нное
чувство, глядя в зеркало на  свое  отражение.  А  здесь  зеркала  висели
повсюду: рагозцы были тщеславными людьми.
   Тем временем наступила  осень;  теперь  он  накидывал  поверх  одежды
легкий коричневый плащ. Его выбрала для него Джеана, когда погода начала
меняться. Пробираясь сквозь толпу на еженедельном базаре - и теперь  уже
довольно ловко - Альвар с трудом мог  поверить,  что  так  мало  времени
прошло с тех пор, как втроем  они  миновали  горный  перевал  и  впервые
увидели синие воды озера и башни Рагозы.

***

   В тот день Альвар с  трудом  скрывал  свое  благоговейное  изумление,
хотя, оглядываясь теперь с высоты приобретенного опыта,  он  подозревал,
что его спутники просто проявили благородство и сделали вид, что  ничего
не замечают. Даже  Фезана  издали  испугала  его.  Но  Рагоза  была,  по
сравнению с ней, гигантом. Теперь одна  лишь  Картада  -  ведь  Силвенес
халифов был разграблен и разрушен много лет назад - оставалась еще более
великолепным городом.  По  сравнению  с  этим  великолепием  с  высокими
стенами  и  многочисленными  башнями,  Эстерен  был  просто   деревушкой
Орвилья, на которую однажды в летнюю ночь совершил налет Гарсия де Рада.
   В ту ночь жизнь Альвара раздвоилась, как  ветка  дерева,  его  дорога
утром повернула на восток, через Аль-Рассан, через Серранский  хребет  к
этим стенам, вместе с Джеаной бет Исхак, а не на север, к дому, вместе с
Капитаном.
   И это был его собственный выбор, одобренный Родриго и принятый, пусть
сначала неохотно, Джеаной. "Ей понадобится в  дороге  охрана,  -  заявил
Альвар утром, после того памятного  разговора  у  костра.  -  Солдат,  -
прибавил он, - а не просто слуга, каким бы верным и отважным этот  слуга
ни был". Альвар предложил свои услуги с разрешения Капитана. Он  устроит
ее в Рагозе, а потом отправится домой.
   Он не сказал им, что влюблен в нее. Они не позволили бы ему  поехать,
если  бы  знали,  в  этом  он  был  уверен.  Он  также  обрел  печальную
уверенность в  том,  что  Джеана  угадала  правду  еще  в  самом  начале
путешествия. Он не слишком хорошо умел скрывать свои чувства.
   Он считал ее красивой, с ее  черными  волосами  и  неожиданно  синими
глазами.  Он  знал,  что  она  умна,  и  более  того:  получила  хорошее
образование и работает уверенно и профессионально. Среди пожаров Орвильи
он видел ее отвагу, ее гнев, когда она держала за  руки  двух  маленьких
девочек. Эта женщина никак  не  вписывалась  в  его  жизнь.  И  еще  она
принадлежала к народу киндатов, странников,  еретиков,  позорящих  бога,
людей, которых священники проклинали не  менее  яростно,  чем  ашаритов.
Альвар старался убедить себя, что это не имеет значения, но это было  не
так: от этого  она  казалась  еще  более  загадочной,  экзотичной,  даже
немного опасной.
   Но в действительности опасной она  не  была.  Только  проницательной,
практичной и откровенной. Она пустила его к себе в постель всего на одну
ночь, вскоре после их приезда  в  Рагозу.  Сделала  это  по-доброму,  не
обманывая и ничего не обещая. Почти наверняка она надеялась,  что  такая
мимолетная физическая связь излечит  его  от  юношеской  влюбленности  и
Альвару, трезво оценивающему себя, это  было  совершенно  ясно.  Она  не
позволила ему питать каких-либо романтических  иллюзий  насчет  значения
этой проведенной вместе ночи. Она была добра к нему, Альвар это понимал.
Хотя путешествие прошло без приключений, она была ему благодарна за  его
общество, считала его надежным и заслуживающим доверия, его  энергия  ее
развлекала.  Он  постепенно   понял,   так   как   по-своему   отличался
наблюдательностью, что она тоже собирается  предпринять  нечто  новое  и
странное и не совсем уверена в своем пути.
   Он также понимал,  что  она  его  не  любит,  что,  кроме  физической
страсти, ночной гармонии тел двух молодых людей,  оказавшихся  вдали  от
дома, в их соединении нет никакого иного смысла. Но, вместо  того  чтобы
излечить его от любви, эта ночь  в  ее  комнате  скрепила  его  чувства,
словно печатью из расплавленного воска.
