ерных клыков, занимающих собой всю  морду,  пара
огромных ноздрей и пара глаз, куда меньших, чем ноздри...
   Сааг увидел бы то же самое, склонившись над черным зеркалом воды.
   Тот, что гнал схруля, был  его  соплеменником.  И  намеревался  завершить
погоню во что бы то ни стало.
   Схруль нырнул в следующий переход - огромная тень  м„тнулась  следом,  и,
спустя  несколько  мгновений,  по  Пещере  запрыгал,  отражаясь   от   стен,
предсмертный вопль.
   Сааг постоял, слушая запахи свежепролитой крови,  чужого  азарта,  чужого
голода и утоляемой жажды; потом медленно,  как  волна  расплавленной  смолы,
двинулся к их источнику.
   Давно, много ночей назад ему пришлось загрызть саага-щенка. Подростка, не
успевшего набрать ни силы, ни веса; к несчастью, этот, грызущий мясо посреди
узкого перехода, не встретился ему раньше.
   До того, как клыки его окрепли, почернели и вызывающе изогнулись.
   Сааг остановился,  перебирая  ноздрями  полный  запахов  воздух.  Молодой
соперник стоял к  нему  мордой,  стоял,  загораживая  узкий  проход;  у  ног
соперника лежал мертвый схруль, соперник не желал делиться добычей, но  сааг
и не претендовал на нее. Ему не было дела до мертвечины, он  взвешивал  свои
силы, он знал, что двоим в узком переходе не разойтись.
   Либо ему придется уйти, повернувшись к сопернику спиной, либо...
   Соперник разомкнул челюсти, показывая чудовищный объем  глотки.  Соперник
знал о его намерениях и, возможно, в свою очередь решал, удастся ли завалить
старика достаточно быстро и без особых потерь.
   Сааг припал к земле. Низкий потолок не позволял прыгнуть в полную силу, и
соперник понимал это. Соперник издевательски  разинул  пасть,  из  недр  его
желудка пахло порченым мясом.
   Соперник был силен.
   Сааг осознал это еще до прыжка.
   Соперник чуть недобрал в весе - но ни в реакции, ни в силе челюстей, ни в
возможностях бугристых мышц ничем не уступал старшему собрату.
   Зато  превосходил  молодостью.  Лоснящейся  молодостью,   бесстрашием   и
наглостью, если его и удастся завалить - то лишь ценой множества ран,  ценой
собственной крови...
   На стороне старшего было преимущество опыта. Не сводя с наглой  разинутой
пасти мутных, налитых кровью глаз, сааг отступал. Пятился.
   Пока молодой соперник, стоящий над собственной  добычей,  не  остался  за
крутым поворотом.
   Тогда сааг повернулся и неспешно, сдерживая раздражение, потек прочь.
   Сегодня он прольет много крови. Чужой.
   - ...Ну почему, почему, почему нельзя было устроить все по-человечески?!
   Стефана сбивалась с ног.
   Выдать Павлу замуж - удачно выдать, не просто так - было, оказывается, ее
давней потаенной мечтой; внезапность, бесцеремонность и скомканность события
повергли ее в шок.
   Решено было собрать гостей "хотя бы вослед событиям"; Тритан сразу же дал
понять, что ни в каких приготовлениях Павла участвовать не будет. Он  вообще
не отходил от нее ни на шаг; сразу же после бракосочетания  Павла  водворена
была в дом своего молодого мужа, и первая  брачная  ночь  прошла  более  чем
оригинально - Павла лежала в постели и рассказывала о своих  приключениях  и
страхах, длинно, путано, иногда  со  слезами,  Тритан  сидел  над  ней,  как
каменная глыба сидит над соленым морем, и Павла стискивала его руку, которая
одна была символом надежности этого мира. Потом она заснула, а Тритан так до
утра и просидел.
   - ...Меня правда хотели убить? Это невозможно... За что?  Что  же  теперь
будет?
   - Теперь мы с тобой будем жить долго и счастливо.
   - Значит, я уже никому не нужна? И ничего мне не  Угрожает?  С  меня  уже
состригли мое везение, как Шерсть с овцы, я могу гулять,  пока  не  отрастет
новая?
   - Все будет совершенно хорошо.
   - Ты не говоришь мне всего...
   - Ax, Павла, какая разница, что я говорю... "Это правда, - поняла  Павла,
сжимая его руку. - -Какая разница, что он говорит. Важно, что он делает..."
