неспокойные годы после падения Халифата. Он провел город и его правителя
через опасные мели быстро меняющегося мира и  сохранил  Рагозе  свободу,
кредитоспособность и гордость.
   Он и сам воевал в войсках в первые годы, во время походов на юг и  на
восток, с триумфом командовал ими в боях. Он ездил верхом на муле, а  не
на запретном коне: Мазур был достаточно  умен,  чтобы  выказывать  ваджи
необходимое  символическое  почтение.  Тем  не  менее   простая   истина
заключалась в том, что Мазур бен Аврен был первым из  киндатов  за  пять
сотен лет, который  командовал  армией  западного  мира.  Поэт,  ученый,
дипломат, юрист. И воин. Прежде всего  остального,  эти  первые  военные
победы позволили выжить и ему, и Бадиру.  Многое  можно  простить,  если
поход прошел удачно и войско вернулось домой с золотом.
   Многое и прощали до сих пор. Бадир правил, бен Аврен был рядом с ним,
и у них была общая мечта: сделать  Рагозу  не  только  свободной,  но  и
прекрасной.  Городом  мрамора,  слоновой  кости   и   садов,   утонченно
великолепным до мельчайших деталей. Если Картада на западе  под  властью
Альмалика, которого ненавидели и  боялись,  унаследовала  большую  часть
могущества халифов, то Рагоза  на  озере  Серрана  стала  совсем  другим
символом, как некогда Силвенес в дни минувшего великолепия.
   Теперь они уже были  старыми  партнерами,  правитель  и  его  визирь,
прекрасно знали друг друга и не питали иллюзий. Каждый из  них  понимал,
что конец  может  наступить  в  любой  момент,  с  любой  стороны.  Луны
прибывают и убывают. Звезды скрываются за облаками, или их  может  сжечь
солнце.
   Если Силвенес и Аль-Фонтана могли  пасть,  если  этот  город  и  этот
дворец можно было разграбить и сжечь и оставить от него лишь пепел былой
славы, развеянный по ветру, то любой город, любое королевство тоже можно
уничтожить. Этот урок усвоили все, кто претендовал хоть на толику власти
на полуострове, после смерти последнего халифа.
   - Я знаю, что ты обеспокоен, - сказал Бадир, бросая взгляд на  своего
визиря. Он махнул рукой. - Во-первых, ты не притронулся к своему бокалу.
Ты даже не заметил, какого я налил нам вина.
   Мазур усмехнулся. Он поднял золотистое вино, посмотрел  на  него  при
свете свечей, потом пригубил с закрытыми глазами.
   - Чудесно, - пробормотал он. - Виноградники  Арденьо  и,  несомненно,
поздний урожай. Когда его привезли?
   - А ты как думаешь?
   Визирь снова отпил вино с искренним удовольствием.
   - Конечно. Сегодня утром. Не от этой женщины, как я полагаю.
   - Сказали, что от нее.
   - Разумеется, они так сказали. - Последовало молчание.
   - Удивительную поэму мы слушали сегодня вечером,  -  снова  заговорил
эмир тихим голосом.
   Бен Аврен кивнул.
   - Я тоже так подумал.
   Эмир Бадир несколько секунд смотрел на своего советника.
   - У тебя получалось не хуже, в свое время.
   Мазур покачал головой.
   - Благодарю тебя, повелитель, но я знаю свои возможности. - Еще  одна
пауза.   Мазур   погладил   аккуратно   подстриженную   бороду.   -   Он
необыкновенный человек.
   Эмир посмотрел прямо ему в глаза.
   - Не слишком ли?
   Бен Аврен пожал плечами.
   - Сам по себе, возможно, и нет, но я  не  вполне  уверен,  что  смогу
контролировать события зимой, если они оба будут здесь.
   Бадир кивнул, сделал глоток вина.
   - Как себя чувствуют те пятеро после сегодняшнего дня?
   - Мне сказали, что с ними все в порядке.  Джеана  бет  Исхак  сегодня
вечером присматривает за ними. Я взял на себя смелость попросить  ее  об
этом от вашего имени. У одного сломана  рука.  Другой  не  очень  хорошо
осознает, как его зовут и  где  он  находится.  -  Визирь  с  сожалением
покачал головой. - Рука сломана  у  солдата  из  Карша,  который  бросил
вызов.
   - Я видел. Нарочно?
   Визирь пожал плечами.
   - Не могу сказать.
   - Я до сих пор не пойму, как это было сделано.
   - Он тоже, - ответил бен Аврен.
