венной связи звука  с  сутью  вещей.  Мы  наращиваем  мощь
терпеливо  из  года  в  года по каплям, мы умело приучили камни
наших башен вбирать  магию  из  воздуха,  как  трава  умеет  из
ночного воздуха пить влагу и создавать чудодейственные капли, в
народе   пресно   именуемые  росой!  А  если  мы  так  же,  как
простолюдины... и великие  могут  заблуждаться!..  прошли  мимо
мощной  реки  магии,  что  изливается  на  весь  мир,  а  мы не
замечаем?
     -- Дикость, -- бросил Короед ядовито.
     Россоха смолчал, только кивнул за окно. Строгое лицо  мага
было  выразительным,  плечи  зябко  вздрогнули.  По  ту сторону
защитного пузыря находится тот,  что  стоит  в  своей  реке  по
колени, и, похоже, может черпать столько, сколько сумеет.
     Беркут  переходил  от  одного  окна  к другому, словно так
скорее мог отыскать уязвимое место.
     -- Возможно,   --   сказал   он   скорее   из   упрямства,
недостойного его возраста, -- он просто умеет больше впитывать.
Учение  учением,  но  чтобы,  скажем,  петь, надо, чтобы голос,
слух, луженая глотка... а герою нужны не только умение  владеть
мечом, но и высокий рост, широкие плечи, масса мышц...
     Россоха бесцельно бродил по комнате, голову опустил, глаза
шарили  по  каменным плитам так усердно, словно в них пряталось
решение. Неожиданно спросил:
     -- А кто нам мешает узнать?
     -- Что? -- не понял Беркут.
     Спина Россохи медленно  удалялась,  видно  было,  как  под
ветхим  халатом  двигаются острые лопатки. Возле окна он на миг
остановился, скользнул взглядом, и снова  пошел  мерить  шагами
комнату.  Беркут фыркнул. Россоха вздрогнул, выходя из глубокой
задумчивости:
     -- Что? А?.. А-а, я говорю, он ведь как раз  и  добивается
поговорить с нами. В чем-то убедить.
     -- Додобивался, -- буркнул Короед.
     -- А сейчас?
     -- Посмотри  за  окно!  Где остальные пять скорлуп? Или их
было восемь?
     Россоха покачал головой:
     -- Но если говорить  правду,  мы  ж  разговаривать  с  ним
отказались вовсе!
     Короед не сдавался:
     -- И  что  с  того?  Если со мной откажутся, я отвернусь и
займусь своим делом.
     -- То ты. А это -- человек из Леса!
     А Ковакко скептически фыркнул:
     -- Мудрый  Короед  несколько  красуется...  Если   с   ним
откажется разговаривать простолюдин, тому доживать век жабой. А
то и вовсе как вот нас сейчас... в пыль!
     Россоха сказал неожиданно:
     -- Так мы впускаем его?
     Колдуны ощетинились, Хакама спросила враждебно:
     -- Уж  не  хочет  ли  мудрый Россоха такой ценой... купить
свою жизнь? За счет наших?
     Россоха моргал, не понимая смысла обвинения, в  мыслях  он
уже забрел в какие-то дали, а Хакама поинтересовалась ядовито:
     -- А что, мудрому Россохе было видение?
     Россоха   в   нерешительности   развел   руками.  Вид  был
сконфуженный. Все насторожились, мудрец что-то скрывает, а  при
его  умении  прятать  концы  в  воду  проще было бы носить воду
решетом.
     -- Видение... -- проговорил Россоха невесело. -- Сегодня я
зрел его изможденного и в цепях, прикованного к  стене...  зрел
бредущего  под  знойным  солнцем  в  рубище,  голодного и всеми
гонимого...
     Ковакко жадно прервал:
     -- А мы? Что с нами?
     Россоха развел руками:
     -- Не понимаю.  Совет  Тайных...  вроде  бы  есть...  даже
правит  миром!.. Всем миром, представляете? Но этого... который
трясет нашу крепость, в том Совете нет.
     В долгом молчании они смотрели  на  молодого  и  здорового
парня, что все еще лежит на траве. Мировые ручьи магии изогнули
воздух  и  пространство,  пытаются влиться в его тело, но он от
усталости не видит их, не слышит и не открывает им поры,  перед
ним  всего  лишь  жалкая  снедь  простых  королей,  он пока что
беззащитен...
     И все же оставалось  ощущение,  что  он  трогает  незримой
ладонью  скорлупу,  ибо  над головами шелестело, словно мириады
муравьев Хакамы грызли стены.

