леса.
   Существовали также зимние развлечения эзотерического характера, как и
подобает городу и двору, претендующему не только на  военное,  но  и  на
эстетическое первенство в Аль-Рассане.
   Зимой таверны джадитов  всегда  бывали  переполненными,  несмотря  на
неодобрение  ваджи.  Поэты  и  музыканты  старались  заполучить  богатых
покровителей при дворе, в тавернах, в лучших домах.  Они  соперничали  с
жонглерами, акробатами и дрессировщиками животных; с женщинами,  которые
утверждали, что могут беседовать с умершими; с  киндатами-прорицателями,
которые  читали   будущее   человека   по   лунам;   с   ремесленниками,
переселившимися на зиму в черту города. Этой  зимой  стало  модно  иметь
свой миниатюрный портрет, написанный художником из Серийи.
   Можно было даже отыскать забавных ваджи в небольших окраинных  храмах
или на углах улиц в теплый день, которые  с  зажигательным  красноречием
вещали о роке и о гневе Ашара.
   Многие великосветские женщины Картады  любили  утром  послушать  этих
оборванных людей с дикими глазами, чтобы испытать приятный испуг  от  их
пророчеств о судьбе верующих, отклонившихся от истинного  пути,  который
Ашар  определил  для  звезднорожденных   детей   песков.   Эти   женщины
возвращались после такой прогулки в свои утонченные дома и пили  искусно
смешанные напитки из вина, меда и пряностей -  запрещенные,  разумеется,
но  лишь  придающие  пикантность  утренним  похождениям.  Они  обсуждали
последнюю страстную  речь  проповедника  почти  так  же,  как  обсуждали
декламацию придворных поэтов или песни  музыкантов.  Беседа  у  горящего
очага обычно переходила затем на офицеров армии. Многие из них  на  зиму
переехали жить в город, что вносило приятное разнообразие.
   В Картаде в холодное время года жилось совсем неплохо. Так было  и  в
этом году, как соглашались самые старые и вдумчивые из придворных, после
смены правителей.
   Альмалик Первый  управлял  Картадой  в  качестве  наместника  халифов
Силвенеса, в течение  трех  лет,  потом  пятнадцать  лет  был  верховным
правителем. Долгий срок пребывания у власти на неспокойном  полуострове.
Придворные помоложе даже не  могли  вспомнить  то  время,  когда  правил
кто-то другой, и уж конечно в гордой  Картаде  никогда  прежде  не  жили
верховные правители.
   Теперь здесь был правитель, и преобладало мнение,  что  сын  начинает
хорошо. Предусмотрительный там, где это необходимо - в вопросах  обороны
и в сведении к минимуму нарушений порядка в гражданских  службах  и  при
дворе. Щедрый там, где могущественному  монарху  положено  быть  щедрым,
милостивый к художникам и к тем придворным, которые  шли  ради  него  на
риск в те дни, когда его  право  на  престол  было...  мягко  выражаясь,
проблематичным. Пусть Альмалик Второй еще молод, но он вырос при  умном,
циничном дворе и, кажется, усвоил его уроки. У  него  был  исключительно
тонкого ума наставник, как отмечали некоторые  придворные,  но  об  этом
говорили тихо и только в компании друзей.
   Новый  правитель  вовсе  не  был  слабым  человеком,  как  показалось
сначала. Тик над глазом - наследство Дня Крепостного Рва -  остался,  но
был всего лишь показателем настроения правителя, полезной подсказкой для
осторожного  придворного.  Без  сомнения,  этот  правитель  не  проявлял
никаких признаков нерешительности.
   Со  многими  из  наиболее  явно   коррумпированных   чиновников   уже
разобрались: с теми, кто  считал,  будто  давние  отношения  с  покойным
правителем позволяют им забыть о добродетелях, и оказался  замешанным  в
различных налоговых  нарушениях.  Некоторым  принадлежала  монополия  на
красители - основное  богатство  Картады.  В  долине  к  югу  от  города
поселились жуки кермас, питающиеся  белыми  цветами  илликсии,  а  затем
дающие красную краску, которую Картада поставляла всему миру. Можно было
сделать состояние на контроле над этой торговлей, а где замешаны большие
деньги, как гласит старая пословица, там возникает желание получить  еще
больше.
   Такие люди имелись при каждом дворе. Это  было  одной  из  причин  их
появления при дворе. И, разумеется, риск тоже был.