   Стефана  легко  сломила  несмелое  желание  Павлы  отпраздновать  свадьбу
скромно; с точки зрения  Стефаны  все  главные  события  жизни  должны  были
устраиваться в строгом соответствии с протоколом. Приглашены были ближние  и
дальние родственники, Павлины школьные подруги, Раздолбеж, секретарша  Лора,
два десятка Павлиных сослуживцев и  среди  них  почему-то  оператор  Сава  -
впрочем, он, вероятно, притащился без приглашения, просто увязался за кем-то
из приятелей, а прогнать его, разумеется, никто так и не собрался.
   - С вашей стороны что же, никого  не  будет?  -  допытывалась  Стефана  у
Тритана. И возмущенно фыркала - что это за жених, к которому никто не придет
на свадьбу?!
   Веселье,  как  ни  странно,  получилось   на   славу.   Лихо   проскочили
протокольную часть. Помянули родителей; Павла испытала укол совести,  потому
что Стефана знала все положенные pитуалы, а она, Павла, нет.
   А потом развернулось гулянье. Раздолбеж  до  глубины  души  был  потрясен
внезапным Павлиным превращением, а потому напился быстро и необратимо, после
чего стал настоящим центром компании; ни один его подчиненный - а  таких  на
свадьбе было десятка полтора  -  не  мог  пройти  мимо,  не  удержавшись  от
фривольной беседы.
   - Господин Мырель, так пятничный выпуск npeдставляем на премию или нет?
   - Лас... точка, конечно предса... представляем...
   - А то, что там по заднему плану кошка ходит?
   - Какая кошка... ласточка...
   - Господин Мырель, так мы договорились насчет отпуска в августе?
   - Лорочка, ты лучшая в мире... Лорочка... та вот...
   - Господин Мырель, вы слышали, Мика кассету в фонтан уронил?
   - К...как?..
   - Господин Мырель,  ваш  тост!  Пожелайте  же  чего-нибудь  нашей  Павле,
пожелайте ей!..
   Раздолбеж желал. Прерывал  чужие  тосты  и  желал  снова,  надо  сказать,
совершенно искренне; во время всеобщего  танца  он  даже  сделал  над  собой
усилие и встал из-за стола, чтобы, шатаясь, подойти к Павле и ущипнуть ее за
ляжку. То есть он думал, что это ляжка, а на самом деле это было кресло.
   - Гос...подин Тодин, наши поздравления... Это чудная специалист...  ка...
Идея  детской  передачи...  анонсы,  ах,  какие   анонсы,   м-ма-стерство...
Молодец...
   Оператор Сава вел себя странно. Павла  то  и  дело  ловила  не  себе  его
задумчивый, прямо-таки нежный взгляд; Сава сидел за перегруженным  объедками
столом, игнорировал улыбки девушек и за весь вечер поднялся только один  раз
- чтобы пригласить Павлу на танец.
   Собственно, она не собиралась танцевать  вообще.  Она  сидела,  словно  в
чаду, меланхолично пережевывала  один  и  тот  же  кусок  копченого  мяса  и
воспринимала происходящее отстранение, будто случайная посетительница;  Сава
на какую-то минуту вытащил ее в реальность.
   - Потанцуй, - шепотом сказал Тритан за ее спиной.
   Через минуту у нее закружилась голова. - Знаешь, какое самое печальное  в
мире занятие? - спросил Сава, бережно препровождая  ее  на  место.  -  Вечно
сожалеть об утраченных возможностях... О том, что могло бы  сбыться,  да  не
сбылось... Павла пропустила его слова  мимо  ушей.  Со  стороны  Тритана  на
свадьбу явились все-таки двое гостей. Оба ни с кем за весь вечер  так  и  не
познакомились, не выпили ни капли спиртного - сидели тихо и скромно, один  в
зале, другой на террасе, и задумчиво поглядывали по сторонам.
   Господин Раман Кович явился, когда веселье перевалило свой пик и  кое-кто
из гостей стал уже подумывать об эвакуации. Павла совершенно  не  удивилась,
увидев его в дверях. Как будто такой сложный спектакль, как Павлина свадьба,
оказался бы обыденным и пресным без столь значимой в ее судьбе фигуры.
   - Ага, - задумчиво сказал за ее спиной Тритан. - Я так и знал, что он  не
утерпит.
   Стоя в дверях, Кович огляделся; его появление было тут  же  замечено,  со
всех сторон послышались приветствия, а  Раздолбеж  подскочил  и  восторженно
чмокнул  новоприбывшего  коллегу  в   блестящую   залысину   на   лбу.   Все
зааплодировали.
   - Поздравляю, Павла, - сказал Кович,  останавливаясь  в  двух  метрах  от
сидящих за столом молодых. - Тритан, можно тебя на минутку?
