ил?
   - Да.
   Павла проглотила слюну. Куртка на три размера больше, змея...
   - Все специально?! И говорящая... Почему-то "говорящая собака" показалась
ей сейчас самым обидным. Самым... непростительным.
   - Я здорова?!
   - Да...
   Он опять не прятал глаз. Это не вязалось с Па- влиным  представлением  о
вине, о его чудовищной вине, которая...
   - Вы меня... иссле... пытаетесь... как Добрый Доктор?!
   - Да.
   - Как же тебе не стыдно? - спросила она тонким, на грани слез голосом.
   Он встал на колени.
   Жест этот,  в  другое  время  показавшийся  бы  опереточным,  был  теперь
совершенно естествен - как все, что делал Тритан.
   Он стоял перед ней на коленях, но по-прежнему не  опускал  глаз.  Хоть  и
смотрел теперь снизу вверх.
   - Что же мне делать, Павла?  Мы  должны  понять.  Мы  обязательно  должны
знать, как же именно Добрый Доктор получал свои препараты...  Потому  что  в
мире уже есть люди, которые ЗНАЮТ путь к этому. Ты спичка в пороховой башне.
И если до тебя доберутся чьи-нибудь грязные руки...  Я  мог  бы  долго-долго
тебя обманывать. Я мог бы это, поверь... Но я не стал. Знаешь, почему?..
   Бесшумно распахнулась белая мягкая  дверь.  Доктор  Барис.  И  еще  один,
незнакомый Павле, оба бледные, со странно сжатыми губами.
   Тритан повернул голову. Не поднимаясь с колен.
   - Потом.
   - Господин Тодин...
   - Закройте дверь.
   В какую-то минуту Павла думала, что они не послушают.
   Но они подчинились.

***

   Спектакль был внесен в  документы  под  нейтральным  названием  "Песни  о
любви", премьера планировалась на  осень,  Кович  привселюдно  объявил,  что
новый спектакль станет экспериментом, собранием дебютов, что  заняты  в  нем
будут только молодые и  невостребованные  и,  дабы  избавить  дебютантов  от
стеснения и зажима, репетиции будут проводиться закрыто. На стенде  вывешено
было распределение - под ним сразу же собралась  небольшая  толпа.  Массовка
трепетала, приближаясь к стенду, более менее состоявшиеся актеры  усмехались
недоуменно либо покровительственно; тут же случилось несколько драм,  потому
что большая часть "мальчиков и девочков" в распределение  не  попала.  Театр
гудел, преисполненный сплетнями, поздравлениями, упреками  и  обвинениями  в
подхалимаже.
   Рядом с распределением вскоре оказался график репетиций; ни на  одной  из
них не собиралось больше двух-трех персонажей. Раман тщательно разъял пьесу,
раздробил ее на сценки и сценочки, и по каждому  отдельному  диалогу  трудно
было что-то понять о целом - чего, собственно, Раману и хотелось.  Никто  из
них почти наверняка не читал "Первую ночь"  -  очень  долго  все  они  будут
верить, что репетируют какие-то "Песни о любви"...
   Кроме главных героев. С ними надо будет работать очень серьезно  и  очень
отдельно...
   Зазвонил  телефон;  Раман  отвлекся  от  творческих  Раздумий.  Вероятно,
звонили из Отдела искусств при Совете - сожалеть, что он снова не явился  на
совещание...
   - Добрый день, Раман. Ax да, они ведь договорились звать  друг  друга  по
имени...
   Этот голос невозможно не узнать. Кто знает, есть ли еще  в  городе  такие
голоса, редкостный дар, используемый не по назначению...
   - Приветствую вас, - сказал он машинально. - Надо сказать, что  когда  вы
нужны, до вас совершенно невозможно добраться.
   - А когда я не нужен, являюсь сам, - охотно заключил Тритан  Тодин.  -  Я
знаю, что вы обо мне думаете.
   - Не знаете, - жестко заверил Раман.
   - Тогда у меня есть шанс узнать, - невозмутимо продолжал Тодин. - Я готов
с вами встретиться. Если пожелаете.
   Раман заколебался. Поворот сюжета застал его врасплох. Он не  думал,  что
Тодин сам пойдет на контакт, да еще и будет напрашиваться; это совершенно не
вязалось с Рамановым представлением о Тодине. И  с  общим  представлением  о
ситуации не вязалось тоже.
   Он был готов отказать. Совершенно инстинктивно, из чувства  противоречия.
Назло...
