риступы рвоты. Но оказалось, что все дело в вине. Люди Родриго  впервые
взяли его с собой в таверну. Она  гневно  отчитала  их  за  это,  и  они
стерпели. Но, по правде говоря, Джеана понимала, что они знакомят его  с
жизнью, которая сулила ему гораздо больше того,  что  он  получил  бы  в
Орвилье. Сложится ли его судьба лучше, счастливее?  Как  может  смертный
знать ответ на этот вопрос?
   Ты прикасаешься к  жизням  людей  мимоходом,  и  эти  жизни  меняются
навсегда. Иногда с этим трудно примириться.
   Зири очень быстро поймет, если уже не понял, что  она  не  собирается
покупать сегодня маску. Это не имеет значения. Он  дал  бы  четвертовать
себя, прежде чем хотя бы одной живой душе проговорился о том, что  знает
о ней.
   Джеана училась мириться с тем, что другие люди, кроме матери и  отца,
ее любят и поэтому совершают определенные  поступки.  Еще  один  трудный
урок, как ни странно. В детстве она не была  ни  красивой,  ни  особенно
милой; правильнее было бы даже назвать ее строптивой и дерзкой.  "Таким,
как я, в юности не удается научиться быть любимыми, - думала  она.  -  У
них мало практики".
   Она пошла медленнее, чтобы полюбоваться некоторыми  выставленными  на
прилавках изделиями. Удивительно, что даже  самые  невероятные  маски  -
бобра, кабана, усатой серой мыши, сделанные из мягчайшей  кожи,  -  были
выполнены так, что выглядели чувственными и привлекательными. Как  можно
придать чувственность голове кабана? Она не знала, но она ведь  не  была
мастером.  "Маски  будут  выглядеть  еще  более  соблазнительно   завтра
вечером, - подумала Джеана, -  при  свете  факелов  и  лун,  когда  вино
потечет по улицам и переулкам города, смешивая анонимность со страстью".
   Мазур пригласил ее на ужин вчера вечером,  в  первый  раз  за  долгое
время, и в конце ужина преподнес этот подарок. Он был учтив и  уверен  в
себе, как всегда.
   Она открыла коробку.  Даже  сама  коробка  была  очень  красивой:  из
слоновой кости и сандалового дерева, с серебряным замочком  и  ключиком.
Внутри, на ярко-красном шелке, лежала маска белой  совы.  Джеана  знала,
что сова - символ лекаря, священная птица  белой  луны  и  стремления  к
знаниям, луч бледного света, освещающего долгие дороги во тьме. Галинус,
отец всех лекарей, ходил  с  посохом,  рукоять  которого  была  украшена
резной совой. Немногие знали об этом. Очевидно, Мазур знал.
   Это был щедрый,  продуманный  подарок  от  человека,  который  всегда
проявлял по отношению к ней щедрость и вдумчивость.
   Она посмотрела на него. Он улыбался. Проблема с Мазуром  бен  Авреном
заключалась в том, решила Джеана в тот момент, что  он  всегда  знает  о
своей проницательности; и когда он делает подарок, то всегда попадает  в
самую точку. Он не испытывал неуверенности и не ждал одобрения.
   - Спасибо, - сказала она. - Маска очень красивая. Я  почту  за  честь
надеть ее.
   - Она должна быть вам к лицу, -  серьезно  сказал  он,  непринужденно
раскинувшись на диване напротив нее с бокалом вина в руке. Они  остались
одни; слуг отпустили, когда ужин закончился.
   - Скажите, - прибавила Джеана, закрывая коробку и поворачивая в замке
изящный ключик, - что вы выбрали для госпожи Забиры? Если это не слишком
смелый вопрос.
   Напротив, он был  провокационным.  Как  можно  ожидать,  что  человек
изменится?  И  ей  всегда  доставляло  удовольствие   -   такое   редкое
удовольствие - заставить этого человека заморгать и заколебаться,  пусть
всего  лишь  на  мгновение.  Это  было  почти  ребячеством,  Джеана  это
понимала, но ведь не всегда ребячество - это плохо?
   - С моей стороны было бы неблагородно раскрыть тайну ее маски, не так
ли? Так же, как и рассказать ей о том, что я подарил вам.
   Он действительно умел поставить собеседника в глупое положение.
   Но ее реакция на это была почти такой  же,  как  на  протяжении  всей
жизни.
   - Наверное, - небрежно проговорила она. - Скольких из  нас  вы  лично
нарядили на этом  карнавале,  чтобы  никто,  кроме  вас,  не  знал,  кто
скрывается под маской?
