Гай Гэвриел КЕЙ
   ЛЬВЫ АЛЬ-РАССАНА

Перевод c английского Н. Ибрагимовой


Анонс

   Сердце Джеаны разрывалось от горя. Два великих воина, два любимых  ею
человека, по воле злых богов и еще более злых людей сошлись  в  жестоком
поединке. Позади осталась их общая победа в ущелье, полном золота, и  та
безумная ночь карнавала,  когда  за  их  жизнями  пришли  суровые  воины
пустыни. Они встали тогда плечом к плечу и победили. А впереди?  Впереди
могла быть только смерть одного из  них  и  гибель  того  мира,  который
подарил им дружбу и наполнил светом их дни. А над планетой Джеаны  вновь
взошли две луны, которым поклонялся ее народ - народ странников,  изгоев
и мудрецов. Но были и другие народы. Кровавой лавиной обрушились их орды
на стены городов Аль-Рассана...

   Во мне навеки этот вечер.
   Ростки восхода северной луны,
   Маня его неясным отраженьем,
   О нем напоминают вновь и вновь.
   Он навсегда во мне - мое второе "я",
   Мой путь к себе. Я сам -
   Восход луны на юге.
   Пол Кли.
   "Тунисские дневники"

Основные персонажи:

   В Аль-Рассане:
   (Все перечисленные ниже - ашариты, поклоняющиеся звездам Ашара, кроме
отдельно отмеченных лиц)
   Верховный правитель Альмалик Картадский (Лев Аль-Рассана).
   Альмалик, его старший сын и наследник.
   Хазем, его второй сын.
   Забира, его любимая наложница.
   Аммар ибн Хайран из  Альджейса,  его  главный  советник,  воспитатель
наследника правителя.
   Эмир Бадир Рагозский.
   Мазур бен Аврен, его визирь, из киндатов.
   Тариф ибн Хассан, разбойник.
   Идар, Абир - его сыновья.
   Хусари ибн Муса из Фезаны, торговец шелком.
   Джеана бет Исхак, лекарь из Фезаны, из киндатов.
   Исхак бен Йонаннон, ее отец.
   Элиана бет Данил, ее мать.
   Велас, их слуга.

   В трех королевствах Эспераньи:
   (Все перечисленные ниже - джадиты, поклоняющиеся богу-солнцу Джаду)
   Король Эспераньи - Санчо Толстый, ныне покойный.
   Король Вальедо - Раймундо, старший сын Санчо, ныне покойный.

   В королевстве Вальедо (столица - Эстерен):
   Король Рамиро, сын Санчо Толстого.
   Королева Инес, дочь короля Фериереса.
   Граф Гонзалес де Рада, министр Вальедо.
   Гарсия де Рада, его брат.
   Родриго Бельмонте (Капитан), воин и владелец  ранчо,  бывший  министр
Вальедо.
   Миранда Бельмонте д'Альведа, его жена.
   Фернан, Диего - его сыновья.
   Иберо, клирик, учитель сыновей Родриго Бельмонте.
   Лайн Нунес.
   Мартин, Лудус солдаты отряда сэра Родриго.
   Альвар де Пеллино.

   В королевстве Халонья:
   Король Бермудо, брат Санчо Толстого.
   Королева Фруэла, его жена.
   Граф Нино ди Каррера, фаворит короля (и королевы).

   В королевстве Руэнда:
   Король Санчес, младший сын Санчо Толстого, брат Рамиро Вальедского.
   Королева Беарте, его жена.

   В пустыне Маджрити:
   (За южным проливом; место обитания племен маджритийцев)
   Язир ибн Кариф из племени зухритов, вождь маджритийцев.
   Галиб, его брат, главнокомандующий племенами.

   В странах Востока:
   Жиро де Шерваль, верховный клирик Джада в Фериересе.
   Реццони бен Корли, киндат, лекарь и  учитель  из  города  Сореника  в
Батиаре.

