чтобы задевать чужие сердца. Она поступит по  правде  -
она задерет его... а утром... Лица, у вас будет сцена,  когда  молодая  жена
просыпается утром в постели  с  мертвым  телом  любимого  человека.  Вы  это
потянете?
   Он говорил сухо и дедово; он видел, как  брови  девушки  сдвигаются,  как
прыгает жилка на виске:
   - Я... я не знаю. Я хотела бы... я не знаю, это...
   - Это классический репертуар, - сказал Раман устало. - Это  НАСТОЯЩЕЕ.  Я
хотел бы, чтобы вы это сделали... Думаю, вы можете.
   Она размышляла. И Раман чувствовал, как  внутри  его  рождается,  готовая
хлынуть  на  свет,  ненормальная  мальчишечья  радость.  Посмотрите  на  эту
девочку, она уже не Пещеры боится - ПРОВАЛА!..
   - У вас получится, - сказал он, будто опуская печать.
   - Но я же сарна!.. Раман сцепил пальцы рук.
   Это БУДЕТ. Теперь уже точно; главные исполнители у него есть...
   - Вы АКТРИСА, Лица. Значит, сумеете быть са-ажихой. Я вам помогу.
   Он улыбнулся, и в улыбке  его  оба  поймали  облегчение,  и  затараторили
одновременно,  просматривая  текст,  восхищаясь,  предполагая  взрыв,  бурю,
сенсацию...
   И тогда Раман опустил голову:
   - Хочу предупредить вас... Если тема нашего  разговора  выйдет  за  двери
этого кабинета, - я  буду  знать,  кто  именно  ее  вынес.  Про  последствия
объяснять не надо?
   Оба посмотрели на него чуть не с укоризной. Нет, они болтливы - но они не
скажут.
   - Добрый день. Это вас опять беспокоит Раман Кович, режиссер...  Я  хотел
бы узнать о состоянии Павлы.
   Он рассчитывал, что длинная вежливая фраза, полная тщательно  выверенного
беспокойства, развяжет Стефане язык. Не тут-то было.
   - Ей лучше. Пауза.
   - Как долго еще продлится лечение?
   - Возможно, около двух месяцев. У Рамана сжалось сердце.  Какие-то  очень
серьезные сроки. Хорошо хоть, не полгода... Пауза.
   - У меня к вам колоссальная просьба, -  он  сделал  свой  голос  особенно
проникновенным. - Дело в том, что в прошлый четверг  вышла  телепередача,  в
создании которой Павла принимала самое горячее участие... Передача обо  мне.
Павла очень хотела узнать мое мнение... Я хотел бы лично поблагодарить ее за
отличный, гм, подбор материалов... Ей можно позвонить?
   Пауза. Эта самая Стефана на редкость занудная особа.
   - Телефон приемной... запишите.
   - Спасибо, - сказал он искренне. - Диктуйте, я запомню.
   Павла выглядела скверно. Хуже, чем он мог себе представить; кажется,  она
удивилась ему и не обрадовалась. Ах да, она ведь  помнит,  как,  расставаясь
последний раз, обозвала  его  всякими  нехорошими  именами  и  в  том  числе
саагом...
   И что они все-таки с ней делают? И  как  они  ее  лечат,  а  главное,  от
чего?..
   - Привет, Павла. Я не смотрел передачу. Пропустил.
   - Жалко, - сказала она равнодушно. Потом, помолчав, добавила:
   - Я кого угодно могла здесь ждать, но вот вас...
   - Напрасно. Здесь есть какое-нибудь более уютное место? Чем этот насквозь
больничный холл?
   - Здесь парк, - сказала она напряженно. - Но сегодня, кажется, дождь.
   - Нет никакого дождя, - сказал он уверенно. - Если вы  и  больны,  то  не
простудой же... Пойдемте.
