очувствовал.

Значит, амфетамины? Хорошо, коли так. Барбитураты ему нравились меньше,
особенно сегодня. А амфетамины подстегнут организм, впрыснут в кровь
адреналинчику, прочистят мозги. Исчезнет истома, разве что зуд между
лопатками может появиться. А с зудом только ленивый не справится.

Да, но тогда откуда галлюцинации? (Смотри на решетку, Толя, не
отвлекайся...)

Может, ввели какую-нибудь дрянь на основе наркотического амитал-натрия с
примесью галлюциногенного селивелина, чтобы приглушить и изменить
восприятие действительности, а затем впендюрили кубиков десять первитина
или бензодрина - чтобы уже не отключался, пребывал пусть и в замутненном,
но сознании? Нет: укол был только один, это Анатолий помнил точно. Думай,
прапорщик. Смотри на решетку и думай.

Две химеры о чем-то переговариваются. Спорят. Если скосить глаза -
раздваиваются. О чем спорят - не слышно: в ушах - то затихающий, то
накатывающийся гул. Сколько прошло времени после инъекции? Минут
пятнадцать, если только в этом мире время течет соразмерно со временем
действительным. Почему они ни о чем не спрашивают? Ждут - чего?

Психика не выдерживала напора зелья и грозила рухнуть, сломаться. Но Хутчиш
знал: если он продержится еще минут пятнадцать, действие препарата начнет
ослабевать. Даже меньше, минут через десять - пустой желудок начнет
отторгать зелье раньше, и яд бесполезными каплями пота выйдет из тела через
поры.

Хутчиш попытался прислушаться к своим ощущениям, ни на секунду не отрывая
взгляд от решетки. Мелко подрагивает левая икра, и мурашки бегут по пальцам
связанных за спиной рук - значит, препарат химический, неорганический
(метаболизм Хутчиша плохо справлялся с химией). Стало быть, это не "Черная
метка" и тем более не отвратительный В-750. Дальше: различного рода, даже
самые интимные, откровения так и просятся быть высказанными смело, аж во
рту пересохло. Еще несколько минут, и прапорщик заговорит, выдаст
таинственной парочке все, презрев секретность... Однако, помимо помутнения
рассудка, прилива сил и сухости во рту, никаких прочих изменений в
самочувствии не наблюдается: сердце работает ровно, дыхание не учащено,
кровообращение нормальное, температура тела обычная - значит, это не
тетрахлордибензостадитол и не "исповедальник", после применения которых
человек обычно превращается в питомник для всевозможных болезней...

Думай, Толя, думай. Чтобы бороться с врагом, нужно знать его оружие. Хотя
ты и так справишься. Плевое дело. И все-таки чем же тебя накачали?
"Сыроежка номер восемь"? Нет, та действует медленнее и с ней проще
совладать. ПМД-14, прозванный рыцарями плаща и кинжала "Платон Мне Друг"?
Тоже нет: после "Платона" всегда не хватает воздуха, зато просыпаются
необузданные сексуальные фантазии, а тут все наоборот... Вот, помню, во
время операции "Десять негритят" в Нигерии Андрюшка Горбунков, плененный и
накачанный "Платоном" под завязку, бежал в пустыню и, пока добирался до
базы, наткнулся на небольшой прайд... Не о том, не о том. Черт возьми, я
узнаю, я догадаюсь, чем вы меня накачали...

Донять многомегатонника простой дурью невозможно, значит, препарат
непростой, на толчке не купишь. Исходя из пункта отправления парочки
(девчонка упоминала Киев), он наверняка из арсенала "старьевщиков[51]".

Ну, снадобья киевской лаборатории нам по зубам, тут и думать нечего.
Бюджетный отдел украинской ФСБ в свое время резко сократил дотации
лаборатории, мотивируя эту акцию тем, что подручные средства можно
раскопать и бесплатно; поэтому "старьевщикам" приходилось работать
буквально на подножном корму. Из-за чего зачастую очередное изобретение
сдавалось госприемке с недоделками - вспомнить, к примеру, печальную
историю с Мишей Берлиным, который на кипрском пляже намазался
"старьевщицким" быстродействующим кремом для загара, а тут какой-то
присоседившийся "лягушатник" возьми да прикури сигаретку...

Воспоминания так и просились на язык. Анатолий из последних сил держал рот
закрытым.

