или, что ли? Куда девался твой оптимизм?
     - "Мне некуда больше спешить", - сказал Вадим. - Триада разрушена, не успев набрать силу, и даже если б успела - толку!.. Чтоб остановить Шершней, надо собрать всех, а этого не сможет ни Брон со товарищи, ни Эмиль с кумпанством, ни Юстиан с творцами, ни тем более я. И что остается - ждать, пока Шершни подомнут всех, "и на обломках самовластья" поднимется новая Крепость?
     - Выжить можно при любом строе, - сказала Кира. - "Если ты храбрый и сильный" и не стоишь за ценой.
     - Что? - переспросил Вадим. - Выжить любой ценой? Это в нас кричит плоть, смертная и трусливая. А что она в перспективе, как не прах и тлен? Важнее сохранить душу. - Он усмехнулся, но добавил: - Иначе нам прямая дорога в вампиры.

ГЛАВА 4

ВСТРЕЧНЫЙ ПОЖАР

1. Божий дом

     Это была она!..
     Вадим узнал ее сразу, еще не видя лица, даже не глянув прямо - просто мелькнуло на периферии зрения что-то стремительное, яркое и болезненно сжалось сердце.
     А Эва уже шла к нему, обтянутая просвечивающим платьем, с умопомрачительной сияющей гривой, - привлекая взгляды, обжигая улыбкой, ослепляя, захватывая дух. Будто и не минуло двенадцати лет, такая была свежая и юная. Откуда она взялась?
     Приблизилась, забросила смуглые руки ему на плечи, прижалась горячим телом. Теперь и на себе Вадим ощутил завистливые взгляды - глупцы. Эва одарила его нежнейшим поцелуем, и оказалось, что поцелуй не был ему неприятен, несмотря ни на что. Впрочем, Вадим давно признался себе, что без этого романа, короткого и бурного, его жизнь сложилась бы тускло. Но повторить такое? Боже упаси!
     Однако и вырываться было глупо: слишком потешно это выглядело бы со стороны. Эва только казалась хрупкой, мышцы у нее стальные. И наверняка где-то неподалеку ошивается ее шкафоподобный напарник - в случайность этой встречи Вадим не верил.
     Терпеливо переждав шквал восторгов, он продолжил путь. Эва смирно шагала рядом, обхватив его руку, рассеянно улыбалась. Напряженным бицепсом Вадим явственно ощущал (кретин, идиот!) ее упругую грудь: лифчиков Эва никогда не носила - да и к чему ей?
     - И куда ты, такая нарядная? - поинтересовался он, стараясь звучать небрежно.
     - Увидишь. - Женщина снова улыбнулась, заглянула в глаза. - Вспоминал меня?
     - Нет, - сухо солгал Вадим. - К чему?
     Эва рассмеялась, прижалась к нему плотней, обжигая телом, спросила:
     - Нам хорошо было вместе, правда?
     - Разве? Послушай, куда ты меня...
     - Эй, - не отпуская его, Эва замахала рукой, - такси! Да стой же!
     Теперь это звалось иначе, чем двенадцать лет назад, да и заглядывали частники-водилы в эти края разве случайно. Но ведьме было плевать на такие пустяки - удача ходила у нее по струнке.
     Вадим позволил впихнуть себя в подлетевшую машину (чтоб Эве да отказали?), и они помчались куда-то. Хихикая, женщина щекотала языком его шею, покусывала за ухо, шептала непристойности. Вадим не отстранялся - ждал, пока утихомирится сама.
     В самом деле, эта игра ей быстро наскучила. Фыркнув, Эва забилась в угол и замолчала отчужденно. А Вадим получил короткую передышку, чтобы прикинуть: на сколько же хватит его в этот раз? Можно не сомневаться: сюрпризов грядет достаточно. Снова его неудержимо затягивало в круговорот страстей и событий, и не было сил сопротивляться. Или желания. В самом деле, чего ему бояться - теперь? Разве могло стать хуже?
     Не ты ль вчера молил о чуде? - спросил Вадим у себя. Вот оно и ниспослано, как по заказу. И сил сразу прибыло, как всегда в Круге, и навыков добавилось, словно бы в прошлый раз тебя не зарядили полностью или в дальних своих скитаниях блудная двоица накопила немало нового. Чего ж ты не радуешься?