Пролог

   День только что перевалил за полдень, и скоро должен  был  прозвучать
третий призыв на молитву, когда Аммар ибн Хайран миновал Врата Колоколов
и вошел во дворец Аль-Фонтана в городе Силвенес, чтобы убить  последнего
из халифов Аль-Рассана.
   Он прошел во Двор Львов и остановился перед теми из  двойных  дверей,
которые вели в сады. Двери охраняли евнухи. Он знал их по именам. С ними
все было улажено. Один из них слегка кивнул ему, другой отвел глаза.  Он
предпочитал второго. Они открыли тяжелые створки, и он  вошел.  Услышал,
как двери за ним захлопнулись.
   В это жаркое время дня в садах было пусто. Все те, кто еще  оставался
в увядающем великолепии Аль-Фонтаны,  прятались  в  прохладе  внутренних
помещений.  Они  потягивали  прохладные,  сладкие  вина  или   изящными,
длинными зирианскими ложками вкушали  шербеты,  охлаждаемые  в  глубоких
подвалах  на  снегу,  доставленному   с   гор.   Роскошь   иной   эпохи,
предназначавшаяся совсем не тем мужчинам  и  женщинам,  которые  обитали
здесь сейчас.
   Погруженный в эти мысли, ибн Хайран бесшумно шагал через Апельсиновый
Сад, потом миновал подковообразную арку,  прошел  в  Миндальный  Сад  и,
оставив позади следующую арку, вышел с Кипарисовый Сад, где стояло  лишь
одно высокое, прекрасное дерево, отражающееся в трех прудах. Каждый  сад
был меньше предыдущего, каждый ранил сердце своей красотой.  Как  сказал
некогда поэт, дворец Аль-Фонтана был построен  для  того,  чтобы  ранить
сердца.
   В конце своего долгого пути Ибн Хайран подошел к Саду Желания, самому
маленькому из всех и прекрасному, как  драгоценный  камень.  И  там,  на
парапете фонтана, в тихом одиночестве сидел Музафар в белых одеждах, как
было заранее договорено.
   Ибн  Хайран  поклонился  еще  под  аркой,  по  глубоко  укоренившейся
привычке. Слепой старик не мог видеть его поклона.  Через  мгновение  он
двинулся вперед, медленно ступая, по тропинке, ведущей к фонтану.
   - Аммар? - спросил Музафар, услышав его шаги. - Мне сказали,  что  ты
придешь сюда. Это ты? Ты пришел,  чтобы  увести  меня  отсюда?  Это  ты,
Аммар?
   Так много можно было на это ответить.
   - Это я, - сказал ибн Хайран, приближаясь. Он вынул из ножен  кинжал.
Голова старика внезапно дернулась вверх, так как он узнал этот  звук.  -
Действительно,  я  пришел,  чтобы  освободить  тебя  из  этого   царства
призраков и эха.
   С этими словами он плавным  движением  всадил  клинок  по  рукоять  в
сердце старика. Музафар не издал ни звука. Все  было  сделано  быстро  и
уверенно. Ибн Хайран мог рассказать ваджи в их храмах, если когда-нибудь
дойдет до этого, что обеспечил старику легкую смерть.
   Он положил тело на парапет фонтана, расположив руки и ноги под белыми
одеждами  таким  образом,  чтобы  мертвый  старик  выглядел  как   можно
достойнее. Сполоснул клинок в фонтане, и хрустальные струи на  несколько
секунд стали красными. Согласно учению его народа, уходящему  на  многие
сотни лет в глубину восточных пустынь,  где  зародилась  вера  ашаритов,
убийство помазанника божьего - халифа - являлось преступлением,  которое
невозможно искупить. Он посмотрел на  лежащего  Музафара,  на  округлое,
морщинистое лицо, нерешительное даже после смерти.
   "Он не был истинным помазанником, - сказал Альмалик тогда, в Картаде.
- Это все знают".
   Только в этом году было четыре марионеточных халифа:  один  здесь,  в
Силвенесе, до Музафара, один в Тудеске, и еще тот несчастный  ребенок  в
Салосе. Такому состоянию дел следовало положить конец. Те трое уже  были
мертвы. Музафар стал последним.
   Всего лишь последним.  Некогда  в  Аль-Рассане  водились  львы,  львы
стояли на  пьедесталах  в  этом  дворце,  построенном  для  того,  чтобы
заставить  людей  падать  на  колени  на   мрамор   и   алебастр   перед
ослепительным доказательством славы, которую невозможно осознать.
   Музафар действительно никогда не был  помазан  должным  образом,  как
справедливо заметил Альмалик Картадский. Но  пока  двадцатилетний  Аммар
ибн Хайран стоял в Саду Желания  у  дворца  Аль-Фонтана  в  Силвенесе  и
смывал со своего клинка алую кровь, ему в голову пришла мысль: что бы он
ни совершил в жизни за те дни и ночи, которые Ашар  и  бог  соблаговолят
отмерить ему под круговращением их священных звезд, отныне  он  навсегда
станет человеком, который зарезал последнего халифа Аль-Рассана.
   - Тебе лучше будет с  богом,  среди  звезд.  Теперь  наступает  время
волков, - сказал он мертвому старику у фонтана, вытер и вложил  в  ножны
свой кинжал и пошел обратно через  идеально  прекрасные  пустые  сады  к
дверям, где ждали подкупленные евнухи, чтобы выпустить его. По дороге он
слышал, как одна глупая птица пела в белом, обжигающем полуденном свете,
потом услышал, как зазвонили колокола, призывая  всех  добрых  людей  на
святую молитву.

