,  суеверие.  Мы  громко  высказываем  наши  страхи,  в   качестве
талисмана: мы надеемся, что они  не  сбудутся,  если  рассказать  о  них
вслух.
   - Талисманы, как правило, не действуют, - проронил Тариф ибн Хассан.
   - Я знаю, - согласился  визирь.  Голос  его  стал  отрывистым.  -  Вы
предложили хороший товар, как и обещали. По правде говоря, теперь  почти
не имеет значения, если вы расскажете историю Эмин  ха'Назара.  В  любом
случае, я не совсем себе  это  представляю.  Сделанное  вам  предложение
остается в силе: хотите стать частью армии, которая возьмет Картаду?
   - Которая попытается взять Картаду.
   - Я питаю большие надежды, что с вашей помощью мы ее возьмем.
   Старый главарь погладил колючий подбородок.
   - Боюсь, что выбор у меня невелик. Оба моих сына  этого  хотят,  а  у
меня нет сил, чтобы переубедить их обоих.
   - В это  я  не  верю,  -  улыбнулся  Мазур.  -  Но  если  вы  желаете
представить это так, мне все равно. Встречайте нас к северу от Лонзы.  Я
пришлю вам гонцов, чтобы точно договориться о времени,  но  мы  выступим
отсюда в полнолуние белой луны.
   - Так скоро?
   - Учитывая то, что вы мне рассказали, дело стало еще  более  срочным.
Если другие армии выступают в поход, нам лучше сделать это первыми,  как
вы считаете?
   - У вас есть прикрытие в тылу? В Фибасе?
   - Вот куда я потратил те деньги, которые, как все считают, вы украли.
   - Стены?
   - И солдаты. Две тысячи из Карша и Валески.
   - И они будут вам верны в войне против джадитов?
   - Если я им заплачу, то думаю, что будут.
   - А как насчет Бельмонте? Сэр Родриго с вами?
   Мазур снова задумался.
   - Пока - да. Если Рамиро Вальедский выступит в поход, то я  не  смогу
сказать, что уверен в нем.
   - Опасный человек.
   - Большинство полезных людей опасны. - Визирь лукаво улыбнулся.  -  В
том числе и безбородые разбойники, которые хотят вернуть своих  сыновей.
Я пошлю за ними. Прямо сейчас. Возможно, будет надежнее, если вы  уедете
сегодня же ночью.
   - Я тоже так думаю. Я из  предосторожности  нашел  их,  до  того  как
отправился вас искать. Они ждут меня за стенами города.
   Мазур впервые явно изумился. Он поставил свой бокал.
   - Они уже у вас? Тогда почему?..
   -  Мне  хотелось  встретиться  с   вами,   -   ответил   предводитель
разбойников. Он широко улыбнулся. - После стольких лет. Я также не люблю
нарушать клятвы, хотя это вас может  удивить.  Ибн  Хайран  и  Бельмонте
гарантировали им жизнь в обмен на нашу клятву отдать их в заложники.  Их
лекарь вернула жизнь Абиру.
   - Мой лекарь, - быстро возразил визирь. Тариф поднял брови.
   - Как вам угодно. Во всяком случае, я не хотел бы просто выкрасть их.
Это могло бы подтвердить ваше худшее мнение обо мне.
   - А вместо этого?
   Ибн Хассан рассмеялся.
   - Вероятно, я сам подтвердил ваше худшее мнение обо мне.
   - В основном, - ответил визирь Рагозы. Через  мгновение,  однако,  он
протянул  руку.  Ибн  Хассан  взял  ее.  -  Мне  доставило  удовольствие
беседовать с вами, - сказал Мазур. - Мы оба уже немолоды. Этого могло  и
не произойти.
   - Я не планирую вскоре завершить свой путь, - сказал  ибн  Хассан.  -
Возможно, в следующем  году  я  прочту  здесь  стихотворение,  во  время
карнавала.
   - Это может стать откровением, - ответил бен Аврен, погладив бороду.
   Некоторое время он сидел в одиночестве, после  того  как  главарь  из
Арбастро надел свою маску и ушел.  Он  не  намеревался  никому  об  этом
говорить, но новость о том, что армия отплыла на восток,  потрясла  его.
Эта новость была настолько плохой, что и вообразить невозможно.
   И слухи, распускаемые о его соотечественниках-киндатах  в  Фезане,  -
это тоже ужасно. Он не имел никакого представления о  том,  что  задумал
Альмалик Второй, но ясно, что этот человек напуган и одинок,  и  наносит
удары наугад. Испуганных людей иногда понять труднее всего.
