ложения дел в Стиванбурге и его окрестностях. Здесь  такое  болото,  так
нерегулярно собирают налоги, пробормотал он чересчур небрежно, что  он  не
уверен, стоит ли посылать корабль вверх по реке весной при таком положении
дел с управлением провинцией. Губернатор давно уже расстался с  амбициями,
но ему необходимо было еще несколько  лет  просидеть  на  этой  должности,
чтобы собрать свою долю с пограничных пошлин и внутренних налогов, а также
со штрафов по  уголовным  делам  и  конфискаций  имущества.  Он  внутренне
поморщился и проклял расположение своих планет. Ну почему  ему  не  везет,
хотя он так старается быть порядочным, не слишком придирчивым и как  можно
меньше мутить вокруг себя воду?
   Кроме массированного  применения  военной  силы  в  середине  лета,  не
существовало  способа  выжать  еще  больше  товаров  или  денег  из  этого
обнищавшего региона. Если бы  Брандин  всерьез  желал  получать  настоящий
доход из  Стиванбурга,  кому-нибудь  следовало  ему  посоветовать  не  так
усердствовать, чтобы поставить на колени этот город и его дистраду.
   Нет, губернатор даже не мечтал высказать эту мимолетную мысль вслух. Но
он действительно делал все, что  было  в  его  силах.  Если  он  еще  хоть
чуть-чуть нажмет  на  гильдии  кожевников  и  ткачей,  они  просто  начнут
сворачивать  дело.  Стиванбург,  и  так  уже  лишившийся   большей   части
населения, и в особенности мужчин в  самом  расцвете  сил,  превратится  в
город призраков и пустых площадей.  А  он  получил  четкие  инструкции  от
короля не допускать этого. Если различные приказы и требования короля  так
резко противоречат друг другу, то  что  по  справедливости  должен  делать
администратор среднего эшелона?
   Конечно, нечего и думать о том, чтобы высказать подобную  жалобу  этому
колючему,  недовольному  Раманусу.  Какое   дело   капитану   до   проблем
губернатора? Капитаны Кораблей дани ценились в зависимости  от  того,  что
привозили домой, на Кьяру, в своих трюмах. Их  задачей  было  нажимать  на
местных администраторов изо всех сил. Иногда дело доходило  до  того,  что
капитаны заставляли их поступиться частью собственной доли налогов,  чтобы
содержимое корабля  более  соответствовало  желаемому.  Губернатор  уже  в
отчаянии смирился с тем, что придется так и сделать к концу  недели,  если
последний, поспешный рейд по дистраде не принесет  результатов,  способных
удовлетворить Рамануса. Он знал, что этого не случится.  Он  имел  дело  с
честолюбивым капитаном, а урожай прошлой осенью в Корте, следующем  пункте
назначения Рамануса, оказался скудным.
   Вожделенное поместье  на  востоке  Играта,  на  мысе,  который  он  уже
мысленно присмотрел и где рассчитывал поселиться  после  отставки,  в  тот
вечер казалось ему далеким, как никогда. Он подал знак принести  всем  еще
вина, про себя оплакивая сине-зеленое море и  роскошные  охотничьи  угодья
вокруг дома, который он, вероятно, так и не построит.
   С другой стороны (как любили здесь выражаться), похоже  было,  что  его
попытка утихомирить гнев этого  Рамануса  неожиданно  увенчалась  успехом.
Губернатор  просил  своего  великолепного  Ардуини  -   его   истинную   и
единственную радость  в  этом  сумрачном  городе  -  приготовить  для  них
незабываемый ужин.
   -  Мои  блюда  всегда  незабываемы,  -  возмутился  Ардуини,  но  потом
смягчился под воздействием  продуманной  смеси  льстивых  слов  и  золотых
игратов, а также после тихого напоминания о том,  что  их  нынешний  гость
имеет свободный доступ к королю на Кьяре, что наверняка было неправдой,  о
чем без всяких угрызений совести подумал губернатор.
   Ужин  оказался  серией  все  более  приятных  сюрпризов,   обслуживание
быстрым, спокойным и ненавязчивым. Вина следовали одно за другом и служили
изящным дополнением к неоспоримому искусству Ардуини. Настроение Рамануса,
которому  сохранять  подтянутую  фигуру   было   непросто,   менялось   от
нервозности до сдержанного восхищения, потом сменилось  удовлетворением  и
восторженным многословием.