   Впрочем, прошло уже  четыре  дня  с  тех  пор,  как  он  изложил  Второму
советнику свою просьбу. И тот долго вздыхал в телефонную трубку: "Видите ли.
Администрации вмешиваться в деятельность Триглавца... А  почему  бы  вам  не
подать официальную жалобу?" А потом  все-таки  согласился  "распорядиться  о
сведениях", но вот прошло уже четыре дня, а от советника ни слуху ни духу...
   - Хорошо, - сказал Раман глухо. - Я предпочел бы не затягивать.
   - Сегодня? - с  готовностью  спросил  Тодин.  -  Видите  ли,  я  как  раз
неподалеку от театра, мог бы заскочить...
   Сокоординатор Познающей Главы совершенно лишен был предрассудков.
   Они говорили час, не больше, - но Ковичу  показалось,  что  уже  вечер  и
вот-вот должен начаться спектакль.
   - Зачем вы мне все это рассказываете?
   - А вам неинтересно, Раман?
   - Я не верю... что  мир  может  сколько-нибудь  сильно  пошатнуться.  Мир
стабилен.
   -  Вообразите  на  пять  минут,  что  НИ  ОДНА  жертва  вам  не   дается.
Недостижима. Как та знаменитая сарна, то бишь Павла Нимробец...
   Раман стиснул зубы. Его ученик Дин как-то признался ему по секрету, что в
те дни - дни охоты на Павлу - Кович был просто невыносим...
   Конечно, Дин не знал причины.  Кович  и  в  лучшие-то  времена  не  бывал
симпатягой...
   - Вы думаете... Тритан, что гипотетическая угроза миру  оправдает  вас  в
случае, если выплывет на свет факт незаконного задержания, ложного диагноза,
исследований без согласия пациента?
   - Раман... к сожалению, угроза не гипотетическая, а вполне реальная. И  у
Познающей Главы есть целый ряд специальных полномочий...
   - Если вы в течение дня не освободите госпожу Нимробец, мне придется идти
в Администрацию.
   Кович сам не знал до конца, блефует он или  нет.  Механизмы  собственного
воздействия на Администрацию представлялись ему весьма туманно, - однако они
были, эти механизмы, и господин Тодин не может s этого не понимать...
   - "Освободите"... - его собеседник  пожал  плечами.  -  Как  будто  Павла
действительно в тюрьме.
   - Принудительное содержание в клинике...
   - Принудительное?!
   Органный голос Тритана легко перекрыл незаконченную фразу Ковича. Зеленые
глаза сузились, Раман невольно напрягся и с трудом подавил  желание  отвести
взгляд.
   - Раман, я рассказал вам о  Добром  Докторе  не  затем,  чтобы  развлечь.
Вспомните, когда вы  учились  в  училище,  -  вы  ведь  театральное  училище
заканчивали, я не ошибся? -  вас  еще  на  первом  курсе  заставляли  читать
"Легендарий"... Помните? Самая древняя легенда помните? - о том, как  Пещера
была всюду, люди жили в ней днем и ночью, и души их  были  дремучи,  покрыты
шерстью... То, что красивый язык легенды определяет  как  "покрытые  шерстью
души", есть не что иное, как излишки природной агрессивности, не  отделенные
от человеческой личности, преломленные ею... в особо Отвратительных  формах.
Грубая агрессия, используемая для достижения вполне  человеческих  целей.  И
наоборот - по-человечески хитроумные методы для достижения целей звериных. В
высшем своем проявлении - так называемая  война,  котел  коллективной  жажды
убийства. Вот что имеют в виду специалисты, говоря о  "мире  без  Пещеры"...
Мир без Пещеры есть Пещера в дневном мире. Пещера навсегда.
   - По вам проплакалась педагогическая карьера, - сообщил Раман  угрюмо.  -
Дети любят людей с богатой фантазией.
   - Дорогуша Раман, технически эта фантасмагория - Пещера навсегда - вполне
реализуема.  Добрый  Доктор  это  практически  устроил,  правда,  на   очень
ограниченной части суши... Но самое печальное, что его опыт никого ничему не
научил.
   Тритан вдруг подался вперед, уголки его губ резко опустились вниз:
   - Вы можете себе представить,  какие  это  деньги  -  продавать  везение?
Гарантированную безопасность в Пещере?  И  сколько  будет  покупателей?  Да,
большинство богатых и влиятельных людей бродят по Пещере хищниками, но  ведь
и хищникам не миновать старости, слабости; ой как это обидно,  Раман,  когда
стая наглых схрулей загрызает старого матерого саага, как это печально...
