делаю, -- пообещал гридень истово. -- Думаю, он бросит
даже своих молодых жен!
     Конь встал на дыбы, провизжал что-то на  своем  жеребячьем
языке  остальным коням, за ними остался затихающий стук копыт и
тающая полоска дорожной пыли.
     Глаза Миротверда как привязанные повернулись к  оставшимся
сокровищам на ладони. Из груди вырвался тяжелый вздох.
     -- Видеть  дальше  других,  --  сказал он невесело, -- это
выглядеть сумасшедшим. Все, мол, не видят, а  ты  один  видишь?
Либо  обманщик,  либо сумасшедший, что чертей по стенкам ловит.
Твои речи непонятны, ибо противоречат всему, на чем  стоят  эти
люди.  Такие  люди уходят либо высоко в горы, либо забираются в
жаркие пески, либо забредают в самые  страшные  леса,  куда  не
может  ступить  нога  человека.  Они  становятся колдунами! Они
могут вмешиваться в жизнь людей, но люди не могут вмешиваться в
их жизни... Но ты, как я вижу, не хочешь забираться в горы?
     -- Нет, -- прошептал Олег.
     -- Вот  и  говорю,  несчастный.  Уходи  из  мира   простых
людей... мы все простые, пока не забросали камнями.
     Олег ответил ему прямым взглядом:
     -- Не  уйду.  И  не  стану  приспосабливаться.  Иначе  и я
потеряю способность видеть... и слышать!
     Миротверд опустил глаза, его съежило, голос стал хриплым:
     -- Да, я тоже не понял завещание. Но мне его  уже  сказали
так... словом, я уже был готов принять его таким, каким приняли
все.
     Олег  не стал говорить, что и он услышал как все, разговор
бесплоден. Молча слез с коня, бросил повод джуре:
     -- Прощайте.
     Уже прошел несколько шагов к лесу, когда в спину  раздался
голос Миротверда:
     -- Хоть коня возьми!
     -- Нет,  --  ответил Олег, не оборачиваясь. -- О коне тоже
надо заботиться, кормить, расседлывать,  вытирать  пот,  поить,
следить за копытами...
     В  спину  кричали  что-то еще, но он углубился в невеселые
мысли,  брел  машинально,  только  слышал  шелест  ветвей,  над
головой  стрекотали  белки,  пролетала крупная птица, в воздухе
медленно кружилось, колыхаясь, как на волнах, синее  перышко  с
нежным пухом, из глубины леса пахло свежестью и прохладой.

     Ночью  к нему приходил олень, подышал теплым на ухо, потом
явился медведь, обнюхал, лизнул  в  нос  и  удалился  неспешной
косолапой  походкой. Олег сквозь сон чувствовал их по запаху, а
спал прямо на земле под ореховым кустом, но проснулся лишь  под
птичье чириканье.
     Что-то смутно беспокоило, а когда наконец отыскал причину,
поспешно  подхватился.  Война! Россоха сказал, что война должна
начаться на рассвете, но это было несколько дней тому. Пока что
везде мирно, хотя о  войне  говорят  многие...  Неужели  колдун
настолько ошибся?
     В  ближайшей  веси купил коня, погнал во всю мочь обходным
путем, не заходить же в те земли, где  чуть  ли  не  женили,  а
когда  конь зашатался, весь в мыле, Олег сменял его в ближайшем
селе, доплатив, снова пустил галопом и  уже  к  полудню  был  у
подножия башни Россохи.
     Привратник  только  рот  открыл,  когда  на пороге выросла
грозная фигура человека из Леса.
     -- Скажи хозяину,  --  велел  Олег  быстро,  --  я  пришел
говорить о войне.
     Глаза привратника блистали злобой, но когда опустил взгляд
на кулаки этого волхва, ответил тупо:
     -- О... войне?
     -- Да. Он сам позовет меня. А тебя похвалит, что впустил.
