отдать Каралиусу в  награду  половину
бывших земель Ньеволе.
   В ту ночь, когда об этом объявили официально - сначала в войсках, потом
громко прочитали указ на Большой площади Астибара, - в  семейном  поместье
Ньеволе дотла сгорела конюшня и несколько хозяйственных построек.
   Альберико приказал  Каралиусу  немедленно  провести  расследование,  но
через  день  пожалел  об  этом.  Среди  тлеющих  руин  нашли   два   тела,
придавленных упавшей балкой,  которая  перегородила  дверь.  Одно  из  них
принадлежало осведомителю,  работавшему  на  Гранчиала,  командира  Второй
роты. Вторым оказался солдат той же Второй роты.
   Каралиус тут же вызвал Гранчиала на дуэль в любое время и в любом месте
по выбору последнего. Гранчиал немедленно назвал время и место.  Альберико
быстро дал понять, что уцелевший в этой схватке будет  казнен  на  колесе.
Ему  удалось  предотвратить  дуэль,  но  оба  командира  с  этого  момента
перестали  другом  с  другом  разговаривать.  Между  солдатами  обеих  рот
возникало множество мелких стычек, а одна, в Тригии, оказалась не столь уж
мелкой, после нее осталось пятнадцать убитых и вдвое больше раненых.
   Местных осведомителей находили мертвыми в дистраде  Феррата,  распятыми
на колесах от повозок фермеров в насмешку над правосудием  тирана.  Нельзя
было даже отомстить  -  это  означало  бы  признать,  что  эти  люди  были
осведомителями.
   В Чертандо  двое  солдат  из  Третьей  роты  Сифервала  не  явились  на
дежурство, исчезли в заснеженных полях; такое произошло впервые.  Сифервал
сообщил в докладе, что местные женщины, по-видимому, к этому не причастны.
Эти солдаты были очень близкими друзьями. Командир Третьей  роты  выдвинул
очевидную, но неприятную гипотезу.
   К концу зимы Брандин Игратский прислал еще одного разодетого посланца с
очередным письмом. В  нем  он  многословно  благодарил  Альберико  за  его
предложение  предоставить  стихи  и  выражал  готовность  с  удовольствием
прочесть их.  Он  также  официально  попросил  прислать  шесть  женщин  из
Чертандо, столь же молодых и красивых, как  та,  которую  Альберико  столь
любезно позволил ему захватить на Восточной Ладони  несколько  лет  назад,
чтобы  пополнить  ими  сейшан.  Непонятно,  каким  образом  это   послание
приобрело непростительно широкую известность.
   Смех был убийственным.
   Чтобы его заглушить, Альберико приказал Сифервалу схватить шесть старух
в юго-западном Чертандо. Он приказал завязать им глаза и связать по  рукам
и ногам, а потом посадить  под  курьерским  флагом  на  засыпанной  снегом
границе Нижнего Корте между фортами Синаве и Форезе.  Он  велел  Сифервалу
привязать к одной из них письмо, в  котором  просил  Брандина  подтвердить
получение новых наложниц.
   Пускай его ненавидят. Лишь бы боялись.
   На обратном пути  на  восток  от  границы,  сообщал  Сифервал  в  своем
докладе,  он  последовал  указаниям  своего  осведомителя  и  нашел   двух
сбежавших солдат, которые жили вдвоем на брошенной ферме.  Их  казнили  на
месте, причем одного из них - соответствующего, как  доложил  Сифервал,  -
сначала кастрировали, чтобы он умер так же, как и жил.  Альберико  прислал
свои поздравления.
   Тем не  менее  это  была  беспокойная  зима.  С  ним  постоянно  что-то
случалось, события не подчинялись его воле. Поздно  ночью,  а  потом  и  в
другое  время  суток,  и  тем  чаще,  чем  слышнее  становился  на  Ладони
отдаленный  ропот  весны,  Альберико  ловил  себя  на  мыслях  о   девятой
провинции, которую еще никто не контролировал, той, которая  лежала  прямо
по другую сторону бухты. Сенцио.


   В том, что говорил сероглазый купец, было  много  правды.  Хотя  Эточио
нехотя соглашался с ним, он  жалел,  что  этот  парень  не  выбрал  другую
придорожную таверну для своего полуденного отдыха. Беседа в зале принимала
опасное направление.  Боги  Триады  свидетели,  на  главной  дороге  между
Астибаром и Ферратом полно  барбадиорских  наемников.  Если  один  из  них
заглянет  сюда  сейчас,  то  маловероятно,  чтобы  он  согласился  списать
направление этой беседы за счет простого весеннего избытка энергии. Эточио
может на месяц лишиться лицензии. Он нервно поглядывал на дверь.