   Ибн Хассан задал вопрос о Родриго Бельмонте, но не о другом человеке.
Второй представлял не меньшую проблему, и в некотором смысле  он  значил
даже больше.
   - Жаль, - пробормотал раздраженно бен Аврен, - что я действительно не
колдун, что бы это слово ни значило.
   Он внезапно ощутил усталость, бедро его снова беспокоило. Он подумал,
что надо отдать приказ лучникам на балконе  или  стражникам  в  соседней
комнате, но это оказалось лишним.
   Шел карнавал. Он слышал шум на улице. Этот шум  заглушал  звуки  арфы
внизу.  Ночь  становилась  все  более  шумной.  Крики  и   смех.   Такие
пронзительные, тонкие вопли он ненавидел. "Интересно, - внезапно подумал
он, - куда ушел олень".
   Потом вспомнил, что рассказала ему Забира вчера ночью, в постели.

Глава 14

   Собственно говоря, кошка сама нашла Альвара  в  конце  этой  безумной
ночи, когда голубая луна давно уже взошла и ярко сияла, странствуя среди
звезд.
   Он  расстался  с  остальными  незадолго  до  этого.  Лайна,   который
сопротивлялся для виду,  утащила  куда-то  компания  полевых  мышей.  Их
выдало хихиканье: это были  девушки,  обслуживающие  столики  в  любимой
таверне  солдат  Родриго.  Они  уже  давно  дразнили  колючего  Лайна  и
предупреждали его о том, какой  будет  его  судьба  этой  ночью.  Лудус,
любопытный до крайности, задержался на углу улицы, наблюдая  за  волком,
который глотал огонь. Он пытался разгадать этот трюк, да так и не догнал
их потом. Альвар точно  не  помнил,  как  он  потерял  Мартина  и  когда
умудрилась  исчезнуть  маска  павлина,  столь  кричаще   замаскировавшая
некоего торговца шелком. Уже было очень поздно. И он выпил  больше,  чем
полезно для любого мужчины.
   Он нигде не видел Джеану. Сначала он думал, что сможет узнать  ее  по
походке, но чем дальше, тем труднее становилось даже  просто  разобрать,
кто проходит мимо тебя в темноте, мужчина или женщина. Он напомнил себе,
что ей известна его маска; что если он останется на улицах,  она  найдет
его в толпе и поздоровается или посмеется вместе с  ним.  Возможно,  они
обменяются поцелуем  в  этой  изменчивой,  колеблющейся  ночи.  Это  был
опасный ход мыслей.
   Его окружало слишком много соблазнов, улицы Рагозы сейчас вибрировали
от безудержного разврата. Альвар обнаружил, что весь горит от желания  и
от какого-то более сложного чувства.
   Альвар бродил один,  вдали  от  дома,  в  чужом  краю,  ночью,  среди
животных и птиц, и сказочных существ, которых никогда не существовало на
свете. Он шел по улицам мимо прилавков с едой и  винных  погребов,  мимо
музыкантов, играющих при оранжево-янтарном пламени свечей и факелов, под
голубой луной и звездами, с  винной  флягой  у  бедра,  и  ему  хотелось
утешения,  хотелось  встретить  человека,  с  которым  можно   разделить
трудности этого сложного, непостоянного мира.
   Но нашел он нечто совсем иное.
   А именно - поводок.
   Он скользнул по его маске орла и обвился  вокруг  шеи,  когда  Альвар
стоял и смотрел на танцоров на площади неподалеку  от  казармы.  Танцоры
крепко переплели руки, и  женщин  поднимали  и  раскачивали,  такого  он
никогда прежде не видел. Он попытался представить  себя  в  этом  танце,
потом оставил эту мысль. Это не для  сына  солдата  с  фермы  на  севере
Вальедо.
   Именно в этот момент на него сзади накинули  поводок  и  затянули  на
горле. Альвар быстро обернулся.  На  мгновение  пронесенный  мимо  факел
лишил его способности видеть, но потом зрение вернулось к нему.
   - Мне придется решить, как сильно я оскорблена,  -  сказала  стройная
лесная кошка, которую он встретил на улице вчера утром. - Ты должен  был
найти меня, вальедец. А ты...
   На ней было ожерелье, продававшееся  вместе  с  маской,  и  множество
других украшений. Но совсем мало одежды,  словно  в  компенсацию.  Наряд
плотно облегал ее тело. Голос под маской необычайно напоминал мурлыканье
кошки.
   - Я искал! - выпалил Альвар и залился румянцем под своей маской.