   В тех старых сказках, которые служанки рассказывали на кухне у  очага
после ужина на  ферме,  храбрые  всадники  Джада  влюблялись  с  первого
взгляда и на всю жизнь в дев, которым грозила опасность. Так  не  должно
было случиться в этом падшем, разобщенном мире, в котором они жили. Но с
Альваром де Пеллино именно так и произошло.
   Он не делал из этого большой проблемы. Он  любит  Джеану  бет  Исхак,
лекаря из народа киндатов. Это было существующим фактом, как  то  место,
где восходит божье солнце по утрам, или как  надо  правильно  парировать
удар мечом слева по своим коленям. Шагая по переполненным улицам Рагозы,
Альвар чувствовал себя гораздо более взрослым, чем  тогда,  когда  летом
отправился на юг вместе с Родриго Бельмонте за данью.
   Сейчас наступила осень. Ветер с севера, с озера Серрана, по утрам был
холодным, а иногда, по ночам,  резким  и  ледяным.  Все  солдаты  носили
плащи, а под ними два слоя одежды, когда заступали  на  дежурство  после
захода солнца. Не так давно, на рассвете, после ночи на  северо-западной
стене, Альвар увидел на мачтах и  шпангоутах  рыбацких  лодок  в  гавани
ободок бледного инея под лучами полной голубой луны.
   На следующее утро листья дубов в восточных лесах загорелись багрянцем
и золотом,  ослепительно  сверкая  в  первых  лучах  солнца.  На  западе
Серранские горы, которые охраняли Рагозу от войск Картады, а до  того  -
от Силвенеса, в дни  Халифата,  надели  шапки  снега  на  вершины.  Снег
держался до самой весны. Перевал, по которому он  проехал  с  Джеаной  и
Веласом, был единственным  открытым  круглый  год.  Обо  всем  этом  ему
рассказали друзья в тавернах джадитов или харчевнях на базаре.
   Теперь у него здесь появились друзья. Он не ожидал этого,  но  вскоре
после  их  приезда  стало  очевидно,  что  он  далеко  не   единственный
воин-джадит в Рагозе. Наемники приезжали туда, где были деньги и работа,
а в Рагозе имелось и то, и другое. Надолго ли - никто не знал, но  в  то
лето и осень город на озере Серрана служил  домом  для  самого  пестрого
сборища воинственных  людей  из  Халоньи  и  Вальедо,  и  более  дальних
Фериереса,   Батиары,   Карша,   Валески.    Светловолосые,    бородатые
великаны-каршиты с далекого севера общались -  и  часто  ссорились  -  с
худыми, гладко  выбритыми,  вооруженными  кинжалами  людьми  из  опасных
городов Батиары. Утром на базаре можно было  услышать  полдюжины  разных
языков. Ашаритский  язык  Альвара  становился  все  более  свободным,  а
ругаться он теперь умел на двух каршитских диалектах.
   В тот день, когда они  расстались,  сэр  Родриго  отошел  с  Альваром
немного в сторону и сказал, что ему нет особой нужды спешить  домой.  Он
позволил ему задержаться в Рагозе и велел посылать письма с  отчетами  с
каждым купцом, едущим в сторону Вальедо.
   Капитан войска Бадира призвал к себе Альвара на третий день после  их
приезда. Это было хорошо управляемое, очень  дисциплинированное  войско,
несмотря на всю его пестроту. Альвара заметили, как только они въехали в
ворота. Конь и доспехи, которые достались ему в  Орвилье,  были  слишком
хороши для него и не могли остаться незамеченными. Его строго допросили,
назначили ему жалованье и приписали к отряду. Через несколько  дней  ему
позволили покинуть казарму и жить вместе с Джеаной и Веласом в  квартале
киндатов,  что  его  удивило.  В  Эстерене  не  могло  произойти  ничего
подобного.
   Разгадка заключалась в положении Джеаны. Ее сразу же взяли ко  двору,
назначив новым лекарем эмира и его  пресловутого  визиря-киндата  Мазура
бен Аврена. Ее официальная должность при дворе - в Рагозе, как и во всем
остальном мире, - давала ей определенные льготы.
   Однако это не помешало Альвару ввязаться в три драки, по своей  воле,
после того, как он покинул казармы и поселился  в  их  доме,  -  и  двух
недель не прошло. То же самое происходило повсюду: у солдат  собственный
кодекс, какие  бы  указы  ни  издавали  при  дворе,  а  молодым  воинам,
пользующимся особыми привилегиями, нужно быть готовыми подтвердить  свое
право на них.