   - А теперь двойное налогообложение! - с горечью говорил худой  человек,
запуская пальцы в волосы. - После такой зимы? После того, что он сделал  с
ценами на зерно? Мы платим на границе, а теперь еще и у городских ворот, и
где же прибыль, во имя Мориан?
   По залу пронесся одобрительный ропот. В зале, где полно  путешествующих
купцов, можно ожидать подобного одобрения. Но это опасно. Не один  Эточио,
разливающий напитки, поглядывал на дверь. Молодой парень, прислонившийся к
стойке бара, оторвал  глаза  от  своего  хрустящего  бутерброда  с  куском
деревенского сыра и с неожиданным сочувствием взглянул на него.
   - Прибыль? - саркастически переспросил торговец шерстью из  Феррата.  -
Какое дело барбадиорам до нашей прибыли?
   - Вот именно! - Серые глаза оживленно вспыхнули. - Насколько я  слышал,
он только и мечтает выжать из Ладони все, что можно, чтобы подготовиться к
захвату тиары императора у себя в Барбадиоре.
   - Ша! - тихо вырвалось у Эточио, который не смог сдержаться. Он  быстро
глотнул из кружки собственного пива, что с ним случалось редко,  и  прошел
вдоль бара, чтобы закрыть окно. Жаль, потому что за  окном  сиял  чудесный
весенний день, но разговор становился неуправляемым.
   - Не успеете опомниться, - говорил худой  торговец,  -  как  он  просто
пойдет и захватит всю нашу остальную землю, он  уже  начал  это  делать  в
Астибаре. Хотите пари, что через  пять  лет  мы  все  станем  слугами  или
рабами?
   В  ответ  на  это  высказывание  раздался  чей-то  презрительный  смех,
перекрывший хор возмущенных голосов. Присутствующие внезапно замолчали,  и
все повернулись к человеку, которого развеселило подобное замечание.  Лица
были мрачными. Эточио нервно вытер и без того  чистую  стойку  бара  перед
собой.
   Воин из Кардуна еще долго смеялся, словно не  замечал  устремленных  на
него взглядов.  Его  черное,  резко  очерченное  лицо  выражало  искреннее
веселье.
   - Что тебя так рассмешило, старик? - холодно спросил сероглазый.
   - Ты, - весело  ответил  старый  карду.  Его  улыбка  напоминала  оскал
черепа. - Вы все. Никогда не видел столько слепцов в одной комнате.
   - Потрудись объяснить поточнее, что это значит?  -  прохрипел  торговец
шерстью из Феррата.
   - Вам нужны  объяснения?  -  пробормотал  карду,  издевательски  широко
раскрыв глаза. - Ну хорошо. Зачем, во имя ваших богов, или моих, или  его,
Альберико станет превращать вас в рабов? - Он ткнул  костлявым  пальцем  в
торговца, который уставился на  этот  палец.  -  Если  он  попытается  это
сделать, то здесь, на Восточной Ладони, насколько я понимаю, еще  остались
мужчины, хоть и мало,  которые  могут  воспротивиться  этому.  Могут  даже
взбунтоваться! - Он произнес последние  слова  преувеличенно  таинственным
шепотом заговорщика.
   Потом  откинулся  назад,  снова  рассмеявшись  собственному  остроумию.
Больше никто не смеялся. Эточио нервно взглянул на дверь.
   - С другой стороны, - продолжал карду, все еще смеясь, - если он просто
выжмет вас досуха при помощи налогов, поборов и конфискаций,  то  добьется
абсолютно того же самого, не разозлив никого настолько, чтобы  люди  могли
что-то предпринять. Говорю вам, господа, - тут он сделал большой глоток из
своей кружки с пивом, - Альберико Барбадиорский - умный человек.
   - А ты, - произнес сероглазый мужчина, перегнувшись через свой  стол  и
ощетинившись от гнева, - наглый, самонадеянный чужестранец!
   Улыбка карду погасла. Он в упор  посмотрел  на  сероглазого,  и  Эточио
вдруг очень обрадовался, что кривой меч воина  спрятан  под  стойкой  бара
вместе с остальным оружием.
   - Я здесь уже тридцать лет, - тихо произнес  черный  человек.  -  Почти
столько же, сколько ты прожил на свете, держу  пари.  Я  охранял  караваны
купцов на дорогах, еще когда ты мочился в кроватку  по  ночам.  И  если  я
чужестранец, то Кардун все еще свободная страна, насколько  я  слышал.  Мы
отразили нападение захватчика, чего  не  может  сказать  никто  здесь,  на
Ладони!