     На  лице  этого мужика было серьезное сомнение, что хозяин
вообще похвалит кого-либо в жизни,  но  еще  раз  посмотрел  на
кулаки Олега, вздохнул, не те пошли волхвы, почесался и пошел в
сени.
     Олег  не  стал дожидаться, когда он вернется, сам тихонько
двинулся по лестнице. Первым не стоит,  колдун  в  гневе  может
вовсе   сплюснуть   такими   ладонями,  как  лягушку,  но  если
заинтересовать...
     Когда был на середине, сверху загрохотали ступеньки. Мужик
опускался быстро,  но  когда  увидел  поднимающегося  навстречу
человека,  который так грубо его в прошлый раз ударил, довольно
улыбнулся:
     -- Да, хозяин разрешает войти...
     Он приблизился, Олег стал к столбу, но  мужик  тоже  хотел
пройти    с   той   стороны,   остановился,   некоторое   время
рассматривали друг друга.
     Олег сказал севшим голосом:
     -- Не дури. У тебя все на роже написано.
     -- Чего?
     -- Если я упаду, то и тебя потащу. Даже если ты грохнешься
сверху...
     Мужик покосился за края ступенек, вздохнул:
     -- Да ладно, проходи.
     Он  сам  отступил  на  самый  краешек,   а   Олег   бочком
протиснулся  по  самому столбу. От мужика несло жареным луком и
чесноком, а пот шибал так, что на столбе оставались брызги.
     Олег  выдохнул,  когда  поднялся  выше,  все   это   время
задерживал  дыхание, еще десяток ступеней, медь ляды блестит, а
когда уперся плечом, сверху донесся старческий голос:
     -- Да побыстрее, ползешь, как...
     Олег выпрыгнул, прищурился от яркого света.  Во  все  окна
все  так же со всех сторон пугающе смотрят солнца, словно башня
плавает внутри океана огня, но в самой комнате прохладно и даже
сумрачно, а прищурился с перепугу. Крышка со  звоном  упала  на
место.  В  комнате  колдуна ничто не изменилось, а сам Россоха,
все такой же иссохшийся и остроглазый, повернулся от стола:
     -- Ну, что ты там о войне?
     Он показался Олегу моложе, к тому  же  что-то  странное  с
лицом,   с   трудом   сообразил,   что   глаза   колдуна  стали
ярко-желтыми, а в  прошлый  раз...  в  прошлый  раз  были  явно
другими. Да и сам вроде бы моложе, крепче, только голос все тот
же нетерпеливый, с брезгливостью и раздражением.
     Олег поклонился:
     -- Здравствуй,  мудрец. Я вспомнил твои слова о войне, что
разразится утром. Но прошло уже не одно утро... Не  связано  ли
это  с  самим  Перуном,  знаемым  в разных странах под именами:
Маржель, Тор...
     Россоха бросил злобно:
     -- Не трать слова. Колдуны знают его имена. Что ты хочешь?
Говори быстро.
     -- Прости,  что  отрываю...  Мне  просто  показалось,  что
Перун... Ты можешь сказать, где он сейчас?
     Россоха фыркнул:
     -- В вирие, конечно!
     -- Разве? Если война вот-вот, то он в первых рядах. К тому
же вообще редко бывает на небесах. Боги его не жалуют, да ему и
самому бы бродить по земле, петь свои песни...
     Он осекся. Россоха смерил его недоверчивым взором:
     -- А  это  в  Лесу откуда знают?.. Впрочем, так оно, может
быть, и есть. Но узнать, где  сейчас  бог,  зримо  немногим  из
высших  чародеев. Либо самим богам... ты чего вздрогнул?.. либо
чародеям. А тебе зачем?
     Олег ответил сдавленным голосом:
     -- Кто-то должен пойти к нему. А еще лучше, если пойдет не
один.
     Россоха отшатнулся в великом удивлении:
     -- Зачем?
