ждал нападения: схватил прямо с витрины -
она почему-то оказалась незастекленной - саблю Пожарского, похожую на
антикварный серебряный столовый ножик. И, проворно увернувшись, болезненно
шлепнул плашмя по заду пролетевшего мимо убийцу.

Низкорослый Насибов жадно хохотнул, зажал в правой клевец[14] и нахлобучил
на темя шлем Ярослава Всеволодовича. Вжимая голову в плечи, как морская
черепаха, обошел принявшего боевую стойку бизнесмена по кругу. Тюкнул
востроносым, напоминающим односторонний альпинистский молоток оружием в
предпоследнее витринное стекло и, выгребя из острых осколков щит
Мстиславского, занял боевую позицию рядом с командиром - полностью
экипированный.

- Я добр, но отходчив,- по-щучьи оскалился Насибов жертве. В глазах боевого
пловца запылал огонек жажды крови.

Княжеский шлем, частично увитый серебром, спереди, над заслоняющим
переносицу серебряным "клювом", был украшен контуром какого-то архангела.
Сей архангел не сулил супротивнику ничего хорошего. Кто на нас с мечом
попрет...

Насибов держал клевец как саперную лопатку - за конец рукояти прямым
хватом. Молодец, умеет. Так опытный воин сжимает томагавк. Вся сила
сосредоточена в кольце, образованном безымянным пальцем и мизинцем. Он
готовил несколько отвлекающих диагональных взмахов, чтобы внезапно нанести
цепляющий горизонтальный удар, а если противник окажется сноровистым, то
тут же перевести удар в другую плоскость, наколоть вражье колено или локоть
- как сподручней окажется,- а затем перекинуть пальцы, меняя хват на
обратный, и воткнуть острие в пах бизнесмена.

Анатолий Хутчиш любил подраться всерьез и надолго. Чтобы мышцы всласть
поразмять, чтобы кровушку по жилам разогнать. Хотелось покружить, побегать
по залам, заодно и экспозицию посмотреть - когда еще доведется! Но увидев,
как эти варвары обходятся с сокровищами Родины, решил быть краток.

Двое кинулись в атаку. Навозной мухой у плеча Анатолия прожужжал шестопер.
Тонко пискнула сабля, оставляя зарубку на древнем щите.

Сабля Анатолию нравилась. Испытывал он чисто воинское уважение к этой
скромной, не похожей на прочие экспонаты ветеранше с обломанной гардой -
выкованной персидским мастером Нури, сыном Арисера. И Анатолий берег боевую
ветхую подругу, с плеча не рубил.

Тихомиров с Насибовым в сече вели себя иначе, к оружию пиетета не
выказывали, как не испытывает землекоп любви к лопате: сломает - новую
выдадут.

И пусть они держали в руках непривычное для себя оружие, но что-что, а
воевать умели. И, что особенно важно, являли собой "сыгранный" коллектив.
Каждый знал, кто отвлекает, а кто готовит коварный завершающий удар, кто
заходит под правую руку, а кто слева, кто в "час пик" должен подставиться
(и не сдрейфить) - лишь бы господин Сумароков не уполз из княжеских палат
живым.

И все бы у них получилось тютелька в тютельку, кабы не чересчур крепким
орешком оказался "заказной" мясоторговец Сумароков, кинувший Папу. Зажатый
между алчно вжикающими клевцом и шестопером, выписывающий своей (пардон,
ополченца Пожарского) сабелькой невпечатляющие петли Нестерова, он,
казалось, еще полсекунды - и нарезанной селедочкой осыплется на пол.
Выставив открывшиеся на месте ударов щербатые мослы, пачкая музейный паркет
своей маслянистой торгашеской кровью.

А не фига!

Из самого невероятного, крайне неудобного положения - ноги расставлены
слишком широко, туловище к земле под сорок пять градусов, и нужно
моментально перестроиться, ибо над головой уже занесен шестопер,- бизнесмен
сумел отразить удар.

Вопреки всем правилам средневекового боя (если вооружен, никогда не норови
повергнуть супостата голой конечностью: ударишь кулаком - взмахнут мечом, и
нет кулака; ударишь ногой - и нет ноги), Анатолий вдруг подставил саблю под
сыплющиеся на голову удары, закружил юлой и...