Чернявый парнишка спросил о чем-то Хутчиша. Помимо воли Хутчиш разлепил
сухие, как порох, губы и, не сводя глаз с решетки, выдавил из себя:
"Что?.."

Точнее, попытался выдавить. Из его уст вырвался сдавленный хрип, в глотке
будто поработала бригада штукатуров. Однако чернявый понял, что Хутчиш
вопроса не понял, и повторил:

- Вы можете говорить?

Неловко чувствуя себя в роли палача, Артем не смог сразу избавиться от
робости в голосе.

- Д-да...

Действие препарата достигло пика. Говорил не Анатолий, а кто-то другой, но
реплики почему-то рождались в его, прапорщика, гортани. Самому же
прапорщику уже было наплевать на допрос. Он чувствовал, нет, знал, что
сможет победить этих сморчков...

- Вы будете говорить? - продолжал чернявый, склоняясь над пленником, как
уже поставивший диагноз хирург над больным.

- Д-да...

- Вы хотите говорить?

- Д-да...

Чернявый обернулся к спутнице и что-то сказал ей. Та нервно передернула
плечами.

Анатолий ощущал, как тело его наливается небывалой мощью, в голове
проясняется. А зачем ему, собственно, бороться с этими козявками? Я ведь
такой сильный, я все могу сказать им, они ведь все равно ничего не поймут,
я вырвусь, я...

Спокойно, Анатолий. Ничего не предпринимай. Они пока заняты разговором друг
с другом, зачем тебе встревать? Вот когда обратятся к тебе, тогда и
посмотрим. А пока - думай, воин, думай. Смотри на решетку. Куда смотреть?
На решетку. А что такое "решетка"?..

Три кита, три способа узнать у человека правду: барбитураты, амфетамины,
профобины. А) после введения препаратов барбитуратной группы "пациент"
открывается, только когда пребывает в полусонном, самонеконтролируемом
состоянии - перед наркотическим забытьем и непосредственно по пробуждении;
В) после введения некоторых препаратов амфетаминной группы человек, наравне
с небывалым душевным подъемом, испытывает такое доверие, такую симпатию к
экзекуторам, что, находясь в полном сознании, выбалтывает все добровольно и
с радостью, опасаясь лишь одного: как бы чего не забыть и не пропустить; С)
после введения препаратов группы профобинов информация поступает под
напором ужаса, испытываемого к палачам, страха перед их непобедимой мощью,
предчувствия неминуемой гибели...

А, В, С - все. Пока еще "лекари" не придумали других растормаживающих
способов воздействия на психику человека, скрывающего информацию.

Но почему, почему я хочу говорить, если не засыпаю, не чувствую симпатии к
этой парочке и не трепещу перед ними от страха? Потому что я сильнее их.
Потому что я мудрее их. Потому что я...

Стоп. Вот оно.

Хутчиш не испытывал страха. Хотя во всех случаях А, В и С страх
присутствует, пусть и неосознанно, скрыто, на уровне подсознания, но -
присутствует. И Хутчиш наконец вычислил дьявольское зелье, которым его
накачали. Галлюцинации оказались лишь побочным эффектом.

Это был метапроптизол, "лекарство против страха": недавно разработанная в
лаборатории ‘17, аналогов в мире и способов борьбы с ней пока не имеющая
"сыворотка правды". Изготовленная на основе пшеничной горилки. Уничтожающая
любые проявления страха - от опасения порезаться во время бритья и боязни
сказать что-то не то в компании до трепета перед пытками и ужасом перед
смертью. И теперь Хутчиша уже не волновало, каким манером его хотят
заставить говорить. Он будет говорить, потому что может и хочет делать все,
что пожелает. Он все равно умнее и сильнее экзекуторов. И никто не сможет
заткнуть ему рот.

Это и было хуже всего.

- Кто вы такой? - опередила вопросом своего партнера девушка; ее звонкий от
волнения голос проник в сознание прапорщика, не встретив никаких преград.
Словно голос матери.

И Анатолия прорвало. Анатолий начал говорить. Правду.

- Кто я такой? Я не знаю. Нет-нет, правда не знаю. Наверное, никто. Ведь я
не существую - по всем документам и справкам я числюсь давно и неоспоримо
мертвым. У меня нет родителей, нет жены и детей. Я - это моя работа, и
только моя работа - это я. Одно без другого не существует.

- Но имя-то у вас имеется? - терпеливо поинтересовался чернявый.

