около трех
фунтов, уже била хвостом по грязной  отмели.  Прежде  чем  удача  покинула
Иеро,  он  выловил  еще  двух  окуней.  Одного  он  отдал  Горму,  который
набросился на рыбу и, кажется, нашел  ее  превосходной.  Две  другие  Иеро
вычистил и выпотрошил, отложив на потом одну, а другую сразу же съел  сам.
Ему и раньше много раз приходилось есть сырую рыбу: вначале  он  тщательно
осмотрел ее и убедился, что, как это иногда бывает, червяков  в  ней  нет.
Конечно  же,  разводить  огонь  в  их  положении  было  в  высшей  степени
неразумно, ведь они знали, что небеса отныне  не  свободны  от  враждебных
глаз. Вместе с рыбой он съел сухую галету  и  небольшой  кусок  пеммикана,
потому что в рыбе нет ни жира, ни масла. Потом он  свернулся  калачиком  и
решил поспать, изо всех сил стараясь не обращать  внимания  на  паразитов,
крылатых и бескрылых, а переносить их укусы столь же стоически, как и  два
его спутника.
     Вечером, не заметив за день никаких крылатых  разведчиков,  он  велел
Клацу попастись, и вскоре к жужжанию москитов  и  хору  лягушек  добавился
непрерывный хруст  водорослей.  Впервые  за  все  время  в  вечернем  небе
появилось  множество  мелких   пташек,   раздались   их   звонкие   трели,
сопровождавшие охоту насекомых над  болотом.  Иеро  грустно  подумал,  что
таких пташек понадобилось бы примерно  в  8  000  000  раз  больше,  чтобы
заметно уменьшить популяцию  москитов.  Он  поделился  последней  рыбой  и
галетой с  медведем,  а  тот  нашел  и  откопал  в  грязи  пару  беловатых
корнеплодов. Иеро осторожно попробовал один из них, ощутил острый  привкус
какой-то кислоты и понял, что ему не стоит разнообразить свое меню  такими
растениями.
     Позволив лорсу часок попастись,  Иеро  решил,  что  это  максимальный
срок, на  который  он  может  позволить  себе  задержаться.  Болота  нужно
пересечь, и чем  скорее,  тем  лучше.  В  сложившихся  обстоятельствах  им
приходилось идти только ночью, и даже это время сокращалось  кормлением  и
поисками убежища.
     Клац откликнулся на зов довольно охотно и его хозяин обратил внимание
на то, что он не искупался -  только  его  морда  и  ноги  до  колен  были
мокрыми. А так как  огромный  лорс  любил  воду  и  плескался  при  первой
возможности, это было удивительно.
     "Что-то неизвестной породы в глубине, - донесся  мысленный  ответ  на
мысленный вопрос священника. - Плохо слишком, чтобы драться."
     Такое   сухое   прозаическое   заявление   скакуна   заставило   Иеро
вытаращиться. Он вскочил в седло, окликнул Горма и  направился  к  дальней
стороне тростникового острова,  на  котором  они  находились.  Перед  ними
простирались залитые лунным светом мелководья, часто перемежаемые грязными
отмелями, и только далеко  сбоку  виднелась  глубокая  вода.  Человек  был
чрезвычайно рад,  что  глубокий  пролив  они  пересекли  прошлой  ночью  и
раздумывал, кого  же  учуял  там  лорс.  Иеро  и  не  приходило  в  голову
усомниться в справедливости суждений Клаца и остроте его чувств.  Если  он
сказал, что в воде скрывается что-то плохое, то так оно и есть; а если  он
испугался, то, значит, скрывается нечто ужасающее. Это могло быть все, что
угодно -  от  колоссального  щелкуна  до  одного  из  тех  лягушкоподобных
чудовищ,  с  которыми  они  недавно  столкнулись.  "Или  нечто  еще  более
отвратительное", - подумал Иеро.  Он  и  раньше  уже  задумывался,  почему
летучий наблюдатель не  появляется  днем.  Возможно,  ответ  очень  прост.
Огромное болото считалось, с полным на то основанием,  настолько  опасным,
что Нечистые либо не верили, что он отважится  углубиться  в  него,  либо,
если и допускали такую  мысль,  то  считали,  что  из  болота  он  уже  не
вернется. И оба умозаключения, признал он, были весьма логичными.