   Эмир улыбнулся, и  через  секунду  визирь  улыбнулся  тоже.  К  этому
моменту двое слуг закончили возиться со свечами и с очагом.  Они  стояли
неподвижно, как статуи, у двери в комнату.
   - Они сражались так, словно воевали вместе  всю  жизнь,  -  задумчиво
произнес Бадир и поставил на стол свой бокал.  Он  взглянул  на  визиря.
Мазур молча ответил ему взглядом. Через мгновение эмир произнес:
   - Ты думаешь о том, как лучше всего их использовать. О Картаде?
   Визирь кивнул головой. Они долго смотрели друг другу в глаза.  Словно
вели диалог без слов. Мазур снова кивнул.  В  пламени  свечей  выражение
лица эмира было серьезным.
   - Ты видел, как смотрели они друг на друга сегодня утром, в саду?
   - Этого трудно было не заметить.
   - Думаешь, вальедец - достойная пара ибн Хайрану?
   Мазур снова поднял палец и погладил бороду.
   - Они очень разные. Вы их видели, государь.  Возможно,  так  и  есть.
Может быть... Если честно, то я не знаю, что об этом и думать. Но  знаю,
что здесь собирается слишком много сил, и не думаю, что  это  понравится
ваджи, не говоря об остальных. Воины-джадиты из  Вальедо,  в  придачу  к
воинам из-за гор, сыновья  этой  женщины,  женщина-врач  из  киндатов  в
придачу к  канцлеру-киндату,  а  теперь  еще  самый  известный  светский
человек в Аль-Рассане...
   - Я считал таковым себя, - лукаво произнес эмир Бадир.
   У Мазура дрогнули губы в улыбке.
   - Простите меня, повелитель. Тогда два самых известных человека...
   Лицо Бадира снова стало задумчивым. Он выпил уже  много  вина  -  без
видимого эффекта.
   - Забира сказала, что  второй  сын  Альмалика  отправился  на  другую
сторону пролива.  По  ее  словам,  чтобы  вести  переговоры  с  лидерами
мувардийцев.
   - Да, Хазем ибн Альмалик.  Я  об  этом  знаю.  Он  уехал  уже  давно.
Останавливался ненадолго в Тудеске у тамошних ваджи.
   Бадир осмысливал это. Охват и глубина  информированности  бен  Аврена
были легендарными. Даже эмир не знал всех ее источников.
   - И что ты об этом думаешь?
   - Ничего хорошего, мой повелитель, по правде говоря.
   - Мы послали наши дары в пустыню в этом году?
   - Конечно, господин.
   Бадир поднял свой стакан  и  сделал  глоток.  Потом  его  губы  снова
дрогнули в той же насмешливой улыбке.
   - С того самого времени, когда мы начинали, мы не были уверены  ни  в
чем хорошем, правда? Долгий путь мы прошли, друг мой.
   - Он еще не завершен.
   - Но конец уже близок? - Голос  эмира  звучал  мягко.  Визирь  мрачно
покачал головой.
   - Нет, если это будет зависеть от меня.
   Бадир кивнул, расслабился в своем кресле, прихлебывая хорошее вино.
   - Будет так, как угодно звездам. А пока что  нам  делать  с  этими...
львами в городе в такое время года?
   - Думаю, пошлем их подальше.
   - Зимой? Куда?
   - Есть у меня одна идея.
   Эмир расхохотался.
   - У тебя всегда есть идея.
   Они улыбнулись друг другу. Эмир  Бадир  поднял  свой  бокал  и  молча
отсалютовал визирю. Мазур встал и  поклонился,  поставив  свой  бокал  с
вином.
   - Я вас покидаю, - сказал он. - Доброй ночи, мой  повелитель.  Пускай
звезды и дух Ашара хранят вас до наступления рассвета.
   - А твои луны пусть сделают для тебя светлее тьму, друг мой.
   Визирь еще раз поклонился и вышел. Ближайший из слуг  закрыл  за  ним
дверь. Однако эмир Рагозы не сразу лег в постель.  Он  долго  неподвижно
сидел в своем кресле.
   Он думал о том, как погибают правители, как  приходит  к  ним  слава,
задерживается ненадолго, а потом уходит. "Как это доброе вино, - подумал
он.  -  Подарок  от  Аммара  ибн  Хайрана,  который  убил   собственного
повелителя совсем недавно". Что  оставляет  после  себя  правитель?  Что
оставляет после себя любой человек? И его мысли вернулись по кругу к тем
стихам, которые они услышали после ужина, непринужденно раскинувшись  на
ложах в пиршественном зале, через  который  струился  усмиренный  поток,
тихим журчанием создающий фон для произнесенных слов.

