я близких. Знаю  дурачье,
когда  гибнут  ради женщин... Но чтобы кто-то шел к гибели ради
знания?
     Олег склонил голову:
     -- Ты видишь такого. Скажи мне, а потом убей.
     Перун взял  меч  в  одну  руку,  взмахнул  несколько  раз,
красиво и легко, воздух свистел и трещал, распоротый как слабое
полотно.
     -- Красиво?..  Эх,  не понимаешь. Надо бы тебя убить прямо
сейчас... ты без спросу вторгся в мою обитель, этого достаточно
для смерти любого, будь он царем  или  чародеем...  но  я  ценю
мужество... пусть даже такое странное.
     Олег  слушал почти бесстрастно, потому что уже смирился со
своей участью, она в руках бога войны, он при всей своей мощи в
состоянии тягаться с людьми, но не с богами, старался только не
думать о том миге, когда холодная сталь перерубит ему шею.
     -- Спасибо, -- ответил он. -- В самом деле -- спасибо.
     -- Ладно, пойдем, --  решил  Перун.  --  А  потом  я  тебя
все-таки убью.
     Он  поднялся во весь огромный рост, широкий и бессмертный,
ловко бросил меч в перевязь за спиной. В глубине пещеры  горели
два факела, а на полу под стеной что-то блестело.
     Олег   пошел  вслед  за  Перуном,  глаза  расширились,  он
смотрел, но не понимал.
     Это был боевой шлем Перуна, в котором тот  отправлялся  на
войны. Из шлема торчала солома, в трепещущем свете факелов Олег
рассмотрел  крохотное  серое  тельце.  На  него быстро взглянул
круглый темный глаз, испуганно и осуждающе, и только тогда Олег
понял, что это обыкновенная горлица, дикая лесная голубка,  что
забралась в перевернутый шлем бога войны и устроила там гнездо.
     -- Понял? -- спросил Перун.
     Олег  долго  таращил  глаза  на  странное  гнездо, перевел
непонимающий взгляд на Перуна:
     -- Честно говоря, нет.
     Перун зло ткнул в сторону  голубки  толстым,  как  рукоять
меча, пальцем:
     -- Эта тварь воспользовалась, когда я после битвы вернулся
усталый  и  лег  спать,  быстро натаскала травы в шлем! Когда я
собрался снова на войну, потянулся за шлемом,  она  уже  успела
отложить яйца!
     Он  умолк,  злой  и побагровевший, посмотрел на Олега. Тот
перевел взор на голубку, потом снова на Перуна:
     -- Ну и что?
     -- Как что? --  гаркнул  Перун,  уже  сердясь.  От  звуков
могучего голоса колыхнулось пламя факелов, а голубка беспокойно
задвигалась.  Перун поспешно отступил на шаг. -- Как что?.. Эта
тварь сидит там и высиживает птенцов!
     Олег снова спросил тупо:
     -- Ну и что?
     Перун задохнулся гневом, даже в свете факелов было  видно,
как глаза налились кровью.
     -- Но  как  я  могу  взять  шлем,  когда  она  там птенцов
высиживает!
     Олег переводил взгляд с голубки на бога  войны,  снова  на
голубку.  В голове стало горячо. Мысли метались все суматошнее,
в голове раздался звон. Он  чувствовал,  что  кровь  отлила  от
лица, побледнел, а губы посинели, когда с трудом выдавил:
     -- Прости... но я так и не понял.
     Перун  покачал мечом в воздухе, красные блики хищно бегали
от острия к  рукояти  и  обратно,  всмотрелся  в  лицо  волхва,
скривился и бросил меч за спину, ловко попав прямо в ножны.
     -- Я вижу.
     Олег с мукой оглядывался на странное гнездо:
     -- Я все равно не понял.
     Перун  вернулся к сиденью, вытащил меч и снова взял в руки
точильный камень. Глаза его придирчиво искали  хоть  зазубринку
на мече, но не находили.
     -- И что теперь со мной? -- спросил Олег.
     Перун ответил вопросом на вопрос:
     -- А как бы ты поступил? С голубкой?
     Олег пожал плечами:
     -- Да  шугнул  бы  эту...  заразу. Яйца на хрен, а шлем на
голову. Ну, сполоснул бы, если успела нагадить. Только и делов!
     Перун всмотрелся в  его  умное  лицо,  изможденное  долгим
бдением   за   мудрыми  книгами.  Неожиданно  губы  бога  войны
изогнулись в злой победной усмешке.
     -- Иди.
     Олег стоял, ничего не понимая, таращил глаза:
     -- Ты... ты не будешь убивать?