Получив пинок ногой в солнечное сплетение, Насибов отлетел в дальний конец
зала. Раздавил спиной стекло последней витрины, погрузился в блестящий
строй рыцарских доспехов. Где и успокоился. Не спасла княжеская амуниция. И
стальные истуканы принялись падать один за другим, издавая грохот, который
напомнил теряющему сознание Насибову сцену из далекого детства: родной
колхоз, ферма, шофер из кузова сбрасывает порожние, пахнущие чуть подкисшим
молоком бидоны - только вернулся с молокозавода. Смачно потягиваются рослые
загорелые доярки. Нестерпимо щебечут птицы...

Потеряв напарника, Тихомиров по-акульи плавно скользнул к двери и оглянулся
в поисках дополнительного вооружения. Взгляд его упал на сплетенные из
тысячи мелких колец кольчуги. Ну что ж, поиграем в Спартака. Вперед,
спартаковцев смелый отряд!

Андрюша стал наступать, намотав край кольчуги на кисть левой руки, с каждым
шагом хлеща с плеча стальной рубашкой, стараясь зацепить голову
супротивника и одновременно намечая, в какое место достать шестопером.

Его учили, что бой холодным оружием не может длиться долго. Противники
сошлись - кто-то ошибся, кто-то победил. Без лишних раундов. Его учили, что
в таком бою нельзя ни пугаться, ни быть безрассудно храбрым. Его учили, что
в таком бою нет морали и нет правил. Его учили...

Его недостаточно учили.

Коротка оказалась кольчужка. Или ворог оказался изворотливее.

Хутчиш выждал момент, перехватил саблю половчее и двинул навстречу,
выписывая ею восьмерки. Заслепила-заворожила старинная сабля Тихомирова;
прозевал Тихомиров финт. И вот стоял бизнесмен Сумароков с саблей в метре
от него, а вот стоит лицом к лицу, глаза в глаза. И вот как шарахнул
торговец говядиной подводного пловца лбом в лоб - словно морской скат
хвостом достал. Потемнело в глазах у Андрюши Тихомирова. И как стоял, так и
грохнулся он об пол. Из кармана сырой рубашки бабочками выпорхнули и уснули
рядом с оглушенным телом три стодолларовые бумажки.

Анатолий потер лоб, недовольно окинул взглядом разгромленный зал, виновато
вздохнул, шагнул к третьей витрине и бережно возложил на историческое место
выручившую в трудную минуту сабельку. Сверху аккуратно опустил снятое
загодя стекло.

По повадкам, по особенной манере вкладывать в удар силы больше, чем надо,
он понял, что его противниками выступали боевые пловцы. А из этого
следовало, что где-то у кремлевской стены схоронены гидрокостюмы, и теперь
уйти от тысячи преследователей не составит труда.

Вот, вот зачем ему нужен был ливень. Вот зачем молился он на Гидрометцентр.
Не будь дождя, что бы он делал, например, с парашютным шелком?..

Осталось нейтрализовать последнего пловца - того, кто с вахтерского пульта
выключил сигнализацию.

Подобрав с пола две зеленые бумажки, а одну оставив на чай, Хутчиш одернул
серый со стальным отливом, ничуть не помявшийся - что значит заморское
сукно! - костюм, поправил галстук и пулей рванулся на выход. Не стал
тратить время на бег по ступеням, спрыгнул сверху через перила и с выдохом
ударил кулаком сквозь разложенную газету. Не успев даже дернуться,
Запольский обмяк.

Внимание же Анатолия вдруг привлекла сама газета. "Вечерка". Не глядя на
поверженного врага, не слушая надрывный вой воздушной тревоги, он не спеша
наклонился, поднял ее. Встряхнул, распрямляя. Где-то здесь мелькнуло...
Ага, вот.

Вчитался. Короткая заметка, повествующая о том, что гостившая в Москве
китайская труппа пекинской оперы "Ка-бара-сан" завтра вечером отправится в
Санкт-Петербург на Международный театральный фестиваль, а уж потом посетит
с гастролями Украину и, в частности, Севастополь. Газетка-то вчерашняя,
стало быть, театр уезжает сегодня. Что ж, неплохо.

Эти несколько набранных шестым кеглем, шрифтом "Прагматика" строчек в корне
изменили не только планы Анатолия Хутчиша, но и, к счастью, финал нашего
романа.

Враг, начавший охоту за мегатонником, без сомнения, могуществен. Но он не
может находиться в Москве - с близкого расстояния очень сложно руководить
всей операцией. Большое, как известно, видится на расстояньи. Не может
противник обретаться и за семью морями. Значит, он расположился поблизости,
в крупном городе, имеющем современные средства связи, транспорт и агентуру.