   Попавшихся чиновников, которые еще не были  кастратами,  кастрировали
перед казнью. Их тела повесили на городских стенах,  а  с  обеих  сторон
повесили тела собак. Кастратов-придворных,  которым  следовало  бы  быть
умнее, бичевали, содрали с них кожу, а затем  привязали  на  расчищенном
участке у Врат Силвенеса. Для огненных муравьев было слишком холодно, но
дикие звери зимой всегда голодны.
   Были назначены новые чиновники из  подходящих  семей.  Они  дали  все
необходимые клятвы.  Некоторые  поэты  и  певцы  разъехались  по  другим
дворам, на их место приехали другие. Все это составляло  нормальный  ход
событий. Артист может надоесть, а новому правителю  было  необходимо  во
многих областях проявить свой собственный вкус.
   В  гареме,  так  долго  подчинявшемся  Забире,  фаворитке   покойного
правителя, начался, как и  следовало  ожидать,  бурный  период.  Женщины
яростно боролись за право  занять  свое  место  подле  юного  правителя.
Ставки  были  очень  высоки.  Все  знали,  как  начинала  Забира  и  как
необычайно высоко она поднялась. В  ход  шли  кинжалы,  была  даже  одна
попытка отравления, прежде чем женщинам гарема и евнухам удалось навести
некое подобие порядка.
   Одной из причин такой неразберихи было то, что о пристрастиях  нового
правителя почти ничего не знали, хотя и ходили самые  разные  сплетни  и
догадки, особенно относительно впавшего в немилость Аммара  ибн  Хайрана
из Альджейса, бывшего воспитателя  и  наставника  правителя.  Но  вскоре
после воцарения Альмалика Второго  рассказы  некоторых  самых  болтливых
надсмотрщиков гарема опровергли самые скандальные из этих слухов.
   По их словам, женщины все время очень заняты. Молодой правитель имеет
совершенно обычную ориентацию в делах любовных и такой аппетит,  который
- в  соответствии  с  древнейшими  предсказаниями  о  правителях  земель
ашаритов - предрекает ему могущество и в других делах.
   Предзнаменования сулили удачу и во многих других  отношениях.  Фезана
была подавлена довольно жестоким образом, об этом всегда будут  помнить.
Силвенес все больше приходил в упадок: лишь сломленные, отчаявшиеся люди
все еще жили возле печальных руин Аль-Фонтаны или в них  самих.  Эльвира
на  побережье,  кажется,  проявила  некоторые   признаки   нежелательной
самостоятельности после смерти Альмалика  Первого,  но  эти  искры  были
быстро погашены новым  каидом  войска,  который  совершил  показательный
поход на юг с отрядом мувардийцев перед самым наступлением зимы.
   Старый каид, разумеется, был мертв. В качестве  прославляемого  всеми
жеста милосердия, правитель позволил ему самому покончить с собой вместо
публичной казни. Эта смерть тоже  была  нормальным  явлением:  считалось
неразумным, если новый монарх оставлял прежних военачальников  у  власти
или  даже  просто  в  живых.  Тем,  кто  соглашался  принять   должность
главнокомандующего войсками Аль-Рассана, приходилось идти на такой риск.
   Даже разбойник Тариф ибн Хассан, гроза купцов на южных дорогах и всех
законных сборщиков податей, кажется, решил в этом сезоне  обратить  свой
взор в  другие  места.  Вместо  хронических  разрушительных  набегов  из
неприступного  Арбастро  на  охотничьи  земли  Картады   он   предпринял
поразивший всех рейд на территорию Рагозы.
   Разговоры об этой операции продолжались всю зиму, по  мере  того  как
отважные  путешественники  и  купцы  являлись  в  город  со  все  новыми
вариантами этой истории. По-видимому, ибн Хассану действительно  удалось
захватить первую порцию дани Халонье от Фибаса и при этом перебить  весь
отряд джадитов. Поразительное достижение во всех  отношениях.  Еще  одна
глава в сорокалетней легенде о знаменитом разбойнике.
   Замешательство  Рагозы  -  поскольку  прежде  всего  эмир  Бадир  дал
согласие на выплату дани, - было огромным, так же, как  экономические  и
военные последствия. Некоторые из  наиболее  разговорчивых  посетителей,
выпивающих в тавернах Картады в ту зиму, высказывали мнение, что Халонья
может весной двинуть большие силы  на  юг,  чтобы  проучить  Фибас.  Что
означало проучить Бадира Рагозского.