     Перун злорадно скалил зубы:
     -- Да ни за какие пряники!
     -- Почему?
     -- А вот потому!.. Мне в сто тысяч раз больше удовольствия
знать, что ты не понял такой простой  вещи...  мудрец!  Которая
мне  понятна,  как...  как  два  пальца  замочить. И знать, что
будешь ломать голову, мучиться, доискиваясь. Ты  ведь  из  тех,
кто доискивается!
     Олег  шел  из  сумрака  раздавленный  и униженный, впереди
ширился сверкающий выход в солнечный день,  но  в  глазах  было
темно, а вдогонку раздавался злорадный хохот бога войны.
     Таргитай,  мелькнула  смятенная  мысль.  Это  его  чертова
дудочка.  Подействовал  на  Перуна,   изменил   бога   войны...
чуть-чуть, но все же Перун уже не тот кровавый зверь, каким был
еще в прошлую встречу.
     В  черепе  колотилась  мысль,  разбив  лоб и лапы в кровь:
почему Перун все же не вытряхнет эту птаху и не напялит шлем?

     Глава 16

     "Я бы так  сделал,  --  думал  он,  взбираясь  по  крутому
склону. -- Мне песни Таргитая что вой голодной собаки. Надел бы
шлем и пошел бы... Видать, песни действуют только на дураков.
     Но  все-таки,  все-таки...  Что-то  я извлек. Если даже не
понял, почему не дать птахе пинка, то все  же  могу  высчитать,
сколько не будет войны... Две недели на высиживание, недели две
кормить в гнезде, а еще с неделю в слетках, будут бегать за нею
по   земле   и   вы-прашивать   корм...  Нет,  тогда  шлем  уже
освободится,  Перун  тут  же  ухватит,  кровавая  война   из-за
отсрочки  вспыхнет  еще  злее...  но пока что в запасе есть три
недели. Нет, горлица там с неделю, чародеи ожидали  войну  пять
дней тому..."
     И многое надо успеть сделать за оставшиеся дни.

     Трое  суток  он  спускался с гор, а потом брел через леса,
избегая заходить в села и города. Вот-вот составит  слова  так,
чтобы  понял  любой человек, понял и пошел за ним. Остается, он
это чувствует, совсем немного!
     Кто-то за тридевять земель  лишился  роскошного  ковра,  у
кого-то  со стола исчезали роскошные яства: он мог бы, конечно,
питаться грибами и ягодами, даже молодой корой с  деревьев,  но
это  отвлекло  бы  от  напряженного  думанья. И потому спал под
ореховым кустом, завернувшись в ковер, ел что-то нездешнее,  но
просто  тающее  во  рту...  Чтобы быть наверняка уверенным, что
обобрал не бедняка,  он  вызывал  блюда  только  роскошные,  но
поглощал  их  хоть  быстро и много, но, как и положено мудрецу,
рассеянно и почти не замечая, что ест.
     Иногда слышал стук топора по дереву, однажды  даже  видел,
как далекая вершинка дерева затряслась, затем с шумом и треском
дерево   упало,   ломая   ветви  соседок.  Вовремя  понял,  что
просто-напросто ветер свалил сушняк. Люди же грабят лес  вблизи
города. Вглубь забираться и лень, и страшно.
     Однажды  он  сидел  на пне, мыслил, опустив голову, что-то
отвлекало, наконец понял,  что  вокруг  стоит  неумолчный  стук
копыт.  Вздрогнув,  он  вскинул  голову.  На  него  падали тени
десятка рослых коней, всадники в железе,  а  на  одном  могучем
коне  высился  крупный  человек с красным от ярости лицом. Олег
непонимающе смотрел, потом в уши внезапно прорезался  вопль,  и
Олег  сообразил,  что  человек  уже  давно  орет, почти визжит,
стараясь обратить на себя внимание:
     -- ...Великому  и  могучему!  А  что  он  велит...  ему...
царство... надо!
     Слух  окончательно  вернулся  к  Олегу, он медленно встал,
подвигал занемевшим телом.  Суставы  трещали,  как  у  древнего
старика,  а  кровь  застыла,  будто  он  превратился в лягушку,
попавшую на льдину. Мышцы  покалывало,  он  ухитрился  отсидеть
себя  всего.  Кровь  пробивалась  по  телу  с трудом. Он смутно
удивился, сколько же так просидел в тупом бессмыслии.  Или  это
свойство мудрецов, или же, что вернее, его мозги от непосильной
тяжести  впали  в  оцепенение, как замирает жук-притворяшка при
виде чудовищно огромного человека.
