ник явно испытывал облегчение, но затем снова заколебался:
   - Доктор, простите меня. У нас нет денег на оплату вашего посещения.
   Джеана поморщилась. Возможно, он не новообращенный и придавлен грузом
налогов, но не отказался от своего поклонения богу-солнцу, Джаду. Но кто
она  такая,  чтобы  рассуждать  о  свободе  совести?  Почти   треть   ее
собственных заработков уходила на  уплату  налога  киндатов,  а  она  не
причисляла себя к религиозным людям. Не многие лекари были религиозными.
Другое дело - гордость. Киндаты были странниками, так они называли  себя
в честь двух лун, блуждающих по ночному небу среди  звезд,  и,  с  точки
зрения  Джеаны,  они  не  для  того  забрались  так  далеко  за  столько
тысячелетий, чтобы закончить свою долгую историю здесь,  в  Аль-Рассане.
Если этот джадит испытывал те же чувства к своему богу,  она  могла  его
понять.
   - Мы уладим вопрос с оплатой, когда подойдет время. На данный  момент
вопрос в том, нужно  ли  сделать  ребенку  кровопускание,  а  отсюда,  с
базарной площади, мне это сделать трудновато.
   Она услышала смех из очереди у  палатки.  Но  проигнорировала  его  и
заговорила помягче. Лекари-киндаты  имели  репутацию  самых  дорогих  на
полуострове. "И вполне заслуженно, - подумала Джеана. - Мы единственные,
кто хоть что-то знает. Но с моей  стороны  нехорошо  упрекать  людей  за
тревогу об оплате".
   - Не бойся, - улыбнулась она кожевнику. - Я не ограблю тебя и  твоего
мальчика до нитки.
   На этот раз рассмеялись все. Ее отец  всегда  говорил,  что  половина
успеха лекаря в том, чтобы заставить пациента в  него  поверить.  Джеана
обнаружила, что здесь  смех  определенного  рода  помогает.  Он  внушает
чувство уверенности.
   - Узнай положение обеих лун и Высших Звезд в час его рождения. Если я
буду пускать ему кровь, то мне нужно высчитать подходящее время.
   - Моя жена знает, - прошептал мужчина. - Спасибо. Спасибо, доктор.
   - До завтра, - быстро сказала она.
   Из глубины палатки появился Велас с лекарством, вручил его  кожевнику
и забрал ее флакон, чтобы вылить в  ведро  рядом  со  стойкой.  Кожевник
остановился возле него, нервным шепотом объясняя, как их завтра найти.
   - Кто следующий? - спросила Джеана, снова поднимая взгляд.
   Теперь на базаре появилось очень много наемников правителя Альмалика.
Русые гиганты с севера, из далекого Карша или  Валески,  или  еще  более
грозные воины племен мувардийцев, доставленные через  пролив  из  песков
Маджрити, с закрытой нижней  половиной  лица  и  непроницаемыми  черными
глазами, в которых ясно читалось лишь презрение.
   Почти  наверняка  это  была  намеренная  демонстрация  силы  Картады.
Вероятно, по всему городу ходили воины, получившие приказ оставаться  на
виду. Она запоздало вспомнила, что слышала, будто принц приехал два  дня
назад с официальным визитом  в  сопровождении  пятисот  воинов.  Слишком
много солдат для официального  визита.  С  пятьюстами  хорошими  воинами
можно захватить небольшой город или совершить крупный набег через  тагру
- ничейную землю.
   Здесь нуждались в солдатах. Нынешний правитель Фезаны, опирающийся на
постоянную армию, был марионеткой Альмалика. Войска наемников находились
в городе под предлогом охраны от набегов со стороны государств  джадитов
или разбойников, бесчинствующих в селах. На деле же их присутствие  было
единственным фактором, удерживающим город от нового  мятежа.  А  теперь,
после пристройки нового крыла к замку, этих вояк станет еще больше.
   После падения Халифата, и еще семь лет  назад,  Фезана  была  вольным
городом. Свобода стала воспоминанием,  а  гнев  -  реальностью:  до  них
докатилась вторая волна экспансии Картады. Осада  продолжалась  полгода,
потом однажды ночью, перед наступлением зимы,  кто-то  открыл  Салосские
ворота и впустил армию в город, что и положило конец осаде. Горожане так
и не узнали, кто этот предатель. Джеана помнила, как пряталась вместе  с
матерью в самой дальней из внутренних комнат дома в  квартале  киндатов,
прислушиваясь к воплям и крикам битвы  и  потрескиванию  огня.  Ее  отец
находился по другую сторону стен, его наняли картадцы за год до этого  в
качестве лекаря армии Альмалика. Такова жизнь врача. Снова ирония.