   Кович выглядел скверно - жертва бессонницы и стресса. Вряд ли  он  явился
сюда для поздравлений; Павла ощутила внезапный приступ раздражения.  Сколько
можно?  Как  долго  этот  человек  будет  мучить  ее  своими   подозрениями,
запугивать, сбивать с толку?..
   - Павла, ты не будешь скучать? - спросил Тритан, поднимаясь; оба  молодых
человека, молчаливых Тритановых гостя, быстро взглянули сначала на  него,  а
потом на Павлу.
   - Что-то случилось, Раман? -  невинно  поинтересовалась  Павла,  глядя  в
воспаленные глаза Ковича.
   - Поздравляю, - повторил тот, глядя в  сторону.  Таким  тоном  обычно  не
счастья желают, а обещают крупные неприятности.
   В парке пахло хвоей. Сверху, на  террасе,  курили  в  десять  сигарет,  в
темноту валились, как снег, сизые хлопья пепла.
   - Чего ты от нее хочешь? - без предисловий спросил Раман,  поставив  ногу
на сиденье пустой скамейки.
   - Я люблю ее и хочу быть ее мужем, - без колебаний ответил стоящий  перед
ним человек. Полумрак скрадывал выражение его лица.
   - Не ври мне, егерь, -  Раман  стиснул  зубы,  чтобы  раньше  времени  не
взорваться. - Ты чуть не довел ее до сумасшествия - в собственных целях.  По
твоему приказу над ней измывались, как над лабораторным животным, - скажешь,
нет?
   - Да, - отозвался из темноты Тритан  Тодин.  -  Не  совсем  так,  как  ты
рассказываешь, . - но по смыслу верно.  Продолжай.  Раман  проглотил  жгучую
слюну. Наверное, плюнь он сейчас Тритану на лацкан  -  и  жениховский  наряд
задымится, расползаясь дырой.
   - Ты используешь ее, егерь. Я хочу знать, зачем она тебе нужна.
   В глубине парка яростно звенели цикады.
   - Ты  многое  хочешь  знать,  постановщик.  Но  решительно  отказываешься
сопоставить все то, что тебе и так известно. Павла - ценный приз, ты еще  не
понял? За Павлой стоят... Сказать для начала, сколько раз я уже спасал ее от
верной смерти?
   - Имитатор, - усмехнулся Раман. - Мастер инсценировок.
   - Дурак, - в тон ему отозвался Тритан. -  Триглавец  не  допустит,  чтобы
Павла оказалась в чужих руках. Ее не держат  в  изоляторе,  но...  Если  она
выпадет из поля зрения - хоть на полчаса, координатор лично отдаст приказ об
ее уничтожении.
   Раману показалось, что в парке резко похолодало.
   Он невольно взялся за ворот собственной куртки:
   - Врешь.
   - В Пещере... Ты давно понял, что в Пещере можно дотянуться до всякого. Я
тоже  кое-чем  рисковал,  ты  что,  не  понял?!  И  обернись  события   чуть
по-другому...
   Он оборвал сам себя. Вымученно усмехнулся, присел на спинку скамьи:
   - Ты сам меня спрашивал, можно ли убрать в Пещере человека...  Технически
- да. С точки зрения морали... Видишь ли...
   - Приказ о ликвидации Павлы был отдан? - спросил Раман, кутаясь в  куртку
посреди душного вечера.
   - Дважды, - отозвался Тодин после паузы.  -  В  подробности  посвящать...
Короче говоря, я благодарен тебе за соучастие в Павлиной судьбе.
   Раман закусил губу, сдерживая внутреннюю дрожь:
   - Я не верю ни одному твоему слову, егерь.
   - Тогда какого черта ты явился на мою свадьбу, чтобы со мной говорить?!
   На  террасе  звонко  смеялись  пьяные  голоса.  Гремела  музыка,  сыпался
сигаретный пепел.
   - У меня нет времени, - сказал Тритан сухо. - меня душа не на месте, пока
Павла там одна.
   - С ней твои  бравые  мальчики,  -  напомнил  Раман  язвительно.  -  Надо
полагать, ты затащишь их и в супружескую постель?
   Тритан пожал плечами. Поднялся и двинулся к лестнице, обратно, в зал.
   Раман догнал его на полпути. Хотел схватить за рукав - но удержался.
   - Подожди... Тот мужик, который вез Павлу, который ее, как  ты  говоришь,
похитил... он сам умер в Пещере? Или ему помогли?!
   Некоторое время Тодин смотрел  на  него  задумчиво,  будто  решая,  стоит
отвечать или нет.