     Всадник на коне разъяренно гаркнул:
     -- Взять его!.. Не хочет -- силой доставим!
     Крепкие руки с готовностью ухватили Олега за плечи,  сжали
руки. Он не противился, его отнесли к коню. Низкорослый гридень
спросил с насмешливой благожелательностью:
     -- В седло или поперек седла?
     Олег проговорил медленно:
     -- В седло...
     Губы  его  двигались  рывками,  словно он не только молчал
сотни лет, но и не ел  столько  же.  Конь  под  ним  беспокойно
задергался,  но гридни придерживали с двух сторон, кто за узду,
кто за гриву, Олег чувствовал цепкие руки даже на сапогах.
     Старший, с перстнем воеводы, рявкнул:
     -- Так поедешь добром аль надобно связать?
     -- Куда меня везете? -- спросил Олег.
     -- К самому кагану, -- ответил воевода гордо.  Поправился:
-- К нашему ксаю. Царю, как его кличет местный народец.
     Коней  пустили  шагом,  а  потом, убедившись, что парень в
волчьей шкуре в седле  все  еще  держится,  понеслись  галопом.
Гридни опекали волхва со всех сторон, он постепенно перестал их
замечать,  отдавшись  думам,  что из-за грохота копыт, тряски и
криков молодых здоровых мужчин  тоже  стали  из  плавно  мудрых
странно  горячечными,  злыми,  и  вот  он  уже несется не то на
огненном коне, не то на страшном Змее, крушит и повергает  тех,
кто  не понимает его мыслей, не внимает желаниям, что-то вякает
и противится, тварь несчастная,  всех  вас  давить  и  топтать,
бегают  всякие,  зачем и живут, он им счастья желает, а они все
обратно в грязь, да размазать их по стенам, да изничтожить...
     Он шумно вздохнул, медленно возвращаясь в этот  мир.  Кони
уже замедляли бег, впереди разрасталась в стороны и ввысь стена
из  толстых  бревен. Над воротами с обеих сторон высокие башни,
видны  головы  лучников,  а  створки   ворот   раздвигаются   с
неспешностью  сытой перловицы, всадников явно заметили издалека
и опознали.
     В ворота въехали по четверо в ряд, явно  гордясь  мощью  и
величием  города.  Середина двора, как заметил Олег, из бревен,
плотно подогнанных  одно  к  другому,  по  сторонам  утоптанная
земля, грязь и лужи возле колодца, но сам дворец огромен, стены
высоки,  шапка  упадет,  а  двери  едва ли меньше чем городские
врата.
     Стражи горделиво  ступали  по  широким  плитам,  дикарщики
сумели  ободрать  камень  ровно,  красный  гранит под подошвами
поблескивает  таинственными  искорками,  что   выпрыгивают   из
глубины толстых плит.
     На  него поглядывали в ожидании, что ахнет и растеряется в
таком великолепии, но Олег то ли  потому,  что  успел  повидать
дворцы и покраше, хотя вроде бы только-только вышел из Леса, то
ли  слишком занят своими нелегкими мыслями, но воспринимал весь
дворец и его людей как сотканные из сырого речного тумана,  что
растворяется  при  солнечном свете, а останется лишь то, что он
придумает, потому думать надо  так,  чтобы  голова  от  думанья
раскалилась,  чтобы  дым  из  ушей, ибо если не эти люди, то их
дети должны жить счастливо...
     Он вздрогнул, когда за плечо ухватила грубая рука:
     -- Очнись, волхв!.. Ты перед великим князем!.. Тьфу,  мать
его, великим царем!
     Он  стоял  на  толстом  ковре, ноги утопали по щиколотку в
мягком. Вокруг высокие стены, под стенами  почтительно  замерли
ярко  одетые  люди,  а  прямо  перед ним на высоком троне сидит
молодой мужчина в рубашке с открытым воротом, темных портках из
кожи, охотничьих  сапогах.  Золотые  волосы  на  плечах,  глаза
синие,  он  странно напомнил кого-то. Сердце Олега екнуло, он в
удивлении раскрыл глаза.
     Похоже, это  истолковали  иначе,  приближенные  за  троном
заулыбались,  а  князь с явным сомнением оглядел могучую фигуру
мудреца.  Мудрому  больше  пристал  сгорбленный  вид  и   худое
изможденное лицо с горящим взором, а у этого напротив: лицо как
из  темной  меди, а глаза потухшие, словно огонь где-то глубоко
внутри.
     На миг почудилось, что облик этого человека смутно знаком,
где-то уже видел  эти  красные,  как  пламя  вечернего  костра,
волосы, странные зеленые глаза, эти руки, что вот-вот подхватят
его и метнут высоко в воздух...