   Рамана передернуло, но взгляда он не отвел. Тритан выпрямился.  Выражение
его  лица  снова  изменилось  -  теперь  оно  казалось  бесстрастным,   даже
равнодушным:
   - В мире существуют силы, готовые правую руку отдать за обладание  Павлой
Нимробец. И это не Триглавец, Раман, Триглавец действует в рамках закона,  а
если закон по какой-то причине тесен - что ж, Триглавец его перекроит...  Но
есть еще наследники Доброго Доктора, которые,  заполучив  Павлу,  за  неделю
синтезируют искусственное везение. И станут торговать им, в  благороднейших,
как водится, целях, ведь если сотня состоятельных людей избавится от  страха
Пещеры, мир еще не рухнет... Так они думают.
   Тритан встал, и Раман с неудовольствием обнаружил, что  смотрит  на  него
снизу вверх.
   - Вот именно поэтому, Раман... Именно поэтому Павла должна находиться под
охраной. Ее не стерегут - ее охраняют. В ее интересах.
   - В ее интересах вы убедили ее, что она  больна?  Тритан  осекся.  Развел
руками, как бы говоря: ох, как с вами сложно... Помолчал,  подошел  к  окну,
занял любимое место самого Рамана - на подоконнике,  над  служебным  входом,
над улицей, над клумбой с новыми, уже совершенно летними цветами...
   - Раман... Вы уверены, что справитесь с постановкой "Первой ночи"?
   Ковичу удалось не выказать эмоций. Его лицо осталось  холодно-насмешливым
- так, во всяком случае, ему казалось; на краю стола лежала  черная  кожаная
папка с распечатками  пьесы,  с  его  собственными,  Ковича,  беспорядочными
наметками.
   Собственно говоря, чего он, великий Кович, испугался?!
   - Я уверен, - отозвался он, не отводя взгляда  от  зеленых,  как  измена,
глаз Тритана Тодина. - А у вас есть сомнения?
   - У меня есть сомнения, - Тритан вздохнул, - но другого  порядка...  Что,
если эта постановка придет в конфликт с общественной моралью?  Пауза.  Кович
наконец-то опустил глаза. Общественная мораль гибка и растяжима - но лишь до
определенных пределов. Собственно, только Триглавец,  и  только  вооруженный
такой формулировкой, имеет над Свободным Искусством некое подобие власти...
   - Вы что, угрожаете мне, Тритан? - спросил  Кович  высокомерно.  -  Пусть
неубедительно, пусть мелко, но все же угрожаете?..
   Тодин прислонился спиной к  раме.  До  половины  прикрыл  веками  зеленые
глаза, в свое время так поразившие доверчивую Павлу Нимробец:
   - Двадцать с небольшим лет назад... я занимался неким тяжелым  и  грязным
делом. Я был наблюдателем... в горном районе, отрезанном от мира... во  всех
смыслах отрезанном, потому что это был изолят. Пещера там не выполняла своих
функций, никто не мог реализовать агрессию в ее естественной  форме,  Пещера
отмирала, превращаясь в призрачный, безопасный и бесполезный сон... А потому
животные реакции пришли в дневной...
   Тодин запнулся. Его  светлые  глаза  медленно  темнели,  будто  наливаясь
нефтью:
   - Вы никогда не задумывались, как это  сложно  -  проткнуть  человеческое
тело острым предметом?. Физически сложно... Традиционная казнь в изоляте,  в
так называемых "дальних республиках"... то есть  любое  село  называло  себя
республикой, дело не в этом... Традиционная казнь там была - насаживание  на
колесо. Прокатить по улицам  и  скинуть  в  пропасть,  благо  пропастей  там
полным-полно...  Так  вот,  Раман,  вы  можете   себе   представить,   какие
инструменты использовались для того, чтобы насадить человека на железную ось
этого самого колеса? Чтобы он не умер сразу? Чтобы он держался крепко?
   Кович сглотнул.
   - Я присутствовал при такой казни, - мягко  сказал  Тритан.  -  Мне  было
двадцать лет... Впрочем, возраст не имеет никакого значения. Вам не кажется,
что сааг, пожирающий жертву, чтобы утолить голод... И толпа людей  -  людей,
Раман! - в справедливом гневе катящая колесо... на котором...
   Тодин поперхнулся и замолчал. По брусчатке под окнами шелестели шины,  за
дверью цокали взад-вперед деловитые каблуки, администраторши.