Часть I

Глава 1

   Всегда помни, что их родина - пустыня. Еще до того как Джеана  начала
сама практиковать, когда отец еще мог разговаривать с ней и учить ее, он
не раз повторял ей эти слова. Он говорил о  правящих  ашаритах,  которые
соглашались терпеть их народ рядом с  собой,  чтобы  они  трудились,  не
покладая рук, - как все племена киндатов, разбросанные  по  земле,  -  в
надежде создать для себя уголок относительной безопасности и покоя.
   - Но ведь в нашей истории тоже была пустыня, не  так  ли?  -  однажды
спросила она, и ее ответный вопрос прозвучал  вызовом.  Ее  всегда  было
нелегко учить, и ему, и любому другому.
   -  Мы  прошли  через  нее,  -  ответил  тогда  Исхак  своим   красиво
модулированным голосом. - Мы лишь на время остановились там по дороге. И
никогда не  были  народом  дюн.  А  они  -  народ  дюн.  Даже  здесь,  в
Аль-Рассане, среди садов, воды и  деревьев,  звезднорожденные  вечно  не
уверены в постоянстве подобных вещей. В душе  они  остаются  такими  же,
какими были тогда, когда впервые  приняли  учение  Ашара  среди  песков.
Когда сомневаешься в том, как понять одного из них, вспомни об  этом,  и
возможно, тебе станет ясен твой путь.
   В те дни, несмотря на всю строптивость Джеаны, слова  отца  были  для
нее подобны Священному Писанию. Однажды, когда она в третий раз за утро,
во время утомительного занятия по приготовлению  порошков  и  растворов,
начала жаловаться, Исхак мягко предупредил ее,  что  жизнь  врача  часто
бывает скучной, но не всегда, и могут настать времена, когда она будет с
грустью вспоминать о тихой, рутинной работе.
   Ей пришлось вызвать в своей памяти оба эти наставления, перед тем как
погрузиться в сон в конце того дня, который еще долго будут вспоминать в
Фезане  с  проклятиями  как  День  Крепостного  Рва  и  зажигать  черные
поминальные свечи.
   То был день, который лекарю Джеане бет Исхак запомнится на всю  жизнь
по иным причинам, чем ее согражданам из этого гордого города, известного
своей непокорностью: она в тот день потеряла свой флакон для мочи и  еще
- навсегда потеряла свое сердце.
   Флакон не был пустяком, ибо являлся частью семейной истории.
   Тот день начался на еженедельном базаре  у  Картадских  ворот.  Сразу
после восхода солнца Джеана заняла  свое  место  в  палатке  у  фонтана,
которая прежде принадлежала ее отцу, и  успела  увидеть,  как  последние
крестьяне  из  сел  входили  в  город  со  своими  мулами,  нагруженными
продуктами. В белых полотняных одеждах под бело-зеленым навесом  лекаря,
она сидела, скрестив  ноги,  на  подушке,  готовая  все  утро  принимать
пациентов. Велас, как всегда, находился в глубине  палатки  и  готовился
отмерять и раздавать назначаемые ею лекарства, а также оберегать  ее  от
любых  трудностей,  с  которыми  может  столкнуться  молодая  женщина  в
сутолоке базара. Тем не менее неприятности ей вряд  ли  грозили:  Джеану
уже хорошо здесь знали.
   Ее утро у Картадских ворот проходило в основном за  приемом  крестьян
из загорода, но попадались и  городские  слуги,  ремесленники,  женщины,
пришедшие на базар за покупками, и часто даже  некоторые  знатные  люди,
слишком экономные, чтобы заплатить за вызов лекаря на дом,  или  слишком
гордые, чтобы их лечил дома лекарь-киндат.  Такие  пациенты  никогда  не
являлись лично. Они посылали служанку с  порцией  мочи  для  диагноза  и
иногда со свитком, составленным писарем, где  перечислялись  симптомы  и
жалобы.
   Собственный флакон Джеаны для мочи,  который  принадлежал  прежде  ее
отцу, стоял на видном месте, на столе под  навесом.  Это  был  фирменный
знак, вывеска семьи.  Великолепный  экземпляр  искусства  стеклодува,  с
выгравированными изображениями двух лун, которым поклоняются киндаты.
   В каком-то смысле этот предмет был слишком красивым для повседневного
использования, учитывая ту приземленную функцию,  которую  он  выполнял.
Флакон изготовил ремесленник в Лонзе шесть лет назад  по  заказу  короля
