ником Гарбуя. Вернее
всего, военные пользовались любым случаем, чтобы избавиться от чужих.
     -- Один день, а себя уже поставила выше всех, -- сказала Нинеля.  --  А
это правда, что ты в будущем живешь? -- Я же говорила.
     -- Нет, я тебе, конечно, не доверяю, -- шептала Нинеля, -- зачем я тебе
буду доверять,   если   ты  специально  приехала  к  нам  с  провокационными
заданиями, но ты мне, честное слово, понравилась -- я тебе верить  не  буду,
ты  не  обижайся, что я тебе верить не буду, но ты мне все-таки скажи, как у
вас там?
     -- Мне трудно тебе рассказать, потому что между нами лежит много лет.
     -- А ты о главном, о главном,  неужели  не  понимаешь,  о  чем  я  тебя
спрашиваю? -- О чем?
     -- О победе коммунизма! Неужели тебе не ясно, что о победе коммунизма?
     О  Господи!  --  чуть  было не воскликнула Кора, осознав наконец, какая
гигантская пропасть лежит между ними. Ведь Нинеля и Эдуард Оскарович --  они
пришли  из особенного мира, почти литературного в своей придуманности, -- из
того источника, который десятилетиями после  своей  смерти  питал  вражду  и
войны не только в разных странах, так или иначе пораженных болезнью, но и на
планетах,  вроде  бы  не  имеющих  прямой  связи  с  прошлым, но стремящихся
повторить легковерие, ведущее к угнетению.
     -- Коммунизм вам построить не удастся, -- сказала Кора  без  злорадства
или  издевки,  как  если бы ее спросил Александр Македонский, удастся ли ему
завоевать Китай, и она так же ответила бы Македонскому,  что  Китай  ему  не
покорится.
     -- Так  я  и  знала,  что  ты  скажешь, -- вздохнула Нинеля. -- Я тебе,
конечно, не верю, но ты мне все равно скажи, как это случится.
     -- Это случится, когда ты уже будешь старой или, может, даже умрешь.
     -- Ну я-то пока живая! Живая, а все уже  случилось!  --  Мы  не  знаем,
какой  сейчас  на самом деле год идет на Земле, -- заметила Кора. -- Ведь мы
из разных лет и столетий прилетели сюда, а случилось это почти одновременно.
.
     -- Ты так говоришь, будто нам  лучше  и  не  возвращаться,  --  сказала
Нинеля.
     -- Всегда  лучше вернуться домой, -- возразила Кора. -- А может, тебе и
не хочется в свое время возвращаться?  --  спросила  Нинеля.  --  Может,  ты
хочешь к нам, в героическую эпоху построения социализма?
     -- Нет, в героическую мне тоже не хочется, -- сказала Кора. -- Вы очень
дорого платили за героизм.
     -- А  героизм  дешевым  не бывает, -- сказала Нине-ля. -- Я тебе еще не
сказала правду, почему я сюда попала. На самом деле я от несчастной любви  к
одному  чекисту  с  обрыва  кинулась.  Это долгая история, только ты меня не
выдавай. -- Я никому не скажу. -- И презирать  не  будешь?  --  Тебя  жалеть
надо.
     -- А  вот  это  лишнее. -- Нинеля взяла себя в руки. -- Жалость унижает
человека. Так учил Горький. -- Зачем он вас  так  глупо  учил?  --  Помолчи,
Кора,  а  то  ты  плохо  кончишь.  И светлое будущее под вопрос поставила, и
великого писателя Горького ие помнишь. Может, ты в  будущем  и  в  школе  не
училась?
     -- Кое-как училась, -- призналась Кора. -- Компьютер меня учил, а я его
обманывала. А что еще твой писатель Горький сказал?
     -- Он про тебя сказал: если враг не сдается, его уничтожают.
     -- Это он тебе сказал? Или Эдуарду Оскаровичу? -- Он всему миру сказал!