   Возможно, она понимала, как скверно выглядит. Возможно,  она  стеснялась;
следуя за ней по белым пустым коридорам, он вспоминал их последнюю встречу -
безусловно, здоровая девушка Павла была, к тому же, безусловно, счастлива...
Исполнена любви и воодушевления. Теперь ее довели до состояния по-настоящему
больного, исхудавшего, измученного человека...
   - Как они вас лечат? - вкрадчиво спросил он, расстилая куртку  на  мокрой
скамейке. Кажется, она напряглась:
   - Ну, как обычно... в таких случаях...
   - В каких случаях? - он сел  на  правый  рукав,  жестом  приглашая  Павлу
занять остальную площадь куртки. - Что у  вас  за  диагноз,  Павла?  Что  за
симптомы?
   Она смотрела странно. Неотрывно; потом присела рядом и отвернулась:
   - Острое расстройство... психики. Я, видите ли, увидела в студии...  вас,
короче. Здорового черного... саага. В студии!..
   Она горестно засмеялась; Раман сжал зубы. Как 'будто его ткнули  носом  в
его собственную вину.
   - Вы видели саага, а все прочие нет?
   - А все прочие, - она вздохнула,  -  явились,  когда  я  уже  валялась  в
обмороке...
   - - В студии?
   Расспросы ее раздражали.
   - Ну да, в студии... Знаете что, давайте, раз вы уже пришли, поговорим  о
чем-нибудь другом, ладно?..
   Раман молча согласился. Вытащил  из  сумки  томик  с  золотым  тиснением,
положил на колено:
   - Узнаете?
   Она взглянула - достаточно равнодушно. Отвернулась снова.
   Глядя ей в затылок - на потускневшие  волосы,  тонкую  шею  и  больничную
курточку, -  он  испытал  приступ...  незнакомого  чувства.  Ему  захотелось
выдернуть ее отсюда. Потому что ей здесь явно плохо. А он, Раман,  не  хотел
бы...
   Вот  как  называется  это  ощущение.  Острое  сочувствие,  переходящее  в
жалость.
   - Павла... Посмотри на меня.
   Она удивилась. Пожала худыми плечами,  угрюмо  уставилась  ему  в  глаза,
словно бы желая сказать: ну и что?
   Глаза у нее были усталые. Измученные глаза, но совершенно ясные. И на дне
их сидела искорка того огня, что так  ярко  светился  в  день  их  последней
встречи, когда Кович хотел полюбопытствовать насчет дефлорации...
   Присутствие Тритана Тодина. Раман ощутил его, как холодный ветер в спину.
А может быть, это и действительно был ветер,  сбивавший  с  веток  на  землю
холодные капли прошедшего дождя...
   Здесь он, Тодин. Она с ним видится... И может быть, поэтому еще жива.
   - Ты совершенно здорова, Павла, - сказал он, переводя  взгляд  на  мокрый
куст сирени. Молчание.
   - Ты здорова... Как я. Как он. Он приходит к тебе каждый день?
   - Опять будете говорить гадости? - спросила она устало.
   - Я старый и опытный... сааг.  Я  умею  отличить  здорового  человека  от
больного... Что они с тобой делают?! Калечат? Посмотри на себя в зеркало...
   - Не красавица, - сказала она глухо. - Что дальше?
   - Они НЕ ЛЕЧАТ тебя, Павла! А что они делают, - спроси  у  Тритана...  Ты
знаешь, что он со-координатор Познающей Главы?! В  его-то  годы  -  и  такой
пост! Знаешь?
   - Нет, - сказала она после паузы. - Ну и что?
   - Ничего, -  он  желчно  усмехнулся.  -  Ничего,  Павла.  Вокруг  тебя...
вспомни, это ведь я видел серую машину с балкона.  Вокруг  тебя  какая-то...
вспомни сама. Зачем тебя позвали принимать участие  в  этих...  тестах?  Это
точно были тесты?