     -- Попробовать убедить... Глупо? Но что-то же надо делать?
     Россоха содрогнулся всем  телом,  как  тонкое  дерево,  по
которому ударили топором:
     -- Я  к  богу войны не подошел бы и на версту. А знай, где
он, перебежал бы на другой конец света.
     -- Но почему? Разве для нас  не  самое  важное  --  знать?
Прошли  дни,  а  города  не  пылают,  кровь не льется! Войска в
полной готовности стоят в крепостях,  а  то  и,  сняв  доспехи,
развлекаются   охотой.   Я  все  это  видел  в  своем  коротком
странствии!
     Россоха с неохотой отвел взгляд, не в состоянии смотреть в
честное лицо молодого парня.
     -- Могу только сказать, что такого на моей памяти  еще  не
было.
     В  комнате  словно  бы  сумерки  сгустились  гуще,  и Олег
услышал далеко-далеко едва слышное:
     -- И... на... моей...
     Россоха вздрогнул, метнул острый взгляд. Олег  с  холодком
понял,  что  старый  колдун мог тоже услышать, а то и подумать,
что это он что-то затевает. А  в  этот  миг  в  неведомой  дали
прозвучали слова на неведомом языке, который Олег все же понял:
     -- И... на мо... ей тоже...
     В  мучительном  озарении, когда в мозгу словно лопнули все
сосуды и горячая кровь разлилась так, что покраснело в  глазах,
он ощутил, как говорит некто, кто помнит еще первую пару людей,
кто  встречался с Каином, а великий потоп пережил, схоронившись
в пещере глубоко под землей, где гномы передали  ему  за  сорок
дней многие свои тайны.
     Видение  погасло,  он стоял, раскачиваясь от боли, посреди
комнаты, где в каждое из окон яростно смотрят огромные  солнца,
похожие на жерла исполинских кузнецких горнов.
     Россоха проговорил растерянно:
     -- Словно  бы  что-то... кто-то пытался... Нет, я не знаю,
как его найти, как увидеть, но  я  попытаюсь...  почему-то  мне
кажется, что попытаться надо бы...
     Сейчас  он  растерял  величавость,  блеск  непомерной мощи
поблек, колдун суетился, морщил  лоб,  пожимал  плечами  и  все
проделывал как простой поселянин, столкнувшийся с неведомым.
     Олег  отступил,  ждал.  Отвернулся,  да не подсмотрит даже
случайно, что и как делает  подозрительный  колдун.  За  окнами
полыхали  страшные недра солнца. Свет был такой, словно светило
уже рухнуло на землю, и весь мир в огне, но страшный  свет  все
никак  не  слепил, хотя Олег с тупым непониманием смотрел уже в
пылающую бездну, не отрывая взора.
     За спиной послышался хриплый  голос  потрясенного  старого
колдуна:
     -- Я зрю исполинскую пещеру... Индрикам бы там...
     Олег  развернулся  быстрее,  чем если бы услышал за спиной
лязг мечей. Колдун  стоял  с  закрытыми  глазами,  руки  щупали
воздух, а губы дергались, подбородок дрожал.
     Олег спросил шепотом:
     -- Какие стены?.. Какие стены?
     -- Красные...
     -- Кровь? Почему красные...
     -- Гранит, -- вымолвил Россоха едва слышно, бы-ло видно, с
каким   трудом   он  старается  удержать  видение.  --  Красный
гранит... нечеловеческой лепости...
     Олег сказал ему в ухо негромко, но настойчиво:
     -- Каков  рисунок?..  Красный  гранит  есть  в   Авзацких,
Старых, на Колхиде, в Бескидах и Родопах... Подцвет...
     -- Красный... -- прошептал Россоха, -- просто красный... с
серым  и  темными  полосами...  Ага,  вон  прямо завиток как на
дереве...
     -- Каком?