   Потом решил, что не стоит. Повернулся и пошел прочь.
   Утром он проснулся бодрый, отдохнувший и сильный, но  задуматься  о  том,
откуда взялась вдруг энергия, означало тут же снова впасть в  депрессию.  Он
помнит одно - ночью он  был  в  Пещере,  и  все  сложилось...  удачно.  Надо
сказать, в последние месяцы это  происходит  много  чаще  обычного...  Но  -
хватит. Больше об этом - ни мысли. Главное - работа.
   Накануне он попросил кое-кого из своих околотеатральных знакомых изыскать
стоящих, с их точки зрения,  юношей  -  на  просмотр;  кандидатов  собралось
полтора десятка, пятерых он отправил сразу же, а прочих, ничего не объясняя,
повел в малую репетиционную и там  взялся  прослушивать  -  наспех,  нервно,
раздражаясь всякий раз, когда становилось  ясно,  что  очередной  соискатель
никуда не годится.
   Один только раз ему померещился просвет в конце тоннеля. Второкурсник  из
училища, коренастый и самоуверенный, получающий от своей работы нескрываемое
удовольствие; Раман  потирал  ладони,  не  решаясь  верить  своей  удаче,  и
совершенно, как  оказалось,  правильно  -  трех  минут  разговора  оказалось
достаточно, чтобы пустые  глаза  парнишки  выдали  его  редкостную  душевную
ограниченность.
   Утро прошло впустую, зато днем явилась инспектура  из  Управления,  двое,
один тихий и вежливый, другой нарочито простецкий в обращении, назойливый  и
шумный. Взяв себя в руки, Раман  вспомнил,  что  сегодня  понедельник,  а  с
понедельника  ему  обещана  была  проверка,  противопожарная   безопасность,
финансовая дисциплина, охрана труда, и все это в его театре, где он,  только
он  считал  себя  полноправным  хозяином!..  Презрительно  усмехнувшись,  он
предоставил инспекторам полную свободу действий, сам же развернулся и  ушел.
До дневной репетиции оставалось еще время.
   Он бездумно  брел  по  летней  улице,  невольно  останавливая  взгляд  на
оранжевых  кабинках  телефонов-автоматов;  он  хотел  бы   позвонить   Павле
Нимробец, но звонить никак не стоило - теперь исключительно  господин  Тодин
должен ограждать ее от всех неприятностей, истинных или мнимых.  Теперь  ей,
вероятно, плевать на судьбу "Первой ночи" Вечного Драматурга Скроя; а если и
не плевать - он, Раман, не станет  делиться  с  ней  даже  самыми  невинными
соображениями. Он потерял союзника,  путь  и  маленького,  и  скромного.  Он
потерял союзника.
   Перед дверью театрального училища толпились абитуриенты; кто-то из  толпы
узнал Рамана вчерашние школьники зашушукались, расступаясь, а спустя квартал
его догнала девчонка в юбке столь  короткой,  что  ее  запросто  можно  было
считать просто широким поясом:
   - Господин Кович... Меня зовут Леата, я с детства мечтала быть  актрисой,
у меня талант, вы не думайте...
   И она тряхнула обширной грудью, зазывающе, как бы  демонстрируя  истинный
размер своего "таланта".
   - Задницу прикрой, - сказал Раман, сутулясь больше обычного. - Потаскуха.
   Целую минуту девочка не могла перевести дух;
   Раман наблюдал за сменой  выражений  на  ее  лице.  Любопытно,  если  она
все-таки поступит в училище.
   И годика через три придет пробоваться к нему в театр...
   И чем она так уж провинилась? Тоже мне, моралист...
   И он побрел прочь  -  старый,  мрачный,  сам  себе  противный,  и  редкие
полуденные прохожие удивленно и сочувственно поглядывали ему вслед.
   В этом городе полным-полно театров и вовсе не плохих.
   Сегодня вечером он снова пойдет бродить со спектакля  на  спектакль...  А
может быть, не пойдет.
   Бесполезно... Перед  цирком  загорелый  рабочий  стриг  машинкой  круглый
газон. Напевал, покачивая яркой  шляпой-зонтиком,  с  видимым  удовольствием
вдыхая запах травы; Раман вдруг ощутил зависть. Что  за  чудесная  работа  -
разбрасывать веер зеленых брызг, приглаживать один за другим все эти пестрые
ворсистые пятачки, на которых разлягутся потом студенты с пивом, конспектами
и бутербродами...