   Он снова заколебался, но на этот раз не от смущения.
   - Двоих, Джеана. Вас и Забиру. - В его  бокале,  наполненном  светлым
вином, играли отражения свеч. Он печально улыбнулся.  -  Я  уже  не  так
молод, как прежде, знаете ли.
   В подобных вещах ему не чуждо было лицемерие, но на этот  раз  у  нее
возникло ощущение, что он говорит искренне.  Джеана  была  растрогана  и
ощутила легкий укол вины.
   - Мне очень жаль, - сказала она. Он пожал плечами.
   - Не надо меня жалеть. Пять лет назад, даже  два  года  назад,  я  бы
этого заслуживал. - Он снова улыбнулся. - Хотя, должен сказать, ни  одна
из женщин, кроме вас, не задала бы подобного вопроса.
   - Моя мать пришла бы в ужас, услышав ваши слова.
   Он слегка покачал головой.
   - Думаю, вы на нее клевещете. Думаю, она была  бы  довольна,  что  ее
дочь не уступает ни одному мужчине.
   - Едва ли это так, Мазур. Я просто колючая. Иногда это мешает.
   - Знаю, - сказал он, скорчив гримасу. - Это-то мне известно.
   Она улыбнулась и встала.
   - Уже поздно для практикующего лекаря, - сказала она. - Могу ли я еще
раз поблагодарить вас и откланяться?
   Он тоже встал, по-прежнему грациозный, разве что боль в бедре  иногда
беспокоила его в дождливую погоду. Совсем не  такой  старый  и  дряхлый,
каким ему хотелось в тот момент казаться.  В  том,  что  говорил  Мазур,
всегда была какая-то цель. Аммар ибн Хайран, который и сам  в  этом  был
точно таким же, предупреждал ее об этом.
   Иногда  совсем  не  хочется  прослеживать  все  уровни  значения  или
последствий. Иногда хочется просто сделать то, что хочется. Она  подошла
к Мазуру и впервые нежно поцеловала его в губы.
   И вот это его удивило, как поняла Джеана. Он даже не обнял ее. Так же
она когда-то поступила с ибн Хайраном, в Фезане. Она - ужасная женщина.
   - Спасибо, - сказала она визирю Рагозы. - Спасибо за маску.
   Шагая домой в сопровождении телохранителя, она вспомнила, что  забыла
спросить, в чем он сам явится на карнавал.

***

   Под утренним солнцем,  среди  толпы  народа,  вспоминая  этот  вечер,
Джеана  обнаружила,  что  она  уже  дошла  до  конца  длинной  улицы   с
прилавками. Она повернула налево, к озеру, где было спокойнее. Зная, что
Зири незаметно следует позади нее, она шагала без какой-то  определенной
цели, неизвестно куда.
   Она могла вернуться в больницу. Там у нее лежали трое больных.  Можно
было еще зайти домой к женщине, которой вот-вот  предстояло  рожать.  Но
сегодня утром никто из них особо не нуждался в ее заботах, и так приятно
было бродить по весенним улицам, не имея срочных дел.
   Ей пришло в  голову,  что  единственное,  чего  ей  действительно  не
хватает здесь, в Рагозе, - это подруги. Ее окружало так много достойных,
даже выдающихся мужчин, но как раз сейчас ей так недоставало возможности
выйти за городские стены в это ясное утро, наполненное  пением  птиц,  и
посидеть возле приземистой хижины вместе с Нунайей  и  другими  уличными
женщинами,  выпить  чего-нибудь  прохладного   и   посмеяться   над   их
непристойными,  язвительными  рассказами.   "Иногда   необходимо   иметь
возможность посмеяться над мужчинами и их миром", - подумала Джеана.
   Она провела - сколько, большую часть года? - в мире  мужчин,  и  вела
себя серьезно и профессионально. Спала  в  палатке  зимой  среди  отряда
воинов. Они уважали ее за это, доверяли ее мастерству и ее суждениям,  а
некоторые из них даже любили ее, и Джеана это знала. Но не  было  другой
женщины, с которой она могла бы просто посмеяться  или,  качая  головой,
поиздеваться  над  причудами  солдат  и  дипломатов.  И  возможно,  даже
доверить  ей  свои  ночные  страдания,  когда  она   лежала   без   сна,
прислушиваясь к звону струн, которые пели для других  женщин  на  темных
улицах внизу.