Иными словами, враг притаился в столице, но в другой.

Иными словами, в Петербурге.

Если я не могу узнать о пресловутой установке Икс в генеральном штабе, где
наверняка меня ждут как свои, так и чужие, значит, я должен узнать о ней у
неприятеля. Там уж точно меня встречать с распростертыми не собираются.
Короче, мне нужно проникнуть во вражеский стан, а уж оттуда, с багажом
выуженных сведений, двинуться в Севастополь. Хотя бы в составе этого
театра, как его, "Ка-бара-сан". Как говорится, дома у врага и стены
стрелять помогают...

Кстати, а случайно ли китайский театрик движется таким же маршрутом?

Я собрался в Севастополь, и они собрались в Севастополь. А ведь на первой
же лекции талдычили: не верь совпадениям. А ведь на второй лекции внушали:
неприметность не всегда на руку разведчику. Подчас наоборот - лучше быть
очень и очень приметным, вот только маску следует выбрать предельно
безопасную. Продавца мороженого, например. Или уличного клоуна. Или
актера...

Теперь повторим пройденное. Я в Севастополь, и они в Севастополь. Только
прежде театр решил погостить в Северной Пальмире. Зачем?

Ладно, это можно оставить на потом.

Значит, решено. В Петербург.

А тем временем наверху в своей каморке проснулась бабка Меланья, служащая в
музее техничкой. Это была некогда знаменитая на всю страну ударница, а ныне
одинокая старушка, к тому же глуховатая. Большую часть дня она беззаветно
дремала, но к закрытию всегда просыпалась: срабатывала многолетняя
привычка. Выйдя в зал, бабка всплеснула руками:

- Матерь божья, опять эти демократы пьяный дебош устроили!

Однако, заметив зеленую бумажку, Меланья проворно ее сцапала и немного
успокоилась. Потому что сто долларов - это всегда сто долларов.

Эпизод девятый. Двое под зонтом

26 июля, вторник, 18.56 по московскому времени.

В этом городе, несмотря на лето, было холодно, ветрено и сыро. И грустно. А
еще ее очень удивляло, что совсем нет каштанов. Правда, Артем после встречи
с каким-то своим армейским дружком рассказывал, что видел каштаны в парке.
Все равно не то.

И одуванчики здесь все еще желто смотрели в небо, а в Киеве их белые
парашютики давно уж разлетелись, унесенные ветром. Их и след простыл...

А еще этот город был совсем не таким, какой она придумала. Почему-то ей
казалось, что Петербург - это вечный праздник. Может быть, она
повзрослела?..

А еще ее томило ощущение неведомой угрозы. Хотя, конечно же, страхи были
пустые. Не было никаких оснований предполагать, что таинственные партнеры
ее убитого начальника смогут найти Марину здесь.

Порыв ветра прокатил мимо шуршащий целлофановый комок обертки из-под
чипсов.

Сегодня Марина решила все рассказать Артему. Не хотелось, очень не
хотелось. Но надо.

Вдоль чугунной оградки, что отделяла летнее кафе от прогулочной дорожки,
усердно посыпанной кирпичной крошкой, прошествовала скучающая чета. Только
ребенку, пятилетнему карапузу, было весело. В ручонке он держал палку,
извлекал из оградки трескучую трель и тараторил бесконечную считалку:

- У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил, в
землю закопал и надпись написал: "У попа была собака, он ее любил..."

На несколько секунд детская беззаботность отвлекла внимание парня и
девушки. Увы - лишь на несколько секунд.

- Артем...

Марина достала из сумочки солнцезащитные очки. Надела, хотя солнышко и не
собиралось выбираться из-за туч. Смутилась своего жеста и сняла. Но не
убрала в сумочку, а положила рядом, на местами влажную пластиковую
поверхность столика.

- Я тебе должна кое-что рассказать. Понимаешь, Петра Львовича убили не
из-за наркотиков. Точнее, не за то, что он от жадности решил заняться еще и
наркотиками...

Артем пожал плечами. Ему было все равно, за что убили Петра Львовича.
Главное, что Марина теперь не со своим начальником, а с ним. С ним. И пусть
они сняли в гостинице два раздельных номера, пусть он ни разу Марины не
коснулся, да и, наверное, никогда не коснется, все равно ему ужасно
повезло. Он ей нужен.