   Но это чужие проблемы, соглашались  пьяницы.  В  кои-то  веки  Хассан
заварил серьезную кашу в другом месте.  Как  было  бы  хорошо,  если  бы
престарелый шакал поскорее умер! Разве он  не  достаточно  стар?  Вокруг
Арбастро хорошие земли, на которых верный  придворный  нового  правителя
Картады мог бы построить себе небольшой замок  в  подаренном  правителем
поместье - для его охраны.
   Помимо всего прочего, зима - это подходящее время, чтобы помечтать.

***

   У  нового  правителя  Картады  не  было  ни  свободного  времени,  ни
настроения  предаваться  подобным  мечтам.  Альмалик   Второй,   человек
раздражительный и педантичный, во многих  отношениях  сын  своего  отца,
хотя оба они отрицали бы это, знал слишком многое  из  того,  о  чем  не
знали его подданные, и поэтому он сам зимой не испытывал оптимизма.
   И в этом тоже не было ничего необычного для правителей.
   Он  знал,  что  его  брат  находится  у  мувардийцев  в   пустыне   с
благословения ваджи, которые возлагают на него большие надежды. Он  знал
наверняка, что предложит  воинам  пустыни  Хазем.  Как  эти  предложения
воспримет Язир ибн Кариф, он знать не мог. Переход  власти  от  сильного
правителя к его преемнику - всегда опасное время.
   Он обязательно делал перерыв на молитву в  своих  делах  каждый  раз,
когда звонили колокола. Он вызвал к себе самых влиятельных ваджи Картады
и выслушал их жалобы. Вместе  с  ними  он  сокрушался  о  том,  что  его
возлюбленный отец - верующий, разумеется, но человек мирской, - позволил
их великому городу несколько отойти от законов Ашара. Пообещал регулярно
советоваться с ними. Приказал  немедленно  очистить  печально  известную
улицу проституток-джадиток  и  построить  там  новый  храм  с  садами  и
резиденцией для ваджи.
   Он послал дары, и весьма богатые, Язиру и его  брату  в  пустыню.  На
данный момент больше ничего он не мог сделать.
   Он также узнал в начале зимы, еще до того, как новости  из-за  рубежа
сократились до тонкой струйки, что в Батиаре готовится священная война и
армии четырех земель  джадитов  собираются  весной  отплыть  в  Аммуз  и
Сорийю.
   Потенциально это была самая важная  новость  из  всех,  но  не  самая
насущная его проблема. Трудно вообразить, что после скучной,  вызывающей
раздражение   зимы,   проведенной   вместе,   такое   отчаянное   войско
действительно отправится в плавание. Но с другой стороны, сядут  они  на
корабли или нет, сам факт сбора  такой  армии  представлял  собой  самую
серьезную опасность.
   Он продиктовал предупреждение Великому Халифу в Сорийю. Оно придет  к
нему только весной, конечно, и другие тоже пошлют  свои  предупреждения,
но важно присоединить свой голос к общему хору. У него потребуют  золота
и воинов, но для того, чтобы такая просьба дошла, необходимо время.
   Сейчас более важно разгадать, что могут задумать  джадиты  на  севере
полуострова  после  известия  о  войне,  которое  они  уже  должны  были
получить. Если четыре армии джадитов собираются отплыть на  восток,  что
могут замыслить правители Эспераньи, которые  находятся  так  близко  от
ашаритов, узнав о подготовке священной войны? Не начали ли их священники
уже проповедовать нападение?
   Способны ли три правителя Эспераньи собраться  в  одном  месте  и  не
перебить друг друга? Альмалик Второй сомневался в этом,  он  побеседовал
со своими советниками и послал кое-какие дары и письмо королю Санчесу  в
Руэнду.
   Дары были королевскими; в послании  в  тщательно  подобранных  словах
отмечался тот факт, что Фезана, которую контролирует Картада  и  которая
сейчас платит дань наглому Вальедо, а  не  Руэнде,  лежит  на  таком  же
расстоянии  от  последней  и  является,  по  крайней  мере,   таким   же
потенциальным объектом защиты  Руэнды.  Он  почтительно  просит  Санчеса
высказать свои мысли по поводу этих щекотливых моментов.
   Следовало посеять рознь на севере, и  посеять  ее  среди  наследников
Санчо Толстого не представляло особой трудности.