   Альвар дрался. Не на смерть, так как это  было  запрещено  в  городе,
который нуждался в наемниках, но  он  ранил  двоих  и  получил  рану  на
внешней стороне  правой  руки,  которая  ненадолго  обеспокоила  Джеану.
Стоило получить эту рану и оставшийся после нее шрам,  ради  того  чтобы
видеть ее тревогу. Альвар ожидал и ран, и шрамов; он ведь солдат,  такие
вещи неизбежны при выбранном им жизненном пути. Вдобавок  к  этому  всем
известно, что он находится в  Рагозе  в  качестве  представителя  отряда
Родриго Бельмонте, и он дрался с  сознанием  того,  что  защищает  честь
воинов Капитана и утверждает их превосходство над всеми другими  воинами
мира. Он нес это бремя в одиночку, с тревожным чувством ответственности.
   До тех пор пока в конце того же лета сам сэр  Родриго  не  приехал  в
Рагозу через перевал на своем черном коне со ста пятьюдесятью воинами  и
торговцем шелком. Знамена Бельмонте  и  Вальедо  развевались  на  ветру,
когда они подъехали к городским стенам по берегу озера.
   Тогда все изменилось. И повсюду начались перемены.
   - Клянусь святым господом! - в ужасе  воскликнул  Лайн  Нунес,  когда
Альвар явился к нему в тот первый день. - Посмотрите-ка  на  него!  Этот
парень сменил веру! Что я скажу его несчастному отцу?
   Капитан окинул насмешливым взглядом одежду Альвара и сказал только:
   - Я получил три  доклада.  Кажется,  ты  хорошо  справился.  Расскажи
подробнее, как тебя ранили, и что ты в следующий раз сделаешь иначе.
   Альвар расплылся в улыбке до ушей, его окатило теплой волной,  словно
он глотнул неразбавленного вина, и выполнил пожелание Капитана.
   Теперь, какое-то время спустя, пробегая по базару ясным осенним утром
под голубым небом, чтобы найти Джеану и сообщить ей большие  сегодняшние
новости, он знал, что  его  узнают,  ему  завидуют  и  даже  слегка  его
опасаются. Теперь уже никто не вызывал его  на  поединок.  Прославленный
сэр Родриго  Вальедский,  ссыльный,  принял  предложение  эмира  Бадира,
заключил контракт на колоссальную сумму и получил деньги за год  вперед,
что было почти неслыханным делом.
   Теперь люди Родриго стали воинами Рагозы,  передовым  отрядом  войск,
которые обязаны  обеспечивать  порядок  в  городе  и  его  окрестностях,
сдерживать растущие амбиции Халоньи и Картады и  дерзкие  набеги  вожака
разбойников ибн Хассана из его южной крепости Арбастро. Жизнь  в  Рагозе
была сложной и многогранной.
   В то утро жизнь казалась юному Альвару  де  Пеллино  великолепной,  а
блестящая, просвещенная  Рагоза  эмира  Бадира  -  самым  цивилизованным
городом в мире, и кто бы посмел это оспаривать?
   Альвару приходилось бывать во дворце вместе с Джеаной и несколько раз
с Родриго. Прямо через дворец протекал поток, дававший  воду  внутренним
садам и дворикам. Его пустили - Альвар так и не понял, каким образом,  -
через самый большой пиршественный зал.
   Во время своих пышных  пиров  эмир  Бадир  -  себялюбивый  сибарит  и
человек, несомненно, большой хитрости, - любил, чтобы еду  сплавляли  на
подносах по  течению  этого  ручья.  Затем  подносы  поднимали  из  воды
полуголые рабы и подавали кушанья гостям эмира, возлежащим на  ложах  на
манер древних. Альвар написал родителям письмо и рассказал об  этом;  но
знал, что они ему не поверят.
   Обычно  он  старался  не  бежать  по  улицам  -  это   было   слишком
по-ребячески, слишком несолидно, - но известия этого утра были  огромной
важности, и ему хотелось самому сообщить их Джеане.
   Огибая палатку с кожаными изделиями, он поскользнулся и схватился  за
опорный шест, чтобы удержаться на повороте. Шест закачался, навес опасно
наклонился. Ремесленник, которого Альвар знал, привычно  выругал  его  в
ответ на брошенное через плечо извинение.