     Колесник был старенький, дребезжащий и, наверно, гонялся хозяином почем зря. Под чьей "крышей" тот обретался, судить было сложно, - частных шоферюг пасли многие стаи, хотя доходы от извоза падали с каждым годом. И риск для жизни у водил прибывал, несмотря на обещанную защиту. Ибо в крутарский осадок выпадало все больше "шушеры", плюющей на законы, - лишь бы урвать побольше и побыстрей. Соответственно росли расценки. С тех пор как Вадим сошелся с росичами, у него завелось некоторое количество монет, имеющих хождение в Вольных Зонах, - так что рассчитаться за доставку было чем. Тем более Эва, как и в прошлый раз, явилась к нему едва не голая, явно не отягощенная такой прозой, как деньги.
     Руководствуясь ее подсказками, водила доставил парочку в угрюмый окраинный парк, похожий на небольшой лесок, к огромному зданию, окруженному узорной решеткой и светившемуся узкими окнами в сумраке подступавшего вечера. Только колесник затормозил, как Эва выпорхнула, предоставив Вадиму разбираться с водилой, и направилась к парадному входу. Устрашенный мрачностью и размерами пассажира, частник не стал жадничать, запросил по-божески, - так что Вадим успел расплатиться и догнать Эву до того, как она скрылась за массивными створками. Сейчас же ведьма снова вцепилась в его руку, словно готовилась применить силу, если добыча вздумает упрямиться.
     Дюжие привратники (не придверные, нет - бери выше) впустили без возражений, будто знали их не первый год. Правда, на входе выдали по нашейной бирке, чтобы не спутать с халявщиками, проникавшими сюда невесть как. И тотчас ведьма ослабила хватку, предоставив Вадиму разбираться самому, но не теряя с ним ментальной связи. Зачем его притащили сюда, Вадим еще не понял, однако наверняка в этом был смысл. Кроме того, здесь и впрямь было любопытно.
     Дом был старый, еще довоенной постройки, однако добротный, просторный, со многими кабинетами, коридорчиками, лесенками, в которых с непривычки легко было заплутать; с обширным подвалом и уютным двориком, изолированным от парка высоким забором. Когда-то здесь заседали управители Объединенного Союза, и тогдашние творцы, достигнув сего звания на излете лет, почтенные и седовласые (или лысые), хаживали сюда как на службу, дабы выторговать еще крошек либо "повращаться", окунувшись в терпкую атмосферу придворного интриганства. И посплетничать в тихих прихожих, устланных пышными коврами, или на тенистых скамейках, затерянных меж кустов.
     Потом, когда развалился большой Союз, а следом стали сыпаться малые, из-за Дома разгорелась шумная свара, затеянная самозваными наследниками. Кончилась она лишь после Отделения, с переводом признанных творцов в куда более роскошную Студию, действительно ставшую для них храмом. А в опустевшем было здании завелись новые обитатели, принявшись раскручивать те же игры, будто за десятилетия здесь отравился даже воздух. Но, в пику старым, эти звали себя Вольными Творцами. И поначалу Вадим даже с ними дружил.
     Поглядывая по сторонам, он двинулся забытыми маршрутами. Об Эве старался не думать, хотя проще было не думать об остальном. Ее мятущаяся натура и раньше плохо стыковалась с его делами, а что могло измениться теперь? От дел не откажешься, Эву не переделать - как быть?.. Вадим пожал плечами: терпеть, как и всегда. На экскурсию-то меня хватит?
     От прежнего достатка здесь сохранилась мебель, запыленная, исцарапанная, но столь же основательная. Да еще ковры, истертые и замызганные, ибо за Вольными Творцами некому было прибирать. Вдобавок выяснилось, что Дом куда больше приспособлен для жилья, чем казалось со стороны. Здесь даже предусмотрели душевые, пристегнув к обширным кабинетам; а рабочие столы могли соперничать с двуспальными кроватями, стоило лишь разложить на них одеяла и тюфяки, запасенные в тумбах. Впрочем, устроить лежку можно было и на коврах - чтоб не звездануться с высокого алтаря, где во славу Творчества принесли, наверно, немало жертв, заодно лишая иллюзий восторженных глупышек.