     Глава 48

     -- А зачем ему мы теперь? --  поинтересовался  Беркут.  Он
говорил   вызывающе,   насмешливо,   но   в  голосе  прозвучала
неуверенность  и  скрытая  мольба,  чтобы  возразили.   --   Мы
наконец-то  вместе, как он и хотел. Объединились даже. Общность
интересов, цели... Вот теперь нас и... разом.
     -- И все-таки у него  больше  шансов,  --  сказал  Ковакко
невпопад.  --  Мы  заперты,  он -- на свободе. Сколько мы здесь
продержимся? Пусть даже всю жизнь. А если учесть, что  странные
видения Россохи сбываются...
     Короед возразил сварливо:
     -- Это  мы не знаем. Он чаще всего зрит нелепости, которые
ни подтвердить, ни опровергнуть никто не может. Как и  он  сам.
Но я согласен с Россохой, надо вступить с ним в переговоры.
     Россоха удивился:
     -- Разве я такое предлагал? Впрочем, я тоже за переговоры.
     На  миг  настала  звенящая  тишина. Слышно было, как за их
спинами вздохнул Автанбор:
     -- Это могут быть не переговоры, а истребление!  Но  мы  с
Сладоцветом тоже готовы рискнуть.
     Ковакко  и  Боровик тоже кивнули, только Хакама кривилась.
На безукоризненно чистом  лобике  проступила  легкая  морщинка.
Глаза потемнели.
     -- Я  против.  Тем  более  я здесь хозяйка... Но если мы в
самом деле хотим держаться против этого  варвара  вместе,  я...
соглашаюсь. Только вот переговоры через скорлупу невозможны. Но
если снимем...
     По  комнате  снова  пронесся  холодный  ветер. Под сводами
зашумело, посыпались  колючие  снежинки,  на  лету  сцеплялись,
широкими  хлопьями  опускались на головы и плечи, быстро таяли,
оставляя блестящие следы.
     Беркут быстро взглянул на Хакаму:
     -- Давайте поверим мудрому Россохе. Он говорит, что видит!
Мы сами виноваты, что не всегда понимаем. Я снимаю свои запоры.
     Короед сказал тут же:
     -- Я тоже. И пребудет с нами удача.
     -- Да,  на  успех  рассчитывать  трудно,   --   согласился
Боровик. -- Только на удачу. Я снимаю.
     -- Я снимаю, -- сказал Ковакко.
     Автанбор только кивнул. Хакама не промолвила слова, однако
блестящая  скорлупа  начала  быстро  истаивать,  как  тончайшая
льдинка на жарком солнце, взвился пар, и она исчезла. На  земле
вокруг  башни  возникло  еще  одно  выжженное  кольцо  в ладонь
толщиной, словно там дремала толстая змея, заглотившая хвост.

     Олег успел увидеть, как высокая башня  снова  возникла  во
всей  прекрасной и устрашающей красе, тут же перед ним появился
полупрозрачный старик в  длинной  одежде  с  развевающимися  по
ветру  белыми  волосами  и  с такой же серебряной бородой, хотя
ветра здесь нет и вряд ли сильно дует там, в башне.
     -- Благородный воин и великий маг! -- вскричал старец.  --
Пощади, мы сдаемся на твою милость, твое великодушие!.. Покорно
просим пожаловать в эту башню... что теперь твоя.
     Олег  едва  удержался  от ликующего вопля, но лицо оставил
все так же мрачным, а голос сохранил преж-ним:
     -- Что там еще приготовили эти... мудрые?
     -- Они ждут твоего победного появления, -- заверил старец.
Голос его посвежел, а согнутая спина чуть вы-прямилась,  словно
начинал  верить  в  свое  спасение.  -- Они в восторге... гм...
да-да, в диком восторге от  твоей  мощи.  Наконец-то  на  белом
свете появился чародей, который способен трясти горами, который
может... и готов стать властелином всех земель!
     Башня мрачно маячила за его спиной. Теперь она казалась не
такой высокой. Может быть, потому, что уже не была овеяна духом
победы. Олег чувствовал, как по нему ползают колючие взгляды, а
сам, ощетинившись,  готов был выплеснуть в ее сторону всю мощь,
если только хоть пикнут с той стороны, хоть  косой  взгляд,  не
говоря  уже  об оскаленных зубах. Правда, во всем теле пока что
чувствовал только злую немощь, даже встать на ноги не  решился,
чтобы колдун не увидел, как дрожат его ноги.
     -- Ладно, -- сказал он. -- Только ты прими свой вид.
     -- А  что,  --  спросил  старик встревоженно, -- что-то не
так?
     -- Да что-то смазывается...
     Старик развел руками:
     -- Если бы я помнил свой вид!