     Один раз ночью они слышали громоподобный рев гигантской  амфибии,  но
рев донесся издалека и со стороны - с востока. Еще раз, позже, из зарослей
высоких растений, которые они  огибали,  донесся  мощнейший  свист,  будто
прадедушка всех змей внезапно  разгневался.  Они  поспешили  покинуть  эту
местность, и хотя Иеро  постоянно  оглядывался  и  тщательно  осматривался
около часа, видимо, их никто не преследовал. Горм прокладывал дорогу очень
осторожно, обследовал  каждую  грязевую  отмель,  которую  им  приходилось
преодолевать, чтобы убедиться, что  это  не  подобие  зыбучих  песков  или
трясина, которые могли бы поглотить весь их маленький отряд. Дважды  такие
места им попадались, но медведь, по-видимому, хорошо умел их распознавать,
и человека постепенно оставили опасения, что их поглотит трясина.
     Они все дальше и дальше заходили в покрытые водой места, легкие бризы
перемешивали влажный воздух и до них доносились все более странные запахи.
Священник смотрел, как широкие копыта Клаца все более уплощаются на  грязи
и ему пришло в голову, что, вполне возможно, он - первый человек,  который
пытается пересечь болото верхом на животном, прекрасно  приспособленным  к
наполовину водному  образу  жизни,  и  с  таким  бесценным  проводником  и
сопровождающим, как медведь. А это  значит,  что  им  может  сопутствовать
успех там, где все остальные гибли.
     Они провели еще один отвратительный день, на сей раз  под  дождем,  к
счастью - теплым. Горм нашел еще один холмик гниющих растений, на  котором
росли тростник и гигантские кувшинки, и снова  Иеро  прорубил  пещерку,  в
которую им пришлось заползти.
     Вечером дождь все еще шел, и Иеро, несмотря на  упорные  попытки,  не
смог поймать рыбы.  Он  поделился  с  медведем  тетеревятиной,  галетой  и
пеммиканом, так как на этот раз и  Горму  не  удалось  отыскать  съедобных
корешков.  Однако   Клац,   видимо,   был   совершенно   доволен   местной
растительностью и, поскольку поблизости не было глубин,  он  повалялся  на
грязном мелководье.
     Наконец, Горм вновь повел  их  вперед.  Сыпался  мелкий  дождь,  было
темно. Возможно, из-за  этого  им  дважды  пришлось  пускаться  вплавь,  к
счастью без происшествий.
     На самом деле, если бы Иеро позволил себе ненадолго задуматься, он бы
понял, что им очень и очень  везет.  Вот  уже  третий  день  они  идут  по
гигантскому болоту и до сих пор видели или сталкивались с очень  немногими
формами чудовищной жизни, которые  населяют  этот  неприветливый  край.  И
несмотря на тучи вредных насекомых, Иеро,  как  ни  странно,  не  подцепил
никакой лихорадки, страшившей жителей отдаленных границ Великой Топи.
     И снова  священник  прорубился  на  островок,  состоящий  отчасти  из
растущих, отчасти из отмерших растений. Приладив противомоскитные сетки на
животных, он надел свою и приготовился к еще одному сырому, полному пиявок
и москитов дню, с расчесами  зудящего  тела  и  проклятиями.  Они  разбили
стоянку на берегу мрачной глубокой лагуны, но он не  обращал  внимания  на
черную воду: его осторожность была странным образом подавлена.
     Священник настолько устал, что вскоре  уснул,  несмотря  на  укусы  и
влажную жару. Весь день он провел в состоянии,  похожем  на  наркотическое
оцепенение. Двое животных тоже  спали,  почти  не  шевелясь,  и  терпеливо
сносили все, даже когда через толстую корку грязи, покрывающую бока  лорса
и медведя, прорывались кровососущие пиявки, облака гнуса и жалящие мухи.
     Возможно, все они были слишком измотаны, но, может быть,  виной  тому
было и нечто иное. В глубине одной из седельных сумок, под  стеклом  сияла
капелька света, разгоралась, тускнела и снова становилась ярче. Поток  сил
невидимых глазу, но тем не менее весьма мощных,  несся  сквозь  насыщенный
туманом воздух, покрывающий  Великую  Топь.  В  мрачных  укромных  местах,
незнакомых    нормальному    человечеству,    проводились    консультации,
исследовались опасения и принимались решения. Странные вещи  творились  на
болоте, и Нечистые сконцентрировали всю свою неимоверную мощь в самом  его
сердце, где, как подсказывало сияние сигнализаторов  на  одном  из  тайных
пультов  управления,  скрывался  их   злейший   враг,   обладающий   мощью
неизвестной силы и природы, противник их злобных намерений. Из  затонувших
городов, затерянных и захороненных навеки  под  болотным  илом,  донеслось
мерцание, отражающее странное движение и неестественную жизнь.