Девушка, шурша тканью салатовой куртки, потянулась к сумочке за сигаретами
и зажигалкой. Сигареты нашлись, а вот зажигалки на месте не оказалось.
Наверное, потеряла. Это было очень обидно.

- Конечно. Я же человек... Хотя и в этом я подчас начинаю сомневаться...

Под воздействием метапроптизола ты не опасаешься ничего. Даже проявить
малодушие. И Анатолий проявил его. Сделал акцент на жалости к самому себе,
потому что больше нечем было заслониться от зелья, раздирающего шлюзы
мозга.

- Имя! - вкрадчиво проговорил тот, кого девушка назвала Артемом.

- Вам нужно имя? Пожалуйста: меня зовут Анатолий Анатольевич Хутчиш. Но так
ли это на самом деле - мне не известно. Честное слово. Я сирота. Я
найденыш.

Он говорил, говорил и не мог остановиться.

- Сирота?..- несколько сбитый с толку Артем взглянул на спутницу.

Та передернула плечами, но кивнула: врать под действием этого препарата
невозможно. Потом принялась завороженно крутить простенькое серебряное
колечко на пальце. Очень Артем не любил, когда она так делала.

- Да. Меня воспитывали не родители,- всхлипнул Хутчиш. Комплексы, о
существовании которых он даже не подозревал, перли из него, как грибы после
дождичка.- Меня воспитала моя страна. Мои командиры. Старшина Голованов,
прапорщик Ткачук, майор Нефедов... Так кто же я на самом деле? Винтик в
боевой машине. Который выточили под конкретную работу. Те, кто всегда
остается в тени.- Он сглотнул комок в горле.- Знаете ли вы, что это такое:
норматив бега две тысячи метров по пересеченной местности - в догонялки с
десятью пограничными собаками? Или юниорское тренировочное задание - начать
громко говорить по-русски поблизости от входа в рижскую пивнуху "Земозела"?
- Анатолий сделал паузу, сдерживая плач. Не сдержал.- Значит, я не человек.
Меня учили. Натаскивали. Направляли. Дрессировали. Вразумляли. Лепили из
меня, человека, машину смерти...

Хутчиш не играл. Хутчиш изливал душу. То, что он никогда раньше не
задумывался о подобных вещах, его уже не интересовало. Хутчиш торопился
рассказать все. Слезы обильно текли по его щекам (выходил метапроптизол),
тело содрогалось в рыданиях.

Марина закусила кулак. Потянулась к сумочке за сигаретами. Вспомнила, что
потеряла зажигалку. На мгновение ее лицо стало некрасивым. Но истерики не
случилось.

- На кого ты работаешь? - твердым тоном попытался прервать поток
словоизлияния Артем. Он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией.
Пленный говорил не переставая, но пока ни на слово не приблизился к делу.
И, повернувшись к спутнице, Артем зло бросил: - Ты не соврала, что
прекратила глотать таблетки?

- На кого я работаю? - взахлеб рыдал Хутчиш и опять же говорил правду: -
Этого я тоже не знаю. Нет-нет, я не вру. Я служу своей стране. Однако что
это такое - моя страна? Я давал присягу не пожалеть жизни, если
потребуется, для защиты моей Родины, Союза Советских Социалистических
Республик. Но - где сейчас этот Союз? Нет его. Значит, я не защитил его?
Значит, я предал Родину? Убейте меня, я не достоин жить...

- Кто твой начальник, кто стоит за тобой? - продолжал упорствовать Артем.

- О-о, не знаю, не знаю! Наверное, Генеральный штаб. Или ГРУ. Но как он
выглядит? Как его имя? Во что ГРУ одевается, чем пахнет, какая у него
походка? Я никогда не видел его в лицо, какая досада... Я получаю приказы
и, заорав "Есть!", заорав "Ура!", бросаюсь выполнять их. Но кто отдает эти
приказы? Зачем посылают меня в Антарктику ставить радиомаяк с дальностью
действия всего сто пятьдесят километров, или на Фараллонские острова, чтобы
трахнуть немую дочку Дуайта Кристоферса? Я не в курсе. Я просто выполняю
задание...

- Ладно-ладно,- попытался успокоить разошедшегося пленника Артем и быстро
проговорил, понимая, что время истекает: - В чем заключается твое нынешнее
задание?