     -- Надо  было  громче  говорить, -- откликнулась Кора, --а то до нас не
долетело.
     -- Больше я с тобой о политике не разговариваю. И  ни  слову  не  верю,
поняла?  --  Поняла,  --  улыбнулась Кора. -- Я сначала думала, что ты наша,
помогала тебе. А ты  --  враждебный  элемент.  --  Никому  я  не  враждебный
элемент. И не надо меня уничтожать.
     -- Ну, спи тогда,-- сказала Нинеля,---У тебя день был трудный. Я бы еще
многое у тебя спросила, но боюсь.
     Страшно и удивительно заглянуть в будущее. И неизвестно, верить ли, что
будущее  станет чужим, или сохранить свою веру в чистоте. Нинеля поднялась с
койки. Койка громко скрипнула. Синь за окном чуть-чуть посветлела,  а  может
быть,  это  Коре  показалось.  Неуверенно  запела  какая-то птичка, оборвала
песню, будто сама  удивилась  своему  пению.  Если  кто-нибудь  придет  еще,
подумала Кора, убью на месте. Но никто больше не пришел. До самого утра.

     Подъем,  подъем,  подъем!  --  кто-то  шел коридору и кричал. А снаружи
гудела сирена.
     Шум стоял страшный -- будто нельзя людей разбудить по-человечески.
     Особенно было обидно, потому что снился сладкий сон, в котором  инженер
Всеволод  катал  Кору на махолете, для чего ему пришлось крепко прижать ее к
себе. Было страшновато, но очень приятно -- внизу, далеко проплывали городки
и отдельно стоящие здания неизвестной красивой страны.  Махонькие  человечки
махали  снизу  махонькими  ручками,  узнавая  Кору. Кора знала, что полет на
махолете завершится вон на той зеленой мягкой лужайке, где их со  Всеволодом
никто не потревожит... Потревожили! Сиреной!
     Кора  опустила  босые ноги на остывший холодный пол. По коридору топали
сапоги, шлепали босые подошвы. Дверь  к  Коре  растворилась,  залезла  морда
медсестры  неизвестного  пола  и  рявкнула: -- Тебе что, особое приглашение!
Кора натянула туфли -- как хорошо, что она их сохранила! Умывальня и  туалет
обнаружились  дальше,  в  конце  коридора.  Санузел был один на всех жителей
этого коридора. У умывальника под портретом президента возился, медленный  и
уверенный в себе, Влас Фотиевич, совал палец в коробку с мелом и тер зубы.
     Он обернулся -- весь рот белый -- к Коре и прорычал: -- Зубного порошка
нету.
     -- И туалетной бумаги тоже, -- отозвалось из кабинки туалета.
     Кора  стала  ждать  своей  очереди.  Потом пришла принцесса, но, увидев
мужчину, сразу убежала.
     -- Дура, -- сказал Влас Фотиевич. -- Думаешь, терпеть будет? Сейчас  за
угол  побежит.  Они  все,  татары,  такие.  Ох,  долго  еще  приобщать  их к
цивилизации.
     Из кабинки вышел Миша Гофман, поздоровался с Корой и сказал:
     -- Извини, что задержал.
     Влас Фотиевич принялся полоскать рот. 0н отплевывался, урчал, притом не
переставал говорить:
     -- Какие сегодня мучения будут? Вот уж не думал, что приму такой  крест
на склоне существования.
     -- Лабиринт, можно сказать, рассыпался, -- сказала Кора.
     -- Значит,  тесты,  --  сказал Влас. -- Доктор Крелий еще на той неделе
грозился про тесты. Ты знаешь, что это за чертовщина такая?
     -- Ничего страшного, -- сказал Гофман, оттирая от умывальника господина
Журбу. -- Задают вопросы.
     Гофман был такой же заторможенный и вялый, как вчера. -- Зачем?