     Утро  прошло.  Бледное  солнце  сияло  сквозь  водянистый   туман   и
желтоватые болотные испарения. Никакой, даже легчайший, ветерок  не  рябил
поверхность воды, верхушки высокого тростника бессильно повисли на влажных
испарениях огромного болота. А трое путешественников все еще  спали  время
от времени бормотали и тихо постанывали в своем слишком долгом  сне.  День
прошел, а они все так и лежали неподвижно. Солнце  садилось  на  затянутом
тучами западе, свет гас. С поверхности темной воды начал подниматься белый
ночной туман, смешиваясь с тем, что остался от дневного времени,  пока  не
образовалась плотная завеса, и разглядеть что-либо можно было в те краткие
периоды, когда эта вуаль ненадолго разрывалась. Затем она вновь смыкалась,
образуя новые стены тумана и мрака.
     В этот-то сумеречный час и  появился  Туманник.  Из  какого  мерзкого
убежища, из  какой  засады  он  пришел,  знать  никому  не  дано.  Ужасные
космические  силы,  высвобожденные  Погибелью,  вдохнули  жизнь  в   таких
странных  созданий,  какие  раньше  считались  попросту  невозможными.  Из
таковых был и Туманник. Как он отыскал путешественников - только  он,  да,
возможно, Повелители Нечисти могли  бы  сказать.  Может  быть,  ему  помог
сигнализатор в седельной  сумке.  Важно  одно  -  он  их  нашел.  Какой-то
внутренний толчок дал Иеро шанс в предстоящей  битве,  какая-то  посланная
душой искра. Он проснулся,  стиснул  в  кулаке  серебряные  Крест  и  Меч,
висевшие у него на шее, и увидел перед собой посланца рока,  подкравшегося
пока они спали.
     Завеса тумана слегка разошлась над мрачной  лагуной,  лежавшей  перед
входом в их убежище. Из-за угла соседнего островка, состоявшего из грязи и
тростника, показалась маленькая лодка. Она  была  вряд  ли  больше  ялика,
сделана из какого-то черного дерева, с круглыми  носом  и  кормой.  В  ней
прямо и неподвижно стояла фигура, закутанная в беловатый плащ с капюшоном.
Что приводило в  движение  его  странное  суденышко  -  не  ясно,  но  оно
неумолимо рассекая маслянистую воду, приближалось прямо к месту, где сидел
священник.
     Перед укутанной фигурой в бледных одеяниях шла волна злобной  мощи  и
зловещих намерений, которая ударила и обволокла Иеро, как огромная клейкая
сеть. Рядом с ним неподвижно спали двое верных зверей. Силы, над  которыми
властвовал Туманник, не давали им пошевелиться, и если не усыпили  зверей,
то ввергли их в бессознательное состояние.  Человек  понимал,  что  что-то
захватило их врасплох, что могло уничтожить  тела  двух  зверей,  но  было
направлено на него и целью его было полное порабощение его разума и  души.
Именно  сейчас  -  он  понял  это  сразу  -  и  произошло  воплощение  тех
предостережений, которые давал Глазастый Крест.
     Все это промелькнуло в его сознании,  пока  он  готовился  к  бою,  а
черный ялик бесшумно остановился, уткнувшись носом в  грязевую  отмель  не
более чем в десяти футах от того места, где он сидел. Взглядом, идущим  из
самых глубин души, Иеро заглянул в тени, лежащие под большим капюшоном,  и
из глубин этих теней на  него  молча  уставились  глаза  Туманника  -  два
коричневых колодца, в которых плескалось зло.
     В каком-то смысле, хотя и весьма широком, вновь разразилась медленная
битва вроде той, которую Иеро безуспешно вел против С'нерга. Но на сей раз
существовало важное отличие. Каким бы зловещим не был колдун-Нечистый,  но
он все же был человеком и его власть  была  основана  главным  образом  на
простой  технике  гипноза,  развитой  и  усиленной   годами   тренинга   и
практических  занятий  телепатическим  контролем.   Тот,   кого   называли
Туманником, ни в малейшей степени не имел отношения к человеку. Кем он был
- даже Иеро никогда  не  узнал.  Силы,  которыми  обладал  Туманник,  были
врожденными и естественными для него. Он устанавливал контроль над  живыми
существами с помощью чего-то  вроде  мысленного  паразитизма,  как  вампир
сосет кровь инстинктивно, а не подчиняясь некоему замыслу.