   Несмотря на все удовольствия и радости этой жизни вдали от  дома,  от
людей, поведение которых она могла бы предсказать,  у  нее  возникали  и
неожиданные стрессы. "Возможно, - думала Джеана, - не так  уж  и  плохо,
что приближается этот знаменитый карнавал  и  никто,  кроме  Мазура  бен
Аврена, не знает наверняка,  кем  она  нарядится".  При  этой  мысли  ее
охватило волнение и, что неизбежно, легкая тревога.  Хорошо  бы  сегодня
иметь  возможность  поговорить  с  Нунайей.  Нунайа  больше  понимает  в
мужчинах, чем любой знакомый Джеане человек.
   Сама того не замечая, Джеана характерным жестом слегка пожала плечами
и пошла дальше. Она не умела бродить без цели. Она шла  слишком  быстро,
словно у нее была назначена срочная встреча и она опаздывала.
   Ей было двадцать восемь лет, и близились  события,  которые  навсегда
изменят ее жизнь.

***

   Однако сначала, проходя по тихому переулку, она заглянула в  открытый
дверной проем и увидела там  знакомого  человека.  Она  заколебалась,  а
потом, отчасти потому, что они еще не разговаривали с ним наедине с  тех
пор, как пришли вести из Сореники, Джеана вошла. Родриго Бельмонте стоял
спиной к двери, щупая образцы пергамента в лавке переписчика.
   Он так сосредоточился на своем занятии, что не заметил ее  появления.
Но лавочник увидел и вышел из-за прилавка ей  навстречу.  Джеана  жестом
призвала его к молчанию. Тот понимающе улыбнулся, подмигнул  и  вернулся
на  свой  табурет.  Почему,  удивилась  Джеана,  все  мужчины  улыбаются
одинаково?  У  нее  вызвало  раздражение   невысказанное   предположение
лавочника, и поэтому она заговорила более холодно, чем намеревалась.
   - И для чего он вам нужен? -  спросила  она.  -  Изложить  требования
выкупа?
   Родриго  тоже  принадлежал  к  людям,  которых  нелегко  удивить.  Он
оглянулся и улыбнулся.
   - Привет, Джеана. Разве  не  красиво?  Посмотри.  Пергамент  из  кожи
газели, из овечьей кожи. А ты видела бумагу,  которая  имеется  у  этого
замечательного человека? - Лавочник расцвел в улыбке. Родриго сделал два
шага к следующей коробке и осторожно достал из нее свиток льняной бумаги
кремового цвета.
   - У него и полотно тоже есть. Посмотри. А некоторые  куски  окрашены.
Вот красное. Вот что годится для требования выкупа! -  Он  улыбнулся.  В
его голосе звучало непритворное удовольствие.
   - Картада заработает еще денег,  -  ответила  Джеана.  -  Эту  краску
делают в одной долине к югу от нее.
   - Знаю, - сказал Родриго. - Но не могу поставить им это в вину,  если
они создают с ее помощью такую красоту.
   - Значит, уважаемый Капитан  желает  приобрести  полотна?  -  спросил
купец, поднимаясь со своего табурета.
   - Увы, Капитан не может позволить себе ничего столь экстравагантного,
-  ответил  Родриго.  -  Даже  для  требований  выкупа.  Я  возьму  этот
пергамент. Десять листов и полдюжины хороших перьев.
   - Не хотите ли воспользоваться моими услугами? - спросил  переписчик.
- У меня есть образцы моего почерка. Можете взглянуть.
   - Спасибо, не надо. Я уверен, ваш почерк  безупречен,  судя  по  тому
вкусу, который вы проявили в подборе материалов. Но мне нравится  самому
писать письма, когда выдается свободное время, а люди говорят,  что  мой
почерк можно разобрать. - Он улыбнулся.
   "Его разговорный ашаритский язык  всегда  был  отличным,  -  подумала
Джеана. - Его можно принять за  местного  жителя,  хотя,  в  отличие  от
Альвара и некоторых других северян, Родриго  сохранил  свой  собственный
стиль в одежде. Он по-прежнему носил у пояса хлыст, даже  когда  выходил
из дома без меча, как сейчас".
   - Это действительно для требований выкупа? - спросила она.
   - У твоего отца, - пробормотал он.  -  Я  устал  от  лекаря,  которая
разговаривает со мной еще более резко, чем Лайн.  Что  он  мне  за  тебя
даст?
   - Лайн?
   - Твой отец.
   - Боюсь, не очень много. Он тоже считает меня слишком резкой.
   Родриго достал из кошелька серебряную монету  и  заплатил  лавочнику.
Подождал, пока завернут покупку, и пересчитал сдачу.
