сят восьмом, а
разъехались по домам уже тлетворные, с проказой зомбирования в крови...

Лимонно запульсировали мигалки на крышах монстров, бросая вокруг тревожные
отблески. Часть китайцев, получив неведомые задания, разбежалась по
проходным дворам. Их блеклые тени многообещающе растаяли без следа.

Несколько бойцов сунулось в салунно освещенный парадный вход
свежеотреставрированной гостиницы "Астория". Что они соврали швейцару,
навеки останется на их совести, но швейцар пропустил чужеземцев. Иные
упырями шастали между серо-коричневыми гранитными колоннами собора и
осторожно пробовали, не поддаются ли могучие литые двери, не пустят ли в
святое место инородцев.

Особо посвященные, их было немного, не шибко таясь, разбирали снайперские
винтовки из подрулившей к памятнику Николая I инкассаторской машины.

И ведь как назло! Народ, его, Хутчиша, народ, ничего не слышит, оглохший от
салютов, одуревший от водки. Здесь, на площади, заступиться за
соотечественника, спрятавшегося под куполом собора, могли бы только двое
милиционеров, что стерегли раскинувшийся через площадь, украшенный флагами
Мариинский дворец.

Увенчанное патриотическим флагом и накладными гипсовыми орденами здание
цвета какао брезгливо отражало рокот незаглушенных моторов.

А Доктор прошагал легкой походкой победителя от ступеней Мариинского
дворца, мимо российского императора, неспособного пошевелиться и растоптать
гадину конем, мимо нескольких пихт и хилых скамеечек, к ступеням храма и
сложил ладони рупором. До ушей Хутчиша докатился повелительный выкрик:

- Слезай оттуда!!!

Армия Доктора замерла за спиной своего предводителя. Строительные
мастодонты, присмирев, прервали голодный рев.

Анатолий ничего не ответил. Даже дулю не показал. Растопыренными пальцами
мазнул себя от лба к подбородку, стирая полосками черно-сажевую окраску.
Отчего сразу стал похож на готовящегося к последнему бою Шварценеггера. Или
вышедшего на тропу войны Гойко Митича. И отломанной от магнитолы антенной,
как консервным ножом, продолжил вспарывать листовую жесть на относительно
плоском участке крыши.

Банановой кожурой отлипала многослойная краска.

Вставил поглубже и, наклоняя, использовал стальной ус точно рычаг. А
трещина в жести ползет. Десять, пятнадцать, двадцать сантиметров...
Передвинул, вставил, наклонил. Как бы о рваный край жести не порезаться.
Передвинул, вставил. Сам подполз ближе. Пройден первый метр. Еще десять
сантиметров...

На площадь выехала еще одна машина строительного назначения. Исполосованная
желтой и черной краской. Опять же с янтарной стробоскопной мигалкой на
макушке кабины. К выдвижному суставу машины была приделана серо-землистая
кишка шланга, чтобы качать цемент на верхние этажи. Однако ни этот, ни
прежде прибывшие гробы на колесиках угрозы для Хутчиша не представляли. Все
эти суперсовременные телескопические лестницы в лучшем случае дотянутся
лишь до смотровой площадки, расположенной в шестидесяти метрах под
Хутчишем, на балюстраде барабана главного купола...

Нет,- Хутчиш разом осознал глубину своего заблуждения. Не надо думать, что
враг наивен. Прибытие машин имело конкретную задачу в плане по завладению
установкой Икс. То был тактический маневр Господина Доктора. Отвлекающий.
Ведь явно просчитало заранее убеленное сединами чудовище, на какую высоту
способны поднять выдвижные лестницы его воинов.

И Анатолий в пылу боя чуть не купился ни за грош. Но приготовил домашнее
задание к даваемому Доктором уроку: перед спектаклем подсыпал в грим
китайским актерам перетертую в пыль смесь аспирина "упса" с сухим йодом.
Сами виноваты, нечего театральные причиндалы без присмотра в гримерной
оставлять.

Сама по себе эта смесь запаха не имеет. Но стоит ей впитаться в кожу, как
через пару часиков человек незаметно для себя начинает распространять
стойкий аромат валерьянки.

И хотя было еще не темно, да и фейерверочная шрапнель то и дело пыталась
запалить небо с разных краев, острый глаз прапорщика своевременно приметил
зажегшиеся на крышах окружающих площадь домов скопления зеленых светлячков.
Это привлеченные запахом коты верными пажами сопровождали посланных
Доктором снайперов.

