ями  за  шпротами   и   Советским   Союзом.
Оказывается, СССР умер, а докторская  колбаса  была  еще  жива.  На  плите
подергивал свистком чайник, на деревянном столе  стояли  высокие  щербатые
чашки без блюдец.
   Докторская колбаса оказалась очень вкусной, а чай горячим и терпким,  и
Ирина опять  что-то  говорила,  и  Извольский  ее  о  чем-то  спрашивал  и
прихлебывал чай, привалившись спиной к стене и закрыв глаза.  Он  внезапно
почувствовал покой и дрему, - совсем не то, что должен чувствовать  самец,
оставшийся наедине с приглянувшейся ему самкой, и он неожиданно понял, что
страшно устал: не за вчера, не за месяц, а годика этак за три-четыре.
   Баба Настя и в самом деле куда-то исчезла -  Извольский  заметил  ее  в
окно, когда она торопилась прибрать  что-то  в  саду  из-за  начинающегося
дождя. Потом баба Настя вернулась домой, а Извольский с Ириной,  наоборот,
вышли в сад, и гендиректор побрел по доскам, проложенным  между  раскисших
грядок, пачкая начищенные  ботинки  и  отвороты  безукоризненно  скроенных
брюк. Он совсем забыл, что где-то рядом Москва,  -  ненавистный,  страшный
ему город, где не было ни одного чиновника, который не продавался, но  где
купить всех из-за их многочисленности было нельзя. И  что  час  назад  он,
быть может, сам подписал смертный приговор глупому  проворовавшемуся  Коле
Заславскому.
   У Ирины было немного  детское  лицо,  может  быть,  чуть  узковатое,  с
пухлыми бледными губами и твердым подбородком. По нынешним  меркам  в  нем
удивительно не  хватало  той  сексапильности,  которая  обычно  привлекала
Извольского. Если бы смольнянку с портрета Рокотова нарядить  в  джинсы  и
старенькую курточку, она бы как раз оказалась похожа на Ирину, и это  была
вряд ли случайная аналогия. Молодая преподавательница казалась еще  моложе
от свойственного интеллигентам невнимания к жизни и искреннего безразличия
к проистекающему оттого безденежью.
   Только  одно  до   странности   противоречило   личику   смольнянки   -
внимательные серые глаза. Извольский не привык видеть  таких  внимательных
женских глаз, разве что у  бухгалтеров.  На  Извольского  глаза  почти  не
смотрели. Время от времени Ирина вскидывала их, встречалась с  откровенным
и очень оценивающим взглядом директора, и тут же утыкалась носом в  землю.
Это было непохоже на привычное для Извольского поведение  шлюхи  и  оттого
странно возбуждало директора.
   Где-то между забором и грядкой Извольский повернул Ирину к себе и начал
ее целовать - довольно грубо, напористо,  ощущая  цепкими  пальцами  серый
влажный свитер, а под свитером  -  гладкую  молодую  кожу.  Ирина  сначала
отвечала ему, а потом, когда он полез  под  свитер,  уперлась  кулачком  в
грудь, и когда Извольский выпустил ее, закричала:
   - Прекратите!
   Извольский  растерянно  отступил  на  шаг.  Ирина  стояла  перед   ним,
нахохлившаяся, как воробушек, в глазах ее сверкнули злые слезы, она  сжала
кулачки и закричала:
   - Как вы можете, вы так  со  всеми,  да?  Вы  просто  пользуетесь  моей
беспомощностью! Вы знаете, что я никогда не смогу заплатить  за  эту  вашу
машину! Вы знаете, что я слова не скажу, что я дрожать буду!
   Извольский стоял, как оплеванный. По правде  говоря,  именно  что-то  в
этом роде он и думал, и теперь он видел себя со стороны - большой  толстый
хам на раскисшей грядке, человек, который забыл, как звучит слово "нет", и
за  которым  побежит  любая  ахтарская  блядь,  и   московская,   и   даже
американская блядь - а вот чтобы наткнуться на ту, которая не блядь,  надо
было разбить тачку, потому что неблядей вокруг давно не попадалось.
   Ира еще что-то  прокричала,  жалобно,  как  сойка,  Извольский  повесил
голову и вдруг сказал:
   - Извините.
   Прошел по доскам до калитки, сел в "СААБ" и уехал.