     -- Чтобы понять, кто умный, а кто дурак. -- Это и без  вопросов  видно,
-- засмеялся  Журба  и отошел к перекладине, на которой висело большое общее
полотенце, и стал искать на нем место почище и посуше.
     Вошел белогвардеец Покревский. Он был  бледен,  отчего  уродливый  шрам
через лицо казался еще более красным и ярким.
     -- Уже  очередь? -- спросил он зло. -- Это основная черта нашего режима
-- всюду устраивать очереди.
     -- Как мы проходили в школе, -- вспомнил школьный учебник Миша  Гофман,
-- царское правительство было погублено именно очередями за хлебом в феврале
1917 года.
     -- Откуда  вам знать? -- воскликнул ротмистр и направился к кабинке, но
тут Кора поняла, что она пропустит все очереди, и кинулась к кабинке первой.
Внутри было густо насыпано хлоркой.
     Хлопнула дверь. Кора догадалась, что ушел Миша Гофман.
     -- Не нравится мне этот Гофман, -- сказал Покревский.
     -- Потише, ваше благородие, -- откликнулся полицмейстер. --  Они  могут
быть заодно. Пошли снаружи поговорим.
     Когда  Кора  вышла  из  кабинки,  у  крана  никого  не было. Она решила
воспользоваться  коробкой  смелом,  почистила  зубы  пальцем  и   поразилась
способности  людей  разных  эпох  одинаково  приспосабливаться к невероятным
обстоятельствам.
     -- Доброе утро, -- сказал Эдуард  Оскарович  Калнин,  который  вошел  в
туалетную.
     Кора  передала  ему мел, а Эдуард Оскарович снял очки и начал протирать
их с мелом.
     -- Знаете, что любопытно, -- сказал Эдуард Оскарович, отставив очки  на
вытянутой  руке  и  проверяя,  хорошо  ли  они  очистились,  --  если бы нас
подержать здесь с полгода, получилась бы славная коммунальная  квартира!  Вы
знаете, что это значит? -- Нет, а что это такое?
     -- Господи,  как  же  это  получилось!  --  воскликнул  Калнин.  --  Мы
одинаковые, но не имеем ничего общего.
     И  тут  Коре  показалось,  что  дверь  чуть-чуть  приоткрылась,  --  их
подслушивали! Она подняла палец к губам, предостерегая Калнина.
     -- А я молчу! Хотя, впрочем, и не понимаю, кому здесь нужны доносы.
     -- Этот  ужасный  Гарбуй  хочет все знать о нас и устроить вторжение на
Землю.
     -- Не переоценивайте Гарбуя, -- возразил профессор, -- он пешка в чужой
игре. -- Вы с ним знакомы?
     -- Разумеется.  Он,  подобно  мне,  сделал  ошибочную  ставку.  История
непредсказуема.  Угадать будущее хоть один раз -- это все равно что выиграть
в лотерею миллион рублей или автомобиль "Победа", понятно?  Если  бы  я  мог
избавиться  от  гипноза  бессмертия  вождя, если бы я хоть раз остановился и
трезво поглядел на то, что Сталин -- это старик,  который  всю  жизнь  губил
свой  и  без  того  некрепкий  организм  водкой, вином и распутством, что не
сегодня завтра он гикнется, я бы все мои действия построил иначе. Но  я  был
под тем же гипнозом, под которым находилась вся страна.
     -- Вы хотите сказать, что Сталин не должен был умереть, но умер? -- Да.
--А что вы сделали?
     -- Как  что?  Попал  сюда!  Эмигрировал.  Скрылся.  -- Ой! -- Кора была
потрясена. -- Значит, сто пятьдесят лет назад был человек, который догадался
про параллельный мир и сюда перепрыгнул?
     -- До какой-то степени вы можете считать, что именно так.
     Из кабинки вышел  ротмистр  Покревский  и  принялся  умываться.  Он  не
прислушивался   к   разговору   Коры   с  Эдуардом  Оскаровичем.  А  если  и
прислушивался, то ничем этого не показал.