   Он втянул голову  в  плечи.  Бездумно  обошел  пустое  здание,  огромное,
нелепое, похожее на слона, одного из тех, что  на  потеху  детям  и  дуракам
содержали в неволе и учили противоестественному.  Сейчас  цирк  был  пуст  -
лето, гастроли; Раман остановился неподалеку от входя  в  цирковое  училище,
где компания юношей, почти подростков, весело щелкала друг друга,  передавая
из рук в руки большой старомодный фотоаппарат.
   Раман поймал себя на мысли, что и на этих, абсолютно в дело не годящихся,
он невольно смотрит как на соискателей  Роли.  Ребята  были  как  на  подбор
мускулистые, низкорослые - силовики, только один выбивался из  их  компании,
владелец фотоаппарата, чей-то, по-видимому, еще школьный друг. На Ковича  не
обратили ни малейшего внимания; поколебавшись, он переступил порог циркового
- в вестибюле пахло мокрой половой тряпкой, потом и пылью.
   Никто и ни о чем его не спросил; коридоры были пусты, за дверью какого-то
кабинета стрекотала пишущая машинка, откуда-то  сверху  доносилась  скверная
магнитофонная музыка; Раман не знал, куда и зачем идти, а  потому  пошел  на
звук.
   Дверь небольшого зала была настежь открыта,  запах  пота  здесь  крепчал,
доходя до  наибольшей  возможной  концентрации;  в  углу  на  матах  сидела,
раскинувшись в поперечном "шпагате",  тощая  девушка  в  линялом  спортивном
купальнике. Неестественная поза, казалось, ничуть ее не беспокоила - девушка
рассеянно листала страницы потрепанной книги. На  горе  желтых,  провонявших
потом матов валялись  в  расслабленных  позах  еще  две  девушки  и  парень.
Магнитофон хрипло орал, его звук отражался от высокого белого потолка, падал
на голову и ввинчивался в уши, но, похоже, только пришелец  Кович  испытывал
от этого неудобство.
   На него посмотрели - с умеренным интересом; одна из возлежащих  на  матах
девушек о чем-то спросила, - он не расслышал, но на всякий случай кивнул,  и
девушка этим и удовольствовалась. Надо было уходить, но он стоял  неизвестно
почему; парень лениво поднялся с матов, подобрал пару  валяющихся  здесь  же
бутафорских кинжалов и  вереницей  запустил  их  под  потолок,  только  руки
замелькали.
   Раман отступил, собираясь уходить, - и теперь только заметил  еще  одного
парня, вернее, сперва он увидел его ноги в потертых кожаных  тапочках  и  на
каждой ступне - по стакану воды. Парень стоял на руках, с натугой  сгибая  и
разгибая локти;  стаканы  подрагивали,  но  вода  не  расплескивалась.  Хотя
тапочки, разглядел Раман, были уже насквозь мокрыми.
   Раман опустил голову.
   Волосы парня, какого-то неопределенно-желтого цвета,  свешивались,  почти
касаясь пола.
   - А ну встань, - приказал Раман негромко, но даже сквозь рев  магнитофона
парень ухитрился его расслышать.
   Один стакан удалось подхватить. Второй упал на маты,  оставив  немедленно
впитавшуюся лужу.
   - Я Раман Кович, - веско сказал Раман в круглое, красное от прилива крови
лицо.
   - Я у-узнал, - проговорил парень, с трудом перекрывая хриплую  музыку.  -
Д-добрый день...
   Парень заикался. Не слишком сильно, но вполне явственно.
   Нам пора, - сказала Павла в третий раз. Вечер получился скучным. Павла  с
самого начала не понимала, зачем он  нужен,  -  но  Стефана  была  почему-то
убеждена, что на другой день после шумной свадьбы железным образом необходим
такой вот вечер в узком кругу семьи.
   Павла устала. Еще со вчерашнего дня.  Еще  с  прошлой  недели.  За  целый
месяц. За целый год.
   Митика деловито ползал под столом, от  чего  высокие  бокалы  то  и  дело
вздрагивали, оставляя  на  белоснежной  скатерти  красные  круги,  отпечатки
ножек. Павла дергалась, когда по  ее  ноге  бесцеремонно  проходился  локоть
племянника:
   - Митика, перестань!!
   Тритан молчал и вежливо улыбался. Влай молчал  и  смущенно  сопел;  Павла
молчала просто потому, что  не  знала  тем  для  общего  разговора.  Стефана
неторопливо пересказывала последние события, предвкушала открытие, на пороге
которого стоит ее отдел, но никто, кроме самой Стефаны, не  понимал,  о  чем
идет речь.
   - Нам пора, - сказал наконец Тритан, и всем сразу стало ясно,