     -- Ну тогда, -- сказал Олег, сердце его бешено колотилось,
-- хотя бы тот, в каком я тебя зрел последний раз.  Что-то  мне
сдается, мы уже виделись. И общались!
     Старик  развел  руками,  на  миг  вокруг него образовалось
облачко, а когда ветер смахнул как паутину, перед Олегом  стоял
Россоха.
     Олег не успел раскрыть рот, как Россоха опередил:
     -- Эх, молодость... Как вы обращаете внимание на личины! А
для мудрого разве это значимо?
     Голос  его  был  полон  укоризны.  Олег нахмурился, у него
начинают перехватывать инициативу, вскочил, а Россоха  невольно
отметил,  с  какой  легкостью  измученный  варвар  из  сидячего
положения перешел в  почти  боевую  стойку.  Если  с  такой  же
быстротой перехватывает брошенные в его сторону заклятия...
     -- Пойдем,  -- сказал Олег тяжелым голосом. -- Пора с этим
заканчивать.
     -- Если позволишь...
     -- Не  позволю,  --  отрезал  Олег.  --  Я  сам.  Ножками,
ножками!
     Полупрозрачный  Россоха засеменил следом, что-то бормотал,
но теперь двигался рывками, ноги порой не касаются земли, а  то
по  щиколотку  уходят  в  нее,  словно тот, кто его ведет и кто
разговаривал, сейчас в башне отвлекся, готовит что-то еще...
     Чертовы искусники,  мелькнуло  завистливое.  Наверняка  на
такое  идет совсем капля магии, но призраки -- дело тонкое, это
не горами трясти. А еще Россоха намеревался, судя по его  тону,
как-то  передвинуть  его в башню, прямо к колдунам, не задев за
стены, пройдя через решетку  на  окнах,  не  промахнувшись,  не
врезавшись лбом в каменные глыбы...
     Башня  вырастала, закрыла полнеба, раздвинулась в стороны.
Огромные  врата  уже  зияли  чернотой,   словно   внутри   была
непроглядная  ночь.  Было непривычно видеть черную землю вокруг
башни, все муравьи попрятались как  во  время  грозы.  Он  сжал
кулаки,  захотелось метнуть в каменную стену скрученную молнию,
сразу все озарится, а что огонь и дым, так до-просились,  знают
же...
     Костяшки  заболели.  Он  покосился  на  кулаки, с холодком
понял, что в самом деле пытался метнуть огонь, но во всем  теле
не осталось ни капли магии. Если маги догадаются, что он сейчас
беззащитен...
     За  воротами тут же осветилось трепещущим оранжевым огнем,
словно факелы горели на ветру, остроконечные блики  выметнулись
наружу  и  заметались  под  его ногами. В напряжении он пересек
линию ворот, мышцы стонали от готовности  дать  сдачи.  Никакое
колдовство  не бьет внезапно... по крайней мере, чародей ощутит
раньше, чем оторвется голова. Но что делать, если нападут?

     Знакомая лестница обвивалась вокруг массивного столба, как
полевой вьюнок. Олег видел только нижние два  кольца,  на  этот
раз  показалось легче, хотя все те же мраморные плиты ступеней.
Мелькнула мысль, что птахой бы, но оказаться потом  голым  даже
перед  стариками  не  очень-то хотелось, это не баня, когда все
одинаково голые. Тем более  перед  этой,  с  серыми  глазами...
Непонятно, как вести себя с нею, преспокойно забросившей его на
мучительную смерть...
     Он  поставил  ногу на ступеньку, внезапно пахнуло холодом.
Он пригнулся, над головой что-то пролетело,  больно  дернув  за
прядь,  он упал, перекатился через бок, кого-то сшиб в темноте,
к запахам трав примешался крепкий запах мужского пота.
     По этому запаху он понял, сколько  здесь  человек,  почему
так напряжены мускулы, что затевают и даже кто куда прыгнет.
     Руки  сами  задвигались,  он  ощутил сильный удар в плечо,
кольнуло в бок, на него набрасывались с острым  железом,  а  он
двигался  как  можно  быстрее,  пока в руке не хрустнули тонкие
кости, а другая рука  не  подхватила  короткий  меч  с  широким
лезвием.
     О,  сладчайший  миг!  Он  чувствовал,  как из груди рвется
дикое, звериное. Сам прыгнул навстречу,  чего  никто  не  ждал.
Страшный  яростный  крик  потряс  мир,  это  кричал  он,  враги
застыли, оцепенев, а меч в его руке тут же забрызгало  красным.