   - Хорошо, - промурлыкала она. - Это несколько оправдывает тебя. Но не
совсем, учти. Не мне следовало стать охотницей сегодня ночью.
   - Как ты меня узнала? - спросил он, пытаясь овладеть собой.
   Он услышал ее смех.
   - Мужчину твоего сложения  в  ашаритской  обуви?  Это  несложно,  мой
солдат-северянин. - Она помолчала, слегка подергала за золотой  поводок.
- Теперь ты мой, понимаешь? И будешь делать то, что я захочу.
   Альвар почувствовал, что у него пересохло во рту. Он не  ответил.  Да
это и не требовалось. Он увидал  ее  улыбку  под  маской.  Она  зашагала
вперед, и он пошел за ней туда, куда она его вела.
   В каком-то смысле это было совсем недалеко: прямо  за  углом,  и  дом
выходил фасадом на ту же широкую площадь, что и их  казармы,  неподалеку
от дворца. Это был элегантно обставленный дом. Слуги, одетые в черное, в
масках небольших лесных зверей, молча смотрели, пока они шли мимо них.
   В другом смысле то, что случилось потом, когда они пришли в  комнату,
куда она его вела, с балконом, выходящим на площадь, с огромным  камином
и  широкой  кроватью  под  балдахином,  стало  одним  из  самых  дальних
путешествий в жизни Альвара.

***

   Джеана снова осталась одна. Она покинула четверых коричневых кроликов
у воды, не очень охотно, потому что они были забавны. Но она не  склонна
была отвечать на  их  явные  попытки  установить  с  ней  более  близкие
отношения и в какой-то момент просто ускользнула с  рыбацкой  лодки,  на
которой они находились, быстро прошла на пирс и нырнула в толпу.
   Она все еще держала в руках флягу с вином, которую оставил ей  олень,
но пить перестала. Теперь в голове у нее прояснилось,  и  это  ее  почти
встревожило.  Она  обнаружила,  идя  по  улицам  поздно  ночью,  что  на
карнавале, несмотря на обилие масок,  все  равно  трудно  спрятаться  от
самой себя.
   В какой-то момент она мельком увидела Хусари в его живописной  маске.
Торговец шелком танцевал в группе людей. Точнее, он находился  в  центре
круга  и  выделывал  аккуратные   коленца,   а   смеющаяся   толпа   ему
аплодировала. Джеана остановилась неподалеку, улыбаясь под своей  маской
совы, и увидела, как женщина под маской лисицы вышла из круга, подошла к
павлину и обвила руками его шею, стараясь не помять  перья.  Они  начали
грациозно двигаться вместе.
   Джеана еще несколько секунд наблюдала за ними, потом пошла дальше.
   Могло показаться, что она бредет  без  цели,  увлекаемая  круговертью
толпы, мимо  балаганов  и  торговцев  съестным,  останавливаясь  у  окон
таверн,  чтобы  послушать  несущуюся  оттуда  музыку,  или  присаживаясь
ненадолго на каменные скамьи у больших домов и наблюдая, как мимо  течет
людской поток, подобно большой реке в ночи.
   Однако это было не так. В  ее  движении  все-таки  была  определенная
цель. Джеана не лукавила перед самой собой ни сегодня, ни в другие  ночи
и знала, куда направлены ее шаги, какими бы неспешными  они  ни  были  и
какими бы извилистыми путями ни вели ее  по  городу.  Она  не  могла  бы
утверждать, что радуется этому и что у нее легко на сердце, но сердце ее
билось все быстрее, и  как  врач  могла,  по  крайней  мере,  без  труда
поставить диагноз.
   Она встала с последней скамьи, свернула  за  угол  и  зашагала  вдоль
дворца, по улице, на которой  стояли  красивые  особняки.  Проходя  мимо
элегантных фасадов, она увидела, как дверь одного из домов закрылась  за
какой-то парой. Она мельком заметила поводок. Он ей о  чем-то  напомнил,
но потом мысль ускользнула от нее.
   И таким образом она очутилась перед очень большим зданием. Вдоль стен
были укреплены факелы на равном расстоянии друг от  друга,  но  не  было
почти никаких украшений, а окна наверху все были темными, кроме  одного,
и эту комнату она знала. Джеана встала у стены  из  шершавого  камня  на
противоположной стороне улицы. Теперь она не замечала идущих мимо нее по
площади людей, она смотрела вверх, на самый последний этаж этого здания,
на одинокое освещенное окно.
   Кто-то не спал и был один в столь поздний час.