     -- А вы кто по специальности? -- спросила Кора Калнина.
     -- Я физик. Физик-экспериментатор.  Это  вам  что-нибудь  говорит,  моя
дорогая прапраправнучка?
     -- Разумеется, -- сказала Кора. -- Вы делали атомную бомбу.
     Снова  зазвенел  колокол,  к  нему присоединилась отвратительным звуком
сирена. -- Зовут на завтрак, -- сказал Эдуард Оскарович.  --А  вы  не  очень
молодой... -- осторожно произнесла Кора.
     -- Я  был профессором, -- сказал Эдуард Оскарович. -- И даже должен был
баллотироваться в члены-корреспонденты Академии наук. Но не успел. -- Потому
что перешли сюда?
     Профессор ничего не ответил. Он смотрел  на  спину  ротмистра,  который
дожидался,  пока  тонкая струйка воды наполнит горсть, и плескал в лицо. Они
пошли на завтрак.

     За завтраком Кора оказалась рядом с Покревским.
     -- Мне не хочется есть, -- сказала Кора, когда медсестра  кинула  перед
ней миску с кашей, на кучке которой чуть набок сиротливо лежала котлетка.
     -- Мне  тоже, -- ответил Покревский. Но взял тарелку Коры и подвинул ее
сидевшей рядом чернявой принцессе.
     -- Бессловесным животным хуже  всего,  --  сказал  он.  Птичка  сказала
что-то  ротмистру.  --  Вы  ее  понимаете?  --  спросила  Кора. -- А чего ее
понимать, -- лениво ответил Покревский. -- Она говорит, что эту  дрянь  есть
не хочет, но из уважения ко мне слопает котлету.
     Медсестра  поставила  перед  Корой  кружку с чаем. Чай был на удивление
крепко заварен. Но без сахара.
     -- Они на нас экономят, -- сказала Кора. -- Воруют. Все тащат.
     Покревский щелкнул  пальцами.  Медсестра  принесла  сахарницу.  --  Вас
слушаются?
     -- Меня  боятся.  Я  этот  долбаный  лабиринт прошел с первой попытки и
прикончил  ихнего  солдата,  который  изображал  дракона  или  еще  какую-то
нечисть.
     Так  как  Кора  не  ответила  и ничем не показала своего восхищения или
недоверия, ротмистр агрессивно спросил:
     -- Вы мне не верите? Конечно же, вы не верите! А я знаю  почему  --  вы
селениты. Вы знаете о таком писателе -- Герберте Уэллсе?
     -- Я  его  любила,  когда была девочкой, -- сказала Кора. -- У нас была
одна кассета в библиотеке. "Война миров".
     -- А я цитирую книгу "Первые люди на Луне". Он ее недавно написал.
     -- Или очень давно... с моей точки зрения. Принцесса положила маленькую
тонкую ладошку на руку ротмистра.
     -- Ты ешь, -- сказал тот. --  Черт  знает,  сколько  нам  еще  придется
наслаждаться прелестями мирной жизни. Вы москвичка, Кора?
     -- Нет,  я  найденыш,  --  сказала Кора. -- Я из приюта. Но моя бабушка
живет под Вологдой.
     -- Что-то они сегодня не торопятся угощать нас  скудным  завтраком,  --
сказал Журба, сидевший напротив Коры. Но стол был широким и потому разделял,
а не объединял сидевших по разные стороны.
     -- А  на  рассвете  три  вертолета прилетели, -- сказал инженер. Он был
ухожен, побрит, пострижен, казалось даже, что  от  него  пахнет  одеколоном.
Покревский перехватил взгляд Коры и сказал:
     -- Он на особом положении. Как консультант по летательным машинам. А вы
думаете,  что  аппараты  тяжелее  воздуха  в  самом  деле  завоюют воздушное
пространство?