   Джеана вышла на улицу вместе с ним. Она увидела, как он  инстинктивно
окинул оценивающим взглядом улицу и отметил присутствие Зири  в  дверном
проеме поодаль. "Странно, должно быть, - вдруг  подумала  она,  -  иметь
такой взгляд на мир, при котором подобная  оценка  окружения  становится
рутинной".
   - Почему ты так сурова с  теми,  кто  тебя  искренне  любит,  как  ты
считаешь? - спросил он, поворачивая на восток.
   Она не ожидала, что разговор сейчас же примет  подобное  направление,
хотя оно совпадало с недавним ходом ее мыслей.
   Она привычно пожала плечами.
   - Способ справиться. Вы все вместе выпиваете, деретесь, тренируетесь,
ругаете друг друга. У меня есть только мой язык  и  иногда,  в  придачу,
манера поведения.
   - Вполне справедливо. У  тебя  проблемы,  с  которыми  ты  не  можешь
справиться, Джеана?
   - Вовсе нет, - быстро ответила она.
   - Нет, правда. Ты - член моего отряда. Это вопрос командира,  доктор.
Хочешь, на некоторое время освобожу тебя от обязанностей лекаря?  Должен
тебя предупредить, что, когда погода наладится,  возможностей  отдохнуть
будет немного.
   Джеана удержалась  от  быстрого  возражения.  Это  был  действительно
справедливый вопрос.
   - Мне лучше всего, когда я работаю, - ответила она наконец.  -  Я  не
знала бы, куда девать  свободное  время.  По-моему,  возвращаться  домой
небезопасно.
   - В Фезану? Да, это так, - согласился он. - Этой весной.
   Она продолжила его же тоном.
   - Ты думаешь, это начнется скоро? Неужели Бадир действительно  пошлет
армию на восток?
   Они свернули за угол и теперь шли на север. Толпы на улицах  поредели
ближе к полудню. Озеро лежало впереди, и изогнутые стены вытянулись  над
водой, как протянутые руки. Джеана видела мачты рыбацких судов.
   Родриго сказал:
   - Думаю, скоро в поход двинется много армий. И наша  будет  одной  из
них.
   - Ты очень осторожен, - заметила Джеана.
   Он бросил на нее взгляд. И внезапно усмехнулся в густые усы.
   - Я всегда с тобой осторожен, Джеана.
   Она не ответила, промолчала. Он продолжал:
   - Если бы знал больше и наверняка, я бы тебе сказал. Лайн  совершенно
уверен, что это объединение всех трех  северных  правителей,  о  котором
ходят слухи, приведет к тому, что выступит одна  армия.  Сам  я  в  этом
сомневаюсь, но  это  не  значит,  что  не  выступят  все  три  правителя
джадитов, и каждый будет вести собственную маленькую священную войну.  -
Голос его звучал сухо.
   - И в какое положение все это ставит Родриго Бельмонте из Вальедо?  -
спросила  она,  останавливаясь  у  скамьи  возле  большого  склада.  Это
являлось ее отличительной чертой: если она не была уверена, то старалась
задавать прямые вопросы. Делать разрез, как хирург.
   Он поставил обутую в сапог ногу на скамью  и  положил  свой  сверток.
Жестом пригласил ее сесть. Платан отбрасывал на скамью тень. Солнце  уже
поднялось высоко,  и  стало  теплее.  Она  краем  глаза  заметила  Зири,
присевшего на мрамор фонтана. Он играл со  своим  кинжалом  и  для  всех
окружающих  выглядел,   словно   ученик,   отпущенный   на   часок   или
бездельничающий на обратном пути после выполненного поручения.
   Родриго сказал:
   - Мне на этот вопрос ответить сейчас так же трудно, как  было  зимой.
Помнишь, ибн Хайран спрашивал меня об этом же?
   Джеана помнила: в то утро, когда она чуть не погибла вместе  с  двумя
мальчиками, единственным грехом которых было  то,  что  они  приходились
сводными братьями правителю.
   - Действительно ли деньги, которые  ты  здесь  зарабатываешь,  важнее
преданности Вальедо?
   - Если  так  поставить  вопрос  -  нет.  Но  есть  и  другие  способы
сформулировать его, Джеана.
   - Скажи, какие.
   Он смотрел на нее спокойными серыми  глазами.  Очень  немногое  могло
вывести его из себя. Даже хотелось попробовать  это  сделать.  "Но  этот
человек, - внезапно подумала она, - разговаривал со мной так,  словно  я
была его доверенным офицером. Никаких скидок, никакой снисходительности.
Ну,  почти  никаких".  Она  не  была  уверена  в  том,  что  он  так  же
поддразнивает Лайна Нунеса.