Он чувствовал сладостное ощущение, когда полоса тяжелого железа
врубается  в  лицо  врага, успевал увидеть вытаращенные в ужасе
глаза, тут же справа и слева падали под его ударами рассеченные
тела, красное и теплое брызгало ему в лицо.
     Когда мир перестал дергаться как  умирающий  кролик,  Олег
слышал  только предсмертные хрипы, шорох и бульканье вытекающей
крови из страшно разрубленных тел.
     Глаза привыкли, даже в полутьме он различал, как по  всему
огромному помещению вокруг столба слабо барахтаются, застывая в
темно-красных  лужах, человеческие тела, но ему показалось, что
он покидает городскую бойню для скота.

     С  каждой  ступенькой  чувствовал  напряжение  и  растущую
вражду.  Ноги  тяжелели,  хотя раньше мог бы оленем взбежать на
вершину десятка таких башен, не  сбившись  с  дыхания.  Меч  не
бросил,  с  лезвия продолжало капать, словно в железо впитались
ручьи крови. С плеча из глубокой раны сползала широкая  красная
полоса.
     На  середине  лестницы  совершенно  бесшумно появились две
тени, холодно блеснуло железо. Он инстинктивно отшатнулся,  меч
будто  сам  прыгнул  вперед.  Звякнуло,  он  услышал сдавленный
вскрик,  одна  тень  зашаталась,  но  второй   нападающий   так
стремительно   размахивал  саблей,  что  перед  Олегом  мерцала
полосатая стена из острого железа.
     Он на ощупь отступил, страшась  сделать  лишнее  движение,
пропасть  совсем  рядом, голова дергалась из стороны в сторону,
нападающий пытался достать  его  лицо  концом  длинного  узкого
меча,  оказывается,  все это время руки Олега угрожающе держали
его на расстоянии с помощью чужого меча...
     Он сделал вид, что отступает  еще,  меч  метнулся  острием
вперед,  как  копье.  Противник успел парировать удар, и острие
попало не в грудь, а намного ниже.
     Был хриплый вопль, стон, Олег в самом деле  отступил,  ибо
первый, удержавшись, наступал, прижимаясь к столбу. Олег сделал
еще шаг, выбирая дистанцию, чтобы меч уж точно не достал, снова
ткнул острием быстро и сильно...
     Тускло блеснуло, в кистях тряхнуло и отдалось болью. Стало
неожиданно  легко,  он  увидел  зажатый в руках обломок меча не
длиннее ложки. Даже в темноте  видел,  как  противник  радостно
сверкнул  глазами. Не давая воспользоваться преимуществом, Олег
прыгнул вперед сразу на две ступеньки, обломком отбил удар меча
влево, а правый кулак угодил в лицо.
     Второй еще хрипел, ухватившись руками  за  раненое  место.
Олег  пинком  швырнул  его  на  первого,  тот  ухватился обеими
руками, и оба, еще не поняв, что  уже  мертвы,  соскользнули  в
бездну.
     Он  тяжело  дышал,  уже  не в груди, но и в голове бурлила
ярость. На миг мелькнуло: а не разнести ли все к такой  матери,
это  же  змеиное  гнездо,  потом  посмотрел  на обломок в руке,
усмехнулся, швырнул вслед упавшим.
     Поднимался,   чувствуя,   что   все   тело    исполосовано
царапинами,  ссадинами,  но  из  раны  на  плече сочится теплая
сукровица, совсем бледная, как у червяка. На груди  при  каждом
движении  открывается  длинная трещина, с готовностью выступает
темно-багровая густая кашица, совсем  не  похожая  на  кровь  в
боку, словно у него не одна и та же чашка крови обмывает мудрую
голову,  горячее  сердце  и не такую уж мудрую задницу, которой
он, похоже, мыслит чаще, чем головой.

     Колдуны стояли тесной группкой. Только  один,  сгорбленный
старик,  весь в длинных волосах, даже борода до пояса, сидел за
столом, голова вздрагивала. Олег поднялся с последних  ступеней
неподвижный,  как  каменная  статуя,  с  грозным  лицом,  глаза
старался держать так,  как  умел  держать  Ковакко...  он  тоже
здесь, рядом с Беркутом!
     Сам Беркут уже сдвинулся в сторону, правая рука за спиной.
Глаза  лесного колдуна цепкие, внимательные, но едва встретился
взглядом с Олегом, веки тут же опустил, пряча взгляд.
     Глаза колдунов скрестились на Олеге, а  он  сразу  отыскал
взглядом Хакаму. Она тут же мило улыбнулась:
     -- Приветствуем тебя, герой! Второй твой поход, как видим,
тоже на пользу. Ты вернулся еще сильнее...