     Князь   Коло,   которого   в  этих  краях  угодливо  звали
Колоксаем, царем  Коло,  со  смутным  раздражением  смотрел  на
высокую  фигуру  молодого  мужчины,  которому бы в доспехах и с
мечом в руке впереди конницы...
     -- Мне все известно от Миротверда, -- сказал он резко,  --
ты  сумел  совершить то, чего никто не мог за три... или больше
сотни лет.
     Олег пожал плечами:
     -- Если ты о сокровище, то  это  было  просто.  Каждый  бы
понял, если бы хоть на миг задумался.
     -- Ишь   чего   восхотел!..   Ладно,   я   буду  выглядеть
неблагодарным, если отпущу тебя без  награды.  Говори,  что  ты
хочешь?
     Он откинулся на спинку кресла, ждал. Олег раскрыл и закрыл
рот. На  миг  возникла  безумная  мысль  сказать  все,  к  чему
стремится, чего добивается, и тогда этот могучий правитель, сын
богини Даны и дударя, сразу же...
     Челюсти  стиснулись  так,  что  заломило  в   висках.   Он
разомкнул  губы,  чувствуя,  как голос от горечи стал хриплым и
тяжелым:
     -- Спасибо. Мне ничего не нужно.
     Придворные зашумели, а Колоксай слегка наклонился  вперед.
Его   злые  глаза  буравили  человека  в  волчьей  шкуре,  Олег
чувствовал, как начинает тлеть шерсть.
     -- Не нужно? Или ты хочешь сказать, что я ничего  не  могу
тебе дать?
     Не дурак, мелькнуло в голове, понимает... А вслух ответил:
     -- Это не я сказал, а ты. А теперь позволь мне уйти.
     Придворные   гомонили  все  громче  и  раздраженнее,  Олег
чувствовал, как острые взгляды втыкаются в него как отравленные
стрелы.  Колоксай  несколько  мгновений   изучал   его   из-под
приспущенных век:
     -- Так-так...  ну  что  ж,  была  бы  честь  предложена. Я
жаловал, ты  отказался.  Миротверд  сказал,  что  ты  из  числа
искателей  истины.  Я  много  слышал о таких... странных людях.
Что-то за века и века никто ее так и не нашел. Или ее нашел ты?
     Олег ответил тихо, голова кружилась от усталости,  в  ушах
стоял комариный звон:
     -- Истин много. Для каждого своя. Что ты хочешь?
     Колоксай рявкнул громче:
     -- Истину!  Говори  мне  ее, если знаешь, говори понятными
мне словами, а не то...
     Он подал знак, из-за спины вышел  огромный  обнаженный  до
пояса  мужик,  могучий,  но уже с парой пудиков лишнего мяса. В
руках мужика поблескивал огромный широкий меч, явно не  боевой,
таким  хорошо  разделывать  туши  коров. Он недобро ухмыльнулся
Олегу, жутко подмигнул.
     -- Я могу сказать истину, --  ответил  Олег.  --  Даже  не
одну,  а,  скажем,  четыре.  Но  ты должен пообещать, что когда
услышишь их, то не причинишь мне вреда и позволишь  идти  своей
дорогой.
     Один из придворных что-то торопливо шепнул на ухо быстрому
на решения   князю.   Тот   кивнул,  голос  его  был  красивый,
мужественный, полон злой иронии:
     -- Обещаю. Если, конечно, твои слова не будут против  тебя
самого, как вора или преступника. Говори же.
     В  огромном  зале  стало  тихо, слышно было, как далеко за
пределами дворца заржал конь. Олег сказал медленно:
     -- Первая истина, что ты --  царь  этой  страны...  Вторая
истина,  что  я тот, кого ты спрашиваешь об истине. Третья, что
ты обещал не причинять мне  вреда.  Четвертая,  что  ты  хочешь
знать истину, которая соответствует твоему пониманию.
     Тишина  длилась  и  длилась, воздух внезапно стал горячим,
словно задул жаркий ветер пустыни.  Придворные  склонялись  все
ниже, страшась встретиться с глазами молодого и горячего царя.
     Олег  стоял  недвижимо, опираясь о посох. В голове немного
просветлело, он различал лица, но потолок  все  еще  колыхался,
как  палуба корабля в бурю, а звуки то понижались до медвежьего
рева, то истончались так, что обрывались на комарином писке.
     И в этом болезненном мире прогремел разъяренный голос:
     -- Никто еще меня так... Никто!..