   На обратном пути он заблудился в дачных закоулках, выскочил почему-то в
конце концов не на Калужское, а на Киевское шоссе, и приехал в офис в  два
часа дня, рассерженный  и  в  мокрых  ботинках.  Неклясову  за  результаты
встречи достался изрядный и не совсем заслуженный втык: не мог же, в самом
деле, Димочка Неклясов добиться от оголодавшего правительства  уверений  в
отмене экспортных пошлин?
   В гостиницу "Лада" Черяга едва  успел.  Воображение  уже  рисовало  ему
перспективы разбирательства с ГАИ по поводу кучи побитых машин, и  с  души
его свалился солидный камень, когда он  увидел,  что  очередной  автозабег
директора кончился довольно мирно. Встреча с Ковалем  просто  вылетела  из
его головы, что было, конечно, крайне невежливо и чревато осложнениями.
   Тем не менее было всего  пять  минут  первого,  когда  Черяга  вошел  в
вестибюль "Лады" - одной из любимых точек Коваля, где у  него  на  третьем
этаже было что-то вроде неформального офиса.
   Его почтительно провели в ресторан, где в пустынном и  полутемном  зале
патриарх вкушал скромный ленч из сваренного вкрутую яичка. Черяга  сел  за
покрытый скатертью стол напротив Коваля, а двое бычков застыли статуями по
углам ресторана.
   - Твой Лось упорол крутой косяк, - сказал Черяга.
   - Я тебя слушаю, Денис Федорович.
   - Я вчера спрашивал о Заславском?
   - Ну.
   - Заславский с  Лосем  делали  свой  гешефт  на  наших  деньгах.  Потом
Заславский Лосю надоел, Лось его сунул в  мешок  и  теперь  просит  у  нас
двести штук выкупа. Грузином прикидывается.
   Коваль покачал головой.
   - Как нехорошо, - сказал он, - а может, это и вправду грузины?
   - Мы пленку в институт на анализ отдали, - спокойно соврал Черяга, - не
грузины. Коваль покачал головой.
   - Что я тебе скажу, Денис Федорыч, - развел  руками  Коваль,  -  каждый
зарабатывает на хлеб как умеет. Если Лось получит за Заславского деньги  -
это будет его бизнес, если ты получишь Заславского без денег -  это  будет
твой бизнес.
   - Вы могли бы приказать Лосю, - сказал Черяга.
   - Что ты говоришь, дорогой? Мой звеньевой взял  себе  человека.  Что  я
должен сделать? Позвонить ему и сказать: "Ты поступил  неправильно,  людей
красть нельзя"? А потом ко мне придет торговец с рынка и скажет: "Лось  на
меня наехал". Что я должен сделать? Позвонить Лосю и сказать "Как тебе  не
стыдно ставить людей на бабки"? А? Я кто? Я вор или учитель  в  воскресной
школе?
   Черяга молчал.
   - Мы ведь тебе не ставили крышу, Денис Федорыч? Если  бы  ты  пришел  и
сказал: "Я плачу вам за крышу, а вы украли моего бизнесмена". Вот тогда бы
Лось офоршмачился. Но ты не платишь за "крышу". И  тебя  никто  не  просил
платить за "крышу". И хотя тебя никто не просил, я пошел тебе навстречу. Я
послал с тобой людей, я позволил тебе расспрашивать кого хочешь. Я тебя на
Лося навел. Это Лось мне может позвонить и сказать: "Ты  что  делаешь?  Ты
меня фраеру сдал! Это как, по понятиям?"
   Денис встал.
   - Ну что ж, - сказал он Ковалю, -  посмотрим,  на  чьей  стороне  будет
удача.
   О том, что Сляб категорически отказался платить за Заславского  деньги,
Денис, разумеется, говорить не стал. Незачем отягощать  противника  лишней
информацией.
   В фойе гостиницы было безлюдно  и  прохладно,  лощеный  швейцар  открыл
перед Черягой двери. Справа от двери  на  диване  развалился  Витя  Камаз.
Диван был большой, но Камаз помешался на нем не полностью.
   - Что, фраерок, - сказал Камаз, - не все на вертушке кататься?
   Денис, не удостаивая бандита ответом, сбежал по ступеням вниз.
   Черяга вернулся в офис около часа. Неформальная группа,  созданная  для
того, чтобы разбираться с запуткой, заседала на втором  этаже  в  кабинете
Брелера.
   О том, что деньги Сляб платить запретил, все уже знали. Нельзя сказать,
чтобы решение было воспринято совсем уж без энтузиазма.