     -- Третьего  не  будет,  --  ответил  Олег  мрачно.  Перед
глазами пронеслось, как  он  умирал  от  палящего  солнца,  как
лопались губы и горели внутренности, внутри больно прижгло, как
угольком,  он  повторил  с  яростью:  -- Не будет! Мы решим все
сейчас.
     Колдуны, не сводя с  него  осторожных  взглядов,  медленно
рассаживались.   Щелкали   суставы,   Олег   слышал  старческое
покряхтывание, все усаживались по-стариковски основательно,  но
он  уловил  и  нарочитую  замедленность,  насторожился так, что
заломило в висках.
     Россоха взглянул на Хакаму, надо бы говорить ей,  хозяйка,
но  у красноголового в зеленых глазах ярости больше, чем зелени
в лесу.
     -- Скажи, могучий, -- спросил он осторожно,  --  когда  мы
разговаривали... там, внизу... у тебя ведь не было этой ужасной
раны на плече?
     Олег посмотрел в упор:
     -- А ты не знал, что мне придется входить в башню?
     Россоха  быстро  взглянул  в  сторону хозяйки башни. На ее
губах улыбка застыла как примороженная.
     -- Я предлагал быстрее, -- напомнил он, -- но понимаю твое
недоверие. Ладно, давай о деле. Ты загнал  нас  в  эту  нору...
э-э...  башню.  Ты  не  можешь  ее  разрушить, а мы не можем...
э-э... одолеть тебя. Скажи, чего ты хочешь.  Теперь,  когда  ты
показал  свою  мощь,  тебя  будут  слушать  иначе,  чем слушали
раньше.
     Олег остался стоять, только  прислонился  к  стене,  чтобы
никто  не попытался зайти сзади. Магия не страшна, почует сразу
и ответит... так ответит, что мало не покажется. Они это знают,
и если попробуют, то либо ножом  в  бок,  либо  еще  какой-либо
дрянью...
     -- Стоит  ли  повторять? -- возразил он. Голос чуть сел, с
тревогой ощутил, что  от  усталости  и  потери  крови  начинает
слегка  кружиться  голова.  -- Вы все знаете, чего я хочу. Я не
хочу спорить и доказывать, в словоплетениях вы сильнее меня. Но
вы все же собрались здесь для низкой цели... ладно, малой цели,
а это недостойно  великих  чародеев!  Недостойно  самых  мудрых
людей  на  всем  белом  свете.  Я  вас  все  еще  считаю самыми
мудрыми... Так неужто же вы не сумеете вместе... чтобы мир стал
чище, добрее, справедливее?..
     Ковакко пыхтел, пытался за  спинами  вязать  сложные  узлы
заклятий. Беркут, набычившись и глядя исподлобья, прогудел:
     -- Не думаю...
     -- Почему?
     -- Чтобы  прибить  тебя... уж прости, но на прямоту я тоже
прямо, мы могли потерпеть общество друг друга... недолго. А вот
мир не улучшишь одним ударом.

     Глава 49

     Чародеи обменивались злобными понимающими усмешками.  Олег
сказал горько:
     -- Для  себя  лично  вы  готовы потерпеть неудобство. Даже
такое непомерное, как видеть друг друга!  А  вот  для  спасения
мира,  для  всех  людей на свете вы не дадите себе даже пальчик
прищемить. Так?
     Беркут сказал размеренно:
     -- Так, юноша. И ты ничего с этим не поделаешь.
     -- Но  вы  же...  Зрелые  мужи,  облеченные  умом  и  даже
мудростью,  или  драчливые  дети?  То  ли от большой мудрости в
старческое слабоумие впадаете, то ли в самом деле  недобрали  в
детстве драк, больно рано умными стали!
     Ковакко  отступил  за  спины, Олег видел только осторожные
движения рук. По коже прокатилась холодная волна, волосы встали
дыбом,  кожа  вздулась  пупырышками,  словно  голым  стоял   на
холодном  ветре.  Еще  один  колдун  сдвинулся  в сторону, губы
шевелились, а на висках подрагивали, быстро  наливаясь  кровью,
синие жилки.
     В  кресле  задвигался  Боровик, пошаркал ногами, скрипом и
шевелением привлекая внимание на себя, сказал хмуро:
     -- Да, ты силен, если сумел так смести горы  Автанбора,  а
затем  пройти  Стальные  Стены могучего Сладоцвета. Кстати, как
тебе это удалось?
     Вопрос  задан  неспроста,  чтобы   польстить   ему,   дать
похвастать  своей  мощью, редкий мужчина откажется, и все же он
поймал себя н