   Павла открыла  рот,  чтобы  ответить  резко  и  однозначно,  -  но  вдруг
осеклась. "О чем-то вспомнила, - подумал Раман тоскливо. - Вспомнила  что-то
важное, но мне не расскажет. Убедит себя,  что  это  не  имеет  отношения  к
делу..."
   - Павла...
   Но она уже решила сменить тему разговора.
   - Вы все-таки будете ставить "Первую ночь"?
   - Да... но с другим финалом. Она смотрела непонимающе.
   - С печальным, трагическим  финалом,  Павла.  Это  не  будет  сказкой,  в
которой добро победило зло... Все будет, как в жизни.
   В  конце  аллеи  показалась  медсестра;  Раману  померещилось,  что   она
напугана. Что она с ужасом смотрит на сидящую на  скамейке  парочку  и  даже
хочет подойти, - но в последний момент изменяет решение, уходит,  скрывается
среди зелени.
   Любопытно, что парк пуст. Такое впечатление,  что  среди  всех  возможных
пациентов только Павла пользуется  правом  свободного  выгула...  На  особом
положении?..
   - Зря вы это делаете, - сказала Павла устало. - Зря вы... Ради чего?
   Он решил было, что ее по-прежнему оскорбляет идея постановки о Пещере,  и
даже открыл рот, чтобы возразить, - но Павла продолжала, и  он  не  стал  ее
перебивать.
   - Ради чего?.. - повторила она с обидой. - Был бы спектакль...  о  победе
человеческого. О том, как... короче говоря, о том, что называется любовью...
А так что будет? Скандал? Эпатаж?..
   - Урок, - сказал Раман неожиданно для себя. Слово само  сорвалось  с  его
губ, тяжелое, как молот. - Урок... потому что все мы,  все,  кто  ходит  под
Пещерой, позволяют себе забывать о ней. А  я  хочу  напомнить:  каждую  ночь
любой из нас может совершить... проснуться рядом с  мертвым  телом  любимого
человека.
   Павла молчала. Не опуская глаз.
   - Я не хотел тебя расстраивать, - сказал он тоном ниже. - Но ты  спросила
- зачем... С тех пор, как я познакомился, с  тобой...  с  тобой-сарной,  мне
очень хочется сказать все... что я думаю. Я имею на это право, правда?..
   - Кто виноват, что вы сааг? - спросила она глухо.
   - Охотятся все, - сказал он убежденно; - Схрули всех мастей, тхоли - друг
на друга...
   - Зачем твердить об очевидном? - она опустила глаза. - Зачем  лишний  раз
напоминать о смерти, и так все знают...
   - Я хочу сказать, - повторил он упрямо. - Я  хочу  рассказать  всем,  как
проснулся однажды и смутно вспомнил вкус крови, и как звонил одной  знакомой
девушке, пытаясь проверить, не под  ее  ли  подъездом  остановилась  сегодня
труповозка...
   Павла вздрогнула:
   - Это что, правда?!
   - Ас какой стати мне врать?
   Некоторое время они смотрели друг на друга. Сквозь разрывы туч  пробилось
солнце, и по всему парку побежали вперемежку пятна света и пятна тени.
   - Павла, - сказал Раман тихо. - Я не знаю, зачем мне  это  нужно.  Слава?
Скандал? Да, конечно...
   - Погодите...
   - Нет, это ты погоди, Павла. Если ты встретишь в Пещере саага...
   - Я не встречу!!
   Он тут же пожалел о своих словах. Она сделалась белая, как сахар.
   - Не встретишь, - сказал он успокаивающе. - Я сказал так, к примеру... ТЫ
не  можешь  встретить  саага.  Но  если  бы  твоя  сарна  случайно  на  него
наткнулась...
   - Нет, - Павла упрямо не желала  рассматривать  такую  возможность.  Даже
гипотетически.
   - Ладно, - он вздохнул. И снова залегло молчание и длилось так долго, что
солнце успело окончательно освободиться из объятий темных  туч,  и  в  парке
сделалось почти жарко.