   Халонья на северо-востоке его сейчас не  волновала.  Более  вероятно,
что они создадут трудности для Рагозы, а это  ему  на  пользу,  пока  не
переросло в нечто большее. Ему не раз приходило в голову, что  следовало
бы этой зимой посоветоваться  с  эмиром  Бадиром,  но  делать  этого  не
хотелось. Любое взаимодействие с Бадиром означало теперь  иметь  дело  с
Аммаром ибн Хайраном, который сбежал к  главному  сопернику  Картады  на
следующий день, после того как его отправили в ссылку.
   "Это был трусливый поступок, - решил Альмалик. - Он даже  граничил  с
предательством".  Аммару  всего-то  и  нужно  было   скромно   удалиться
куда-нибудь на  год,  сочинить  несколько  стихов,  возможно,  совершить
паломничество на восток, даже сразиться за веру в Сорийе  в  наступающем
году, во имя Ашара... а потом  Альмалик  мог  бы  позвать  его  обратно,
смирившегося, покорного придворного,  который  выдержал  приличный  срок
наказания. Тогда это казалось таким очевидным.
   Вместо этого ибн Хайран, как всегда,  непокорный  и  колючий,  убежал
вместе с Забирой прямо к Бадиру и его порочному визирю-киндату в опасную
Рагозу. В очень опасную Рагозу, так  как  источники  Альмалика  сообщили
ему, с опозданием, что эта женщина еще летом отослала двух своих сыновей
- его сводных братьев - к Бадиру, сразу же после Дня Крепостного Рва.
   Эти сведения он должен был  получить  раньше,  до  смерти  отца.  Ему
пришлось создать прецедент и казнить двоих из  своих  людей:  губительно
получать столь важные сведения так поздно. Эти два мальчика представляют
угрозу его положению на троне, почти  такую  же  большую,  как  Хазем  в
пустыне.
   "Со сводными братьями, -  решил  новый  правитель  Картады,  -  лучше
быстро покончить". Смотрите, что случилось у джадитов, например.  Рамиро
Вальедский, несмотря на его знаменитую ловкость,  добился  успехов  лишь
после внезапной кончины своего брата Раймундо. И  хотя  об  этой  смерти
ходили разные слухи, они не помешали возвышению Рамиро.
   Из этого следует извлечь урок. Альмалик  вызвал  двух  известных  ему
людей, дал им подробные инструкции и щедрые обещания, а потом послал  на
восток под видом торговцев пряностями, чтобы они могли  преодолеть  горы
Рагозы, пока перевал еще открыт для законных  купцов.  Его  отрезвило  и
сильно потрясло полученное в середине зимы известие о том, что  они  оба
погибли в драке в таверне в первый же день их приезда в город Бадира.
   "Бадир умен", -  так  всегда  говорил  отец  Альмалика  Второго.  Его
визирь-киндат необычайно умен. А теперь с ними Аммар, в то время как ему
следует находиться здесь или, по крайней мере, спокойно ждать где-нибудь
разрешения вернуться.
   Однажды  ветреной  ночью  Альмалик  Второй   отправился   в   поисках
мимолетного утешения в  гарем  своего  отца,  который  теперь  стал  его
собственным. Он чувствовал себя очень  одиноким.  Он  рассеянно  потирал
свое непослушное веко, пока очень высокая светловолосая женщина из Карша
прилежно старалась возбудить его при помощи благовонных масел  и  ловких
рук, и обдумывал некоторые факты.
   Первый факт: Аммара ибн Хайрана не удастся быстро вернуть в  Картаду,
даже пообещав возвратить ему его честь и огромную власть.  Он  знал  это
точно. Тщательно продуманная ссылка  ибн  Хайрана  в  день  смерти  отца
начала казаться ему не столь разумным шагом, каким виделась в то время.
   Он с гневом вынужден был признать и тот факт, что нуждается в Аммаре.
Слишком много событий произошло этой  зимой,  слишком  много  неотложных
вопросов следовало бы рассмотреть и решить, а окружающие его люди с этим
не справлялись. Ему необходим хороший  совет,  а  единственный  человек,
советам которого он доверял, был тот, кто  всегда  относился  к  нему  с
насмешливым  снисхождением  учителя  к  своему  ученику.  Теперь  он   -
правитель Картады; больше так быть  не  должно,  но  ему  нужно  вернуть
Аммара.
