по широкой спине, словно
тот просто поперхнулся, но  воевода,  похоже,  другого  лечения
просто не знал. На лице старого воина был страх, что, если этот
воитель  помрет,  тогда  не  будет  победных походов в соседние
земли, не будут гореть чужие хаты, не приведут  богатый  полон,
не вытопчут хлебные поля гнусных соседей!
     Придворный  лекарь,  несмотря  на  седую  бороду до пояса,
примчался как мальчишка, упал  на  колени,  быстро  ощупал  лоб
Колоксая, заглянул в рот, отшатнулся:
     -- Да  там  все черно!.. Неужто отравлен?.. Данько, быстро
князю рвотное!
     Один из молодых гридней бегом  сорвался  с  места,  следом
побежали добровольные помощники. Дружинники подхватили Колоксая
под руки, встащили обратно на трон. Витязь задыхался, его синие
глаза  побелели от боли. Миш знаком велела нести мужа за ней, а
сама почти бегом метнулась из палаты.

     Во дворе на свежем воздухе герою стало чуть  легче.  Ветер
слизывал  крупные  капли пота, синие жилы напряглись на висках,
распухли. Всем было видно, как толчками по ним двигается кровь,
а  синие  вены  потемнели,  стали  похожими  на   пиявок,   что
насосались крови.
     Гридня  со  рвотным все не было, хотя слуги метались в его
поисках, как муравьи за сбежавшим тараканом. Колоксай лежал  на
спине,  глаза  смотрели в синее небо, снова ставши ярко-синими,
но теперь в них просто отражалось безоблачное небо.
     Миш стояла, заломив руки, в ногах Колоксая. Он  попробовал
ей  улыбнуться,  губы  уже  почернели.  Она  вскрикнула  тонким
птичьим голосом, в глазах заблестели слезы:
     -- Керкодуба отыскать, быстро!.. Он знает все яды.
     -- Но  Керкодуб  вчера  уехал  в  соседнее  княжество,  --
напомнили ей торопливо. -- Ты сама изволила отослать...
     -- Вернуть!  --  вскрикнула  она с отчаянием в голо-се. --
Вернуть!!!

     Олег очнулся как  от  удара.  Вздрогнул,  вскочил,  кулаки
сжаты,  перед  глазами  еще  скачут  призрачные  кони, в голове
затухающий лязг железа, крики,  стоны,  ржание,  треск  горящих
домов.  Когда  зрение  очистилось,  он  обнаружил,  что стоит в
готовности к схватке в каморке  для  прислуги.  В  единственное
окошко  бьет  солнечный  свет,  а крики из-за окна в самом деле
звучат так, словно идет резня.
     По телу прошла  холодная  волна.  Стены  пронеслись  мимо,
грохнула,  ударившись  о  стену,  дверь.  Он  вылетел  во двор,
залитый ярким солнцем так, что словно вбежал прямо в солнце.
     На той стороне двора  толпился  народ,  празднично  одетые
гости.  Вокруг носились челядины, стражи воинственно хлопали по
рукоятям мечей и злобно озирались, но Олег ощутил,  что  воздух
пропитан страхом и безнадежностью.
     Гости  распахивались,  как  колосья  перед  бегущим  через
житное поле кабаном. В середине круга лежал на спине  Колоксай,
Миш  стояла  на  коленях,  ее  ладони  бережно придерживали ему
голову.
     -- Что с ним? -- спросил он и тут же осекся.
     Колоксай с трудом раздвинул запекшиеся  губы,  лицо  стало
желтым, а глаза запали как у смертельно больного:
     -- Похоже, что... я... добрался...
     Сквозь толпу протолкались гридни, в середке тащили щуплого
старика,  плешивого,  с длинной бородой, заткнутой за пояс. Его
стоптанные сапоги почти не касались мраморных плит.
     -- Лекарь, -- заговорили в толпе гостей,  --  главный  над
травниками...
     При  виде  распластанного,  как рыба на столе, человека он
оживился, с неожиданной силой отпихнулся от дюжих рук, упал  на
колени  и  прильнул  ухом  к  груди  Колоксая.  Олег видел, как
розовое старческое лицо  стало  серьезным,  брови  взлетели  на
середину лба.
     -- Что там? -- рыкнул воевода.
     -- Тихо!
     На  воеводу  зашикали  со всех сторон, толкали, только Миш
стояла на коленях недвижимая, бледная, с закушенной губой. Олег
в странном озарении понял и ощутил ее боль, раздвоение, страх и
жалость, желание повернуть  время  вспять,  сделать  свершенное
несвершенным, запоздалое раскаяние.
     Лекарь  медленно  поднял голову. Глаза стали удивленными и
обиженными.
     -- Этот яд... этот яд я не знаю!
     Воевода рыкнул громче:
     -- Как такое может быть? Ты же знаешь все!
     -- Я тоже так думал, -- пробормотал лекарь. -- Но...
     Он замялся, на лбу появились глубокие морщины.
     -- Что? -- заорал воевода. Он схватил колдуна за воротник,
потряс люто. -- Говори быстрее!.. Он уже умирает!
     Олег опустился на колени, его пальцы  осторожно  пробежали
по  лицу  Колоксая,  ощупали  шею,  грудь.  Везде он чувствовал
смертельный холод, нечеловеческий  холод.  Это  был  не  просто
холод   умирающего,   остывающего  тела,  в  нем  чувствовалась
странная мощь, злая и нечеловеческая, котору