Какая удача, что нанесение главного удара гонконгский резидент доверил
особо приближенным головорезам-актерам!

Забравшись на крышу напротив храма, жилистый Чжан Яошен очень удивился,
когда первым, кого он там увидел, был облезлый кот с обкусанными, как
ногти, ушами. Кот приветствовал гостя радостным мяуканьем, но Чжан ни
капельки встрече не обрадовался. Бабушка Юн Сан из его деревни говорила,
что в прошлой жизни Чжан был котом и в этом существовании знак о близящейся
смерти Чжану тоже подаст кот...

Под дулами снайперских винтовок Анатолию пришлось работать в стиле "Дядюшка
Поджер" - делать массу лишних шажков и взмахов руками, обозначать ложные
направления движения, беспричинно нагибаться, подпрыгивать. Больше
танцуешь, чем работаешь. Передвинул, вставил, наклонил, подпрыгнул. Или:
взмахнул руками, прихлопнул, передвинул, вставил, наклонил, притопнул.
Танцевальный марафон на выживание...

Три винтовки гонялись на ним. Две плевались свинцом с крыши Мариинского
дворца. Третья, более проворная, раз в две-три секунды гавкала из окна
гостиницы "Астория". По нелепому совпадению снайпер выбрал аппартаменты,
где покончил с жизнью один из величайших поэтов России.

Оказавшийся в шикарных апартаментах приземистый Сун Имин довольно, как
бедро женщины, поглаживал приклад и негромко напевал арию из оперы "Цзы Чоу
Инь". В том, что именно он снимет наглого бледнокожего с крыши храма, Сун
Имин не сомневался.

Он был в более выгодном положении, нежели его коллеги. О плечи залегших на
Мариинском душистых бойцов терлись алчущие валерьянки кошки. Томно
мурлыкали, щекотали усами, норовили заглянуть в глаза, вернее в оптические
прицелы. А когда их пытались прогнать, они выпускали когти и обиженно
шипели. Так что снайперам на Мариинском было не столько до Хутчиша, сколько
до похотливых котов.

О, хитрый Чжан Яошен понимал, почему белый человек танцует и что за фигуры
чертит на крыше храма неправильного бога. Тот, кого Чжан должен убить, есть
великий колдун, танцами и каббалистическими рисунками заговаривающий себя
от пуль. Чтобы рассеять его колдовство, Чжан снял с шеи подвешенную на
тесемке заячью лапку, что давным-давно повязала бабушка Юн Сан, провожая
юношу из села в большую жизнь. И повесил на ствол винтовки.

Ничего, думал Анатолий Хутчиш, заканчивая вырезание квадрата жести три на
три метра. За все ответите.

Пули иногда по очереди, иногда все сразу пытались ужалить прапорщика. Пока
обходилось. Под ногами - мертвая площадь. Затихшие машины брошены
рассеявшимися желтолицыми шоферами. Только ядовито-лимонные всполохи
мигалок ранят глаза. А внизу, точно под Хутчишем,- со скрещенными на груди
руками стоит, дожидаясь часа своего триумфа, Господин Доктор Театральных
наук в театральном костюме Кощея Бессмертного. Господин японский резидент.
Господин китайский резидент. Господин гонконгский резидент.

Высоко в небе выросла очередная хризантема салюта. И, словно ей было
неприятно созерцание творящегося преступления, умерла.

Такова истина. Не огромный, обрюзгший, пораженный идеологическим параличом
Китай в эту ночь проглатывает маленькое государство. Наоборот. Маленький
алчный паразит, не желающий, согласно давнему договору, терять завоеванное
за сто лет свободы, впивается в одряхлевшего исполина. И это только первый
шаг. У паразита дикие аппетиты. Паразит хочет подчинить планету. С помощью
зловещей установки Икс. И только десятимегатонник Хутчиш способен застрять
косточкой в горле Гонконга.

Хотя какой он к лешему десятимегатонник? В лучшем случае тянет на
четверочку с плюсом. Еле-еле. Ведь прощелкал клювом главное в японском
консульстве, хотя уже тогда о роли Гонконга можно было догадаться. Ведь не
то было важно, что на стенах гравюры китайских мастеров, а то, что
мастера-живописцы как один родом из крамольной провинции. Эх ты, шляпа...