     -- На вязе...
     -- Точно? -- переспросил Олег. -- Не подобный наплывам  на
клене? Они похожи!
     -- Что  я,  не  отличу вяз от клена? -- Голос Россохи стал
громче, он открыл глаза, тряхнул головой, с досадой  огляделся.
-- Надо  же  под  руку  гавкать!..  Я  ж ни черта не разглядел.
Правда, пещера  на  раменах  трехглавой  горы,  такая  нелепая,
словно Змей вздыбил иглы на спине, а ему тут же отрубили голову
и хвост...
     Олег  ощутил  жар и возбуждение в душе, словно гончий пес,
напавший на след зайца.
     -- Кажется, я помню такую гору.
     -- Ты-то как можешь помнить? -- удивился Россоха. -- Ты  ж
из Леса!
     -- Да, но я слез с печи, -- пояснил Олег скупо. -- Если те
великанские  ладони...  ну,  когда  ты меня выставил... хорошо,
пинка не  дал...  если  еще  служат...  Хорошо  бы  мне  к  той
пещере!.. И побыстрее.
     Россоха буркнул:
     -- Пока храбрость не тю-тю?
     -- Пока Перун не ушел, -- объяснил Олег.
     Россоха  кивнул  с  мрачным  и отсутствующим видом. По его
озабоченному  лицу  Олег  видел,  что  старого  колдуна  больше
волнует,  кто  и  как  незаметно...  почти  незаметно помог ему
усилить взор настолько, что открылась пещера бога войны.
     -- Я не смогу, -- ответил он. Пояснил  громким  отчетливым
голосом:  --  Ни  один колдун не может протягивать такие ладони
так далеко. Ни один!.. Хотя... я могу попытаться.
     Олег понимал, почему старый колдун говорит так громко,  но
молчал, подумает на досуге, если тот будет, а пока надо сцепить
зубы и задержать дыхание, надо одолеть жуткий страх, когда тебя
понесет  в  выси, а ты не знаешь, хватит ли силы даже с помощью
того, что помогает, донести его до гор, не выронив...

     Глава 15

     Воздух уплотнился, пошел кругами. Олег напрягся, мелькнула
тоскливая мысль, что вот бы на Змее, неспешно и не так жутко, а
сейчас  надо  удерживать  жуткий   страх   в   кулаке,   а   от
помертвевшего желудка к сердцу поползет холод смерти...
     Его  сорвало  с  места  с такой силой, что желудок едва не
выпрыгнул вместе со всеми  внутренностями.  Сжавшись  в  комок,
Олег  успел  увидеть,  как  стенки  и так мутные, как нечищеная
воловья  шкура,  быстро  обретают  плоть,  на   них   возникают
черточки,  что  превратятся в линии на исполинских ладонях. Все
равно страх не дает забыть, что под ногами  жуткая  пустота,  а
самый  большой  ужас  придет  потом,  когда ладони зависнут над
Бескидами...
     Он часто и глубоко дышал, очищал мозг, наконец собрал  всю
волю  в кулак. Под ногами пустота, хотя чувствовал, что подошвы
упираются в жутко-твердое, словно стоит на туго  натянутой  над
пропастью  шкуре,  но глаза видели проплывающие внизу скалистые
вершины, и холод смерти поднялся к сердцу,  начал  всползать  к
голове.
     -- Бескиды,  -- прохрипел он, перед глазами мутилось, -- я
рассчитал правильно... Держись, трус!
     Заставив себя смотреть вниз, он начал замерзать от  ужаса,
сердце  почти  остановилось,  руки  похолодели,  но  тут взгляд
зацепился за трехглавую гору. Вскрикнув, он вытаращил глаза, не
давая  устрашенным  векам  наползти  на  глазные   яблоки,   из
последних сил велел гигантским ладоням опускаться по дуге вниз,
усмотрел  быстро  приближающееся  нагромождение  скал, огромные
камни, мелькнула ровная площадка, в глазах начало  темнеть,  от
напряжения  лопаются кровеносные жилки, затем в подошвы ударило
с такой силой, словно старалось в задницу вбить ноги  вместе  с
сапогами.
