билось
измываться над телом?
     --А  я с тобой не согласен, -- возразил хозяин магазина. -- Здесь смысл
в целесообразности. Как на старых космических кораблях: ничего  не  теряется
зря,  ничего  не  пропадает.  Все  человеческие  отбросы  после  переработки
приобретают первоначальный вид -- воды,  кислорода,  азота.  Ведь  кислород,
полученный из экскрементов, не хуже того, что выработан листьями дуба.
     -- По  твоей теории, -- сказал владелец бара, -- покойников лучше всего
перерабатывать на костяную муку.
     -- Раз  им  суждено  стать  удобрением,  то  лучше  не  лицемерить,  --
согласился  хозяин  магазина.  И,  как бы ставя точку на своих рассуждениях,
крикнул вслед Коре: -- Я прав, инспектор?
     -- У природы свои законы, -- отозвалась Кора.  --  У  разумных  существ
другие. Нам бы лучше их совмещать, а не спорить, какие правильнее.
     -- Вот  видишь,  --  хозяин  магазина показал верхние резцы, -- госпожа
инспектор со мной согласна. Он подошел к ней ближе и протянул  узкую  ручку.
-- Рад  познакомиться,  --  произнес  он  напыщенно.  -- Хосе Мария Эрредия,
владелец магазина "Натуральный  продукт".  Сторонник  искренности  во  всем.
Никаких  подделок!  Настоящую  подушку  нельзя  набить  поролоном. Настоящая
подушка набивается пухом и перьями. Вы со мной согласны?
     И он погладил Кору по мягким перышкам под крылом.
     Этот жест был таким деловитым, что Кору передернуло.
     -- Рада была познакомиться, -- сказала она, отходя. --  Заглядывайте  к
нам в магазин, -- засмеялся зайчик Хосе.
     Магазины  кончились,  и  потянулись  глухие стены складов. Мостовая там
была разбита, а поднявшийся  холодный  ветер  гнал  пыль,  словно  в  трубе,
напоминая,  что  короткое  лето на исходе и скоро безжалостный мороз погубит
зеленую траву.
     -- Эй, тетя Кура, ты туда не ходи! -- крикнул  мальчишка,  шагавший  ей
навстречу. -- Там голого нашли. -- Кого?
     -- Такого, как ты, только голого и мороженого. Страшный как смерть.
     -- Откуда  ты об этом узнал? -- спросила Кора. -- А кто у нас не знает?
Его в болото кинули, он и утонул. А кто кинул -- неизвестно. Так  что  тебе,
Тетя Кура, придется разгадывать. -- Почему мне?
     -- Ты   думаешь,  я  не  знаю,  что  ты  инспектор  ИнтерГпола,  только
переодетая? У тебя бластер есть?
     В ожидании ответа мальчишка приоткрыл рот, и два больших верхних  резца
превратили его лицо в заячье. И он стал похож на Хосе.
     -- Твой папа -- владелец магазина? -- спросила Кора.
     -- А  что,  похож?  Знаешь,  папашу  Хосе  сеньором  зовут,  а  меня --
Хосе-джуниором. Джуниор -- это значит младший. А так  мы  похожи.  Только  я
бескорыстный, а мой папаша за монету задавится. Чес-слово. -- А как к болоту
выйти?
     -- Прямо и прямо, -- сказал мальчик. -- Скоро придешь.
     Она  чувствовала,  как  он  стоит  и глядит ей вслед. Асфальт кончился,
дорогу прорезали глубокие колеи.  Вскоре  между  покосившихся  гофрированных
стен  блеснуло  болото.  Лишь  в центре его виднелось небольшое пространство
чистой воды, а дальше к берегам вода превращалась в топь, из которой торчали
железки, шины, куски пенопласта, ящики, баллоны, а  между  ними  тянулись  к
серому небу жесткие острые стебли тростника.
     Кора  спустилась  к  болотцу.  Его  топкие  берега хранили следы бурной
деятельности:  тростник  был  вытоптан,   железяки   перевернуты   грязными,
обросшими  тиной  пальцами  наружу,  а там, где подъезжала машина, подсохшие
плюхи грязи были пересечены следами протекторов.