     Кора поглядела на него в  растерянности,  потому  что  непонятно  было,
шутит ли он. Ведь он здесь живет уже несколько дней. Но взгляд ротмистра был
чист и честен.
     -- Да,  --  сказала Кора. -- И мы научимся летать между звезд, как учил
ваш любимый Герберт Уэллс. -- Чепуха, -- сказал Покревский. Принцесса  стала
теребить  его,  заговорила,  и  ротмистр  склонился  к  ней,  будто стараясь
выделить  в  щебете  какой-то  смысл.  Лицо  у  него  было  белым,  шрам  --
темно-красным,  неровным,  глаза очень светлыми и оттого дикими. Прядь волос
все падала на узкий высокий лоб,  и  ротмистр  нервно  откидывал  ее.  Сонно
вползла в комнату запоздавшая Нинеля.
     Медсестра  словно поджидала ее в дверях -- метнуда миску и чашку сразу,
как только женщина села на свой стул.
     -- Поосторожнее, -- сказала Нинеля. -- Я этого не люблю.
     Нет, она куда больше похожа на разведчицу, чем на самоубийцу от любви.
     -- Ой, Корочка, если бы ты знала, что  былоГ--  зашуршала  она  на  ухо
Коре. -- Что еще?
     -- Я  от  тебя  ночью  шла, а он меня подстерег. Ужас какой-то... какой
мужик, я ни минуточки ночью не спала, меня еще никто так не...  не  радовал!
-- Ты о ком?
     -- Ну, ты же знаешь! Полковник Рай-Райи. Наш с тобой полковник. --Ну уж
не наш.
     -- С  него  бетон,  оказывается, до полночи сбивали. Он рассказал. Чуть
живой  остался  --  налицо   попытка   превращения   руководящего   военного
специалиста в статую.
     Нинеля  заразительно  расхохоталась.  И  смех  ее был таков, что все за
столом обернулись.
     А Нинеля попробовала  кружку  с  чаем  и  крикнула  медсестре,  которая
торчала в дверях:
     -- Этого  еще  не  хватало!  Холодным  чаем  будете поить. Сама пей эту
бурду.
     А так как медсестра не двинулась с места, то Нинеля смахнула  со  стола
кружку.  Кружка  разбилась  о  бетонный  пол,  и  большая  темная  лужа  чая
образовалась сзади стульев.
     Все  замерли.  Оробели.  Все-таки  каждый  чувствовал  себя  бесправным
пленником.
     Медсестра  подошла к Нинеле и остановилась. Потом стала поднимать руку,
намереваясь, видно, ударить ее, и Нинеля, понимая,  что  переборщила,  стала
клониться, уходя от удара, -- и все это происходило как в замедленном кино.
     --Ну-ну,  -- благодушно произнес полковник Рай-Райи, входя в столовую и
прекращая назревавший конфликт. -- Нинеля, сколько раз я  тебе  говорил,  не
спеши  с  выводами.  Как  говорится,  близость  --  это  еще  не  повод  для
знакомства.
     И полковник рассмеялся, как бы приглашая всех остальных  присоединиться
к  его  веселью.  Затем  прошел  за  свое место в торце стола и сказал: -- С
сегодняшнего дня будем тренироваться по  возвращению  на  исходные  позиции.
Хватит, нагостились, покушали нашего хлебушка. Никто не понял полковника. Он
пояснил:  --  Великий эксперимент, который проводила моя держава, подходит к
концу. Следовательно, мы благодарим иностранных  участников  эксперимента  и
готовим их к возвращению домой.
     -- Как  так  домой!  --  неожиданно  вскинулся капитан Покревский. -- Я
бежал оттуда, предпочтя смерть.  Да,  смерть.  А  вы  хотите  вернуть  меня!
Человек  может  покончить  с  собой  единожды, у человека бывает только одна
смерть. А я уже мертв.