   - У  вас  была  магия!  -  внезапно  выпалил  молодой  парень  у  бара,
перекрывая  поднявшийся  гневный  гомон  голосов.  -  А  у  нас  нет!  Это
единственная причина! Единственная!
   Карду повернулся к юноше, презрительно кривя губы.
   - Если тебе хочется убаюкивать себя по ночам мыслью о том, что все дело
в этом, тогда вперед,  молодой  человек.  Может  быть,  это  поможет  тебе
смириться с уплатой новых налогов нынешней весной или  с  голодом,  потому
что осенью зерна не  будет.  Но  если  хочешь  знать  правду,  я  тебе  ее
предоставлю бесплатно.
   Шум стих, пока он говорил, но многие вскочили,  гневно  уставившись  на
карду.
   Оглядев зал, словно считал юношу у бара не  стоящим  его  внимания,  он
очень ясно произнес:
   - Мы нанесли поражение Брандину Игратскому, когда  он  вторгся  к  нам,
потому что Кардун сражался, как одна страна.  Как  единое  целое.  А  ваши
провинции Альберико и Брандин победили потому, что вы были слишком  заняты
своими пограничными ссорами друг с другом или тем, кто - принц или  герцог
- возглавит вашу армию, или который жрец или жрица благословит ее, или кто
будет сражаться в центре, а кто справа, и где произойдет сражение, и  кого
боги любят больше. Ваши девять провинций сдались чародеям одна за  другой,
палец за пальцем. Их переломали, словно цыплячьи кости. Я всегда считал, -
протянул он в наступившей тишине, - что лучше всего драться рукой,  сжатой
в кулак.
   И он лениво махнул Эточио рукой, требуя еще выпить.
   - Будь проклята твоя наглая  кардунская  шкура,  -  сдавленным  голосом
произнес сероглазый человек. Эточио за стойкой бара повернулся и посмотрел
на него. - Будь ты навсегда проклят и погружен во тьму Мориан за  то,  что
ты прав!
   Этого Эточио не ожидал, как и все остальные слушатели. Настроение стало
мрачно-задумчивым. И  еще  более  опасным,  понял  Эточио,  совершенно  не
соответствующим  яркому  весеннему  дню,  радостному  теплу   вернувшегося
солнца.
   - Но что мы можем сделать? - жалобно спросил молодой парень у бара,  ни
к кому конкретно не обращаясь.
   - Проклинать, пить и платить  налоги,  -  с  горечью  ответил  торговец
шерстью.
   - Должен сказать, что мне вас всех жаль, - самодовольным тоном произнес
одинокий торговец из Сенцио. Это было неразумным замечанием. Даже  Эточио,
известный тем, что его нелегко завести, почувствовал раздражение.
   Молодой человек у бара положительно впал в ярость.
   - Ты! Какое ты имеешь право... - Он в ярости застучал по стойке бара  и
что-то нечленораздельно забормотал. Пухлый торговец  из  Сенцио  улыбнулся
высокомерной улыбкой, в свойственной им всем манере.
   - Действительно, какое право!  -  Ледяные  серые  глаза  уставились  на
наглого торговца. - Совсем  недавно  я  видел,  как  торговцы  Сенцио  так
глубоко засовывали руки в карманы, чтобы заплатить пошлину  и  востоку,  и
западу, что даже  не  в  состоянии  были  вынуть  свое  снаряжение,  чтобы
доставить удовольствие женам!
   Громкий, грубый взрыв хохота приветствовал это замечание.  Даже  старый
карду слабо улыбнулся.
   - А я знаю, - ответил покрасневший торговец, - что губернатор Сенцио  -
один из нас, а не прибыл из Играта или Барбадиора.
   - А что случилось с герцогом? - резко спросил купец из Феррата. - Вы  в
Сенцио настолько трусливы, что ваш герцог уступил свою власть губернатору,
чтобы не огорчать тиранов. И вы этим гордитесь?
   - Гордится? - насмешливо переспросил худой купец. - У него нет  времени
гордиться. Он слишком занят тем, что смотрит  то  в  одну  сторону,  то  в
другую и выбирает, посланнику которого из тиранов предложить свою жену!
   Снова раздался взрыв хриплого, горького смеха.
   - Для побежденного у тебя злой язык, - холодно ответил сенцианец.  Смех
прекратился. - Откуда ты, если так резво издеваешься над мужеством  других
людей.