     Нет, здесь ничего не найдешь. Впрочем, чего  искать?  Ведь  обесчестили
тело  профессора  где-то в ином месте. Оставалась лишь надежда увидеть следы
машины или людей, которые приволокли тело сюда.  Но  не  сейчас,  когда  все
следы  перемолоты.  Надо  будет  сделать серьезное внушение администратору и
местному врачу: как могло случиться, что ее не  уведомили  о  событии?  Ведь
должны  были  сразу  привести  ее сюда. Надо поговорить с Греггом и показать
ему, где раки зимуют... И тут же  Кора  сообразила,  что  ничего  Греггу  не
покажет,  потому  что  он  разумно  ответит: не посмел отвлечь инспектора от
святого дела -- высиживания драгоценных яиц. Не дай бог, что-нибудь случится
с яйцами -- тогда без международного скандала не обойдешься.
     Проклятие! Теперь, когда яйца были далеко, Кора как бы сбросила с  себя
гипноз  ложного  материнства.  И  поняла: она же проваливает дело! Она ведет
себя, как беспомощный новичок. И даже те улики, которые сами бежали к ней  в
руки,  она  не  использовала.  Что  за тайна связана с фотографией "Небесной
птицы"? Кто знал о значении фотографии и был заинтересован в том, чтобы  она
пропала?
     Кора  размышляла,  стоя  на  кромке  болотца.  Почва  под  ногами  была
ненадежна и пружинила.
     Что скрывается за унижением, которому подверглось тело профессора?
     Додумать она  не  успела,  потому  что  ощущение  неминуемой  опасности
пронзило  все  ее  тело.  В ужасе, не отдавая себе отчета в том, что делает,
Кора кинулась вперед, взлетая на метр или два, но не удержала  равновесия  и
плюхнулась в середину болотца.
     Прежде  чем столб черной жирной грязи поднялся из болотца, другой столб
-- столб пыли и огня возник на том месте, где только что стояла Кора.
     Болотце было  неглубоким,  но  страшно  вонючим,  и  дно  его  на  метр
покрывала  липкая  тина,  перемешанная  со  старыми шинами, ящиками, кусками
арматуры, велосипедными рулями, оболочками компьютеров и гнутыми  торшерами.
Кора  старалась  не  нахлебаться  этой жижи, так как понимала, что ей скорее
грозит смерть от отвращения, чем от иных причин.
     Кора отчаянно била по  грязи  отяжелевшими  крыльями,  задирая  к  небу
голову.  Очевидно,  она издавала какие-то звуки, кудахтала, но сама этого не
слышала.
     Самое отвратительное заключалось в  том,  что  ее  действия  совсем  не
приближали ее к цели -- к близкому и такому желанному берегу.
     О  ужас,  подумала  она,  если  я  погибну в этом болоте, то даже после
смерти буду посмешищем всей Галактики...
     Сквозь ее собственные отчаянные мысли, сквозь плеск  грязи  и  хлюпанье
тины донесся голос... или это ей показалось?
     -- Перестань  метаться,  курица!  А  ну,  хватай палку! Наглый знакомый
голос заставил Кору взять себя в руки. Она попыталась приглядеться и  смогла
разобрать  возле  болота  неясные  суетливые  силуэты  людей. Пошарив вокруг
когтями на крыльях, Кора сравнительно быстро отыскала конец  шеста,  который
покачивался  возле  нее,  а  как  только она схватилась за него -- спасатели
потянули ее к берегу. Вот тут-то ей и пришлось хлебнуть тины.
     Кашляя и хрипя, на берег выполз гигантский ком грязи и тины, на который
даже смотреть было страшно настолько, что взрослые  люди,  прошедшие  немало
трудных  дорог  и  сражений,  закрывали  глаза  ладонями и отступали выше по
берегу, чтобы не потерять сознание от ужаса.
     К счастью для окружающих, включая Кору, как раз в эту минуту,  разгоняя
кошек  и  приведя  мальчишек  в  радостное  состояние,  сверху  со  звоном и
сверканием сигнальных огней примчалась пожарная машина, на переднем  сиденье
которой  рядом  с шофером сидел администратор Грегг ан-Грогги в шлеме поверх
шляпы. Именно он, выскочив из машины, приказал: --  Все  шланги  на  госпожу
инспектора! И через две или три минуты окружающие уже могли узнать сидящую в
черной луже мокрую курицу крупного размера -- инспектора ИнтерГпола.
     Кора  очнулась,  захлопала  глазами, поднялась и начала подпрыгивать на
месте, чтобы согреться.
     Все обрадовались и приветствовали ее  возвращение  к  жизни  радостными
криками.  Хосе-джуниор  объяснял зевакам, что это именно он позвал взрослых,
увидев с горы, в какое несчастное положение угодила тетя курица.
     Первыми  успели  к  Коре  Хосе  из  магазина  "Натуральный  продукт"  и
массивный владелец бара. По дороге они схватили длинный шест и с его помощью
вытащили Кору наружу.