   Трупы людей, облепленные мухами, висели на стенах над этими  воротами
и над пятью другими много недель после взятия города, их запах  заглушал
аромат фруктов и овощей на прилавках, словно запах чумы.
   Фезана стала частью быстро растущего государства Картада. Как до  нее
стали  Лонза,  Альджейс  и  даже  Силвенес,  с  его  печальными  руинами
разграбленного дворца Аль-Фонтана. А потом и Серия,  и  Арденьо.  Теперь
даже гордой Рагозе на берегах озера Серрана  грозила  опасность,  как  и
Элвире и Тудеске, находящимся  на  юге  и  юго-западе.  В  раздробленном
Аль-Рассане, где правили мелкие властители,  придворные  поэты  называли
Альмалика Картадского Львом.
   Из всех покоренных городов именно Фезана бунтовала наиболее  яростно:
трижды за семь лет. Каждый раз наемники Альмалика возвращались, и русые,
и те, что с закутанными лицами, и каждый раз мухи и стервятники пировали
на трупах, распятых на городских стенах.
   Но в последнее  время  появилась  и  другая  насмешка  судьбы,  более
тонкая. Свирепый Лев Картады был вынужден признать  появление  не  менее
опасных зверей.  Пускай  джадиты  с  севера  не  очень  многочисленны  и
разобщены, но они прекрасно видят открывшиеся возможности. Уже два  года
Фезана платила дань королю Рамиро  Вальедскому.  Альмалик  вынужден  был
согласиться с этим, так как хотел избежать риска войны с  самым  могучим
из королей-джадитов, пока  сам  он  наводит  порядок  в  городах  своего
раздробленного царства и сражается с бандами  разбойников,  совершающими
набеги  на  южные  холмы,  и  с  эмиром  Бадиром  Рагозским,  достаточно
состоятельным, чтобы самому обзавестись наемниками.
   Пусть Рамиро  Вальедский  правит  обществом  неотесанных  пастухов  и
примитивных крестьян, но это также общество, организованное для войны, и
Всадников  Джада  опасно  недооценивать.  Только  военной  мощи  халифов
Аль-Рассана, правивших в Силвенесе триста лет  подряд,  хватало  на  то,
чтобы покорить  большую  часть  полуострова  и  удерживать  джадитов  на
севере, а для этого необходимо было совершать один рейд за другим  через
высокие плато тагры, и не каждый рейд заканчивался успешно.
   "Если бы три короля джадитов перестали враждовать друг с другом, брат
против брата и оба против дяди, - думала Джеана, -  на  Льва-завоевателя
из Картады, а заодно и на всех мелких правителей Аль-Рассана можно  было
бы быстро надеть намордник и оскопить их".
   Что совсем не обязательно принесло бы пользу.
   Снова ирония, с привкусом горечи. Кажется, ей  следует  надеяться  на
то, что самый ненавистный ей человек  уцелеет.  Пусть  все  ветры  несут
дождь на головы киндатов, но  здесь,  среди  ашаритов  Аль-Рассана,  они
нашли покой и  пристанище.  После  многих  веков  странствий  по  земле,
подобно странствиям их лун по небу, это имело  очень  большое  значение.
Они платят огромные налоги, связаны бесчисленными ограничениями, но  тем
не менее могут жить свободно, сколачивать  состояния,  поклоняться  кому
хотят, и самому богу, и его сестрам. А некоторые киндаты поднялись очень
высоко при дворах мелких правителей.
   Но ни один киндат не занимал высокой должности среди детей  Джада  на
этом полуострове. Ее соплеменников вообще почти не осталось  на  севере.
История - а у них была долгая история  -  учила  киндатов,  что  джадиты
могут терпеть их и даже приглашать к себе во времена мира и процветания,
но, когда небеса темнеют,  когда  поднимается  грозовой  ветер,  киндаты
снова становятся странниками. Их высылают, или насильно обращают в  свою
веру, или они погибают в тех землях, где властвует бог-солнце.
   Дважды в год отряды всадников с севера приезжали за  данью  "париас".
Фезана дорого платила за то, что  находится  слишком  близко  от  земель
тагры.