   Где-то за десертом, за предпоследней  бутылкой  вина,  привезенного  из
родного  Играта,  он  сильно  опьянел.  И  это  могло  быть   единственным
объяснением, единственным возможным объяснением того, что после завершения
ужина,  когда  "Королева"  закрылась  на  ночь,  он  официально   приказал
захватить черноволосую официантку в качестве дани для Брандина и отправить
ее прямо на стоящий у причала корабль.
   Служанку. Служанку из Чертандо.
   Из  Чертандо  по  другую  сторону   границы,   где   правил   Альберико
Барбадиорский, а, увы, не Брандин Игратский.
   Правителя   Стиванбурга   разбудил   на   рассвете   от   беспокойного,
затуманенного вином сна  испуганный  и  виноватый  секретарь  Совета.  Эту
новость он выслушал неодетый и даже  не  понюхав  утреннего  кава,  сквозь
пульсирующую, ужасную головную боль.
   - Остановить  корабль!  -  рявкнул  он,  когда  возможные  грозящие  им
последствия дошли до его  медленно  пробуждающегося  сознания.  Во  всяком
случае, попытался рявкнуть. На деле получился жалкий писк, который тем  не
менее был достаточно ясен, и секретарь в развевающихся одеждах со всех ног
бросился выполнять приказ.
   Реку Сперион заблокировали, остановив Рамануса как  раз  в  те  минуты,
когда он поднимал якорь.
   К несчастью, капитан проявил упрямство, идущее вразрез  с  элементарным
политическим здравым смыслом. Он  отказался  отдать  девушку.  В  какой-то
момент на губернатора накатило безумие,  до  галлюцинаций,  и  он  всерьез
подумал о том, не взять ли корабль штурмом.
   Речное судно Брандина, короля  Играта,  повелителя  Бурака  в  Кардуне,
тирана  Западных  провинций  полуострова  Ладонь.   В   тот   момент   над
вышеупомянутым судном вызывающе развевался личный флаг  Брандина  рядом  с
королевским стягом Играта.
   Губернатор рассудил, что колеса смерти с любовью изготавливают как  раз
для тех мелких чиновников, которые пытаются совершить подобный маневр.
   Он был в отчаянии, потому что его мозг сворачивался, подобно молоку,  в
невыносимо ярком свете утреннего  солнца  у  реки,  пытался  найти  способ
вразумить   капитана,   явно   охваченного   приступом   безумия   летнего
солнцестояния.
   -  Вы  хотите  начать  войну?  -  кричал  он,  стоя  на  пристани.  Ему
приходилось кричать оттуда, так как его не пустили на корабль.  Несчастной
девушки нигде не было видно, без сомнения, ее заперли  в  каюте  капитана.
Губернатор хотел бы, чтобы она умерла. Он и сам хотел бы умереть. Он хотел
бы, допуская самую святотатственную мысль из всех, чтобы шеф-повар Ардуини
никогда не ступал на землю Стиванбурга.
   - А почему  выполнение  мною  долга  перед  королем  может  привести  к
подобному результату? - с вызовом крикнул капитан Раманус с середины реки.
   - Неужели морская соль разъела последние остатки вашего  разума?  -  на
свою беду не удержался губернатор.  Лицо  капитана  потемнело.  Губернатор
настаивал, истекая потом под солнцем.
   - Она - из  Чертандо,  во  имя  семи  святых  сестер  бога!  Вы  имеете
какое-нибудь представление  о  том,  как  легко  спровоцировать  Альберико
начать войну на границе, воспользовавшись этим поводом?  -  Он  вытер  лоб
красным прямоугольником ткани, с опозданием поданным ему слугой.
   Раманус оставался невозмутимым и собранным, несмотря на то что  прошлой
ночью выпил не меньше губернатора.
   - С моей  точки  зрения,  -  легкомысленно  ответил  он,  и  слова  его
разнеслись над водой, - она живет в Стиванбурге, работает в Стиванбурге, и
ее взяли в Стиванбурге. По моему мнению, она вполне подходит для  сейшана,
или что там наш король, в его мудрости, решит с ней сделать. - Он внезапно
прицелился указательным пальцем в губернатора. - А теперь уберите  с  реки
эти лодки, иначе я протараню и потоплю их  именем  семи  сестер  и  короля
Играта. Разве  что,  -  прибавил  он,  наклоняясь  вперед  и  хватаясь  за
поручень, - вы захотите установить дальнюю связь с Кьярой  и  предоставить
королю улаживать дело самому?