     -- Этот вопрос находится в стадии обсуждения, -- сказал  полковник.  --
Сегодня  произойдет  совещание  на  самом высоком уровне. Вами занимаются, и
ваша судьба небезразлична. Но вы, друзья, тоже должны  понять:  у  нас  свои
проблемы, и мы вам не няньки. Каждый сам зарабатывает себе на хлеб.
     Допив чай, полковник вышел строевым шагом. Нинеля кинулась было за ним,
подняв  головку  вверх в надежде, что ее погладят или потреплют по загривку.
Не вышло. И хоть полковник вызывал у Коры омерзение, ей  было  приятно,  что
Нинеля  унижена.  Это  создание  было  хуже  полковника, потому что тот имел
какие-то убеждения, а Нинеля -- только преданность, притом она  готова  была
ею  торговать, как картошкой. -- Это странно, -- сказал Эдуард Оскарович. Он
поднялся из-за стола, держа в руке  кружку  с  чаем,  и  пошел  к  окну.  Он
рассуждал вслух, и Коре было интересно, что же он скажет.
     -- Это  странно,  --  повторил  профессор. Он видел, что Кора подошла к
нему, и не возражал против этого. -- Мне казалось, что верх возьмет  Гарбуй.
В  конце  концов  они  признают  его главой проекта. С точки зрения здравого
смысла любое их действие против Земли  двадцать  первого  века  обречено  на
неудачу.
     -- А  если  они  на самом деле решили отказаться от планов? -- спросила
Кора.
     -- Кстати, это любопытная мысль, --  капитан  Покревский  стоял  рядом,
держа принцессу за ручку. Вид его был нелеп, потому что нельзя носить сапоги
со  шпорами  под  синим  байковым  халатом, который мал тебе на два размера.
Принцесса была похожа на его дочку-замарашку.
     -- Боюсь, что это практически невозможно сделать. --  Полковнику  я  не
верю, -- сказал профессор. -- Хотел бы я знать, известно ли об этом Гарбую.
     -- А   если  мы  вернемся,  --  задал  самый  важный  для  всех  вопрос
Покревский, -- то куда?
     -- Первый вариант, -- сказал Эдуард Оскарович,  --  все  появляются  на
Земле в тот момент, в который исчезли.
     -- Но  ведь  они  на  земле  уже погибли или почти погибли! -- крикнула
Кора. --  Всеволод  разбился  на  своем  махолете,  Покревский  и  принцесса
бросились со скалы...
     -- Значит,  им  ничего  не  остается,  как довершить начатое, -- сказал
профессор. -- Долететь до камней и разбиться вдребезги.
     -- Вы с ума сошли! -- рявкнул Журба. -- Я-то за что? Я в пролетке  ехал
с компанией. У меня и мысли погибать не было.
     -- Не  я  придумал  эту вероятность, но с точки зрения гармонии природы
она самая удобная. Восстанавливается статус-кво.
     -- Ничего не понимаю! -- сказала Кора. -- Здесь  царит  обычный  бардак
двадцатого  века,  -- ответил Эдуард Оскарович, сердито блеснув очками. -- И
мы можем стать жертвами этого бардака, если хитрая голова  Гарбуя  не  родит
очередной мысли.
     И  как  бы в ответ на слова профессора вместо полковника во главе стола
уже восседал господин Гарбуй, как хороший толстый мальчик, который  завершил
экзерсисы  на скрипочке, скушал тарелочку геркулеса с вареньем и вот отпущен
бабулей поиграть немножко с уличными мальчиками и девочками.
     -- Мы с вами -- коллеги, -- сказал Гарбуй. -- Мы все -- ученые, которые
собрались  в  этом  отдаленном  районе  для  того,   чтобы   выяснить,   как
функционирует  мироздание.  Великая задача, поставленная перед нами судьбой,
требует к себе адекватного отношения. Если кто захочет кофе, поднимите руку,
вам дадут.
     Почти все подняли руки. Гарбуй крикнул  медсестрам,  что  наблюдали  з