   - Из Тригии, - спокойно ответил тот.
   - Из оккупированной Тригии, - злобно поправил сенцианец. -  Побежденной
Тригии. С барбадиорским губернатором.
   - Мы пали последними, - возразил тригиец чересчур вызывающе. - Борифорт
продержался дольше, чем все остальные.
   -  Но  он  пал,  -  отрезал  сенцианец,  теперь   уверенный   в   своем
преимуществе. - Я бы не спешил так с рассуждениями насчет чужих жен. После
всех тех историй,  которые  дошли  до  нас  о  том,  что  здесь  вытворяли
барбадиоры. И еще я  слышал,  что  большинство  ваших  женщин  не  так  уж
сопротивлялись.
   - Закрой свой грязный рот! - оскалился тригиец, вскакивая. - Закрой, не
то я заткну его навсегда, лживый сенцианский бродяга!
   Поднялся  страшный  шум,   громче,   чем   раньше.   Эточио   попытался
восстановить порядок и яростно зазвонил в колокольчик над стойкой бара.
   - Хватит! - проревел он. - Успокойтесь, не то вы  все  сейчас  вылетите
отсюда!
   Это была суровая угроза, и все утихли.
   В наступившей тишине  снова  раздался  сардонический  смех  кардунского
воина. Он уже встал с места. Бросил монеты на стол в уплату  по  счету  и,
все еще смеясь, оглядел зал с высоты своего роста.
   -  Видите,  что  я  имею  в  виду?  -  пробормотал  он.   -   Все   эти
спички-мизинчики тычут друг в друга. Вы этим всегда занимались, не так ли?
И полагаю, что так будет и впредь. До тех пор,  пока  здесь  не  останется
ничего, кроме Барбадиора и Играта.
   Он подошел к бару за своей саблей.
   - Ты, - внезапно окликнул его сероглазый тригиец, когда Эточио  подавал
воину его кривую саблю в ножнах.
   Карду медленно обернулся.
   - Ты умеешь пользоваться этой штукой так же хорошо, как своим языком? -
спросил тригиец.
   Губы карду раздвинулись в жестокой улыбке.
   - Раза два она становилась красной.
   - Ты сейчас на кого-нибудь работаешь?
   Карду оценивающим, оскорбительным взглядом окинул говорившего:
   - Куда ты направляешься?
   - Я только что изменил свой план, - ответил тот. - В Феррате ничего  не
заработаешь. С  их  двойной  пошлиной.  Думаю,  мне  придется  отправиться
дальше. Я тебе заплачу обычную цену за охрану, мы поедем на юг,  в  горные
районы Чертандо.
   - Там неспокойно, - задумчиво пробормотал карду.
   Лицо тригийца насмешливо скривилось.
   - А зачем ты мне понадобился, как ты считаешь? - спросил он.
   Через секунду карду улыбнулся в ответ.
   - Когда едем? - спросил воин.
   - Уже уехали, - ответил тригиец, поднимаясь и расплачиваясь  по  счету.
Он забрал собственный короткий меч, и они вышли  вместе.  Когда  открылась
дверь, в комнату на несколько мгновений ворвался  ослепительный  солнечный
свет.
   Эточио надеялся, что после их ухода  разговоры  утихнут.  Но  этого  не
произошло. Юноша у бара пробормотал что-то  насчет  объединения  в  единый
фронт - замечание, которое было бы просто безумным, если бы не было  таким
опасным. К несчастью,  с  точки  зрения  Эточио,  во  всяком  случае,  это
замечание услышал торговец шерстью из Феррата, а настроение в зале к  тому
моменту стало уже таким приподнятым, что эту тему стали развивать.
   Это продолжалось весь день, даже после ухода парня. И в тот вечер,  уже
при совершенно других посетителях, Эточио поразил сам себя,  вмешавшись  в
спор о знатности предков между астибарским торговцем винами  и  еще  одним
сенцианцем. Он сказал то же, что говорил  карду  -  насчет  девяти  тонких
пальцев, которые сломали по одному, потому что они так и не сумели сжаться
в кулак. Этот аргумент ему был понятен;  в  собственных  устах  он  звучал
разумно. Он заметил, что мужчины закивали еще до  того,  как  он  закончил
говорить. Это была необычная реакция, она ему  льстила:  на  Эточио  редко
обращали внимание, разве что тогда, когда он выкрикивал в таверне время.