     Олег  с  трудом  сосредоточил  глаза.  Колоксай  на  троне
поднялся,  рост  немалый,  в руках сила, плечи широки. Когда он
сбежал по ступенькам, Олег ощутил, что смотрит  глаза  в  глаза
этому  тирану,  оба  бровь  в  бровь,  разве  что герой ниже на
палец-другой.
     -- Проваливай, -- сказал Колоксай с усилием.  Его  трясло,
губы  побелели, синие глаза метали злые колючие молнии. -- Черт
бы тебя побрал с твоей истиной!.. Теперь надо мной будет  ржать
вся Артания!
     Олег развел руками:
     -- Я только ответил на твои вопросы.
     -- Ты назвал меня круглым дураком!
     Олег развел руками:
     -- Я?
     Колоксай процедил с ненавистью:
     -- Ладно,  я  сам себя назвал. Потому что я и есть круглый
дурак. Какого черта полез умничать,  когда  мое  дело  --  меч,
горячий конь, свист ветра в ушах?.. Иди к чертовой матери! И не
попадайся на глаза.
     Перед Олегом пугливо и почтительно расступились. На выходе
повернулся,   шевельнулась  странная  симпатия  к  одураченному
правителю. Так искренне признал  себя  дураком,  что  наверняка
привлек  на  свою  сторону  и  тех,  кто  только что втихомолку
смеялся.
     Колоксай стоял на прежнем месте, прожигал взглядом в спине
мудреца огромные дыры. Если бы мог, сжег бы до кучки  золы.  Но
Олегу  почудилось,  что  он  ждет и каких-то слов мудрости, ибо
великие  люди  не  покидают  ни  этот  мир,  ни  даже  дом  без
многозначительных  слов, смысл которых становится понятен много
позже.
     -- Мы еще увидимся, -- сказал Олег медленно. -- Ты  молод,
но станешь воистину великим... У тебя будет трое сынов, великих
героев,  каждый  из которых даст начало великому народу, а те в
свою очередь дадут миру много славных сынов и дочерей. Твой род
никогда не прервется!
     Он с усилием вызвал между собой и всеми  остальными  облик
небольшого  вихрика,  а  сам  незамеченным  ушел  через  врата,
стараясь не шаркать и не стучать о каменные плиты посохом.

     Глава 17

     Раньше небо было плоским, края лежали на  камнях,  которые
боги  набросали  на  севере и где-то на востоке. Само небо было
так низко, что,  когда  люди  толкли  просо  в  ступках,  ручки
пестиков  стучали  о  небесную твердь. Богов это раздражало, но
вот родился Пуруша... говорят, не без их помощи,  он  встал  на
ноги  и  головой  поднял  небо.  С  тех пор небо выгнутое, а на
севере с той поры остались камни, на которых раньше лежал  край
неба. Теперь эти камни зовутся Авзацкими горами.
     Сейчас  оно  выгнулось  еще  больше,  в  зените была такая
синева, словно купол уходил вверх как конический  шлем  куявца.
Солнце  уже  почти  подобралось к вершине, но синева оставалась
густой и темной, будто там дыра, через которую смотрит ночь.
     Он шел, как ему казалось, быстро, но  дальний  лес  так  и
оставался  там,  а  когда  он оглянулся, стены города едва-едва
отдалились, словно он все это время перебирал ногами на месте.
     -- Нет, -- сказал себе вслух, -- никаких  вихрей,  никаких
Змеев  или  Рухов!  Мощь  магии, как и мощь мускулов, ослабляет
разум. Да, так и побреду. Как все люди. Как ты  будешь  строить
мир  по  справедливости,  если начнешь смотреть на людей как на
муравьев?
     А про себя добавил,  что  магией  еще  пользоваться  уметь
надо. А то деревенский дурак, что за комаром с дубиной, рядом с
ним просто мудрец.
     Безрадостные   мысли   оборвал  резкий  стук  копыт.  Олег
оглянулся быстрее, чем следовало бы мудрецу,  словно  готовился
уклониться  от  летящей  стрелы, хотя тут же подумал досадливо,
что стрелу в спину следует ждать, когда копыта стучат дробно  и
чаще.  Тогда  звук  глухой,  копыта степняков без подков, чтобы
выиграть в беге...
     Его догонял огромный всадник на белом как  снег  коне.  На
голове   рассыпал   искры   шлем,   плечи   блестели  булатными
пластинами. Руки всадника на поводьях, однако Олег  ясно  видел
торчащую  справа  рукоять гигантского топора, а слева виднелись
отполированные ладонями древки двух дротиков.
     Конь всхрапывал на скаку, тяжелая грива мерно  вздымалась,
как  волны  морского  прибоя.  Пурпурные  глаза  уставились  на
з