     Иеро почувствовал нарастание ощущения удушья,  ощущение  того,  будто
вся одежда плотно  облегла  его  тело,  ощущение,  которое  и  объявило  о
появлении Туманника. Его разум, его тело, его  внутренние  процессы,  сама
сердцевина его сущности ощущали равномерное давление и сжатие и, в  то  же
время, постоянную утечку энергии. Плюс ко всему,  на  него  проецировалось
ощущение удовольствия, чувство  того,  что  Туманник  несет  ему  добро  и
выгоду, как физическое, так и ментальное благосостояние.  Присутствовал  и
побочный психологический эффект, сексуальный по происхождению, наполнявший
Иеро сознанием отвращения и восхищения одновременно. В  совокупности  весь
натиск был весьма мощным. Психическая энергия болотной твари  чуть  ли  не
видимой аурой окружала закутанную фигуру,  сам  облик  которой,  даже  под
драпировками,  казался  неправильным,  каким-то   физически   невозможным,
невероятным.
     Стиснув рукой Щит и Крест на груди, священник сопротивлялся с мрачной
решимостью. Ту часть  своего  существа,  которая  соблазнилась  обещаниями
невыразимых удовольствий, он сконцентрировал на  воспоминаниях  о  силе  и
аскетизме. Он  вспомнил,  как  вечерами  монастырский  хор  поет  молитвы,
вспомнил мысленный тренинг, на котором новички сражаются друг с  другом  в
молчаливой битве  разумов.  Еще  ему  хватило  времени,  прежде,  чем  его
захлестнула сеть Туманника, начать цитировать  таблицу  логарифмов  другой
частью своего разума. Давным-давно  монастырское  учение  установило,  что
древние математические формулы - сильное  оборонительное  средство  против
ментального нападения. Поскольку они  основаны  на  логике,  повторении  и
упорядоченных рядах, они образуют  при  правильном  использовании  прочный
барьер для алогичности и  хаоса,  которые  естественным  образом  являются
главным  оружием  Нечисти.  Однако,  Иеро  понимал,  что  битва  предстоит
непростая -  натиск  усиливался.  Исходящая  от  Туманника  сила  казалась
неистощимой, каждый раз, как только священник блокировал  тропинку  в  его
мозгу, по которой враг пытался выманить его молчаливое  согласие,  тут  же
другая подобная атака направлялась по какой-то другой прорехе к душе Иеро.
И в то же время не ослабевало давление, которое  Иеро  ощущал,  как  сеть,
сжимающую  его  в  безжалостных  тисках.  Казалось,  все  более  и   более
безнадежным сражаться  против  призывов  к  его  благоразумию  и  жестоких
удушающих тисков вокруг его мысленных процессов.
     И все же несмотря на то, что даже ему самому казалось, что  воля  его
слабеет, в ответ на опасность мужество его  и  решимость  становились  все
сильнее. А тут еще подоспела и неожиданная  помощь,  в  тот  момент  вовсе
неосознанная  -  помощь  мертвого  разума  того  самого  С'нерга,  убитого
священником. Сражение с адептом пробудило дремлющие силы Иеро,  о  которых
он пока не имел представления. Таким образом он сражался: в  душе  его  не
было и тени страха, и  он  решил,  что  если  победит  его  это  кошмарное
порождение болотного мрака, то только ценой его смерти!
     Физический мир вокруг него полностью  исчез.  Он  воспринимал  только
серую дрянь перед  ним,  вуаль,  из-за  которой  на  него  уставились  два
колодца, в которых плескалась сияющая мерзость - глаза Туманника. А в этих
глазах, как он увидел или почувствовал, в первый раз  за  все  это  время,
что-то изменилось, что-то дрогнуло,  что-то  метнулось.  И  такой  сильной
стала его связь с этой тварью,  что  он  сразу  осознал  что  произошло  -
Туманник больше не  нападал.  Сомнение,  каким  бы  слабым  оно  ни  было,
вплелось  в  поток  проекций  и  мысленных  ударов,  которыми  пользовался
Туманник, и даже это  крошечное  колебание  нарушило  напор  его  энергии.