   Кто-то писал на только что купленном пергаменте. Не условия выкупа, а
письма домой. Джеана смотрела поверх чадящих факелов, проплывающих  мимо
и укрепленных на стенах, и старалась понять и принять то, что  творилось
в ее душе. Над ее головой голубая  луна  заливала  ночь  своим  сиянием,
освещала улицу и всех людей на площади. Серебристая  белая  луна  только
что взошла. Она видела ее на озере. Здесь ее не было  видно.  По  учению
киндатов, белая луна  означала  ясность;  голубая  луна  символизировала
загадку, тайны души, сложность желаний.
   Невысокий мужчина, смешной в русом парике и с  густой  русой  бородой
уроженца  Карша,  пошатываясь,  прошел  мимо  нее.  Он  нес   на   руках
длинноногую женщину под чадрой мувардийки из пустыни.  "Опусти  меня  на
землю!" - воскликнула женщина, но это прозвучало  неубедительно,  и  она
рассмеялась. Они миновали улицу, освещенную факелами и  луной,  свернули
за угол и исчезли.
   У двери в казарму должен стоять часовой. Солдат, который вытащил одну
из коротких соломинок и часть ночи должен провести на  дежурстве,  сетуя
на судьбу. Кто бы это ни был, он бы ее пропустил. Они все ее знают.  Она
может назвать себя, и ей позволят  войти.  А  потом  она  поднимется  на
первый этаж по винтовой лестнице,  потом  на  второй  и  выше,  а  потом
пройдет по темному коридору и постучит в  последнюю  дверь,  за  которой
горит свеча.
   Ей ответит его голос, в котором не будет тревоги.  Она  назовет  свое
имя. Он встанет из-за стола, оторвавшись от  письма  домой,  подойдет  к
двери и откроет ее. Глядя снизу вверх, в его серые глаза, она  шагнет  в
его комнату и снимет маску наконец,  и  найдет  при  ровном  свете  этой
свечи... что?
   Святилище? Убежище? Место, где можно спрятаться от  той  истины,  что
таится в ее душе сегодня ночью и во все остальные ночи?
   Стоя на улице в одиночестве, Джеана слегка покачала головой, а  потом
неосознанно, пожала плечами. Это движение  было  знакомо  всем,  кто  ее
хорошо знал.
   Она расправила плечи и глубоко вздохнула. В  Рагозе  карнавал.  Время
прятаться от других, возможно, но не от себя самой.  Важно  было  прийти
сюда сегодня, осознала  она.  Постоять,  глядя  снизу  на  это  окно,  и
представить себе, как поднимается она по винтовой лестнице  к  человеку,
сидящему в той комнате. Важно осознать истину, какой бы трудной  она  ни
была. А потом, сделав это, важно было повернуться и уйти.  На  этот  раз
действительно отправиться бродить наугад. Одной, в лихорадочном  кипении
ночных улиц, снова пуститься на поиски  или,  точнее  сказать,  ожидать,
когда ее найдут.
   Если только этому суждено случиться. Если где-то между луной,  светом
факелов и темнотой это произойдет.
   Когда она отошла от каменной  стены  и  повернулась  спиной  к  слабо
освещенному окну высоко наверху, еще одна фигура отделилась  от  тени  и
пошла за ней.
   А третья фигура последовала за второй,  оставаясь  не  замеченной  на
шумных улицах Рагозы, и этот  танец,  один  из  столь  многих  в  ночной
круговерти и в этом грустном, сладком мире, начался и двинулся к  своему
завершению.

***

   Она стояла у дворца, глядя,  как  два  жонглера  бросают  друг  другу
огненные колеса, когда у нее за спиной раздался голос.
   - Мне кажется, у  вас  моя  фляга  с  вином.  -  Голос  звучал  тихо,
приглушенный маской; даже сейчас у нее не было полной уверенности.
   Она обернулась. Это был не олень.
   Перед ней стоял царственного вида лев  с  золотистой  гривой.  Джеана
замигала и отступила назад, натолкнувшись на кого-то. Она уже  протянула
руку к бедру за кожаной флягой, но теперь снова опустила ее.
   - Вы ошибаетесь, - сказала она. - У  меня  действительно  есть  чужая
фляга, но ее мне оставил олень.
   - Это  я  был  оленем,  -  произнес  лев  тоном  оракула.  Голос  его
изменился. - Могу вас заверить, что больше никогда им не буду.
   Что-то  знакомое  было  в  его  интонациях,   невозможно   ошибиться.
Наконец-то, теперь она была уверена.  И  сердце  ее  забилось  быстро  и
сильно.