   Джеана и Велас должны были находиться в своей палатке на базаре.  Она
продолжала практиковать так же, как ее отец и она сама  в  Фезане.  Хотя
Джеана получала приличное вознаграждение во дворце, она всегда принимала
пациентов в палатке на базаре в базарное утро и у себя  в  приемной  два
раза в неделю во второй половине дня. Необходимо, чтобы лекаря знали  за
стенами дворца, объяснила она Альвару. Ее так учил отец. Лекарь  так  же
легко может выйти из моды при дворе,  как  и  войти  в  моду.  Неразумно
лишаться других пациентов.
   Велас рассказал Альвару о том, что случилось с отцом Джеаны.
   До приезда Родриго они с Альваром приобрели  привычку  иногда  вместе
ужинать по вечерам,  когда  Джеана  уходила  во  дворец,  а  Альвар  был
свободен от дежурства или патрульной службы. В ту ночь, когда он услышал
историю Исхака  бен  Йонаннона  и  младшего  сына  правителя  Альмалика,
Альвару в первый раз, но не в последний,  приснился  сон,  что  он  убил
правителя Картады и вернулся через перевал в горах в Рагозу, к Джеане  с
известием, что темные, немые страдания ее отца отомщены.
   Новость этого утра положила конец этим снам.
   Ее не  оказалось  в  палатке.  Велас  в  одиночестве  раньше  времени
закрывал помещение, убирал лекарства и инструменты.  Она,  должно  быть,
только  что  ушла:  перед  палаткой  все  еще  толпились  пациенты.  Они
перешептывались в страхе и возбуждении.
   - Велас! Где она? У меня новости! - сказал Альвар,  тяжело  дыша.  Он
бежал сюда всю дорогу от западных ворот.
   Велас оглянулся на него через плечо, выражение его лица  трудно  было
понять.
   - Альвар, мы уже получили известие из дворца. Альмалик  умер.  Забира
из Картады находится здесь. Джеана ушла во дворец.
   - Зачем? - резко спросил Альвар.
   - Ее вызвал Мазур. Он хочет, чтобы она была рядом с ним сейчас, когда
происходят такие события.
   Это Альвар знал. И его это совсем не радовало.

***

   Джеана испытывала здоровое наслаждение в тех крайне  редких  случаях,
когда занималась любовью.
   Она также обладала в равной степени  здоровым  чувством  собственного
достоинства. Широко известная истина о том, что Мазур бен Аврен,  визирь
Рагозы, был самым выдающимся членом общины киндатов в Аль-Рассане, самым
прозорливым, самым хитроумным и самым щедрым, не противоречила тому  так
же широко известному факту, что он был самым жадным до  женщин  мужчиной
из всех известных ей лично или понаслышке, если не считать правителей  с
их гаремами.
   В каком-то смысле он тоже был правителем и мог бы иметь свой гарем. В
Аль-Рассане бен Аврен  считался  принцем  киндатов,  и  хотя  он  горячо
открещивался от этого титула  -  что  было  предусмотрительно,  учитывая
недоброжелательное внимание к нему со стороны ваджи, - он имел право его
носить.
   Правитель или нет, но Джеана отказывалась спать с  мужчиной,  который
явно считал, что имеет на это полное право.
   Она постаралась дать ему это понять как  можно  яснее  в  тот  первый
вечер, когда он пригласил ее поужинать  в  его  личных  апартаментах  во
дворце. В комнате присутствовали два музыканта. Ей стало  очевидно,  что
они должны остаться и после ужина и продолжать играть, пока визирь и его
гостья будут развлекаться.
   Но это не входило в намерения Джеаны.
   Мазура бен Аврена ее сопротивление, казалось, всего лишь  позабавило.
Он удовольствовался тем, что после ужина пил с ней  сладкое  вино  и  ел
маленькие пирожные, рассказывал байки о ее отце, которого хорошо знал, и
подробно выпытывал ее мысли по  поводу  возможного  развития  событий  в
Фезане, в общине киндатов и в городе вообще. Прежде всего он был визирем
Рагозы и ясно давал ей это понять.
   Он также дал ей ясно понять, что считает ее  сопротивление  временным
явлением и рассматривает его скорее  как  притворство.  В  тот  год  ему
исполнилось пятьдесят семь лет, он был подтянутым и  крепким,  с  шапкой
седых волос на голове под мягкой синей киндатской шапочкой. У него  была
аккуратно  подстриженная,   надушенная   борода,   хорошо   поставленный
задумчивый голос, он без запинки мог переходить  от  бесед  о  поэзии  к
военной стратегии. И еще в его  темно-карих  глазах  с  тяжелыми  веками
безошибочно читался взгляд мужчины, который привык сам ублажать женщин и
получать то же от них.