   Теперь поэты  называют  триста  лет  существования  Халифата  Золотым
Веком. Джеана слышала эти песни и стихи. В те исчезнувшие дни, как бы ни
раздражала людей абсолютная власть или  роскошное  великолепие  двора  в
Силвенесе и как бы ваджи в своих храмах ни оплакивали разврат и отход от
веры, во время сезона набегов по древним дорогам шли на  север  огромные
армии Аль-Рассана, а потом возвращались с награбленной добычей и рабами.
   Сейчас объединенные армии больше не шли на север, в ничейную землю, и
если в этих пустынных степях и появятся вскоре многочисленные войска, то
более вероятно, они будут  состоять  из  всадников  Джада,  бога-солнца.
Джеана почти убедила себя в  том,  что  даже  те  последние,  бессильные
халифы во времена ее детства были символами золотых времен.
   Она покачала головой  и  отвела  взгляд  от  наемников.  Следующим  в
очереди стоял рабочий из каменоломни. Она догадалась о его профессии  по
слою белой, как  мел,  пыли  на  руках  и  одежде  мужчины.  И  еще  она
неожиданно  распознала  признаки  подагры  по  его  впалым  щекам  и  по
неуклюжей, скособоченной фигуре еще до того, как  взглянула  на  густую,
молочного цвета мочу, которую он ей  протягивал.  Странно,  что  у  него
подагра. В каменоломнях обычно страдали от болезней горла  и  легких.  С
искренним любопытством она перевела взгляд с флакона на пациента.
   Джеана никогда прежде не лечила этого рабочего из  каменоломни.  Как,
собственно говоря, и сына кожевника.
   Объемистый кошелек упал перед ней на стол.
   - Простите за вторжение, доктор, - произнес чей-то голос. - Могу ли я
просить уделить мне часть вашего драгоценного времени? -  Легкомысленные
интонации и речь придворного странно звучали на базарной площади. Джеана
подняла глаза и осознала, что несколько минут назад слышала смех  именно
этого человека.
   За его спиной восходило солнце, поэтому первое его  изображение  было
окружено ореолом света и казалось размытым:  гладко  выбритое  лицо,  по
современной придворной  моде,  каштановые  волосы.  Ей  не  удалось  как
следует рассмотреть его глаза. От него пахло духами, при  нем  был  меч.
Жителям Фезаны запрещено носить мечи даже в стенах собственного города.
   С другой стороны, она - свободная женщина, занимается своим  законным
делом в принадлежащем ей месте, и, благодаря дарам Альмалика ее отцу, ей
нет нужды хватать кошелек, даже такой толстый, как этот.
   В раздражении она нарушила правила приличия: взяла кошелек и  бросила
обратно незнакомцу.
   - Если вам нужна помощь лекаря, то я здесь именно для этого. Но,  как
вы, вероятно, заметили, перед вами стоят  другие  люди.  Когда  подойдет
ваша очередь, я буду рада вам помочь, если смогу. - Если бы Джеана  была
менее раздражена,  ее  могла  бы  позабавить  официальность  собственных
выражений. Она все еще не могла разглядеть его как следует.  Рабочий  из
каменоломни испуганно отступил в сторону.
   - Я сильно опасаюсь, что на это у меня нет времени,  -  тихо  ответил
картадец. - Мне придется увести вас от здешних пациентов,  и  поэтому  я
предлагаю вам кошелек в качестве компенсации.
   - Увести меня? - возмутилась Джеана и вскочила на  ноги.  Раздражение
уступило  место  гневу.  Она   заметила,   что   несколько   мувардийцев
направляются к ее палатке. Джеана чувствовала, что Велас стоит  прямо  у
нее за спиной. Ей надо быть осторожной: ради нее он мог схватиться с кем
угодно.
   Придворный примирительно улыбнулся и быстро поднял руку в перчатке.
   - Проводить вас, - следовало мне сказать. Умоляю вас  о  прощении.  Я
чуть не забыл, что нахожусь в  Фезане,  где  подобные  любезности  имеют
большое значение. - Казалось, его  забавляет  происходящее,  и  это  еще
больше ее рассердило.
   Теперь, когда Джеана встала, она ясно видела его. У него  были  синие
глаза, как у нее самой, столь же необычные среди ашаритов, как  и  среди
киндатов. Волосы густые, вьющиеся на жаре. Он был очень дорого одет,  на
нескольких пальцах рук  в  перчатках  сверкали  кольца,  а  единственная
серьга с жемчужиной, несомненно, стоила  больше,  чем  земное  имущество
всех стоящих перед палаткой в очереди. Его пояс  и  рукоять  меча  также
украшали драгоценные камни; даже в кожу его туфель было вшито  несколько
камней. "Щеголь, - подумала Джеана,  -  жеманный  придворный  щеголь  из
Картады".