Альмалика  Картадского  после  того,  как  благодаря  указаниям  Исхака,
которые он давал из-за  ширмы,  отгораживающей  роженицу,  тяжелые  роды
закончились благополучным появлением на свет третьего сына Альмалика.
   Когда подошел срок рождения четвертого сына, роды оказались еще более
тяжелыми, но они также, в  конце  концов,  закончились  благополучно,  и
прославленный лекарь-киндат Исхак из Фезаны получил другой, сомнительный
дар от властителя Картады. В своем роде более щедрый  дар,  но  сознание
этого факта не могло заглушить горечь Джеаны и по сей день, четыре  года
спустя. И эта горечь останется навсегда, в этом она была уверена.
   Она назначила лекарство от бессонницы, и еще одно, от боли в желудке.
Некоторые заглянули к ней, чтобы купить составленное ее отцом  лекарство
от головной боли. У него был несложный состав, но секрет  его  тщательно
охранялся, как, впрочем, и состав всех  микстур,  придуманных  лекарями:
гвоздика,  мирра  и  алоэ.  Мать  Джеаны  целую  неделю   проводила   за
изготовлением снадобий в комнатах для приема больных в передней части их
дома.
   Утро закончилось.  Велас  бесшумно  и  непрерывно  наполнял  глиняные
горшочки  и  кувшинчики  в  задней  части  палатки,  а   Джеана   делала
назначения. Флакон мочи, прозрачной на дне, но жидкой и бледной  сверху,
свидетельствовал о воспалении  в  груди.  Джеана  предписала  фенхель  и
велела женщине прийти на следующей неделе с еще одной порцией на анализ.
   Сэр Реццони из Сореники, насмешливый человек, учил, что  суть  успеха
практикующего врача заключается в умении заставить пациентов прийти  еще
раз. Умершие возвращаются  редко,  отмечал  он.  Джеана  вспомнила,  что
рассмеялась тогда; она часто смеялась в те дни, когда училась в  далекой
Батиаре, до рождения четвертого сына правителя Картады.
   Велас принимал плату, чаще всего в мелкой  монете,  иногда  в  другом
виде.  Одна  женщина  из  ближней  деревни,  страдающая  целым   набором
хронических недугов, каждую неделю приносила дюжину коричневых яиц.
   На базаре было необычайно многолюдно.  Поднимая  ненадолго  взгляд  и
расправляя ноющие плечи, Джеана с  удовлетворением  видела  перед  собой
внушительную очередь пациентов. В первые месяцы после  того  как  Джеана
сменила отца в этой палатке на еженедельном приеме и в приемной их дома,
пациенты не спешили с визитами. Теперь дела  у  нее  шли  не  хуже,  чем
прежде у Исхака.
   Шум в это утро стоял необычайно сильный.  Должно  быть,  существовала
какая-то причина такой возбужденной суеты, но Джеана  не  могла  понять,
какая именно. И только увидев троих светловолосых, бородатых  наемников,
бесцеремонно  прокладывающих  себе  путь  сквозь  базарную  толпу,   она
вспомнила. Сегодня ваджи освящают новое крыло  замка,  и  молодой  принц
Картады, старший сын Альмалика,  носящий  его  имя,  находится  здесь  и
устраивает прием для самых  знатных  людей  покоренной  Фезаны.  Даже  в
городе, печально  известном  своими  мятежами,  социальный  статус  имел
значение; те, кто получил заветное приглашение на церемонию, уже  многие
недели чистили перышки.
   Джеана почти никогда не обращала внимания на подобные вещи, как и  на
все  другие  нюансы  дипломатии  и  войны.  У  ее  народа   существовала
пословица: "Куда бы ни  дул  ветер,  дождь  прольется  на  киндатов".  И
пословица эта довольно точно отражала ее чувства.
   После сокрушительного падения Халифата в  Силвенесе,  пятнадцать  лет
назад, эхо которого разнеслось по всему миру, Аль-Рассан постоянно менял
союзников,  порою  несколько  раз  в  год,  так  как  мелкие   правители
возносились  на  свои  престолы  и   падали   с   них   с   ошеломляющей
регулярностью. Столь же неясным было положение и на севере, за  ничейной
землей, где джадиты  -  правители  Вальедо,  Руэнды  и  Халоньи  -  двое
уцелевших сыновей и брат Санчо Толстого - плели интриги и  воевали  друг
против друга. Джеана давно уже решила, что будет пустой  тратой  времени