А при чем здесь японцы - так это проще простого: Япония, изображающая
лидера, не имеющая сырьевых ресурсов, постепенно начинает переходить на
второстепенные роли в регионе. Одними технологиями мир не завоюешь, други
мои. И как тут, находясь на второстепенных ролях, позволить себе ослушаться
важную шишку с материка? И кланяться пришлось, и сакэ подносить. Знали бы
японцы, что не Китаю кланяются, а крошечному Гонконгу - так давно бы
харакири себе сделали.

По пояс высунувшийся из окна гостиницы Сун Имин начал беспокойно ерзать.
Тридцать две пули одну за другой послал в молоко никогда не подводивший
карабин "Спикснейк-44", редкая машинка, использующая патроны от "магнума".
Теперь Сун Имин напевал не арию из "Цзы Чоу Инь", а тему из "Богатой
наследницы". Здесь он играл жениха, получившего отставку, несмотря на то
что обещает достать невесте звезду с неба.

Снизу раздалось нестройное китайское "Ура!". Значит, врагу удалось открыть
двери. Скоро они взломают дверь на лестницу, ведущую на смотровую
площадку... Впрочем, Анатолия это нисколечко не огорчало. Быстрее чем за
пять минут никто в мире не сможет по каменным винтовым ступеням взбежать на
высоту более ста метров. А Анатолию и четырех минут хватит. Вот только
снайперы...

Очередная пуля чуть не зацепила прапорщика. Срикошетила о купол и, как
бритвой, сделала длинный надрез в сгибаемом прапорщиком пополам листе. Черт
бы вас побрал! Теперь добытый с риском для жизни четырехугольник никуда не
годился. Захотелось опустить руки.

По трубе колодца эхо поднимало топот преследователей.

Повешенная на ствол винтовки заячья лапка пропахла валерьянкой. Кот с
обкусанными ушами вдруг прыгнул вперед, сцапал зубами амулет и, победно
задрав хвост трубой, был таков. Чжан Яошен не боялся смерти. Чжана печалило
только, что его останки лягут в землю вдали от родной деревни. Тем не менее
он продолжал ловить в прицел фигурку непобедимого колдуна.

Но почему, собственно, надорванная жесть никуда не годится? Очень даже
годится. Слегка поднапрягшись, Анатолий перебросил грохочущий, сложенный
под прямым углом лист поближе к краю крыши - так, чтобы за ним, как за
бруствером, можно было укрыться от снайперов.

Стало спокойнее. Не то чтобы жесть останавливала насвистывающие о смерти
пули. Наоборот: поверхность сложенного листа с невероятной скоростью
покрывалась рваными дырочками, словно ею занялся дятел Вуди. Зато
прицельность снайперского огня резко упала. И на вырезание обломком антенны
следующего прямоугольника ушло вдвое меньше времени.

Успею или нет? Модель "самолет" требует пять сгибов. Модель "кальмар" -
больше десяти сгибов. "Ширококрылый самолет" - семь сгибов, и хотя у
последней модели лучше маневренность и больше опорная площадь крыльев, но
при изготовлении очень легко ошибиться с центром тяжести. Что у нас еще?
Модель "коршун". Ну, это совсем несерьезно.

- Отдавай установку! Я обещаю тебе легкую смерть! - прокричал снизу
Господин Доктор.

А разнобойный грохот шагов из шахты все ближе и ближе, словно шум миллионов
крыльев налетающего облака саранчи. А скоплений изумрудных светлячков на
окружающих крышах все больше и больше, и уже не три, но пять, шесть, семь
стальных комариных хоботков мечтают поцеловать перекрестием оптического
прицела Анатолия под сердце.

Сун Имин больше не пел. Руки машинально перезаряжали карабин и спускали
курок, но в то, что когда-нибудь его пуля настигнет русского, приземистый
китаец верить перестал.

Хутчиш сложил второй жестяной квадрат вдвое, попрыгал сверху, чтоб не
разгибался. А заодно пусть и снайперы от трудов праведных отвлекутся,
поломают голову, зачем он это делает. Ему всерьез становилось страшно.
Успею или нет? Жесть откликнулась простуженным гулом и дрожью. Как не
дрожать человеку, когда дрожит железо?

Потом, вдохнув полной грудью и задержав дыхание, он с усилием загнул по
жестяному краю на каждой из половин листа. Получилось примитивно и не очень
надежно. На авось. А ведь столько тренировался...