     Нагрянувшие ниспровергатели попытались из здешнего "храма" устроить монастырь, то есть и впрямь сюда вселиться, предавшись творчеству вдали от искушений и забот. Но, во-первых, искусов хватало и в Доме, благо угнездился он не "за горами, за долами". Во-вторых, многие новички тут не задержались, ибо вскоре их тоже поглотила Студия, поначалу бравировавшая всеядностью, а затем и успешно переварила - понятно во что. Тем не менее кое-кто, из самых неудобоваримых, все же зацепился за Дом, постепенно обрастая сподвижниками. А некоторые и впрямь тут обосновались, непонятно как зарабатывая на жизнь и где отовариваясь. Видно, в их природе было заложено отвращение к службе (как у Вадима), а может, и неприятие любой работы (чего б Вадим не осилил). Но жили они не так плохо, судя по раздувшимся животам и оплывшим ряхам. Общий вес Вольных Творцов за эти годы вырос изрядно, и пухли они явно не с голодухи.
     А первой из знакомых, на кого Вадим здесь наткнулся, оказалась его недавняя сотрудница по КБ, не раз грозившая "уйти в монастырь". Вот и ушла, правда в мужской - по большей своей части.
     - Бог мой, Лариса! - удивился он. - Когда успела сменить ориентацию? Ведь Режиссера тут кроют почем зря - вместе со всей Студией!
     - Подумаешь! - пожала та плечами и засмеялась возбужденно: - "Отречемся от старого мира!" Чем мы хуже?
     Кажется, женщина была навеселе, как и многие вокруг. Каким образом угодила она к творцам, оставалось гадать, но явно пришлась здесь ко двору, затмив местных толстух либо дурнушек, подавшихся в творчество не от хорошей жизни. Если не расцвела новой молодостью, то, во всяком случае, разгорелась. После стольких месяцев забвения и прозябания Лариса оказалась востребованной, да еще как! Она и Вадима принялась озирать хозяйским взглядом, будто из всего состава только он остался неохваченным. Но тут рядом с объектом возникла Эва, и бедняжка, разом поблекнув, сосредоточилась на ослепительной гостье, ревниво пожирая ее глазами.
     Как обычно, вокруг Эвы уже клубилась маленькая толпа, неестественно оживленная. Вот и пришел конец недолгому царствованию, наверняка решила Лариса, - а в алчных взорах творцов, устремленных на новую звезду, нетрудно было прочесть подтверждение. Но для самой Эвы здешний трон и на табуретку не тянул - ее б в "царицы мира"!
     - Не отвлекайся на ерунду, - шепнула она Вадиму. - Ищи главное.
     И увлекла от местной красотки в сторону конференц-зала, откуда разносился по всему Дому гул многих голосов. Оторвавшись от неуклюжей свиты, они проникли в просторное помещение, заполненное едва не парой сотен творцов, и угнездились в дальнем ряду, молча осматриваясь.
     Среди прочих здесь обнаружился Власий, бородатый "басмач"-воображенец. (Вот, оказывается, где нагулял он свои телеса!) Приткнувшись в углу, Власий мерно всхрапывал, время от времени пробуждаясь и благодушно озирая зал, - видимо, прошедшая ночь была бурной. Покрутив головой, Вадим углядел невдалеке его приятеля, субтильного Игорька, блаженно дремлющего на плече симпатичной соседки. Прибился сюда и юный Гарик - тот самый Юлькин дружок-родственник, который, по ее выражению, "накарябал пару баек и туда ж". Теперь он явно стал тут "при чем", освоясь на удивление быстро, и высказываться не стеснялся, хотя вряд ли успел разродиться новым.
     Вообще же оказалось, что тут устанавливали рейтинг творцов по итогам месяца. Проще говоря, их расставляли по ранжиру, словно теннисистов в мировой лиге. По каким критериям оценивали, с налету было не разобрать, однако наверняка учитывали стаж, а также прежние заслуги, - не говоря о наработанной популярности. Власий и Игорек угодили в первую двадцатку, причем восприняли это спокойно, словно привыкли к высоким местам. А вот Гарик даже не попал в первую сотню, что выглядело логичным, однако расстроило юношу до слез. Удивительно, но и люди куда солидней воспринимали эти игры всерьез, будто мнение братии действительно что-то решало.