     Он  перекатился по странно сглаженным, как на берегу моря,
камням, больно ударился боком и головой  о  стену.  Везде  было
тихо, он слышал свое сиплое дыхание, а на голову сыпался мусор,
прихваченный вихрем из-за тысячи верст.

     Воздух обжигал грудь изнутри. Клубы белого пара вырывались
изо рта.  Олег  остановившимися  глазами  рассмотрел мельчайшие
льдинки, что плавали в воздухе, и, когда стукались  краями,  он
слышал тончайший звон сотен тысяч этих странных летающих льдин.
Совсем  близко,  рукой подать, страшно блистают покрытые снегом
вершины. Снег настолько  чист,  что  по  спине  бежали  мурашки
ужаса. Нога человека не касалась этого снега. А вот бога...
     Задержав  дыхание,  чтобы  не  взвыть  от ужаса, он поймал
взглядом темный зев пещеры, ноги сами понесли, как  испуганного
оленя.  Шум  в  ушах заглушал стук подошв, но когда он влетел в
пещеру, на миг ощутил себя отрезанным от  ужаса,  что  ждал  за
спиной. Впереди раскрывается пещера, а это хоть и не лес...
     Он  ступил  в  пещеру,  чувствуя,  как  по  телу  все  еще
пробегают волны леденящего страха. В прошлом  иногда  удавалось
подчинить это позорное, как считал Мрак, чувство, и тогда мысли
метались быстрее, в теле добавлялось мощи. Он начинал двигаться
быстрее,   заставлял   ноги   двигаться  не  от  противника,  а
навстречу...
     Но  сейчас  страх  был  как  ледяная  глыба,  что   сперва
наполнила  ему  желудок, заставив двигаться медленнее, как муха
на морозе, а потом и весь словно очутился в большой льдине, что
сотни лет не знала солнца.
     Зев расширился,  впереди  тьма,  только  стены  по  бокам,
грубые,  не тронутые рукой человека. Олег заставил себя шагнуть
во тьму еще дальше. Стены отступили, на миг стало совсем темно,
но... впереди засветился огонек!
     Сперва он подумал, что это светильник, но в  такой  пещере
не могли быть светильники, слишком изнеженно, и в самом деле он
увидел  вскоре  ряд  огромных факелов, вбитых прямо в трещины и
щели.
     Свет   шел    оранжево-красный,    факелы    потрескивали,
распространяя  запах горящей смолы, хвои. Тяжелые капли шлепали
на пол, там вспыхивали красные чадные огоньки.
     Камень под ногами пошел ровный,  словно  его  сгладили  за
века  тяжелые  мужские сапоги. Зажав не только волю, но и всего
себя в кулак, он переставлял ноги, приближался шаг за  шагом  к
тому страшному, что его ждало.
     Впереди  была широкая пещера в красном камне. Олег услышал
мерное  вжиканье  камня  по  металлу,  почти  сразу  увидел  на
массивной  глыбе  человеческую  фигуру.  Красный  свет падал на
широкие бугристые плечи и бритый затылок незнакомца.  Он  мерно
двигался,  из  темноты  все  громче доносилось мерное вжиканье.
Олег  сделал  еще  робкий  шажок,  из  тьмы  начали  проступать
огромные  руки.  Одна  держала  длинный  меч,  уперев острием в
выемку в полу,  другая  водила  точильным  бруском  по  лезвию.
Адамант поблескивал загадочно, словно зубы в пасти кровожадного
зверя.
     Длинный чуб на бритой голове колебался как змея, что никак
не выберет  место,  где  ужалить.  В левом ухе блистало золотое
кольцо с кроваво-красным камнем.