   Ему очень понравилось это новое ощущение. В последующие дни он поднимал
этот вопрос всякий раз, когда представлялся случай. Впервые в жизни Эточио
начал завоевывать репутацию думающего человека.
   К несчастью, однажды летним вечером его услышал барбадиорский  наемник,
стоящий у открытого окна. Они не отняли у него  лицензию.  Они  арестовали
Эточио и казнили его на колесе возле собственной таверны,  засунув  ему  в
рот отрубленные кисти рук.
   Но к тому времени очень  многие  уже  слышали  эти  рассуждения.  Очень
многие в ответ на услышанное утвердительно кивали.


   Дэвин присоединился к остальным примерно в миле к  югу  от  таверны  на
перекрестке, на  пыльной  дороге,  ведущей  в  Чертандо.  Они  его  ждали.
Катриана ехала на первой повозке одна, но Дэвин вскочил на  вторую  и  сел
рядом с Баэрдом.
   - Кипят,  как  кастрюля  с  кавом,  -  весело  сказал  он  в  ответ  на
насмешливый взгляд Баэрда из-под приподнятых бровей. Алессан  ехал  верхом
рядом с повозкой. При нем был меч, как заметил Дэвин. Лук Баэрда  лежал  в
повозке, за его сиденьем, достать его можно было одним быстрым  движением.
Дэвин несколько раз за шесть месяцев имел возможность убедиться, насколько
быстро Баэрд его достает. Алессан улыбнулся  ему,  он  ехал  с  непокрытой
головой в ярком свете послеполуденного солнца.
   - Как я понимаю, ты немного помешал в этой кастрюле после нашего ухода?
   Дэвин ухмыльнулся.
   - Много мешать не понадобилось. Вы двое разыгрываете теперь эту  сцену,
как профессиональные актеры.
   - Ты тоже, - заметил герцог, скачущий по другую сторону от  повозки.  -
Особенно я сегодня восхищался твоим праведным гневом. Мне показалось,  что
ты сейчас в меня чем-нибудь запустишь.
   Дэвин ему улыбнулся. Белые зубы Сандре ослепительно сверкнули  на  фоне
невероятно черной кожи.
   "Не надейтесь, что вы нас узнаете", - сказал  тогда  Баэрд,  когда  они
расставались в лесу Сандрени полгода назад. Так что Дэвин был подготовлен.
Но не в достаточной степени.
   Преображение самого Баэрда сбивало с толку, но было довольно умеренным:
он отрастил короткую бородку и убрал подложенные плечи из камзола. И  стал
не таким массивным,  как  Дэвину  сначала  показалось.  Он  также  немного
изменил цвет волос: из ярко-желтых они  стали  темно-каштановыми,  по  его
словам, приобрели естественный цвет. Глаза его теперь тоже стали карими, а
не ярко-голубыми, как раньше.
   Однако  преображение  Сандре  д'Астибара  было  полным.  Даже  Алессан,
который, очевидно, за долгие годы должен был привыкнуть к подобным  вещам,
тихо свистнул, когда увидел герцога в первый раз. Поразительно, но  Сандре
превратился в стареющего черного воина  из  Кардуна,  страны  за  северным
морем. Люди этого типа, как слышал Дэвин,  часто  встречались  на  дорогах
Ладони лет двадцать-тридцать назад, в те дни, когда  купцы  ездили  только
большими компаниями, а кардунские воины  с  их  грозными  кривыми  саблями
пользовались большим спросом для защиты от грабителей.
   Каким-то сверхъестественным образом, со сбритой бородой и окрашенными в
темно-серый цвет седыми волосами, худое  черное  лицо  Сандре  в  точности
соответствовало лицу кардунского наемника. Баэрд объяснил, что он сразу же
заметил это сходство, как только увидел герцога при дневном свете.  Это  и
подсказало ему почти идеальную маскировку.
   - Но каким образом? - ахнул тогда Дэвин.
   - Притирки и настойки, - рассмеялся Алессан.
   Баэрд позже объяснил, что они с принцем провели несколько лет в  Квилее
после падения Тиганы. Такого рода маскировка - окрашивание кожи и волос  и
даже изменение оттенка глаз - к югу от гор была очень важным и  доведенным
до  совершенства  искусством.  Она  играла  главную   роль   в   мистериях
матери-богини и в менее  тайных  ритуалах  официального  театра,  а  также
центральные, сложные роли в бурной истории религиозных войн Квилеи.
   Баэрд не сказал, что они с Алессаном там делали  или  как  он  научился
этому тайному искусству и достал для него все необходимое.
   Катриана тоже этого не знала, и Дэвин почувствова