     Перед выступлением каждый из творцов взбирался на подобие трибуны, подозрительно смахивавшее на пьедестал: словно кто-то над ними посмеялся, а они не распознали насмешки, упоенные собой. И не нужны им ни зрители, ни почитатели: они и сами похвалят себя "лучше всех". Впрочем, узкий круг ценителей все же присутствовал - как же без них? Некоторые до седых волос продолжают валять дурака, приобщаясь к творчеству хотя бы через общение. Такие же крутились вокруг Студии, но здесь, в бывшем Доме, ощущалась еще и сладость "запретного плода" (правда, не похоже, чтоб его очень запрещали). Даже на улицах Вадим видел здешних энтузиастов, пытавшихся всучить самопальные рукописи отбрыкивающимся трудягам или насмешливым спецам, но чаще фанаты ходили по общагам, агитируя за любимых авторов. И там отделаться от них было куда сложней.
     В прежние времена с подобной самодеятельностью разобрались бы в два счета. Тогда вообще управлялись лихо: запретить, искоренить, рассеять! Хватило б единственного наряда блюстителей, чтобы разогнать этих горлопанов по глухим норам - где они долго бы еще переводили дух, охая и стеная, похваляясь синяками, считаясь полученными пинками. Никто, включая Вадима, не пошел бы за убеждения на дыбу - перевелись герои, увы! По крайней мере, среди творцов.
     Однако к чему крайности? Кто бы ни ходил у Крепостных Глав в советниках, нынешние власти действовали "тоньшее" и не перекрывали щелей стравливаемому пару. Зачем гонять, когда и тут, по собственному почину либо с подсказки, творцы принимаются возводить пирамиду, будто копируя со Студии, да играть в игры, от которых их отлучали в Союзе. И надзирать за скотинкой сподручнее, пока она согнана в гурты. К тому же в такой толчее не до творчества: мышиная возня иссушает напрочь - примерно как увлеченность политикой. Интриги, знаете ли, беспрестанные разборки, поиск врагов, вербовка союзников, разоблачение заговоров. А ну как низвергнешься с пьедестала? Смешно, но и здесь, вдалеке от реальной кормушки, продолжали что-то делить, словно важен был процесс: вот расставим всех по старшинству!.. Старый Дом даже не стали отключать от распределительных сетей - продолжали исправно снабжать водой, газом, светом, точно ко благу Крепости было любое сектанство, пусть и самое разгульное.
     Страсти в зале кипели, шум нарастал, каждый пытался перекричать всех. Помалкивали единицы - Вадим в их числе. Он-то давно зарекся спорить с творцами: как правило, тех не интересовало чужое мнение, если оно не совпадало с их собственным.
     Чего здешним творцам не хватало, это признания, - отсюда рождалась обидчивость. Достаточно было зацепиться за мелочь, чтобы нажить преданного врага на "многие лета". Несогласных относили к мерзавцам либо к недоумкам. Спросом пользовались сладкоречивые уверенные говоруны, хотя бы каждый раз они попадали пальцем в небо, или неугомонные шалуны, напичканные байками, изо всего устраивавшие балаган. Иногда здесь били друг другу лица - сгоряча либо из принципа. Либо по пьянке, не поделив чего-то или кого-нибудь.
     Вообще пьянство стало профессиональной болезнью - ведь после творческих перегрузок необходима разрядка, чтоб не поехала крыша. Однако чаще пили для удовольствия или по привычке, притом не безвредную медовуху, а нечто позабористей. Из отвлечений практиковались эротические игры, от легкого флирта до тяжелого секса, и теплые ванны, желательно парные, плавно перетекавшие в те же игры (если раньше не сморит сон). Покушать тоже любили, причем умели убедить себя в пользе любой отравы. Вообще, к своему организму творцы относились словно к балованному ребенку, потворствуя в чем только можно. Еще любили оригинальничать - чаще не по склонности души, а чтоб выделиться. Особенно резвились дамы, устраивая шоу из каждого появления на людях, разрисовывая лица, меняя парики, драпируя чем только можно телеса. Ей-богу, лучше бы творцы подались в билдеры - хотя куда им! Обычно они и за чистотой не очень следили, а от некоторых даже пованивало, как от маргиналов. (Понятно, у творцов это на втором плане, но не за кадром же?)
     На самом деле, при всей несхожести их нарядов, это смахивало на униформу. Во всяком случае, отличить творца от прочих пород труда не составляло, и здесь устремления вольнодумцев странным образом совпадали с желанием крепостников.