Вот тут уж прапорщик при всем желании соврать не мог. И зарыдал снова:

- О, если б я знал хотя бы это! Я должен найти кое-что. Какую-то секретную
установку. Непонятно чью. Непонятно как работающую. Непонятно зачем. Мне
известно только, что ее существование каким-то образом связано с
Черноморским флотом, дневниками Вавилова и "ленинградским делом". Мне
удалось выяснить, что...

Всђ.

Пятнадцать минут истекли.

И Хутчиша начала обволакивать слякотная волна отвращения к самому себе.
Противно и тошно. Его затрясло, как наркомана, не догнавшегося следующей
дозой.

- Елки-моталки,- вдруг спохватился чернявый.- Мы ж не обыскали его!
Глянь-ка, что у него в карманах.

Марина стояла, задумчиво закусив дужку очков. Неосознанно копируя жест
некоей американской звезды.

- Ну сколько повторять можно! - подхлестнул Артем.

Девушка спохватилась, наклонилась над пленником и... и выпрямилась.

- Я не могу. Это неприлично.

Артем болезненно поморщился, но комментарии придержал при себе.
Склонившись, он выгреб горсть добра из кармана куртки, найденной Хутчишем
на заднем сиденье "девятки".

- Этим он ногти стриг, сволочь.- Парень брезгливо бросил на землю брелок с
ключами.- Это телефон какой-то Нади. А вот ресторанный счет. По ресторанам
шляться привык, падла!

- Погоди.- Марина легонько обвела пальцами линию губ и потянулась к
бумажке.- Там на обратной стороне что-то.

- Точно. Формулы какие-то.

Честный Артем не был силен в рецептах паленой водки, он передал счет
подруге.

- С этим мы пойдем к прокурору!

Марина спрятала трофей в карман, не стала сознаваться в химической
малограмотности.

- Тогда все,- сказал чернявый.- Ни хрена мы не добились. Давай его кончать.

Надо было слышать, с каким смаком он произнес последнее слово!

Артем сунул руку в карман.

Анатолий стал прикидывать, как двумя ногами подшибить горячего парня под
коленную чашечку.

- Артем! - взвизгнула девушка.- Не стреляй! Его девушка Надя ждет...
Бедняжка, связалась с такой мразью... Пусть дождется. Пусть хоть кто-то в
этом городе будет счастлив.

- Мы не можем оставлять свидетелей,- жестко прервал ее спутник.

По интонации можно было понять, что в необходимости предстоящего Артем
пытается убедить главным образом себя.

- Бутылки можно забрать? - вдруг нарушил трагичность момента бомж,
заглянувший в каземат. Воняющий за версту. Растрепанный, как больной
помоечный голубь.

Девушка схватила спутника за рукав и по стеночке потянула к выходу. Артем
не сопротивлялся.

А еще через десять минут Анатолий Хутчиш, ошалело мотая головой и
вытряхивая из мозгов остатки дурмана, нашел отчаявшихся когда-нибудь
увидеть его Алису и Вискаса.

- Извините, хот-доги кончились,- произнес он на полном серьезе.

Эпизод девятнадцатый. Хождение во власть

29 июля, пятница, 14.34 по московскому времени.

Пришлось напрячься, чтобы открыть заржавленную, кряхтящую, но еще крепкую
дверь. Она словно не хотела пускать Алису внутрь, словно внушала ей своим
скрипом: "Не надо, отступи, еще не поздно..." Закусив нижнюю губу, Алиса
рванула дверь на себя. Ну и, конечно, та сдалась.

В телефонной будке стоял тошнотворно сладковатый запах мочи. Обрадованные
выглянувшему сквозь тучи солнышку, три мухи затеяли игру в воздушный бой a
la "мессершмитты-110". Алиса, задержав дыхание, шагнула внутрь. Как
французская королева на эшафот.

Она сняла неприятно теплую трубку. Брезгливо приблизила к уху. Опустила в
щель один из метрошных жетонов, загодя отрытых среди табачного крошева в
сумочке.

Немного постояла в раздумье. А не послать ли все в черту? Не отпустить ли
поводья и втрескаться по уши, втюрить в себя этого забавного белобрысого
паренька? И быть счастливой, как Афродита, смахнувшая с себя пену.

То и дело в ее памяти всплывали несколько мгновений, проведенные с врагом
наедине. Что-то произошло с Алисой, что-то изменилось в ее душе с тех пор.
И еще вспомнилось, как он беспечно вышел из консульства. Как он мило шутил,
особенно это его: "Я - простой собиратель восточного фольклора..." И ведь
любая одежда ему к лицу! И кожа у него такая бархатная, это чувствовалось
даже сквозь футболку...