   Пусть этой ночью услышим мы голос печали.
   Пусть лунам сегодня печаль дает имена.
   Пусть голубой луне будет имя "Потеря",
   А белой имя - "Воспоминанье".
   Пусть серые тучи закроют сияющий свет
   Звезд в вышине и сомкнутся над тем водопоем,
   Куда приходил он, чтоб жажду свою утолить,
   Где собираются ныне прочие звери помельче
   Без трепета - Лев никогда не придет...

   Эмир Рагозы Бадир неторопливо вылил в бокал последние капли  сладкого
светлого вина и залпом выпил.

***

   Не только эмир бодрствовал в этот миг во дворце Рагозы,  несмотря  на
день и вечер, слишком насыщенные событиями даже для человека, привычного
к подобным вещам.
   Охваченный физической  усталостью  и  внутренней  тревогой,  господин
Аммар ибн Хайран в конце концов покинул элегантные  комнаты,  отведенные
ему на эту ночь, и вышел на улицу, когда давно уже стемнело.
   Ночные стражники у выхода из дворца знали его. Кажется, его  уже  все
знают. Ничего необычного в  этом  не  было.  Такому  человеку,  как  он,
необходимо маскироваться, чтобы остаться  неузнанным  в  Аль-Рассане.  В
волнении и тревоге стражники предложили ему факел  и  сопровождение.  Он
вежливо отказался и от того, и от другого. Для защиты он  взял  с  собой
меч, который и показал им. И пошутил над самим собой; они с  готовностью
посмеялись. После схватки на арене едва  ли  стоило  сомневаться  в  его
способности защитить себя. Один из стражников, набравшись храбрости, так
и сказал. Ибн Хайран дал  ему  серебряную  монету,  а  потом  с  улыбкой
протянул по монете двум другим. Они чуть не  сбили  друг  друга  с  ног,
бросившись открывать ему двери.
   Он вышел из дворца. Поверх одежды он завернулся в  плащ,  отороченный
мехом. На его пальцах снова были кольца. Больше нет смысла маскироваться
под слугу. Это сослужило свою службу по дороге сюда, в постоялых  дворах
между Картадой и Рагозой. Они отправились в путешествие, имея  при  себе
царские сокровища в виде драгоценных камней в двух сундуках, которые  он
позволил Забире взять с собой; Альмалик много лет осыпал щедрыми  дарами
любимую  женщину.  Поэтому  было  необходимо  на  пути  сюда   выглядеть
беспечными и не слишком важными персонами. Теперь необходимость  в  этом
отпала.
   Аммар подумал о том, где сегодня проведет ночь Забира, потом отбросил
эту  мысль  прочь  как  недостойную.  Она  очень  скоро  возьмет   здесь
кого-нибудь в плен - эмира, визиря, возможно, обоих, - но пока еще рано.
Сегодня ночью она будет со своими сыновьями. С юными принцами.  Фигурами
на доске в новой, крупной игре.  Так  было  решено  на  совещании  перед
схваткой на арене. Он начал понимать во время  той  короткой  дискуссии,
насколько хитер Мазур бен Аврен. Почему Бадир  пошел  на  такой  большой
риск, чтобы удержать возле себя визиря-киндата. Конечно, он слышал о его
репутации. Однажды у них состоялась  официальная  встреча.  Обменивались
письмами  на  протяжении  многих  лет,  умными  стихами.  А  теперь   он
по-настоящему познакомился с этим человеком. Еще один, иной вызов.  Есть
о чем поразмыслить. Воистину это был очень насыщенный день.
   После наступления темноты в Рагозе похолодало, близился конец  осени,
дул ветер. Он приветствовал  этот  холод.  Ему  хотелось  одиночества  и
звездного света, этого холодного ветра с озера. Ноги вели его туда, мимо
закрытых  ставнями  лавок,  потом  мимо  складов,  и,  миновав   их,   в
одиночестве и тишине, он вышел на длинный причал  у  края  воды.  И  там
наконец остановился, глубоко вдыхая ночной воздух.
   Звезды над его головой сияли очень ярко, и луны тоже. Он  видел,  что
стены города уходят в воду, как две руки, почти соединяются  и  обнимают
гавань.  При  лунном  свете  он  видел  одномачтовые  рыбацкие  баркасы,
маленькие и  большие  прогулочные  суда,  подпрыгивающие  вверх-вниз  на
темной, неспокойной воде озера. Слышал плеск волн и  шум  прибоя.  Вода.
Что там было насчет воды? Он знал ответ.