   - Раман... Простите. Я понимаю, что радости вам не доставил ни на грош. Я
хочу, чтобы вы поняли, и не знаю,  как  объяснить...  Раман,  -  он  подался
вперед, грозя  соскользнуть  с  подоконника,  -  вы  пробовали  когда-нибудь
посмотреть на мир Пещеры человеческими глазами?
   Кович нервно усмехнулся:
   - Мне кажется, я только этим и занимаюсь...
   - Вы смотрите снаружи, - Тодин устало вздохнул. - Вы четко  разделяете  -
это они, в темноте среди камней, они, покрытые  шерстью,  а  это  мы,  порой
вздорные, порой невыносимые - но люди, этим все сказано...
   Раман молчал. Он не понял.
   - Правильно разделяете, - сказал Тодин после паузы,  неожиданно  сухо.  -
Потому что с точки зрения человека мир  Пещеры  -  отвратительнейшее  место.
Хруст перекусываемых позвонков,  -  Тодин  болезненно  поморщился,  и  Раман
автоматически подумал, что сокоординатор Познающей главы необыкновенно сочно
умеет рассказывать. Ясно и ярко видит все, что стоит за  словами.  И  говоря
"хруст", готов затыкать уши - так внятно этот хруст ему слышится...
   Тодин наблюдал за ним, и взгляд у него был тяжелый. Раман отвернулся;  он
никогда не терпел рядом сильнейших,  в  чем-то  его  превосходящих,  и  даже
равных по возможностям не очень-то  жаловал;  Тритан  Тодин  был,  наверное,
великим режиссером. Режиссером спектакля "Жизнь".
   Администраторша под дверью цокала каблуками и нервничала.
   - Мы с вами закоснелые циники, - сообщил  Тритан  с  усмешкой.  -  Всякий
нормальный человек покроется краской, если вслух заговорить с ним о  Пещере.
Этот стыд... подсознательное  отвращение  к  миру  Пещеры  имеет  совершенно
определенную, защитную функцию.
   Кович не выдержал и усмехнулся. Так насмешливо и гнусно, как только умел.
   - Да, - Тритан печально кивнул. - Можете сколько  угодно  смеяться...  Но
когда человеческая сущность сочетается  с  сущностью,  к  примеру,  саага...
Знаю, что вы мне скажете. Я отвечаю за себя, я  мужчина,  обуздать  зверя  -
дело чести... Давайте поставим вас на пьедестал и будем считать примером для
подражания. А тем временем в городах и местечках, в отдаленных  углах  и  на
соседней улице народятся мальчишки и девчонки, которые...
   Он запнулся. Зеленые глаза его мгновенно сделались мутными, темными,  как
заброшенный жабий пруд.
   - Та старуха все кричала, что украла не она, а кто  его  знает,  как  все
было на самом деле... Раздели донага, накололи на ось, у нее седые...
   Он сделал над  собой  усилие,  глаза  его  снова  стали  ярко-зелеными  и
уперлись Ковичу в лицо:
   - Что  самое  печальное...  Если  человека  и  зверя  соединить  в  одной
личности,  получается  нечто   худшee...   чем   просто...   сааг.   Человек
хитроумнее... сааг не может быть изувером и получать от пытки  удовольствие.
Правда?
   Раман стиснул зубы. Тритан Тодин довлел над ним, давил, ставил  в  тупик;
слишком сильный соперник  -  Тритан  Тодин.  Можно  только  порадоваться  за
Павлу... и за ее выбор.
   Не разжимая зубов, он растянул рот в усмешке:
   - Вы хотите сказать, что я рушу устои?  Подрываю  корни,  рублю  сук,  на
котором сижу? Я правильно истолковал ваши...
   Он замолчал. Он собирался  сказать  "ваши  откровения",  но  в  последний
момент все же запнулся, потому что все, о чем  рассказывал  Тодин,  вдруг  в
красках встало перед его, Рамана, глазами. И ему сделалось дурно.
   Значит, он ПОВЕРИЛ?!
   Тритан опустил веки:
   - Я прекрасно понимаю, Раман, что  вы  хотите  этим  спектаклем  сказать.
Кто-то больше любит Пещеру, кто-то меньше... Кто-то боится сильно, кто-то  -
совсем чуть-чуть. Люди гибнут в Пещере не чаще, чем, к примеру, под колесами
машин. Садясь в такси или переходя дорогу, никто, как правило, не спрашивает
себя: а буду ли я жив спустя полчаса?..
   Кович молчал. Администраторша под дверью ждала его,  сколько,  интересно,
она уже ждет, на который час он ей назначил встречу?..