Посетителей в кафе было немного - дождь разогнал всех отдыхающих. Лишь за
столиком возле стойки примостились две худосочные девицы в обтягивающих
узкие бедра мини-юбках. Девицы Марине не понравились. Главным образом
потому, что Артем исподтишка бросил на них несколько оценивающих взглядов.
Те лениво потягивали пиво из полулитровых одноразовых стаканов и негромко
переговаривались.

Ветер сорвал с липы сердцевидный перепончатый листок и бросил на столик.
Между Артемом и Мариной. Попав краем в оставшуюся после дождя лужицу,
листок прилип, только изредка вздрагивал, когда ветер теребил его. Несмотря
на теплую куртку, Марина почувствовала озноб.

- Знаешь, Артем, Петр Львович был страшным человеком. Он начал давать мне
таблетки - чтобы привязать навсегда. И я, как дура, их глотала. Я была
счастлива, мне казалось, что я любима... Дура. Какая я дура! Оставь меня, я
не имею права погубить твою жизнь.

Артем молча отхлебнул из миниатюрной чашечки остывший кофе. Кофе был
дрянной. Жалко потраченных денег.

Марина достала из сумочки пачку легкого "Мальборо". Прикурила. Убрала
зажигалку, а заодно и солнцезащитные очки.

- Ты не позволяй мне слишком много курить.- Она вымученно улыбнулась.- Ты
сильный. Ты пришел и забрал меня, когда мне это было больше всего нужно...
Как ты думаешь, нас не смогут здесь найти?

- Смотря кто искать будет,- философски пожал плечами Артем.

- Неужели смогут? Разве мы где-то прокололись?

- Мы покупали билет до Петербурга на свое имя. Мы меняли валюту по моему
паспорту. Мы зарегистрировались в гостинице,- равнодушно перечислил
спутник.

Порыв ветра снова покатил шепелявый комок из-под чипсов - теперь обратно.
Хрустнула, провалилась сквозь остальные, прошелестела вниз сломанная ветром
ветка ближайшей липы. Окружающие деревья сочувственно закачали кронами.
Вдоль гравиевых дорожек пошла волнами трава.

Девицы наконец допили пиво, поднялись, раздраженно одернули юбчонки и с
недовольным видом направились к выходу из кафе: час проторчали, и ничего!

Ноги как палки, подумала Марина, наблюдая за сладкой парочкой. Кривые
палки. И чего Артем на них косится?

Артем мысленно перевел дух. Это не слежка. Просто девчонки зашли пивка
попить... Нельзя в каждом видеть врага, нельзя.

Радиостанция "Балтика" из приемника сообщила скучающей буфетчице, а заодно
и немногим посетителям, что уже девятнадцать часов. И застрочила в эфир
пулеметную ленту новостей: "Российско-украинские переговоры о разделе
Черноморского флота в очередной раз зашли в тупик..."

Артем поежился. В рубашке с короткими рукавами ему явно было холодно.

- Надо купить и тебе какую-нибудь куртку.- Марина загасила на треть
скуренную сигарету в полной воды пепельнице, наклонилась и заботливо
провела пальчиком по покрывшейся гусиной кожей мужской руке.- А еще надо
снова платить за гостиницу. Сколько у нас денег осталось?

"Как известно, тридцать первого июля китайская провинция Гонконг, в течение
ровно ста лет бывшая экономически и политически самостоятельным
государством, снова присоединится к Китаю,- просвещало слушателей радио.-
По этому поводу в нескольких городах Гонконга прошли демонстрации
протеста..."

Прикосновение девичьей руки обожгло Артема. Он вздохнул и глухо ответил,
глядя куда-то в сторону:

- Теперь у нас есть деньги. На некоторое время. Только не спрашивай, откуда
они взялись.

- Ты сильный,- грустно улыбнулась Марина.- Давай убежим далеко-далеко. Где
нас никто не найдет.

- От кого же мы убегаем? - Артем посмотрел девушке в глаза.

Она не отвела взгляд.

- Точно не знаю. К сожалению, Петр Львович не поощрял разговоры между
сотрудниками лаборатории. Мы были каждый сам по себе. А потом Петр Львович
стал за мной ухаживать...

Артем поморщился. Не так, словно ему противно слушать, а так, словно загнал
занозу в палец.