Полно, агент Лис, уж не запала ль ты и в самом деле на этого блондинчика?

Волна неконструктивных мыслей схлынула, оставив в горле мыльный осадок.
Алиса вздохнула поглубже и решительно набрала семизначный номер приемной
городской администрации, с отвращением прикасаясь пальцем к залапанному,
липкому диску.

- Алло? Соедините меня с начальником службы безопасности Смольного,-
официально, холодным тоном сказала она.- Кто говорит? Девушка, какая вам
разница, кто говорит? Я не грублю. Девушка, я хочу сообщить начальнику
службы безопасности жизненно важную информацию, и у меня есть лишь
минута...

Всђ. Алиса не выдержала и грохнула трубкой о рычаг. Во-первых, ей очень не
хотелось делать то, что она делает. Во-вторых, здесь, напротив парка,
скрывающего Смольный, у бывшего Дома политпросвещения, нашелся только один
телефонный автомат, и рыжекудрая красавица не могла позволить оппонентам
засечь, откуда исходит звонок. Поэтому говорить следовало не более сорока
секунд. И то хорошо, ведь специалисты в Москве научились определять, откуда
звонок, за семь с половиной секунд.

Глубоко вздохнув и почти успокоившись, Алиса снова набрала казенный номер.
Солнце послало девушке безразлично прощальный воздушный поцелуй и нырнуло в
тучи. Может, не хотело знать, что произойдет дальше. Холодное летнее
солнце.

- Алло? Девушка, это я вам только что звонила. Вы готовы соединить меня с
начальником охраны? Готовы? Вот и умница... Алло? Неважно, кто говорит. Я
хочу сообщить вам, что в багажнике припаркованного у ворот Смольного
"опеля" маньяк заложил бомбу. Это очень опасный маньяк. Родом из Восточной
Германии. Он вбил себе в голову, будто если "Зенит" встретится с
"Баварией", то обязательно выиграет... Знаю, что фигня... Да, и это тоже
знаю. Давайтэ покорочэ, да? Так вот, теперь он, маньяк этот то есть,
пытается сорвать матч, убив губернатора Петербурга[52]. Цвет машины -
"синий металлик"...

Всђ. Последний метрошный сребреник остался на память о мерзком поступке.
Служба должна отработать полученный сигнал. Пусть голос с той стороны и не
выразил доверия к услышанному. Понятно, ее соединили не с начальником, а с
дежурным офицером. Алиса, брезгливо поджав губы, вышла из стеклянной
кабинки, вяло отпустила сопротивляющуюся совковыми пружинами дверь. Та
оглушительно хлопнула. Словно отрезала последний путь к отступлению.

Улыбаясь, хоть и было на душе скверно, Алиса зашагала по белым полосам
дорожного перехода к огородившимся пятиколонными портиками желтым
павильонам. Поймала краем глаза восторженно-плотоядные взгляды двух
втиснутых в пиджачки и галстуки мужичков-старперов. Да, со стороны она
выглядела на все сто. В светло-салатном костюме от Гуцци и карденовской,
выдающей девичьи тайны блузке. Расклешенные от колен, почти невесомые брюки
волновались от томных вздохов ветерка. Салатный - цвет предательства.

В ушах все еще звучал последний радиоприказ шефа. Давеча, когда Алиса,
выцелив крышу японского консульства, сделала поправку на ветер и приникла
глазом к оптике винтовки В-94, в горошине радиоприемника, вставленного в
ухо, вдруг зашуршало, потом чистый девичий голосок быстро пропел: "Arise,
ye who refuse to be slaves[53]..." На предпоследнем такте голос почти
незаметно сфальшивил. Затем в ухе щелкнуло, и монотонный, равнодушный ко
всему женский голос размеренно, будто диктант, проговорил: "Господин Доктор
- Рыжему Лисенку. Ветер переменился. Пусть белая слива продолжает цвести до
поры до времени. Заслони ее бумажной ширмой от лунных лучей. Усердно
поливай водой из горного ручья. Когда завяжутся плоды и лепестки опадут,
пусть девяносто девять поэтов на рисовой бумаге черной тушью напишут про
сливовую рощу поэму. Посылаю несколько капель воды из горного ручья. Конец
послания Розового Фламинго. Продолжение: капли из горного ручья. В начале
перестройки одна общественная организация, "Новый путь".