пытаться уследить за тем, кто из бывших рабов  сел  на  трон  или  какой
правитель отравил своего брата.
   На базарной площади становилось все жарче, по мере  того  как  солнце
поднималось вверх на голубом небе. Не стоило удивляться:  середина  лета
всегда была жаркой в Фезане. Джеана промокнула лоб платком из муслина  и
заставила себя сосредоточиться на делах. Медицине ее  обучали,  медицину
она любила, медицина была ее убежищем от хаоса, связующим  звеном  между
ней и отцом, отныне и до конца жизни.
   Первым в очереди  стоял  кожевник,  которого  она  не  знала.  Вместо
флакона он держал в руках щербатый глиняный кувшин. Он положил  рядом  с
ней на стойку грязную монету и  виновато  сморщил  лицо,  протягивая  ей
кувшин.
   - Извините, - прошептал он едва слышным в шуме голосом.  -  Больше  у
нас ничего подходящего нет. Это моча моего  сына.  Ему  восемь  лет.  Он
нездоров.
   Велас из-за ее спины незаметно взял монету; сэр Реццони учил, что для
лекаря считается дурным тоном прикасаться к  вознаграждению.  Для  этого
существуют слуги, ядовито добавлял  он.  Он  был  не  только  ее  первым
учителем, но и первым любовником, когда она  жила  и  училась  вдали  от
дома, в Батиаре. Он переспал почти со всеми своими ученицами,  а  также,
по слухам, с некоторыми из учеников. У него были жена и три юные дочери,
которые его обожали. Сложный, блестящий, сердитый мужчина, сэр  Реццони.
Но к ней он был по-своему добр из уважения к Исхаку.
   Джеана ободряюще улыбнулась кожевнику.
   - Не имеет значения, в каком сосуде ты принес мочу. Не извиняйся.
   Судя по цвету его кожи, он был джадитом с севера, который  жил  здесь
потому,  что  в  Аль-Рассане  имелось   больше   работы   для   искусных
ремесленников.  Вполне  возможно,  он  был  новообращенным.  Ашариты  не
требовали перехода в их веру, но бремя налогов на  киндатов  и  джадитов
служило большим стимулом, чтобы уверовать  в  видения  Ашара  Мудрого  в
пустыне.
   Она перелила образец мочи из щербатого  кувшина  в  роскошный  флакон
отца, дар благодарного владыки, чей наследник сегодня прибыл сюда, чтобы
отпраздновать событие, которое еще больше утверждало власть Картады  над
гордой Фезаной. В то загруженное работой утро у Джеаны  оставалось  мало
времени для размышлений об иронии событий, но эти мысли  всплывали  сами
собой: так был устроен ее мозг.
   Когда жидкость оказалась во  флаконе,  она  увидела,  что  моча  сына
кожевника имеет явственный  розовый  оттенок.  Она  покачала  флакон  на
свету: цвет был слишком близок к красному и внушал опасения.  У  ребенка
жар, а что еще - судить трудно.
   - Велас, - тихо сказала Джеана, - смешай полынную водку  с  четвертью
мяты. И каплю сердечной настойки для вкуса. - Она  услышала,  как  слуга
отошел в глубину палатки, чтобы приготовить лекарство.
   У кожевника она спросила:
   - Твой сын горячий на ощупь?
   Тот с тревогой закивал головой.
   - И сухой. Он очень сухой, доктор. Ему трудно глотать пищу.
   - У него горячка. Дай ему лекарство, которое мы приготовим. Половину,
когда придешь домой, а половину - на закате. Тебе понятно?  -  отрывисто
проговорила она. Мужчина кивнул. Этот вопрос  был  необходим:  некоторые
посетители, особенно джадиты из сельской местности на севере,  не  имели
представления о долях. Для таких Велас готовил два отдельных пузырька.
   - Дай ему горячего супа, но только сегодня, понемногу за один раз,  и
сок яблок, если сможешь. Заставь его выпить все это, даже  если  ему  не
хочется. Возможно, позже его стошнит: пусть это  тебя  не  пугает,  если
только в рвоте не появится кровь. Если кровь появится, немедленно  пошли
за мной. Если нет, продолжай давать ему суп и сок до  наступления  ночи.
Если твой сын сухой и горячий, они  ему  необходимы,  понял?  -  Мужчина
снова закивал,  сосредоточенно  хмуря  лоб.  -  Перед  тем  как  уйдешь,
расскажи Веласу, как добраться до твоего  дома.  Завтра  утром  я  приду
посмотреть на больного.
   Кожев