- В последнее время он очень изменился.- Погруженная в воспоминания, Марина
не замечала недовольства спутника.- Все время шептал что-то себе под нос,
руки нервно потирал... Говорил, что теперь-то он точно им всем нос утрет.
Говорил, что узнал одну страшную тайну. Чуть ли не тайну века. Что Сталин,
оказывается, был не дурак и все очень точно рассчитал. Что он, Петр
Львович, получит много денег, и вот тогда-то мы с ним заживем по-царски...

- Ты думаешь, его убили из-за какой-то тайны? - Артем перевел деланно
равнодушный взгляд на качающиеся кроны деревьев.

- Я не знаю. Не знаю! - Пальцами правой руки Марина принялась крутить
простенькое серебряное колечко на левой. Потом снова полезла в сумочку,
достала очки и положила их на стол.- Я невнимательно слушала Петра
Львовича. Я думала, у него начинается психоз. Он рассказывал про какой-то
жутко секретный аппарат, якобы созданный по приказу Сталина. Про липовое
"дело врачей". Мол, не было никакого заговора медиков - просто таким
образом Сталин избавлялся от посвященных в тайну... Много еще чего. Я не
запоминала. У многих в нашей лаборатории нервы были не в порядке... Но
когда Петра Львовича убили, когда перевернули все вверх дном в моем
кабинете, когда подожгли мою квартиру, когда тот грузовик едва меня...

- Хорошо, хорошо. Не продолжай.- Артем успокаивающе потрепал Марину по
рукаву. Коснуться ее оголенного запястья он не решался.- Может, все это
как-то связано с твоей работой?

Марина всхлипнула, но не заплакала. Сдержалась. И покачала головой.

- Нет. Вряд ли. Мы ничем таким не занимались. Нам приносили кровь на
анализ. Много-много пробирок. Каждый день через мои руки проходило около
тысячи пробирок. Судя по сигнатуре, кровь свозили со всего света. И из
Конго, и из Вьетнама, и из Боливии... Может, мы занимались проблемой СПИДа?
Кстати, Петр Львович еще рассказывал, что СПИД, оказывается, это никакой не
вирус, а обыкновенный сбой в какой-то программе. Просто иногда попадались
бракованные "паразиты". Да, Петр Львович так и говорил - "паразиты". Мол, и
на старуху бывает проруха, а за три приема "заразить" весь земной шарик и
ни разу не ошибиться, это никто не сумеет.

- Заразить земной шар? Что он имел в виду?

- Не знаю, не знаю! Наверное, всеобщую вакцинацию против оспы в странах
Третьего мира. По распоряжению Сталина. В сорок восьмом, пятидесятом и
пятьдесят втором ее проводили... Вот. А я должна была определять реакцию
антител на...

- Подожди,- прервал Артем.- Я в этом ничего не понимаю. Сначала расскажи,
что это была за лаборатория, кому подчинялась?

- В том-то и дело, что неизвестно - кому. Зарплату платили регулярно. Очень
хорошую зарплату. Не то что Ритка в своем агентстве платит.

Неподалеку от кафе остановились двое мужчин и заспорили вполголоса. Тот,
что был в длинным бежевом плаще, тряс головой и, по очереди загибая пальцы
перед носом собеседника, убеждал в чем-то. Собеседник же, в мятом плаще и
мятой шляпе, да и сам какой-то помятый, на эти пальцы не смотрел, зато
энергично возражал и уверенно тыкал коротким толстым перстом в сторону
кафе. В углу рта прыгала изжеванная спичка.

Наверное, решают, не раздавить ли пузырек по случаю мерзостной погоды,
подумал Артем и снова повернулся к подруге:

- Но вы же не на улице работали?

Марина, озябнув, попыталась засунуть руки в рукава куртки, как в муфту, но
из-за тесных манжет это у нее не получилось, и она спрятала руки под себя.
Однако долго так просидеть не смогла.

- Не на улице. У нас был отдельный двухэтажный домик на территории
инфекционной больницы. У каждого свой кабинет. В коридоре сидел охранник.
Угрюмый, неразговорчивый. На выходе сидел другой охранник - точно такой же.
Обед нам доставляли бесплатно. Даже пропусков в больницу не выдали. Свой
вход с улицы, а охранники всех знали в лицо...- развела руками Марина.-
Артем, Артем, почему нас преследуют?

Артем покосился на беседующих мужчин. Бежевый плащ наконец безнадежно
махнул рукой, достал из кармана пухлый конверт и отдал М