   Однако меч был настоящий, не символический,  а  взгляд  его  глаз,  в
которые она сейчас смотрела, был пугающе откровенным.
   И мать, и отец  учили  Джеану  проявлять  уважение,  когда  оно  было
оправданным и заслуженным, и только в этом случае.
   -  Подобные  "любезности",  как  вы  предпочитаете  называть  простую
учтивость, должны иметь в Картаде не  меньшее  значение,  чем  здесь,  -
ровным голосом ответила Джеана. Она убрала с глаз  прядь  волос  тыльной
стороной ладони. - Я принимаю на базаре до звона  полуденных  колоколов.
Если вы действительно нуждаетесь в визите врача  на  дом,  я  сверюсь  с
назначенными на  вторую  половину  дня  визитами  и  посмотрю,  когда  я
свободна.
   Он вежливо покачал головой. Двое воинов-мувардийцев подошли к ним.
   - Я уже сказал, что у нас нет на это времени. - Казалось, его  что-то
по-прежнему забавляет. - Возможно, мне следует добавить, что я  нахожусь
здесь не по причине собственной болезни, как ни приятно было  бы  любому
мужчине отдать себя вашим заботам. - В очереди раздался тихий смех.
   Джеане не было смешно. С подобными вещами она умела справляться и уже
собиралась ответить, но картадец продолжил без паузы:
   - Я только что из дома вашего пациента. Хусари  ибн  Муса  болен.  Он
умоляет вас прийти к нему сегодня утром, до начала церемонии освящения в
замке, чтобы ему не пришлось упустить  возможность  быть  представленным
принцу.
   - О! - произнесла Джеана.
   Ибн Муса постоянно страдал от камней в почках. Он  был  пациентом  ее
отца и одним из первых признал  ее  преемницей  Исхака.  Он  был  богат,
мягок, как шелк, которым торговал, и питал слишком большое пристрастие к
вкусной еде в ущерб своему здоровью. Еще он  был  добрым,  на  удивление
простым в общении, умным, и его  покровительство  в  начале  ее  карьеры
сыграло огромную роль. Джеана любила его и беспокоилась о нем.
   Учитывая его богатство, торговец шелками  наверняка  попал  в  список
горожан, получивших почетное приглашение на встречу с  принцем  Картады.
Положение отчасти прояснилось. Но не целиком.
   - Почему он послал вас? Я знаю большинство его слуг.
   - Но он не посылал  меня,  -  с  непринужденным  изяществом  возразил
мужчина.  -  Я  сам  вызвался  пойти.  Он  предупредил  меня   о   вашем
еженедельном приеме на базаре. Вы бы покинули  эту  палатку  по  просьбе
слуги? Даже слуги, который вам знаком?
   Джеана вынуждена была покачать головой.
   - Только если бы речь шла о родах или о несчастном случае.
   Картадец улыбнулся, сверкнув белыми зубами на фоне загорелого лица.
   - Ибн Муса не собирается  в  данный  момент  рожать,  хвала  Ашару  и
священным звездам. С ним также не случилось никакого несчастья. Подобные
его болезни вы лечили и прежде, насколько я понимаю.  Он  клянется,  что
больше никто в Фезане не знает, как облегчить его страдания. А  сегодня,
разумеется, день... исключительный. Может быть, вы согласитесь  нарушить
в этот единственный раз свой распорядок  и  позволите  мне  иметь  честь
проводить вас к нему?
   Если бы он снова предложил ей кошелек, она бы отказалась. Если бы  он
не  выглядел  спокойным  и  очень  серьезным,  ожидая  ответа,  она   бы
отказалась. Если бы любой  другой,  а  не  Хусари  ибн  Муса  просил  ее
прийти...
   Позднее,  оглядываясь  назад,  Джеана  остро  осознавала,  что  самый
пустяковый жест в тот момент мог бы все изменить. Она могла бы  запросто
ответить этому вежливому, лощеному  картадцу,  что  зайдет  к  ибн  Мусе
позднее, во второй половине дня. В таком случае - эта  мысль  все  время
возвращалась к ней - ее жизнь сложилась бы совсем иначе.