   Он  поставил  женщину  на  четвереньки  и  вошел  в  нее.  Она   была
необыкновенно высокого роста;  это  создавало  неудобства.  Она  тут  же
начала издавать стоны блаженства, привычно преувеличенные. Все они  вели
себя так, отчаянно стремясь  завоевать  его  расположение.  Двигаясь  на
женщине из Карша, он поймал себя на мысли о том, какова была миниатюрная
Забира с его отцом в этой самой  постели.  Женщина  под  ним  стонала  и
ахала, словно умирала. Он быстро кончил и отослал ее.
   Потом он лежал один среди подушек и тщательно обдумывал, как  вернуть
того единственного человека, который ему необходим, раньше, чем грозящие
ему со всех сторон беды не вспыхнут, подобно кострам, и не поглотят его.
   Утром, с  первыми  бледными  лучами  света,  он  послал  за  шпионом,
которого использовал и раньше. Молодой правитель  Картады  принял  этого
человека с глазу на глаз, даже прогнал из спальни рабов.
   - Я хочу, - сказал он, не здороваясь, без всякой преамбулы, -  узнать
все, что ты сможешь  раскопать  о  передвижениях  господина  Аммара  ибн
Хайрана в Фезане в День Крепостного Рва.

***

   Однажды зимним утром, по дороге к своей палатке на базаре,  Джеану  и
Веласа похитили так ловко, что никто из  прохожих  даже  не  понял,  что
произошло.
   День выдался серый; скользили облака, светлые и потемнее. Дул ветер и
моросил дождь. К ним подошли  двое  мужчин;  один  попросил  уделить  им
несколько секунд внимания. Произнося эти слова, он уже приставил  нож  к
ее ребрам, прикрывая его своим телом и подбитым мехом плащом.
   - Твой слуга  умрет,  если  ты  откроешь  рот,  -  приветливым  тоном
произнес он.  -  А  ты  умрешь,  если  рот  откроет  он.  -  Она  быстро
оглянулась: Веласа так же держал второй мужчина. На первый взгляд любому
прохожему показалось бы, что они просто беседуют.
   - Спасибо, доктор, - громко произнес  стоящий  рядом  с  ней.  -  Дом
находится вон там. Мы очень вам благодарны.
   Она пошла туда, куда он ее вел. Нож на  ходу  царапал  ее  кожу.  Она
заметила, что Велас побледнел, и знала, что  это  от  ярости,  а  не  от
страха. Что-то было в этих людях, некая внутренняя уверенность,  которая
убедила ее, что они готовы убить их даже в людном месте.
   Они подошли к двери,  открыли  ее  тяжелым  ключом  и  вошли.  Второй
мужчина запер ее за ними одной рукой. Второй рукой он держал нож у  тела
Веласа. Она увидела, что он положил ключ в кошелек у пояса.
   Джеана сказала так твердо, как только смогла:
   - Вы навлечете на себя гибель, и вам это  известно.  Я  -  придворный
лекарь эмира Бадира.
   - Большое  облегчение,  -  ответил  первый  мужчина.  -  Если  бы  вы
оказались другой женщиной, то у нас могли бы возникнуть проблемы.
   У него был сухой, четкий голос. Никакого  акцента  Джеана  не  смогла
подметить. Он был ашаритом, купцом, или одет купцом. Они  оба  были  так
одеты. Одежда дорогая. От одного исходил свежий  аромат  духов.  Руки  и
ногти чистые. Это не бандиты из таверны, а если  и  бандиты,  то  кто-то
приложил усилия, чтобы это скрыть. Джеана сделала глубокий вдох;  у  нее
пересохло во рту. Она чувствовала, что у нее начинают дрожать ноги.  Она
надеялась, что они этого не заметят.  Она  молча  ждала.  Потом  увидела
кровь на тунике Веласа, под полой плаща, и внезапно перестала дрожать.
   Второй мужчина,  более  высокий  и  широкий  в  плечах,  чем  первый,
спокойно произнес:
   - Мы собираемся связать и заткнуть рот вашему слуге  и  оставить  его
здесь. Его одежду мы снимем. Никто сюда не заглядывает. Оглянитесь, если
хотите в этом убедиться. Никто не узнает, где он. Он  умрет  от  холода,
если мы не вернемся и не освободим его. Вы понимаете, что я вам говорю?
   Джеана смотрела на него в упор, пряча страх  з