Смерть когтистыми лапами тянулась из винтового хода, смерть притаилась за
отсветами кошачьих изумрудиков, смерть безжалостным големом ждала внизу...

Из нагрудного кармана выпал пожелтевший картонный прямоугольник.
Фотография. Красивая молодая женщина. Улыбается. Длинные, струящиеся по
плечам волосы. Ради такой и жизни не жалко.

Чья это фотография и откуда она взялась в кармане, Анатолий сообразил,
только когда прочитал на обороте: "Ваньке от Эвы. Богатырь, помни обо мне,
когда ты далеко! Э.З., 1962 г.".

Папа, папа, когда же ты успел? Глаза застлала пелена слез.

Потом, уже привычно вцепившись зубами в ручку магнитолы, мегатонник
ухватился руками за рваные края летательного аппарата, построенного по
принципу бумажных самолетиков. Разогнался, держа трехметровую жестяную
игрушку перед собой, как держат доску, забегая в воду, любители покататься
на гребне волны. И - ухнул в холодные объятия воздушного океана.

Эпизод двадцать девятый. И в Летний сад гулять ходил

31 июля, воскресенье, 23.13 по московскому времени.

Бежевые "жигули" резко затормозили - чтобы не задавить старика, то ли
туркмена, то ли узбека, в развевающемся халате, расшитом золотыми и
серебряными нитями, точно из-под земли выросшего.

Смешон был старик, трясущий плешивой головенкой. Нелеп, как сбежавший из
детской сказки отрицательный персонаж. И балахон, разрисованный летучими
мышами и лягушками, еле прикрывающий голую высохшую грудь, только
подчеркивал его нелепость...

Раскинув руки наподобие креста, чертов старик перегородил дорогу "жигулям".
Взвыли протекторы, водителя бросило на руль (губу бы расквасил, если б не
ремень). "Жигуль" замер. И без того разозленный пьяными пешеходами в
бескозырках и фуражках, наводнившими центр, водила высунулся из открытого
окна и рявкнул:

- Жить надоело, сволочь старая? Совсем мозги пропил?

Неоновые рекламы мылом щипали глаза шофера, не давая подробнее рассмотреть
наглеца. Фиолетовое небо вибрировало в такт дрожащим рукам - ведь чуть не
задавил.

Старая сволочь обогнула машину и склонилась к окну. Скорость, с которой это
было проделано, вызвала в душе водилы смутную тревогу.

- Мне до вокзала,- спокойно сказал старец.- Срочно. Плачу, сколько скажешь.

Слова были лишены всякой интонации. Не человек, а кукла механическая, для
виду лязгающая челюстями, а на самом деле проигрывающая слова спрятанным
внутри органчиком.

- Да пошел ты!..

Отгораживаясь от возможных неприятностей, водитель злобно завертел ручку.

Но прежде, чем окно успело закрыться, расставленные рогатиной указательный
и средний пальцы старика ткнулись в акупунктурные точки на шее водителя.

Он и пикнуть не успел: сердце дало сбой и остановилось.

Господин Доктор вытащил мертвое тело из "жигулей", отволок - напился
парень, не видите, что ли? - к бордюру и пристроил на тротуаре в позе
спящего.

Его действия прохожими воспринимались как само собой разумеющееся. Видим,
напился парень. Может, лучше в проходной двор его? А то тут его менты
подмести могут. Да вы, дедушка, не беспокойтесь. Мы сами и на лавочку
уложим, и карманы почистим. Дедушка, да он, вроде, не дышит! Дедушка, куда
же вы?

Уже кто-то недовольно гудел сзади из синего "БМВ". Уже, любопытствуя, к
инциденту поворачивались головы прохожих. И вопросы добровольных
помощников, хлопочущих над телом шофера, становились все громче. Доктор
поклонился зрителям и в манере "танцующий аист" сделал несколько шагов
назад. К "жигулям".

Он прыгнул за руль, вдавил педаль газа. На красный свет машина вылетела на
Невский, ее занесло, бросило к белой сплошной полосе, протащило боком, едва
не впилило в корму троллейбуса. Асфальт застонал под колесами. Кто-то из
прохожих зажмурился. Однако умелая рука справилась с управлением, "жигуль"
выровнял ход и, отчаянно сигналя неторопливому троллейбусу с наглой цифрой
"10" на заднем стекле, потянулся по Невскому, к Московскому вокзалу. Доктор
достал радиотелефон, связался с оставленными на попечение Дай Наньчжана
войсками и отрывисто приказал:

- Вставайте на колеса. Заводите вентилятор. Субъект продолжает уходить
воздухом. Золотая птица по другую сторону ручья. Подстрелите ее.