   - Раман, - она начала с усилием, с  запинкой,  -  вам  не  нравится,  как
устроен мир?
   В конце аллеи опять возникла медсестра, и она была не одна; с  ней  рядом
имелся молодой подтянутый парень в форме административной полиции.
   - Знаю, что вы хотите сказать, Павла. Бесполезно? Ну  и  что?  Я  выскажу
все, что думаю по этому поводу. В его, мироздания, смеющуюся харю.
   - Вы не отвечаете за своего саага.
   - Почему?!
   - Потому, что вы человек.
   - Но сааг ведь тоже я! Почему он бродит по Пещере, не желая меня слушать?
Почему он убивает , тех, к кому я... хорошо отношусь?..
   Павла подняла глаза. Круглые, как блюдца. С  широкими  черными  зрачками;
красивые глаза, хоть и удивленные донельзя. И в черных очках усталости.
   -  А  разве  лучше  было...  если  бы  убивали...  преследовали...  вы...
человек... сами?..
   - Я был бы собой, - сказал он тихо. - Я мучился бы... тащил бы груз вины,
но знал бы, что за каждую минуту моей жизни отвечаю Я САМ!
   - Так не бывает, - сказала она убежденно.  -  Человек  не  может  таскать
своего зверя в душе... Носить в себе маленькую Пещеру.
   - Так не бывает, - повторил он  разочарованно.  -  Павла...  Вообще-то  я
рассчитывал, что ты меня поймешь. Видишь ли... больше,  наверное,  никто.  Я
думал... рассчитывал... на союзника.
   - Да что я могу-то?! Хорошенький союзничек - психическая больная...
   - Ты здорова.
   Медсестра с молодым полицейским приблизились настолько, что  парень  смог
узнать Ковича - ишь ты, театрал! - и покрыться румянцем.
   - Раман... Я, может быть, поняла бы, но... Она хотела еще что-то сказать,
но промолчала.
   А жаль; она что-то важное хотела сказать.  Так  ему,  во  всяком  случае,
показалось.
   Полицейский доброжелательно растянул губы:
   - Прошу прощения, господа... Извините, господин Кович, у  вас  ведь  есть
разрешение... на территорию больницы?..
   - Конечно, - отозвался Раман, не двигаясь с  места.  -  Иначе  как  бы  я
вошел?
   В присутствии Павлы ему не хотелось бы объяснять  всех  подробностей.  Не
хотелось говорить, как три  дня  подряд  ему  отказывали  в  посещении  -  и
дождались-таки, что он позвонил в приемную  Второго  советника,  через  него
вышел на аппарат Охраняющей главы, немножечко солгал  и  получил  допуск,  и
добрался до Павлы не обычным путем для посетителей, а через  служебный  ход,
где опять пришлось немножечко солгать...
   Медсестра отодвинулась назад; парень скованно улыбнулся:
   - Я попросил бы вас... дело в  том,  что  режимом  для  госпожи  Нимробец
сегодня не предусмотрено посещений... вероятно, персонал допустил ошибку, мы
приносим свои извинения, - он чуть поклонился Павле, -  но  свидание  должно
быть прекращено...
   Раман скорее почувствовал, чем увидел, как опустились плечи сидящей рядом
девушки.
   - Понимаю, - сказал он с обезоруживающей улыбкой.  -  Так  трудно  всегда
отвечать за чужие ошибки... Через десять минут мы закончим, страж.
   Парень покраснел сильнее:
   - Дело в том... Я просил бы, чтобы...
   - Через десять минут, - сказал Раман, все еще улыбаясь, но  это  уже  был
тот самый тон, которым он говорил со своими актерами на репетиции.  И  никто
никогда не пытался ослушаться.
   Блюстители порядка неохотно отступили.  Павла  смотрела  вопросительно  -
Раман криво усмехнулся:
   - Меня не хотели пускать... Я проник полулегально.
   - Это возможно?!
   - С моими связями - да.