     Старательно отстраняясь от гомона, Вадим разглядывал публику, фиксируя персонажи позанятней. Вот этот толстяк, здоровущий по местным меркам, побаивается Вадима и потому не прочь его поддразнить: приятно ходить по краю, когда опасность не кажется настоящей. К тому ж толстяка гложет зависть: почему такая "Маша да не наша" - разве мы хуже? Пока что насмешник благодушен, но стоит ему почуять слабину, может немедленно обнаглеть. А вон тот задохлик априори записал Вадима в бездари - просто потому, что могуч. И держаться этой иллюзии будет до последнего, иначе как оправдать собственную немощь?
     Вообще, на многих творцов Вадим глядел с сожалением. Скучные люди: они не ценили приключений. Или же стыдились в том признаться, считая признаком дурновкусия. Они не желали понять, что, кроме прочего, человека выделяет величие духа, а проявляется оно и в боевой доблести. Проще всего, не имея ни силы, ни смелости, презирать то и другое, но в конечном счете это указывает на ущербность ума. Правда, в отличие от трудяг, творцы свои мозги упражняли (что поддерживало в них сообразительность), однако плотью пренебрегали едва не больше остальных. Почти все имели обтекаемые формы и рыхлую плоть - недаром крутари прозвали их "мягкотелыми" - Творцы словно культивировали в себе особый экстерьер, формируя собственную породу, - в конце концов, и большинство породистых псов неказисты на вид.
     Пожалуй, пород было несколько. Среди музыкантов, к примеру, преобладали худосочные субъекты с ломкими конечностями и скудной растительностью на впалых грудях. Им полагалось неистовствовать, эпатируя окружение, и почаще куда-нибудь призывать или кого-то обличать, в прочее время демонстрируя пресыщенность. Зато литераторам подобала сутулость и упитанность, а наличие пузика говорило об отменной фантазии, позволявшей проигрывать сюжеты, не задействуя тело.
     Большинство творцов не отличались внешней хрупкостью, однако Вадим ощущал их именно как тонкостенные сосуды, к тому же наполненные отравой или фекалиями, - не дай бог разобьешь!.. Как и крутарей, творцов опасно было задевать, но не потому, что легко нарваться на удар, - скорее такой выкинется из окна или угодит в психушку, и потом мучайся угрызениями.
     Когда содружество затевалось, Вадиму доставило немало удовольствия узнать, что не оскудела российская земля талантами, как могло показаться по скудному перечню творений, доступных широким массам. Общий враг сплачивал, радостно было, "ополчась на море смут", ощущать рядом плечо друга - на крайний случай, единомышленника.
     Затем многое поменялось. Прежние лидеры Вольных Творцов, лучезарные и неподсудные, отошли в тень, и хорошим тоном сделалось поминать их если не руганью, то насмешкой. Взамен при высоком искусстве формировалась новая когорта адептов, с высоты взирающих на прочих. Братство превращалось в секту, немногие оценивали и судили остальных, а еще ниже сбивалась толпа прихожан, претендующая на свою долю почета. Как в любой секте, живая вера вырождалась в набор догм, чудеса подменялись фокусами, успех определялся признанием своих.
     На этом этапе Вадим и покинул Дом, разуверившись в его будущем. Персонально он не стал ссориться ни с кем, но контакты прервались надолго. И если б Эва не затащила его сюда... Собственно, зачем? Не думает же она, будто из секты смогут проклюнуться чародеи? Школа магов, куда там! - огорченно вздохнул Вадим. Эти, пожалуй, научат.
     Переглянувшись с ведьмой, Вадим поднялся и вместе с ней тихонько покинул зал.
     И за первым же поворотом едва не столкнулся с Беленьким. Такая у него была фамилия, хотя и за прозвище сошло бы - седенький одуванчик, благостный и добрый, почти не меняющийся с годами. Он не считался сильным творцом: творил как умел, - зато и что хотел, никого не слушая и не подминая, исхитрившись сохранить собственную позицию и общее уважение. Наверно, ему нравилось быть с молодыми, нравилось обсуждать, поучать - и вправду, учителем он был, видимо, лучшим, чем творцом. Из зачинателей братства Беленький остался тут едва не единственный, сделавшись вроде реликвии