Короткие, выверенные фразы. Слова сухие, как удары бамбуковых палок.

После чего Господин Доктор выбросил телефон в окно, чтобы не слушать
виноватые всхлипы, если его люди не справятся и с этим заданием. Чтобы
вообще больше не слышать голоса своих людей, при любом исходе сражения уже
внесенных в Книгу Мертвых. Ведь никому еще не удавалось накормить фазанов,
сохранив при этом рис для посева.

А троллейбус не уступал и не торопился. А вверху реял на немыслимой
жестяной конструкции русский мальчишка - прапорщик Анатолий Хутчиш.

А на немыслимой высоте над городом, повторяя зигзаги нелепого самолетика,
расправив белые-белые, как антарктический снег, крылья, плыл Белый Орел, и
в глазах вечной птицы мерцали галактики.

Бормоча про себя слова песни "и только дельтаплан поможет мне, поможет
мне...", пребывающий на воздусях Анатолий выписал над зданием центральных
авиакасс сложную восьмерку - чтобы рассмотреть привлекший его внимание
бежевый "жигуленок", который, нарушая все правила дорожного движения,
рвался с Малой Морской на Невский проспект.

Восьмерка далась не без труда. Все-таки несколько раз согнутый лист жести
не был идеальным летательным аппаратом. Постоянно казалось, что самолетик
отклоняется от курса влево. Постоянно казалось, что мышцы в какой-то момент
не выдержат нагрузки и предадут. И даже повторяемые в уме для самовнушения
песенные строки "наивно это и смешно, но как легко моим плечам..." пелись
как "нас ждет огонь смертельный, но все ж бессилен он...".

Видно было плохо, жестяные плоскости закрывали обзор, но сцепивший зубы на
рукоятке магнитолы Анатолий не сомневался: кто-то из китайцев вычислил его
траекторию и попытается перехватить в конечном пункте.

На втором круге, ложась в правый крен, Анатолий разжал зубы и подбородком
подтолкнул магнитолу. Соскользнув с края летающей жестянки, та ухнула вниз.
Все равно больше не нужна, мешает только.

Пластмассовый параллелепипед, завывая, как немецкая авиабомба, всеми своими
шестьюдесятью килограммами обрушился на токоприемник загородившего движение
"жигулю" троллейбуса и скатился по покатому корпусу под колеса. На миг
ночной воздух прорезал оглушительный магнитофонный вопль "Move! Your!
Ass!", потом внутри параллелепипеда что-то клацнуло, и все стихло.

Зато с секундной задержкой посыпались отчаянно красивые в ночном воздухе
искры, беспомощно заболтался в поисках провода ус троллейбуса, и
обесточенная единица общественного транспорта замерла.

Хутчиш еще успел заметить, как из "жигулей", зажатых со всех сторон
неистово сигналящими машинами, вывалился Господин Доктор собственной
персоной, замахал рукавами балахона, закричал на ни в чем не повинного
водителя троллейбуса...

Анатолий попытался вновь оседлать попутный ветер. Не смог. Слабый воздушный
поток, рожденный перепадом температур над нагретым асфальтом Невского
проспекта и холодными водами Невы, понес прапорщика к Зимнему дворцу.

Подобное, наверно, чувствуют увлекшиеся воздушным боем летчики, когда
кончается топливо. Земля льнула голодным зверем. "Планер" терял высоту. Еще
немного, и снижение превратится в пике. Надо подняться повыше - там есть
подходящие течения. Надо, Толя, надо.

И когда его искусственная птичка уже готова была запутаться в силках
проводов, оплетших город на уровне крыш, прапорщику удалось сместить центр
тяжести настолько, что нос птички снова потянулся к высям.

Высота двадцать пять метров, тридцать, сорок... Под Анатолием вильнул
запруженный толпами морячков Дворцовый проезд, азартно блеснул брызгами
извивающийся фонтан в скверике у Эрмитажа.

Потом суша и людской гам отодвинулись назад, и под воздухоплавателем
раскинула свои катящиеся в Балтику, маслянисто блестящие волны Нева-река.