   Здесь,  в  колонии,  ходила  поговорка:  очутиться  голым  между  двумя
кулаками. Она точно отражала то положение, в котором  оказался  губернатор
после этого умно просчитанного и совершенно  несправедливого  предложения.
Поговорка точно и наглядно описывала ловушку, в которой  он  очутился.  Он
безуспешно пытался осушить красной тканью лоб и шею.
   Нельзя  пользоваться  дальней  связью  с  королем  без  очень   большой
срочности, это настойчиво внушалось  всем  местным  чиновником.  Мощность,
необходимая Брандину для создания  такой  связи  со  своими  подчиненными,
расходовалась очень большая.
   Такой поступок в особенности был нежелателен в очень ранние часы, когда
король мог еще спать. И самый веский довод из всех - не следовало  спешить
устанавливать контакт с монархом, если твой  мозг  затуманен  и  одурманен
миазмами винных паров, да еще по вопросу, который, в сущности, король  мог
счесть всего лишь захватом обычной деревенской девчонки.
   Это был один кулак. Могли возникнуть еще более печальные осложнения,  и
при мысли о них можно было сойти с ума. Потому что кто, во  имя  сестер  и
бога, знает, как работает хитрый мозг язычника  Альберико  Барбадиорского?
Как он посмотрит на подобный инцидент? Несмотря на бойкие  речи  Рамануса,
тот  факт,   что   девушка   работала   в   "Королеве",   с   очевидностью
свидетельствовал о том, что она была не из Нижнего Корте. Во  имя  сестер,
жительницу Нижнего Корте тоже нельзя взять в качестве дани! Приказ  короля
это запрещал. Чтобы захватить женщину, она должна быть уроженкой Чертандо.
Если Раманус хотел доказать, что она - жительница Стиванбурга,  тогда  это
делало ее гражданкой Нижнего Корте, а это означало, что ее  нельзя  брать!
Губернатор заменил промокший насквозь платок свежим.  Он  чувствовал,  как
его мозг поджаривается на солнце.
   Все, чего он хотел от последних  лет  службы,  -  это  получить  тихую,
умеренно прибыльную должность, право  на  которую  некогда  завоевала  его
семейству долгая,  пусть  и  весьма  незначительная,  поддержка  претензий
Брандина на престол Играта. Это все. Больше ему ничего  не  нужно.  И  еще
когда-нибудь приличный дом на восточном мысу, где он сможет наблюдать, как
солнце встает из-за моря, и охотиться в лесах с собаками. Разве  он  хотел
слишком многого?
   А вместо этого попал между двумя кулаками.
   Он быстро обдумал, не умыть ли руки вообще  и  пусть  проклятые  жители
этого полуострова сами расхлебывают  все  дело.  Пусть  полоумный  капитан
Раманус отправляется на своем корабле по реке, как ему хочется. Собственно
говоря, осознал он слишком поздно, если бы он остался в постели  и  сделал
вид, что не получил вовремя сообщения, он был бы совершенно не  виноват  в
этом промахе пьяного капитана. Он закрыл глаза, пробуя на  вкус  чудесную,
ускользнувшую сладость такой возможности.
   Слишком поздно. Он стоял у реки в  слепящем  свете  жаркого  солнца,  и
полгорода слышало то, что они с Раманусом только что кричали друг другу.
   Вознеся краткую молитву своим личным богам еды и  леса  и  поразительно
ясно представив себе будущее  поместье  у  моря,  губернатор  выбрал  свой
кулак.
   - Тогда пустите меня на борт, - сказал он так резко, как только мог.  -
Я не собираюсь устанавливать дальнюю связь с королем,  стоя  на  пристани.
Мне нужен стул и тишина и очень крепкая чашка того, что на корабле  сходит
за кав.
   Раманус явно пришел в замешательство. Губернатору  удалось  извлечь  из
этого слабое удовольствие.
   Они предоставили ему все, о чем он просил. Женщину перевели в  трюм,  а
его оставили одного в каюте капитана. Он сделал глубокий вдох,  потом  еще
несколько. Выпил кав, обжигая язык, и это, как ничто другое, разбудило его
окончательно.  Затем,  в  первый  раз  за  три  года  на  этом  посту,  он
сосредоточил свои мысли на точном изображении, как  учил  его  Брандин,  и
мысленно произнес имя короля.