   - Должна ли верность моим представлениям о чести перевесить мой  долг
по отношению к жене и будущему моих детей?
   Здесь, вблизи от воды, дул ветер. Джеана сказала:
   - Объясни мне это, пожалуйста.
   - Лайн и  Мартин  боятся,  что  мы  можем  упустить  настоящий  шанс,
оказавшись в ссылке именно в этом году.  Они  заставляют  меня  написать
Рамиро прошение о разрешении вернуться, а  потом,  если  он  согласится,
расторгнуть мой контракт здесь. Я решил этого не делать. Есть  некоторые
вещи, которых я делать не стану.
   - Что именно? Расторгать контракт или подавать прошение?
   Он улыбнулся.
   - Собственно говоря, и то, и другое. Второе еще менее  вероятно,  чем
первое. Я мог бы вернуть  свое  жалованье,  я,  конечно,  не  успел  его
потратить. Но подумай вот о чем,  Джеана.  Более  важно  вот  что.  Если
Вальедо двинется на  юг  через  тагру  и  осадит  Фезану,  каким  людям,
по-твоему, Рамиро отдаст земли в случае успеха кампании? - Он  посмотрел
на нее. - Понимаешь?
   Будучи сообразительной и дочерью своего отца, она поняла.
   - Ты будешь скакать вокруг Рагозы, преследуя бандитов  за  жалованье,
когда можно завоевать целые королевства.
   - Не совсем целые королевства,  но  нечто  существенное,  несомненно.
Гораздо больше, чем жалованье, каким бы щедрым  оно  ни  было.  Так  что
скажите,  доктор,  должен  ли  я  дать   моим   мальчикам   шанс   стать
наследниками, скажем,  наместника  короля  в  Фезане?  Или  наследниками
только что завоеванных земель между  здешними  местами  и  Карказией,  с
разрешением на строительство замка?
   - На это я не могу ответить. Я не знаю твоих мальчиков.
   - Это не  важно.  Они  -  мальчики.  Вопрос  в  том,  к  чему  должен
стремиться мужчина, Джеана? Не поступаясь честью? - теперь его взгляд бы
прямым и  даже  немного  пугающим.  Сэр  Реццони  имел  обыкновение  так
смотреть. Она все время забывала, до тех пор, пока ей не напоминали, как
сейчас, что Родриго был учителем,  а  не  только  одним  из  тех  воинов
полуострова, которых опасались больше всех.
   - Все равно не могу ответить, - сказала она.
   Он покачал головой, впервые проявляя нетерпение.
   - Ты думаешь,  я  иду  на  войну  и  убиваю,  отдаю  приказы  убивать
сдавшихся в плен противников, заживо сжигать женщин -  а  я  это  делал,
Джеана! - просто из глупого боевого задора?
   - Тебе лучше знать.
   Она немного продрогла здесь, в тени. Не этого она ожидала от утренней
прогулки по городу.
   - Война иногда доставляет удовольствие,  это  правда.  -  Он  выбирал
слова. - Я не стану этого отрицать. Плохо это или хорошо,  но  я  острее
всего  чувствую  себя  живым  в  присутствии  смерти.   Мне   необходимы
опасность, чувство локтя, гордость власти. Шанс завоевать почет,  славу,
даже состояние - это все имеет значение в нашем мире, если не в раю  для
душ Джада. Но это уводит меня прочь от тех, кого я люблю, и оставляет их
беззащитными перед опасностью в мое отсутствие. И конечно, конечно, если
мы не просто животные, которые живут, чтобы драться,  для  кровопролития
должна существовать причина.
   - И какая же это причина? Для тебя?
   - Власть, Джеана. Бастион. Способ добиться такой безопасности,  какой
можно добиться в этом непрочном  мире,  и  шанс  построить  для  сыновей
что-то такое, что останется после моей смерти.
   - И вы все этого хотите? Это именно то, что вами движет?
   Он задумался.
   - Я бы не стал говорить за  всех.  Некоторым  достаточно  сладостного
возбуждения. Крови. Некоторые действительно убивают из любви к убийству.
Ты видела таких в Орвилье. Но готов побиться об заклад... готов побиться
об заклад, что, если ты спросишь Аммара ибн Хайрана,  он  ответит  тебе,
что находится здесь, в этом  городе,  потому,  что  еще  до  конца  лета
надеется править Картадой от имени эмира Бадира.
   Джеана внезапно вскочила. Она  пошла  дальше,  напряженно  размышляя.
Родриго подхватил свой сверток