   - Нет, возможно ли,  чтобы  вас  не  пускали?  Сперва  был  карантин,  но
потом... Приходила и Стефана, и даже с Митикой, и..
   Она запнулась.
   - И Тритан, - закончил он за нее. - Да,  сюда  пускают  только  тех,  кто
благотворно влияет на вас,  Павла.  Тех,  кто  умеет  внушить  вам,  что  вы
действительно больны.
   Она вспыхнула мгновенно, как облитый маслом хворост.
   - Да кто вы такой, чтобы говорить мне ТАКИЕ вещи?! По  вашему,  весь  мир
объединился против меня, травит меня машинами,  подсовывает  удавленников  и
говорящих собак, открывает под ногами люки...  как  вы  можете,  мне  и  так
плохо, так нет, являетесь вы со своими разоблачениями, несете чушь, городите
ерунду, обвиняете всех подряд, зачем вы приперлись?!
   Под ее подошвами сердито заскрипел гравий. Она уходила, не  оборачиваясь,
оставляя на аллее четкие, злые отпечатки каблуков.
   - Тебе подсунули саага, Павла! - крикнул он ей в спину. - Тебе  подсунули
куклу, я, как режиссер,  это  чую  носом!  Любой  студентишка  состряпал  бы
подобную постановку за пару часов!
   Ее шаг замедлился. Возможно, за каждым  кустом  в  изобилии  подслушивают
медсестры и административные полицейские - плевать. Уже плевать.
   -  Павла,  ты  здорова!..  Тебя  довели  до   сумасшествия   обыкновенной
мистификацией - причем ты, если  задумаешься,  поймешь,  кто  это  сделал  и
зачем!..
   Она уже стояла. Не  оборачиваясь,  сгорбившись,  сжав  опущенные  кулаки;
Раман подошел и встал за ее спиной.
   - Спроси себя - зачем ты ему  нужна?  Ведь  нужна  зачем-то,  и  он  тебе
говорил, вспомни!..
   - Он меня любит, - сказала она почти с ненавистью.
   - А-а-а... - отозвался Раман после паузы. В конце  аллеи  показались  две
медсестры, молодой полицейский и, по-видимому, врач -  субъект  в  белом,  с
плоским портфелем в руках. Все четверо шагали  решительно  и  твердо;  Раман
мрачно усмехнулся:
   - Все... конец свидания.
   - Раман... - она наконец-то обернулась. - Сколько жертв... в Пещере... вы
загубили на своем веку?
   - Не помню, - отозвался он, с ужасом понимая, что действительно не хозяин
своей памяти. - Природа милостиво постаралась... чтобы я  забыл.  Утром  еще
помнишь - а днем все забываешь, бодрость и сила, а вкус крови - нет, его  не
помнишь...
   Павла содрогнулась:
   - Это... правильно. Иначе как бы вы жили?..
   - А как все мы живем? - спросил он жестко. -  Ты  думаешь,  я  взялся  за
"Первую ночь" с жиру?!
   - Вам... жалко тех, кого вы убили?
   - Нет, - отозвался он с удивлением. - Но я не хотел бы о них молчать.
   Решительная четверка - врач с двумя сестрами и полицейский преодолела уже
большую часть расстояния; слышно было, как взвизгивает под подошвами гравий.
   - Я  подумаю,  -  сказала  Павла  еле  слышно.  -  Да...  хотелось  бы...
перечитать "Первую ночь". Его колебание  было  коротким  и  мучительным.  Но
покуда четверка стражей не приблизилась, маленький томик с золотым тиснением
перекочевал из его кармана к ней за пазуху.
   Тритан явился утром; Павла  сидела  на  кровати,  и  скомканные  простыни
помнили бессонную ночь.
   - Что с тобой?
   - Они забрали у меня книжку, -  сказала  Павла  с  ненавистью.  -  Какого
черта, я что, не имею права читать?