   С пугающей быстротой в его мозгу возник резкий, холодный,  как  всегда,
слегка насмешливый голос Брандина. От этого закружилась голова. Губернатор
изо всех сил старался сохранить самообладание. Как можно быстрее и  точнее
- скорость была важна, как их учили, - он обрисовал положение,  в  котором
они оказались. Он дважды извинился, но не посмел потратить время на третий
раз, как ни принуждал его к этому инстинкт, выработанный всех жизнью.  Что
толку в инстинктах, если тут замешаны чары? Его затошнило от напряжения  и
нарушений непрерывности дальней связи.
   Затем настроение его резко  поднялось,  и  он  вознес  благодарственные
молитвы  всем  двадцати  различным  божествам,  потому   что   губернатору
Стиванбурга дали понять, что король не разгневался. Более того, что он был
совершенно прав, прибегнув к дальней связи. Что сейчас самое удачное время
проверить таким  способом  решимость  Альберико.  И  что,  соответственно,
Раманусу действительно следует позволить увезти девушку в  качестве  дани,
но, подчеркнул король, не оставив сомнений в том,  что  она  из  Чертандо.
Жительница Чертандо, случайно оказавшаяся в Нижнем Корте. Этот факт должен
быть установлен очень четко: никаких сомнений насчет того, не является  ли
она жительницей Стиванбурга. Посмотрим, насколько хватает мужества у этого
мелкого барбадиорского чародея.
   Губернатор поступил правильно, сказал король.
   Видение дома у моря приобрело ослепительную яркость  в  дальнем  уголке
мозга губернатора, пока он лепетал - молча, по мысленной связи с Брандином
- свои самые покорные изъявления любви и послушания. Король оборвал их.
   - Нам надо заканчивать, - сказал он. - Не слишком увлекайся там  вином.
- И исчез. Губернатор еще долго сидел  в  одиночестве  в  каюте  капитана,
пытаясь убедить себя в том, что тон  Брандина  был  почти  веселым,  а  не
укоризненным. Он был в этом почти уверен. Почти совсем уверен.
   Последовал очень напряженный период. Кораблю разрешили отплыть в то  же
утро. В следующие две недели король дважды говорил с ним по дальней связи.
Один раз приказал тайно усилить  пограничный  гарнизон  в  Форезе,  но  не
настолько, чтобы сам этот факт  послужил  провокацией.  Губернатор  провел
бессонную ночь, пытаясь высчитать количество солдат, соответствующее этому
приказу.
   Прибыло подкрепление по реке из города Нижний  Корте,  чтобы  пополнить
войска Стиванбурга. Позже король приказал  ему  следить,  не  появится  ли
посол  барбадиоров  из  Чертандо,  и  встретить  его  со  всей   возможной
сердечностью, но  решение  всех  вопросов  предоставить  Кьяре.  Он  также
получил инструкции быть наготове и ждать ответного приграничного рейда  из
Синаве и уничтожить любые войска барбадиоров, которые могут вторгнуться  в
Нижний Корте. Губернатор имел очень  мало  личного  опыта  по  уничтожению
противника, но поклялся повиноваться.
   Купцам нужно посоветовать ненадолго отложить запланированные поездки на
восток, сказали  ему;  никаких  приказаний,  ничего  официального,  просто
совет, которому осторожный бизнесмен захочет последовать.
   В конце концов, ничего не произошло.
   Альберико предпочел полностью игнорировать это дело.  Кроме  того,  что
ему не хотелось далеко идущих последствий, он ничего не  мог  предпринять,
не  теряя  лица.  Некоторое  время  считали,   что   он   может   наказать
какого-нибудь купца или бродячего музыканта  с  Западной  Ладони,  который
окажется в его провинциях,  но  об  этом  также  ничего  не  было  слышно.
Барбадиоры  просто  отнеслись  к  девушке  так,  как  если  бы  она   была
жительницей  Нижнего  Корте,  -  в  точном  соответствии  с  рассуждениями
Рамануса в то утро, когда он ее захватил.
   В игратянских провинциях, напротив, эту  девушку  намеренно,  с  самого
начала,  называли  жительницей  Чертандо  -   женщиной   с   барбадиорской
территории, которую захватил Брандин в насмешку  над  Альберико.  Говорили
также, что она красавица.