Добиваться побед, к которым Туманник привык, помогали слабость и усталость
жертв. Недисциплинированные умы  с  неизбежностью  уступали  его  страшной
живой и управляемой силе.
     Впервые за все  время  разум  Иеро  развернулся  и,  неким  способом,
который нетелепат не может себе представить, нанес ответный  удар.  Нельзя
сказать, что удар был силен: скорее, он был неверен и  неуклюж.  Но  тварь
почти зримо пошатнулась. За всю его мерзкую  жизнь  никто  с  ним  так  не
обращался, он привык лишь рыскать по болоту и его окрестностям и  находить
легкую добычу.  Что  происходило  с  его  жертвами  -  об  этом  лучше  не
задумываться. Никто никогда  так  и  не  узнал,  в  какую  преисподнюю  их
заманивали, какова была их дальнейшая  судьба,  но  Иеро  подозревал,  что
уготована им была физическая боль и душевные страдания.
     Он снова нанес мысленный удар и  на  сей  раз  в  самом  деле  увидел
отвратительные  пятнышки  спектрального  света,  промелькнувшие  в  глазах
противника. С каждой попыткой Иеро набирался уверенности и чувствовал, как
в него вливаются новые силы. В первый  раз  за  долгое  время,  во  всяком
случае ему так показалось, он начал ощущать окружающий  мир,  почувствовал
ночной воздух на лице, увидел перед собой фигуру в плаще с капюшоном и  ее
место в порядке вещей. Не первичная сила, а подлый субъект, которого  надо
уничтожить. Следующий удар он нанес по мысленной сети, с  помощью  которой
Туманник пытался засадить его разум в клетку, и  первый  же  сильный  удар
полностью разорвал эти невидимые узы. И теперь,  обрадованный  тем  чистым
потоком энергии, которым он пользовался, Иеро начал плести  свою  паутину,
переплетая струны психической энергии, чтобы создать силовой узор, который
будет сдерживать ужас Туманника. Иеро принялся безжалостно  сжимать  разум
чудовища и его черную душу, как тот пытался это сделать с ним.
     Во время дуэли ни один из противников и  мускулом  не  пошевелил.  Но
когда  пылающая,  почти  осязаемая  энергия  священника  начала  подавлять
Туманника, тот испустил  испуганный  мяукающий  крик,  будто  у  какого-то
призрачного струнного инструмента, какой-то гитары,  выкованной  в  адской
кузнице, лопнула невообразимая струна. А потом он  мрачно  бился  за  свою
жизнь. Но все было тщетно  -  все  его  усилия  и  увертки,  контрудары  и
приманки были бессильны.
     Отражая каждый выпад болотной твари, Иеро, силой  своего  закаленного
духа и тренированной воли, безжалостно сжимал все туже  струны  мысленного
капкана. Когда он приложил последнее,  как  он  полагал,  усилие,  а  воля
противника  все  еще  оказалась  несломленной,  он  глубоко  вздохнул   и,
пользуясь  новыми  познаниями,  сконцентрировал   энергетический   дротик,
который каким-то образом прошел сквозь созданную им сеть, не задев ее.
     Еще  один,  последний  раз,  тот  ужасный  мяукающий  звенящий  крик,
смертный вопль того,  кто,  по  идее,  вовсе  не  мог  иметь  голос,  эхом
прокатился над пустынным болотом.
     Потом вдруг мгновенно  образовался  вакуум,  будто  беззвучно  лопнул
какой-то  пузырь  -  может  быть,  где-то  в  другом,  чуждом   измерении,
наложенном на наше. И все. Остался только шорох ночного ветра  в  метелках
тростника, жужжание насекомых и скрежещущее лягушачье кваканье.
     Черный ялик лежал, уткнувшись носом в грязь как раз  перед  туннелем,
прорубленным Иеро. Но на нем  уже  не  стояла  фигура  в  капюшоне.  Груда
бесцветных лохмотьев лежала на корме, свешивалась с борта и из этих тряпок
сочилась липкая маслянистая субстанция, покрывая освещенную лунным  светом
воду   смердящими   пятнами.   Лохмотья   пропитали   окружающий    воздух
кладбищенским зловонием, по сравнению с которым запах самых отвратительных
болотных газов  казался  благоуханием.  Что  бы  не  носило  этот  плащ  с
капюшоном, оно разложилось на свои  первоначальные  элементы,  и  странная
смерть его