   Его народ явился из пустыни. Из  края  подвижных,  непостоянных  дюн,
песчаных бурь и грубых, бесплодных, изрезанных ущельями  гор.  Из  края,
где  вечно  дул  ветер,  где  его  порывы  ничто  не  могло  сдержать  и
остановить. Где солнце убивало, а ночные звезды  обещали  жизнь,  воздух
для дыхания, ветерок, чтобы успокоить обжигающую лихорадку дня. Где вода
была - чем? Мечтой, молитвой, благословением бога в самом чистом виде.
   Сам он не помнил подобных мест, разве что эти воспоминания  пришли  в
мир вместе с ним. Наследственная память  племени,  с  которой  рождались
ашариты, которая их определяла. Аммуз и Сорийя, земли его родины, жили в
его душе. Пустыни.  Более  обширные  пески,  чем  даже  пески  Маджрити.
Маджрити он тоже никогда не  видел.  Он  родился  в  Алхаисе,  здесь,  в
Аль-Рассане, в доме, где било три  фонтана.  И,  несмотря  на  это,  его
тянуло к воде, когда ему было плохо, когда он нуждался в утешении. Вдали
от пустыни, пустыня помещалась внутри него, как рана или  тяжелый  груз,
как помещалась внутри всех них.
   Белая луна стояла над головой,  голубая  только  поднималась  в  виде
полумесяца. Теперь, когда огни города остались  за  спиной,  звезды  над
озером сияли ярко и холодно. Ясность, вот  что  они  для  него  значили.
Именно это необходимо ему сегодня ночью.
   Он слушал, как волны бьются о пирс у него под  ногами.  Удар,  пауза,
еще удар. Волнообразный ритм мира. Мысли его разбегались.  Подпрыгивали,
словно лодки  на  воде,  никак  не  сливались  воедино.  Физическое  его
состояние тоже было неважным, но  это  не  имело  значения.  В  основном
усталость, несколько синяков,  на  одной  из  лодыжек  пустяковая  рана,
которую он просто игнорировал.
   Собственно  говоря,  схватка  на  турнирной  арене  после  обеда   не
потребовала усилий. И это было одной из причин его тревоги.
   Против них двоих сражалось пятеро, и капитан из Карта отобрал себе  в
напарники четверых самых лучших командиров Рагозы.  В  этих  людях  ясно
чувствовались  гнев,  мрачная  решимость,  потребность   доказать   свою
правоту, и  не  только  по  поводу  жалованья.  Все  было  задумано  как
представление, развлечение для двора и горожан, а не как схватка  не  на
жизнь, а на смерть. Но все равно их взгляды из-под шлемов были  жесткими
и холодными.
   Это не должно было произойти так быстро,  так  напоминать  танец  или
сон. Словно где-то играла музыка, едва слышная. Он сражался против  этих
пятерых бок о бок, а потом спина к спине с Родриго Бельмонте из Вальедо,
которого никогда в жизни не встречал до этого, но все  происходило  так,
как никогда раньше на поле боя или в  других  местах.  У  него  возникло
странное ощущение, будто он раздвоился. Он дрался так,  будто  имел  два
хорошо  тренированных   тела,   управляемых   одним   мозгом.   Они   не
разговаривали во время схватки. Никаких предупреждений, никакой тактики.
Для этого схватка была чересчур короткой.
   Стоя на пирсе над холодными, неспокойными водами озера  Серрана,  ибн
Хайран покачал головой,  вспоминая.  Ему  следовало  испытывать  восторг
после такого триумфа, возможно  -  любопытство,  заинтересованность.  Но
вместо этого  он  был  глубоко  встревожен.  Не  спокоен.  Даже  немного
напуган, если быть честным перед самим собой.
   Дул ветер. Он стоял к нему лицом, глядя  на  север  через  озеро.  На
дальнем берегу его лежала тагра, земли,  на  которых  никто  не  жил,  а
дальше находились Халонья и  Вальедо.  Где  всадники  Джада  поклонялись
золотому солнцу, которого страшились ашариты в своих  палящих  пустынях.
Джад. Ашар. Знамена, под которые собираются люди.
   Он провел жизнь в одиночестве и в игре, и в  бою.  Никогда  не  искал
отряда, которым мог бы командовать, общества подчиненных ему  командиров
и даже, говоря по правде, друга.  Спутники,  прихлебатели,  приверженцы,
любовницы - они всегда присутствовали  в  его  жизни,  но  не  подлинная
дружба - если  не  считать  человека,  которого  он  недавно  отравил  в
Картаде.