   - А почему? - спросила она, стараясь  говорить  ровным  голосом.  Она
была благодарна темноте, неверному, мерцающему свету, собственной маске.
   - Из-за маски оленя возникает настоящий хаос в дверях, - ответил лев.
- И я в конце концов понацеплял на рога полным-полно смехотворных вещей,
просто мимоходом. Шляпу. Флягу. Один раз - факел. Чуть  было  не  поджег
себя.
   Она невольно рассмеялась. Голос снова изменился.
   - Уже поздно, Джеана, - сказал  человек,  который,  кажется,  все  же
нашел ее этой ночью. - Возможно, даже слишком поздно, но не пройтись  ли
нам немного вместе, тебе и мне?
   - Как ты меня узнал? - спросила она, не отвечая на вопрос, не задавая
более трудного вопроса, которого он ждал. Еще рано. Еще слишком рано. Ее
сердце стучало так громко. Она ощущала его биение, как барабанную  дробь
в темноте.
   - Я думаю, - произнес Аммар ибн Хайран из Альджейса очень медленно, -
что я узнаю тебя даже в совершенно темной комнате.  Думаю,  я  узнал  бы
тебя где угодно, лишь бы ты была рядом. - Он помолчал. - Тебе достаточно
этого ответа, Джеана? Или его слишком много? Скажи!
   Она впервые  за  все  время  их  знакомства  услышала  в  его  голосе
неуверенность. И от этого, больше, чем от чего-либо другого, задрожала.
   - Почему слишком поздно? - спросила она. - Голубая луна  еще  высоко.
Ночь еще не закончилась.
   Он покачал головой. И не ответил.  Она  услышала  за  спиной  смех  и
аплодисменты. Жонглеры показали что-то новенькое.
   Ибн Хайран сказал:
   - Дорогая моя, в свое время я был не только оленем на карнавале.
   Она поняла. Несмотря на все его  остроумие,  насмешку  и  иронию,  он
всегда был великодушен и отдавал должное ее уму. Она честно ответила:
   - Я это знаю, конечно. И отчасти именно поэтому боюсь.
   - Это я и имел в виду, - просто сказал он.
   Все эти истории. Все эти годы, совсем  юной  девушкой,  она  слушала,
помимо своей воли, сплетни у колодца Фезаны или на  речной  отмели,  где
женщины стирали одежду. А потом,  уже  став  женщиной,  когда  вернулась
домой после учебы в других краях, она снова слушала те же истории. Новые
имена, новые варианты, но человек все тот же. Ибн Хайран  из  Альджейса.
Из Картады.
   Джеана посмотрела на мужчину в маске льва и ощутила тяжесть и боль  в
том месте, где сильно билось ее сердце.
   Он убил последнего халифа Аль-Рассана.
   Она почти не видела его глаз под маской, в неверном свете  окружающих
их факелов. Если бы он снял маску и если бы свет был ярче, они оказались
бы синими. Она осознала, что он ждет, когда она заговорит.
   - Мне следует бояться? - наконец спросила она.
   И он серьезно ответил:
   - Не больше, чем боюсь я, Джеана, в этом случае.
   Именно это ей надо было услышать. Именно то, что было ей  необходимо,
и Джеана, все еще удивляясь, не веря себе,  взяла  его  руку  в  свои  и
сказала:
   - Пошли гулять.
   - Куда ты хотела бы пойти? - спросил он осторожно, приноравливая свои
шаги к ее походке.
   - Туда, где мы будем одни, -  ровным  голосом  ответила  она,  крепко
держа его за руку. Она наконец возвращалась домой, туда,  где  ждало  ее
сердце с того летнего дня в Фезане. - Туда, где  мы  сможем  отложить  в
сторону сову и льва, какими бы совершенными они ни были, и стать  самими
собой.
   - Какими бы несовершенными мы ни были? - спросил он.
   - Как же иначе? - ответила она, с удивлением обнаружив, что сердце ее
перестало стремительно биться с той секунды, как она взяла его за  руку.
Неожиданно ей пришла в голову одна мысль.  Она  заколебалась,  а  потом,
будучи такой, какая она есть, спросила:
   - Ты был со мной  недавно,  когда  я  стояла  возле  казармы?  Он  на
мгновение замешкался с ответом. Потом сказал:
   - Умнейшая из женщин, ты делаешь честь своему отцу  и  матери  каждым
произнесенным словом. Да, я был там. Я еще перед этим решил, что не могу
подойти к тебе сегодня, прежде чем ты сама сделаешь выбор.
   Она покачала головой и  крепче  сжал