   Раманус медленно приближался к дому в течение  остатка  лета  и  начала
осени. Судно плыло вниз по реке, и вся собранная на внутренних землях дань
перевозилась на большой Корабль дани с  широкими,  надутыми  парусами.  Он
медленно приближался к побережью, собирая налоги и пошлины в  определенных
городах Корте и Азоли.
   В Корте действительно был неурожай, пришлось потрудиться, чтобы собрать
положенное. Дважды они долго стояли на якоре, пока капитан водил  отряд  к
внутренним постам.  И  все  время  Раманус  искал  женщин,  которые  могли
принести большую пользу,  чем  просто  заложницы  или  символы  проявления
власти Играта. Женщин, которые могли бы подойти  самому  сейшану  и  таким
образом сделать карьеру одному капитану Корабля дани,  который  уже  почти
созрел для должности на суше после двадцати лет в море.
   Нашли три возможные  кандидатуры.  Одна  из  женщин  была  благородного
происхождения, о ее существовании узнали от доносчика. Ее захватили только
после того, как не без сожаления сожгли дотла имение ее отца в Корте.
   Наконец,  когда  уже  наступала  осень,  прекрасная  даже  в   плоской,
неприглядной Азоли, когда дожди ослабели,  Корабль  дани  проскользнул  по
коварному фарватеру пролива Азоли и вошел в воды Кьярского моря. Несколько
дней спустя, с триумфом раздувая красно-золотые паруса, он вошел в большую
гавань острова, прославляемого в песнях столько лет, что и не сосчитать.
   Корабль дани Рамануса  привез  золото,  драгоценные  камни,  серебро  и
разнообразные монеты. Кожу из Стиванбурга и резные  скульптуры  из  Корте.
Огромные круги сыра с западного побережья Азоли. Там были пряности и ножи,
хрусталь, шерсть и вино. Были две женщины из Корте  и  одна  из  Азоли  и,
кроме этих троих, еще одна  женщина,  особенная.  Эта  была  черноволосая,
кареглазая красавица, известная всему полуострову к тому времени,  как  их
путешествие завершилось, как женщина, которая едва не развязала войну.
   Ее звали Дианора ди Чертандо.
   Дианора, с самого начала намеревавшаяся попасть  на  остров,  с  первых
ранних наметок плана, когда она сидела одна у погасшего очага летней ночью
в  молчаливом  доме  своего  отца.  Которая  ожесточила  себя  -  как  это
приходится делать воинам перед  битвой,  -  готовясь  быть  захваченной  и
привезенной сюда и запертой на всю жизнь в сейшане тирана.  Она  выстроила
этот план пять лет назад, девочка со смертью в сердце, когда погиб отец  и
ушел брат, а мать ушла еще дальше. Образы всех троих вставали в ее снах из
пепла ее сожженной земли.
   И смерть все еще была здесь, вместе с ней, на этом корабле. Ей все  еще
снились те сны, но теперь сказочная Кьяра приближалась под ясным небом,  и
вместе с ними появилось нечто другое: она почти не могла  поверить  в  то,
как повернулась линия ее жизни. Как выпали карты, совершенно  неправильно,
и все же точно так, как она задумала с самого начала.
   Она попыталась увидеть в этом предзнаменование и, входя  в  этот  новый
мир, три раза сжала большой палец в кулаке, чтобы ее желание сбылось.



8

   Странно, размышляла Дианора, продолжая перемещаться среди толпы в  Зале
аудиенций, в лучах весеннего солнца, льющегося сквозь витражи над головой,
как такие ясные знамения юности  переплавляются  временем  в  многослойную
неопределенность взрослой жизни.
   Сделав глоток из  своей  украшенной  драгоценными  камнями  чашки,  она
взглянула  на  ситуацию  с  другой  стороны.  Что  она  просто   позволила
возникнуть трудностям и нюансам. Что истина осталась точно такой же, как в
день ее прибытия. Что она ничего не делает, только прячется: от того,  кем
она стала и чего еще не сделала.
   Это был главный вопрос ее жизни, и снова она отталкивала его  прочь,  к
границам сознания. Не сегодня. Не  днем.  Эти  мысли  принадлежали  только
ночам в сейшане, когда один лишь Шелто у двери мог знать о  ее  бессоннице
или заметить следы слез на щеках, когда приходил будить ее по утрам.
   Ночные мысли, а сейчас ясный день, и вокруг очень м