     -- Но  что  это  было?  --  спросил  владелец  бара.  -- Что так по ней
бабахнуло?
     -- Я знаю, -- сказал администратор. -- Это был совершенно  случайный  и
незапланированный  запуск  метеорологической  ракеты.  Вы же знаете, что наш
синоптик ежедневно  запускает  их.  На  этот  раз  произошло  непроизвольное
загорание и непроизвольный запуск.
     -- Этого  быть  не  может!  -- возразил Хосе-сеньор. -- Этого раньше не
было.
     -- Все бывает в первый раз, -- философски отозвался Грегг. -- Я сам там
был. Как раз в тот момент. Я видел  это...  ну  как  тебя  вижу!  Я  на  нее
смотрел, а она вдруг поднялась и полетела.
     Все  согласились, что чудеса бывают и в синоптике, Кору повезли обратно
в больницу на пожарной машине. От нее еще попахивало  гнилью  и  тухлятиной,
так  что  Грегг  ан-Грогги сослался на срочные дела и пошел к себе в контору
пешком.
     Машина медленно пробиралась по  бездорожью,  пожарники  обсуждали  свои
проблемы,  а  спасители  Коры  --  хозяин бара и хозяин магазина натуральных
товаров -- шагали рядом с машиной и обменивались сладостными воспоминаниями:
каждый любит вспомнить моменты своего героизма.
     -- Надеюсь, я смогу вас отблагодарить, -- сказала Кора.
     Спасители стали отнекиваться. Им  не  нужны  были  подарки  и  награды.
Достаточен был сам факт благодарности.
     Когда машина достигла торговой улицы и навстречу стали попадаться люди,
удивленно  глядящие  на  единственную в городе пожарную машину, на сложенной
лестнице которой сидела крупная  мокрая  курица,  спасители  остановились...
Подошло время прощаться.
     -- Может, зайдете, согреетесь, -- предложил владелец бара.
     -- Спасибо, как-нибудь в следующий раз, -- сказала Кора. -- Я ведь даже
не знаю, как курицы переносят спиртное.
     -- Буйствуют,  -- уверенно ответил Хосе-сеньор. -- Наверняка буйствуют.
Давайте  попробуем?  Водитель  пожарной  машины  гуднул,  торопя  Кору.   --
Заглядывайте ко мне, -- сказал Хосе. -- У меня все натуральное.
     И  тут Кору поразила простая, но невероятная мысль. -- Вы говорили мне,
что подушки набиваете только настоящими перьями.
     -- Когда есть, то набиваем, -- уклончиво ответил Хосе-сеньор.
     -- А нельзя ли мне посмотреть на эти подушки? -- У меня сейчас их  нет,
-- быстро  ответил  Хосе.  --  Все  закончились.  Вы не представляете, какой
спрос. -- А когда были? Вчера? Сегодня?  Хосе  поднялся  на  цыпочки,  чтобы
приблизиться к голове склонившейся к нему Коры.
     -- Мне  позвонил вчера незнакомый человек и спросил, нужно ли мне перо.
И пух. Я сказал: да. Он сказал мне, что согласен отдать пух и перья  задаром
при  условии, что я сохраню нашу сделку в тайне и тут же зашью перья и пух в
подушки и перины. Сегодня утром у моей двери лежал мешок с... перьями.
     -- Это точно, -- подтвердил Хосе-джуниор. --  Я  сам  видел.  Я  папаше
помогал набивать пухом и перьями наволочки.
     -- Какого  цвета  были  перья?  --  спросила  Кора. Пожарник настойчиво
гудел. -- Белые, -- ответил Хосе.
     -- Но почему вы не сообщили никуда о звонке и перьях, когда  узнали  об
этом... событии?
     -- А  какое отношение имеет одно к другому? -- спросил Хосе невинно. --
Туша в болоте сама по себе, а перья сами по себе...
     -- Я полагаю, -- сказала Кора, -- что  ты  выкрал  тело  профессора  из
корыстных соображений и выкинул в болото...
     -- Мой  папаша  за  монетку  удавится,  --  сообщил Хосе-джуниор. -- Он
такой. Получив подзатыльник, Хосе отлетел к стене. -- Как же я его из  морга
бы  вытащил  и  сюда  приволок? -- спросил Хосе-старший скорее у сына, чем у
Коры.
     -- Подъемным краном! -- закричал издали оскорбленный мальчик.
     -- Молчи, дурачье, -- отмахнулся его отец. -- Кран вызвать в  пять  раз
дороже, чем продать подушки.
     Пожарники  не  вытерпели,  и машина поехала вперед, оставив на мостовой
двух Хосе.