   Лучше или хуже? Ни один мужчина, ни одна женщина не могли бы ответить
на это. Да, ветры дуют и приносят дождь, но иногда  также  уносят  прочь
низкие, мрачные облака и позволяют увидеть с  возвышенности  великолепие
восхода или заката или создают те светлые, холодные, ясные  ночи,  когда
голубая  и  белая  луны  плывут,  словно  царицы,  по  небу,  усыпанному
сверкающими звездами.
   Джеана велела Веласу закрыть и запереть палатку и следовать  за  ней.
Она попросила всех, кто стоял в очереди, назвать  свои  имена  Веласу  и
обещала принять их бесплатно у себя дома  или  на  следующей  неделе  на
базаре. Потом взяла свой флакон для мочи и позволила  незнакомцу  увести
себя к дому ибн Мусы.
   Незнакомец.
   Этим незнакомцем был Аммар ибн Хайран из Альджейса.  Поэт,  дипломат,
воин. Человек, который убил последнего халифа  Аль-Рассана.  Она  узнала
его имя, когда они пришли в дом ее пациента. Это  стало  первым  большим
потрясением того дня. Но не последним. Она потом никак не могла  решить,
пошла бы она с ним, если бы знала?
   Если бы не пошла, ее жизнь была  бы  другой.  Меньше  ветров,  меньше
дождей. Возможно, она  лишилась  бы  того  прозрения,  которое  даруется
людям, стоящим на продуваемых ветрами горных вершинах мира.

***

   Управляющий ибн Мусы поспешно впустил ее,  а  затем  елейным  голосом
приветствовал ее провожатого, назвав по имени. Он чуть не  касался  лбом
пола, склоняясь в поклоне, и  рассыпал  благодарственные  фразы,  словно
лепестки роз. Картадец ухитрился тихим голосом  вставить  в  этот  поток
свои извинения за то, что не представился ей,  и  потом  отвесил  Джеане
придворный поклон.  Не  в  обычаях  картадцев  было  кланяться  неверным
кинтадам. И ваджи  даже  утверждали,  что  ашаритам  это  запрещено  под
страхом публичного бичевания.
   Маловероятно, чтобы усыпанный  драгоценностями  мужчина,  кланяющийся
ей, в ближайшее  время  рисковал  быть  подвергнутым  бичеванию.  Джеана
поняла, кто он такой, как только услышала  его  имя.  В  зависимости  от
точки зрения Аммар ибн Хайран был  одним  из  самых  прославленных,  или
самых печально известных людей на полуострове.
   Говорили, и пели в песнях, будто он, едва достигнув возраста мужчины,
в одиночку  взобрался  по  стенам  Аль-Фонтаны  в  Силвенесе,  уничтожил
десяток стражей, с боем проложил  себе  дорогу  в  Сад  Кипарисов,  убил
халифа, потом снова в одиночку с боем выбрался из дворца,  устилая  свой
путь  мертвыми   телами.   В   благодарность   за   эту   услугу   вновь
провозглашенный  правитель  Картады  немедленно  наградил  ибн   Хайрана
богатыми дарами  и  в  течение  последующих  лет  одаривал  все  большей
властью, в том числе  недавно  сделал  его  официальным  воспитателем  и
советником принца.
   Этот статус давал совсем другую власть.  Слишком  много  власти,  как
шепотом  говорили  некоторые.  Ходили  слухи,  что  Альмалик  Картадский
импульсивный, хитрый и ревнивый человек и что, по правде говоря,  он  не
особенно любит  своего  старшего  сына.  Принц  тоже  не  питал  горячей
привязанности к отцу. Это создавало неустойчивое положение. В  последний
год слухи, ходившие о легкомысленном, блестящем Аммаре ибн Хайране - а о
нем всегда ходили слухи, - несколько изменились.
   Только ни один из этих слухов не мог даже  приблизительно  объяснить,
почему такой человек вызвался лично привести лекаря к торговцу шелком из
Фезаны, чтобы этот торговец смог присутствовать на придворном приеме. На
сей  счет  Джеана  получила  нечто  вроде  прозрачного  намека  в   виде
насмешливого выражения на лице ибн Хайрана, но этот намек был не слишком
понятным.
   В любом случае она выбросила из головы подобные мысли, в том числе  о
смущающем ее присутствии стоящего рядом мужчины, когда вошла в спальню и
увидела своего давнишнего пациента. Ей хватило одного взгляда на него.
   Хусари ибн Муса лежал в постели, откинувшись на множество  подушечек.
Раб энергично  маха