   Ибн Хайран за долгие годы научился смотреть на мир как на место,  где
он движется  сам  по  себе,  водит  людей  в  битву  при  необходимости;
разрабатывает  планы  и  стратегию  для  своего  повелителя,  если   его
попросят; создает свои стихи и песни, когда  судьба  оставляет  ему  для
этого время; поочередно вступает в связь и порывает с женщинами  -  и  с
некоторыми из мужчин.
   Ничего очень длительного, ничего слишком глубокого. Он так никогда  и
не женился. Никогда не хотел  жениться,  и  его  не  заставляли.  У  его
братьев есть дети. Их род продолжится.
   Под нажимом он, вероятно,  сказал  бы,  что  это  умонастроение,  эта
постоянная потребность сохранять  дистанцию  зародились  в  один  летний
день, когда он вошел во дворец Силвенеса Аль-Фонтана и  убил  последнего
халифа ради Альмалика Картадского.
   Этот старый, слепой человек хвалил его юношеские стихи. Пригласил его
погостить в Силвенесе. Пожилой человек, который никогда не хотел  занять
престол  халифа.  Все  это  знали.  Как  может   слепой   поэт   править
Аль-Рассаном? Музафар был всего лишь еще одной фигурой на доске, орудием
для придворных сил в продажном, перепуганном Силвенесе. То были  мрачные
дни для Аль-Рассана, когда молодой ибн Хайран прошел  мимо  подкупленных
евнухов в Сад Желания и пронес запрещенный клинок.
   Нетрудно даже сейчас оправдать то, что он сделал,  то,  что  приказал
ему  сделать  Альмалик  Картадский.  Тот  день  в  самом  укромном  саду
Аль-Фонтаны поставил клеймо на ибн Хайране. В глазах других людей, в его
собственных   глазах.   "Человек,   который   убил   последнего   халифа
Аль-Рассана".
   Тогда он  был  молод,  полон  ощущением  собственной  неуязвимости  и
ослепляющим предвкушением всех блестящих возможностей,  которые  обещает
жизнь. Теперь он уже немолод. Даже холод и этот  пронизывающий  ветер  с
озера он чувствовал острее, чем пятнадцать лет  назад.  При  этой  мысли
Аммар усмехнулся, в первый раз за сегодняшнюю ночь,  и  грустно  покачал
головой. Сентиментальные, недостойные мысли. Старик, закутанный в одеяло
у очага? Так скоро и будет, очень скоро. Если он доживет.  Узоры  жизни.
То, что дозволено.
   "Давай, брат, - сказал сегодня Родриго Бельмонте  из  Вальедо,  когда
крутые парни с  мечами  начали  окружать  их.  -  Покажем  им,  как  это
делается?"
   И они им показали.
   "Брат". Золотой диск Джада на цепочке на его шее. Предводитель самого
опасного  отряда  на  полуострове.  Сто  пятьдесят  Всадников   Господа.
Красивая жена, двое сыновей. Наследники, которых нужно учить,  наверное,
любимые. Набожный, преданный и смертельно опасный.
   Теперь ибн Хайран знал это его последнее качество. Прежде лишь слышал
рассказы. Ничего подобного он никогда не встречал за всю  свою  жизнь  в
боях. Пятеро против них двоих.  Обученные,  великолепные  бойцы,  лучшие
наемники Рагозы. И вот  в  мгновение  ока  они  были  повержены,  и  все
закончилось. Танец.
   Он обычно помнил каждый отдельный момент, каждый выпад  и  парирующий
удар еще долго после окончания боя. Так работал его  мозг:  он  разбивал
крупное  событие  на  более  мелкие  части.  Но  сегодняшний  день   уже
расплывался. И отчасти поэтому он был сейчас так встревожен.
   Он посмотрел потом на Бельмонте и увидел - с облегчением  и  тревогой
одновременно - зеркальное отражение той же странности. Словно  до  этого
нечто улетело от каждого из них  и  лишь  сейчас  возвращалось  обратно.
Вальедец выглядел сбитым с толку, одурманенным.
   "По крайней мере, - подумал тогда Аммар, - не я один это чувствую".
   К  тому  времени  вокруг   кипела   буря   восторга,   оглушительная,
неудержимая. Кричали и на стенах, и в ложе правителя у  арены.  Шляпы  и
шарфы, перчатки и кожаные фляги с  вином  взлетали  в  воздух  и  падали
вокруг них. Все это доносилось до них словно издалека.
   Он попытался быть иронично-насмешливым, как всегда.
   - Может, теперь прикончим друг друга им на потеху и  выясним  все  до
конца? - бросил он.
   Побежденным ими воинам помогали поднятьс