     Человек повернул голову на стук шагов. На Олега  взглянуло
в  упор  жестокое  лицо бывалого воина. Мужественный подбородок
все так же раздвоен, губы сжались в  твердую  линию,  в  глазах
блеснула  свирепая  радость.  Голос прогрохотал негромко, но на
Олега пахнуло холодком смерти:
     -- Глазам не могу поверить!..  Это  ты,  мой  враг!..  Сам
пришел и принес голову под мой меч!
     -- Здравствуй,  Перун,  -- проговорил Олег с трудом. -- Ты
все точишь это чудовище... хотя лезвие и так острее бритвы.
     Перун раздвинул губы в злой усмешке:
     -- А что еще делать воину?
     -- Я бы сказал, что делать, -- проговорил Олег  еще  тише,
-- да ты не последуешь... Случилось что?
     Перун  поднялся  во  весь  исполинский  рост,  свирепый  и
могучий, грудь как наковальня, синие как небо глаза уперлись  в
волхва  как  два  острых  копья.  Он  взял  меч  обеими руками,
взглядом провел оценивающе линию от макушки волхва до  пояса  с
баклажкой из тыквы.
     -- А почему что-то должно случиться?
     Олег  напрягся,  уже  чувствуя короткую острую боль, когда
лезвие меча  с  хрустом  проломит  ему  череп,  рассечет  лицо,
развалит  это  тело надвое. Застывшие в смертельном холоде губы
выдавили с трудом:
     -- Все мудрецы предсказали войну. Все цари собрали войска.
Народ  торопился  собрать  урожай,  часть  хранит  в   амбарах,
остальное уже в ямах на случай пожаров и грабежей. Но войны все
нет...
     Перун  слушал  молча, Олегу почудилось в глазах бога войны
злое  удовлетворение.  Он  поднял  меч,  красиво  вскинул   над
головой,  от  чего  мышцы  на  толстых  руках вздулись, и стало
видно, что руки вовсе не толстые, а это горы мускулов, тугих  и
налитых свирепой мощью.
     Их глаза встретились, Перун оскалил зубы шире. Олег видел,
как мысль  бога  войны,  опережая  руки  с мечом, уже развалила
череп надвое,  и  Перун  видит  теперь  нелепо  высунутый  язык
мертвеца, что все еще стоит на ногах.
     -- И ты, ищущий истину, не можешь понять?
     -- Не могу, -- признался Олег.
     -- И тебя это грызет настолько, что решился прийти?
     Олег развел руками:
     -- Ты  не поверишь... но это сильнее меня. Не знаю, что во
мне такое, но я проклят доискиваться истины. Даже в  мелочах...
Меня прозвали занудой, я сам знаю, что я скучен и надоедлив. Но
я таков.
     Перун поинтересовался:
     -- И что же, враг мой, ты надеешься выйти отсюда живым?
     Олег сказал осевшим голосом:
     -- Нет.  Я  чувствовал,  что  здесь  смерть.  Я,  как мог,
оттягивал этот момент.
     -- Так зачем же пришел?
     -- Не знаю, -- ответил Олег невесело. -- Наверное, потому,
что иначе вся моя жизнь будет  отравлена.  Я  постоянно  трушу,
спасая жизнь, но не могу трусить, добывая знания.
     Перун  на  миг  вскинул  глаза на сверкающее лезвие, затем
смерил расстояние до шеи волхва. Олег  видел  по  взгляду  бога
войны,  что  лезвие  с легкостью рассечет его на две половинки,
даже ощутил смертельный  холод  в  животе,  когда  смертоносная
сталь перережет все кишки.
     -- Я знал людей, -- проговорил Перун мужественным голосом,
-- которые идут на смерть ради славы, ради чести, ради доблести
и геройства...  Знал героев, что шли на смерть ради мести. Знал
таких, что бросались в пропасть, спаса