   После этого случались такие дни и ночи, когда Джеана спрашивала себя,
не является ли  ее  сопротивление  проявлением  гордыни.  Большую  часть
времени она так не думала. Бен Аврен, как бы возбуждающе он  на  нее  ни
действовал и каким бы любезным с ней ни был,  обращал  свой  оценивающий
взор  на  слишком  многих  женщин.  Фактически  на  всех   женщин.   Он,
несомненно, не проводил ночи в  целомудренном  отчаянии  в  ожидании  ее
благосклонности. Приходилось лишь восхищаться его жадной всеядностью. Не
многие мужчины его возраста могли похвалиться подобным  аппетитом  -  не
говоря уже о возможности насытить этот аппетит.
   Его веселое изумление по поводу ее отказа не  угасало;  он  также  не
прекращал своих остроумных, элегантных ухаживаний и  за  его  учтивостью
всегда таилось приглашение. Ни малейшего намека на гнев или  насилие.  В
конце концов он был одним  из  самых  утонченных  людей  в  Аль-Рассане.
Нередко он интересовался ее отношением к тем или иным вещам, и это  было
лестно. Он отвечал очень осторожно и не слишком поспешно.
   Со временем Джеана начала замечать в  себе  перемены,  касавшиеся  ее
мнения по разным проблемам. Она обнаружила, что предвидит вопросы Мазура
и заранее обдумывает ответы. Казалось, он всегда прислушивается  к  ней,
что было большой редкостью в жизненном опыте Джеаны.
   Все уже привыкли  к  тому,  что  визирь  регулярно  принимает  нового
придворного лекаря в зале приемов или в других местах. Все придворные  и
даже эмир Бадир, казалось, знали, что бен Аврен настойчиво добивается ее
благосклонности. Очевидно, это их забавляло. То, что она  была  женщиной
одной с ним веры, делало весь этот  танец  на  виду  у  всех  все  более
увлекательным по мере того, как лето сменялось осенью и мода  на  одежду
при дворе менялась вместе со сменой листьев в садах и в лесах за стенами
дворца.
   Джеане не слишком нравилось забавлять кого бы то ни было, но  она  не
могла отрицать, что ей приятно пребывание при  столь  утонченном  дворе,
как этот. Она также не могла пожаловаться на недостаток уважения к  себе
как к профессионалу. Сначала имя отца гарантировало ей такое  отношение,
а потом его укрепили ее собственные неспешные и уверенные действия.
   Потом прибыл Родриго Бельмонте со всем своим  отрядом,  высланный  из
Вальедо после известных ей событий.  Кажется,  День  Крепостного  Рва  и
сожжение Орвильи изменили не только ее собственную жизнь.
   Снова все начало меняться.  Альвар  ушел  жить  в  казармы  вместе  с
остальными солдатами Родриго, а она осталась  одна,  с  Веласом.  С  его
уходом Джеана почувствовала одновременно облегчение и сожаление.  Второе
ее несколько удивило. Его чувства к ней были слишком очевидными  и  явно
более глубокими, чем она надеялась: то была не просто мимолетная страсть
юноши к первой возлюбленной.
   В Альваре де Пеллино было нечто  большее,  и  Джеана  вынуждена  была
признаться, что во время настойчивой осады  визиря,  когда  гордость  не
позволила ей лечь к нему в постель, она подумывала о  том,  чтобы  снова
найти убежище  у  своего  воина-джадита.  Но  он  не  был  ее  воином  и
заслуживал большего с ее стороны. Пусть Альвар  молод,  но  Джеана  ясно
видела, почему Родриго Бельмонте  взял  его  с  собой  на  юг,  а  потом
позволил ему одному сопровождать ее в Рагозу.  Но  если  бы  она  хотела
семейной жизни, она могла  бы  уже  наладить  ее  в  Фезане,  выбрав  из
множества мужчин-киндатов, а не связав свою судьбу с джадитом с севера.
   Возможно,  настанет  такой  день,  когда  она  пожалеет  о   принятых
решениях, и о непринятых тоже, и о дорогах, которые вывели ее далеко  за
пределы лучшего брачного возраста и оставили одну, но этот день  еще  не
на