     Кора понимала, что Хосе прав, -- ему и в голову  бы  не  пришло  тащить
тело  грузного профессора из морга только ради того, чтобы его ощипать. Хотя
пух и перья он использовал...
     Бред какой-то! Кому понадобилось ощипывать труп профессора?
     В больнице Орсекки уже извелся, ожидая подругу. Он хотел  знать  все  о
профессоре  и  Коре. Чтобы успокоить его, пришлось рассказать, что покойного
профессора украл из морга и  ощипал  корыстный  торговец,  который  возжелал
набить  подушки и перину настоящим пухом и перьями. Такое объяснение, хоть и
не удовлетворило Кору, было самым простым, и Орсекки его принял.
     Больше того, археолог вознамерился тут же  бежать  на  торговую  улицу,
чтобы  собственными когтями разорвать на части этого корыстного торговца, но
Кора его отговорила. Все равно профессора уже  не  оживить,  и  лучше  всего
будет его здесь кремировать.
     Потом  Кора снова села на яйца и стала размышлять, связан ли спонтанный
запуск метеоракеты с присутствием там администратора Грегга. Познал ли он  о
том, куда направилась Кора?
     -- Скажи,  Орсекки,  --  спросила она ассистента, -- пока меня не было,
никто меня не спрашивал?
     -- Только администратор Грегг Мертвая голова, -- ответил ассистент.  --
Я ему сказал, что ты поехала на болото.
     -- Спасибо, -- сказала Кора и задремала. Ассистент на цыпочках вышел из
палаты.

     На  следующий  день  Кора  проснулась  простуженной. В горле першило, с
кончика клюва капало. Вот уж  никогда  раньше  она  не  думала,  что  курицы
простужаются.
     Так  что  весь  день Кора просидела на яйцах. Впрочем, в этом были свои
преимущества. Хотя бы польза  яйцам:  им  всегда  лучше  быть  под  матерью.
Во-вторых,  на  яйцах,  как  оказалось,  очень  удобно  думать.  Главное  --
привыкнуть.
     Кора хотела поглядеть на фотографию профессора,  которую  нашла  в  его
доме,  но  фотография  куда-то  запропастилась. Так она и не смогла для себя
уточнить, какой была расцветка ее покойного мужа.
     После  обеда  пришел  Орсекки,  который,  оказывается,  с  утра   успел
поработать  на  раскопках  и отыскал там древние куриные лыжи -- это же надо
придумать-- курицы на лыжах, словно в цирке! Орсекки прослышал  в  городе  о
вчерашнем покушении на Кору и был возмущен.
     Он ни на секунду не сомневался, что ракета полетела не по своей воле --
ее направил злобный Грегг. Кора оставляла за собой право сомневаться. Она не
верила  в  романтических злодеев. Для Грегга важнее всего было удержаться на
достойном месте и сделать карьеру. Покушаясь на  инспектора  ИнтерГпола,  он
рисковал карьерой в немыслимом масштабе.
     Чтобы отвлечь Орсекки от тревожных мыслей, Кора спросила его, летают ли
курицы и бывают ли среди них летуны.
     -- Разумеется, бывают. У нас даже есть клубы летунов. И соревнования по
дальности полета. Но все это лишь в школе. Взрослым летать не рекомендуется.
Представь себе -- солидный господин и вдруг летает!
     Кора наклонила голову, будто бы соглашаясь с возмущением ассистента.
     -- Летающий  господин  опасен  для  нравственности.  Он может заглянуть
через любой забор, в любое окно -- как ты укроешься от любопытного  глаза  и
последующего  за  ним  шантажа?  А  впрочем,  после  окончания  университета
взрослые ксеры и не могут летать: комплекция не позволяет.
     -- И тебе никогда не хотелось полетать?  Ведь  ты  птица,  а  не  баран
какой-нибудь.
     -- Нет,  --  искренне  признался  молодой  петушок.  -- Никогда меня не
тянуло к полетам. Я даже самолет плохо переношу. Как  посмотрю  вниз,  сразу
голова кружится.
     -- А профессор Гальени? Он тоже не выносил полетов?
     -- Как ни странно, он, несмотря на свой почтенный возраст, говорил мне,
что жалеет, что преклонный возраст не позволяет ему летать. -- А вдруг он на
самом  деле  умел,  но  стеснялся тебя? -- Я бы никому не сказал! -- Но тебе
было бы неприятно? -- Конечно, неприятно. Хотела бы ты взглянуть на меня  со
стороны живота? -- Зачем?