   - Они отвечают за твое здоровье, - Тритан пододвинул табуретку, уселся на
краешек, легко и рассеянно. - Разве ты хочешь обострения?
   Павла окинула его тяжелым взглядом. Отвернулась, будто не желая говорить.
   - Если свидания будут оказывать на тебя такое действие...  Скоро  и  меня
перестанут пускать. Полная изоляция, и ширмы уберут...
   Аккуратные белые ширмы с некоторых пор прикрывали от нескромного  взгляда
Павлины санитарные удобства.
   - Павла, посмотри на меня... Я ведь  серьезно  говорю.  Немного  осталось
долечиться - ну зачем  же  опять  все  портить?!  Выпишут  -  читай  сколько
хочешь...
   - Тритан, ты мне никогда не врал?
   Теперь она смотрела неотрывно, и взгляд ее был, как клещ.
   Его рассеянные зеленые глаза мигнули:
   - Врал. И признавался, что врал... Помнишь?
   Она сглотнула. Она помнила; нагой смуглый человек на  постели  и  полоска
солнца на его шее, как галстук или как лезвие. Или как петля...  Хорошенькие
мысли.
   И все-таки воспоминание о том дне принесло ей облегчение. Он был  слишком
светлый, тот день, чтобы задумываться о таких мелочах, как вранье...
   - Тогда я говорил тебе... Что всякое вранье имеет предел.  Я  никогда  не
преступлю... черты. А в остальном - все мы понемножку врем, Павла. На вопрос
   "Как дела?" отвечаем "Неплохо", даже если дела идут хуже некуда...
   - Как дела, Тритан?
   Он улыбнулся:
   - Молодец...
   Протянул руку; она хотела отстраниться, но в  последний  момент  все-таки
поддалась.
   - Дела не очень хороши, Павла. То есть с тобой,  по-видимому,  будет  все
нормально, но вот мои собственные дела...
   - Ты хочешь  повторить  подвиг  Доброго  Доктора?  Состричь  с  меня  мое
везение, будто шерсть с овечки?
   Она хотела увидеть его замешательство - но тщетно.  В  глубине  его  глаз
ничего не изменилось. И не дрогнули зрачки.
   - Кович сказал тебе, что я вивисектор?
   - Зачем я тебе нужна, Тритан? Его  глаза  наконец-то  померкли.  И  голос
соскользнул вниз, сделавшись уже не гулким - хриплым:
   - Ты не догадываешься?
   - Я думаю, ты меня любишь, - пробормотала она неуверенно.
   - А Кович сказал, что я тебя использую?
   - Тритан, а вообще-то  возможно  притащить  в  телестудию  саага?  Куклу,
конечно же, куклу... У вас в центре реабилитации, ты говорил, есть один -  в
музее...
   Он вздохнул. Убрал руку с ее плеча:
   - Так... и кто его притащил?
   - Не ты, - сказала она миролюбиво. - Кто-нибудь.
   - Кто-нибудь...
   Он поднялся. Отошел к окну; Павле показалось,  что  он  сейчас  попробует
сесть на узкий подоконник, уже потом она с опозданием вспомнила, что  сидеть
на подоконниках - манера Ковича.
   - Не хотелось бы об этом говорить, все-таки не я твой лечащий врач...  Ну
ладно. Каких он был размеров... этот сааг?
   Павла невольно содрогнулась. Стиснула зубы - не хватало еще выдать  дикий
страх перед одним только воспоминанием.
   - Высотой... как два человека.
   - Значит, ты видела его глазами сарны? Павла молчала. Не поняла.
   - Есть специальные исследования,  -  скучным  голосом  сказал  Тритан.  -
Соотношение ростов... Сааг по отношению к человеку такого  же  размера,  как
небольшой медведь. Никак не в два раза выше.
   - Разве в Пещере есть люди? - спросила она машинально.
   Тритан поморщился:
   -  Это  сравнительное  исследование,  сделанное  на  основании  косвенных
данных... Вс