   - Но, Раман, приносить в жертву своему  творческому  порыву...  приносить
нечто, очевидное для  многих  умных  людей,  сапогами  топать  по  запретной
территории... Да, она существует.  Да,  такое  гадкое  слово  "запрет".  Его
ненавидят дети и режиссеры. Черт, не хочу читать  мораль...  Короче  говоря,
если мне не удалось вас убедить, просто примите к сведению.
   В стекло билась муха. В десяти сантиметрах от распахнутого окна. "Кого-то
эта муха мне напоминает", - подумал Кович мрачно.
   - Вы преувеличиваете  волшебную  силу  искусства,  -  желчно  сказал  он,
обращаясь к мухе.
   - Отнюдь, - без улыбки отозвался Тодин. - Я рад, что мы с вами  пришли  к
взаимному пониманию.
   - Да? - усомнился Раман.
   - Да, - Тодин кивнул без тени сомнения. - Кстати, если  захотите  увидеть
Павлу... Мне кажется, она будет рада.
   В эту ночь ее мучило скверное, исключительно  скверное  предчувствие.  Ей
почему-то вспоминался тюбик помады в щели тротуара -  символ  неосознанного,
непознаваемого страха.
   А утром пришел охранник.
   Этот парень не был ей знаком. Она привыкла здороваться  с  охранниками  и
медсестрами,  -  но  этот,  улыбчивый,  коротко  стриженный,  встретился  ей
впервые.
   - Доброе утро, Павла... Идемте.
   - Доброе утро, - отозвалась  она  вежливо.  -  Разве  на  сегодня  что-то
назначено?
   Вот  уже  несколько  дней   ее   не   тревожили   лечением...   то   есть
исследованиями.  Тритан  сказал,  что,  возможно,  скоро   они   вообще   не
понадобятся.
   - Доктор Барис хочет с вами  поговорить,  -  парень  улыбнулся  снова.  -
Наденьте что-нибудь, в коридоре прохладно, опять перестарались с этим  самым
дурацким кондиционером...
   У него была странная манера говорить.  Чуть  поспешно,  как  будто  желая
избежать  паузы,  как  будто  собеседник  может  задать  неприятный  вопрос,
которого допускать ни в коем случае не следует.
   -  Идемте,  Павла...  -  повторил   парень   почти   просительно.   Таким
извиняющимся голосом не говорили ни один охранник и ни одна медсестра; Павла
удивилась.
   Она покорно набросила курточку; этот  огненно-красный  спортивный  костюм
купил ей и принес собственноручно Тритан. Чтобы  не  травмировать  здорового
человека больничной одеждой...
   Всякий раз при имени Тритана она ощущала усталость.  Даже  если  это  имя
было произнесено в мыслях.
   Они шагали по пустынным коридорам - зеленый, как травка, сопровождающий и
Павла, одетая в цвета пожарной машины. Сопровождающий, кажется, спешил -  во
всяком случае, шагал все быстрее и быстрее.
   Как будто в конце пути ему была обещана конфетка; Павла удивилась снова.
   Медсестра за маленьким столиком подняла голову, перевела взгляд  с  Павлы
на охранника и обратно. Белесые брови ее чуть поднялись - будто  она  хотела
что-то сказать, но в последний момент раздумала. Павла криво ей усмехнулась.
   Всем им спокойнее считать Павлу пациенткой. И  ей,  оказывается,  в  роли
пациентки было легче; ей, по крайней  мере,  было  к  чему  стремиться  -  к
выздоровлению...
   А чего ей ждать теперь?!
   Тритан...
   Она поморщилась, будто от кислого.
   ...И кажется, что уже много лет они живут, как муж с женой. В  ее  палату
приволокли другую кровать - широкую  и  удобную;  не  клиника  -  отель  для
новобрачных. Порой ей хочется гнать его от себя, и она гонит - и погибает от
тоски, и тогда он, великодушный, возвращается...
   Она споткнулась на ровном ковре. Потом еще раз;  сопровождающий  вздохнул
сквозь зубы - и тут же улыбнулся снова. Во весь рот. Как будто не  охранник,
а...
   - Вы недавно служите? - спросила Павла, старательно глядя под ноги, чтобы
не споткнуться опять.
   - Недавно, - на этот раз парень улыбнулся довольно криво.  -  Меня...  по
личному... от господина Тодина.
   Павла прерывисто вздохнула.
   ...Тритан.
   Разве не мечтала она жить на необитаемом острове с любимым человеком?
   Теперь они живут посреди психиатрической клиники, и по его приказу  белые
коридоры безлюдны, будто омываемые морем песчаные  берега.  Кусты  сир