     -- Если  я полечу, ты будешь вынуждена лицезреть самое некрасивое место
моего тела -- живот.
     Кора подумала, что живот у ассистента совсем  не  так  уж  плох  --  он
покрыт  таким  нежным  пухом,  он  такой тугой и теплый, что на него приятно
приклонить голову. -- Значит, профессор мог бы и полететь?
     -- Сомневаюсь, -- сказал Орсекки. -- По крайней мере, я никогда его  за
этим не заставал. -- Кстати, ты не брал фотографии профессора? -- Зачем мне?
-- Может,  на память. -- Я его помню и без этого. -- Какого он был цвета? --
Светлый! Кора прислушалась.
     -- Сегодня с утра они постукивают, -- сообщила она ассистенту.
     -- Я счастлив за тебя, -- сказал ассистент. -- Мои  терзания  кончатся.
Сколько можно изображать наседку!
     -- Разве  ты  изображаешь? -- В голосе петушка прозвучало недовольство.
-- Любая другая на твоем месте была бы счастлива! Это же счастье!
     -- Можно подумать, -- сказала Кора, -- что ты  только  и  делаешь,  что
сидишь  на  яйцах.  --  Ты  не права. Я же тебя подменял, и не раз. -- Но не
носил их в себе! -- Это твой женский долг! -- Я его выполнила.
     -- Теперь с удовольствием забудешь о детях? --  Разумеется.  Я  жду  не
дождусь, когда вернусь в человеческое тело.
     -- Неужели  тебе,  после  того  как  ты  пожила в теле прекраснейшей из
женщин, захочется вернуться в эту нескладную палку, в этот кривой тростник!
     Кора почувствовала жалость к этому молодому  существу.  Ведь  на  самом
деле  он  так  одинок!  После  смерти супругов Гальени ему кажется, что Кора
должна его понимать. А вместо этого она не скрывает своей мечты  --  бросить
его  и  еще  не  вылупившихся  цыплят.  И,  как  бы угадав ее мысль, Орсекки
отчаянно воскликнул:
     -- Ты подумала о маленьких? Подумала о детях? Каково им без матери?
     -- Я думаю, что у тебя на планете найдется, кому о них позаботиться.
     Орсекки вскочил и отошел к окну. В палате сразу стало тесно.
     -- Неужели ты думаешь, что кто-нибудь им заменит тебя?
     -- Ну вот, -- Кора развела крыльями.  --  Оказывается,  ради  цыплят  я
вообще должна остаться и без тела, и без родины.
     -- Ты  должна  остаться  в  лучшем  теле  на свете! -- Голос ассистента
дрожал.
     -- Простите, молодой человек! -- в запале выкрикнула Кора. -- Но не вам
судить о достоинствах моего тела.  --  А  кому  же?  Кому,  простите?  Дрожа
крыльями, громко топоча, ассистент кинулся прочь из палаты.
     Кора  готова  была  уже  догнать его и успокоить, но тут в одном из яиц
послышался такой стук, словно пьяный муж вернулся под утро домой и требовал,
чтобы его впустили.
     Когда птенец в яйце угомонился,  Кора  вновь  задумалась.  Оказывается,
профессор,  в  отличие  от  своих  соплеменников, не чурался полетов. А если
полеты ему не были отвратительны, следовательно, ничто  не  мешало  ему  при
желании подняться в воздух над раскопками. А если так, то инспектору следует
воспользоваться этим телом и повторить достижение покойного археолога.
     Однако  в  тот  день,  простуженная и травмированная падением в болото,
Кора решила никуда не выходить и проанализировать накопленную информацию. Ее
ум еще не был готов к такой деятельности, но нельзя обвинить ее в  том,  что
она не старалась.
     Разумеется,   если   бы   планета   не  была  столь  первобытной,  Кора
воспользовалась бы услугами компьютера, чтобы проанализировать уже имеющиеся
факты. Но ни минуты компьютерного  времени  ей  не  дали,  потому  что,  как
сказали в администрации, время компьютера было расписано на год вперед.
     Кора  накрыла яйца одеялом, включила печку на полную мощность и вышла в
коридор к телефону -- в палате телефона не было.
     Она позвонила в дом  к  археологам,  а  когда  там  никто  не  подошел,
позвонила  на площадку. Ассистент в меховой накидке, делавшей его похожим на
большого ежа, обрадовался звонку -- он всегда радовался Коре. Ей даже бывало
неловко за то, что она столь равнодушна к  этому  милому  существу.  --  Что
случилось?  Что-нибудь с детьми? Орсекки никогда не произносил слово "яйца",
может быть, в нем было нечто неприличн