   - Где шеф? - осведомился Черяга, увидев среди  присутствующих  молодого
плечистого Вишнякова, того самого охранника, который  оставался  на  месте
аварии с Извольским.
   - Не знаю.
   - То есть как?
   - Так не знаю, - агрессивно-виновато сказал  Вишняков,  -  посадил  эту
девицу в свою машину и повез ее. Красивая  баба,  между  прочим,  если  ее
подстричь да одеть.
   Денис  нахмурился.   Извольский   относился   к   вопросу   собственной
безопасности примерно так же, как к правилам дорожного движения,  то  есть
наплевательски.
   На столе уже лежало досье Лося: служба безопасности пробила  бандита  и
по линии РУОПа, и по другим каналам. Борис Гордон, опер  81-го  отделения,
отработал свой кусок хлеба с  маслом  на  славу.  Досье  более  или  менее
отвечало той краткой информации, которой уже располагал Денис.
   Александр Лосев был человеком сколь небесталанным, столь и циничным,  и
это сочетание заставляло относиться к нему с двойной осторожностью. Он был
настолько же опасней давешнего Вити  Камаза,  насколько  живая  и  верткая
гадюка опасней простодушного кирпича. Щуплый архангельский паренек занимал
призовые места на состязаниях по биатлону, но ни разу не  стал  чемпионом.
(Здесь Черяга ошибся.) Стрелял он безупречно,  промахов  вообще  не  знал,
однако  бегал  медленнее  прочих,  возможно,  потому,  что   категорически
отказывался уродовать здоровье стероида-ми и прочей химией.
   Его спортивная  карьера  кончилась  внезапно,  в  1992  году,  когда  в
снаряжении его по возвращении из Норвегии  нашли  крутую  контрабанду:  не
какое-нибудь  заграничное  шмотье,  а  двадцатиграммовый  пакет  с   белым
порошком, на поверку оказавшимся кокаином.
   Из команды его тут же выперли, посадить не посадили, но взяли подписку.
Однако,  странным  образом,  следствие  по  делу  Лося  вскоре   заглохло,
следователь Матвеев неожиданно пришел к выводу, что  мастер  спорта  и  не
подозревал, что его сумку втемную используют для перевозки  наркотиков.  А
за три дня до того, как следователь  пришел  к  этому  выводу,  на  пороге
собственного  казино  неизвестные   злодеи   грохнули   Аркадько   Валерия
Алексеевича, первого директора небезызвестной "Серенады".  Грохнули,  надо
сказать, классно, - темной ночью и с трехсот метров, пока охрана  добежала
до подозрительного чердачка, киллера и след простыл  -  валялся  там  один
пустой снайперский винтарь безо всяких отпечатков пальцев.
   Впоследствии сторонние  наблюдатели  были  склонны  связывать  два  эти
события. Нищий спортсмен заплатил кому-то за прекращение уголовного  дела,
и этот кто-то был, скорее всего, нынешний хозяин "Серенады", а валютой,  в
которой была оплачена сделка, как раз и был  единственный  израсходованный
на Аркадько 7,62-миллиметровый патрон СВД. Черяга, поразмыслив,  склонился
к мысли, что следователь Матвеев  был  прав  и  что  Лосева  действительно
подставили. Сначала сами  предложили  перевезти  порошок,  потом  сами  же
стукнули таможенникам, и  в  итоге  довольно  задешево  поимели  классного
киллера.
   По всем приметам Шура  Лосев,  фраер  со  стороны,  обречен  был  стать
изделием одноразовым, - однако же Лось  оказался  примерным  учеником.  Он
обзавелся помощниками, страховавшими его на охоте, потом -  наблюдателями,
отслеживавшими объект, и очень скоро превратился из  простого  исполнителя
приказов в хозяина  крепко  сбитой  бригады.  Сначала  бригада  промышляла
исключительно заказными убийствами, а потом, когда  Лось  стал  достаточно
популярен, чтобы одно лишь  имя  его  заставляло  бледнеть  самых  стойких
оловянных  солдатиков,  занялась  более  консервативными  видами  бизнеса,
как-то - выбиванием долгов, охраной прикрученных точек, и так далее.
   Года полтора назад Лось окончательно цивилизовался, официально  вступив
в число "долголаптевских", с  лидером  которых  его  уже  давно  связывали
неформальные отношения. Все-таки Ковалю  было  невыгодно  признавать,  что
беспредельщик, имя которого держит в страхе Москву,  работает  на  него  -
правильного вора, отца цивилизованной группировки.
   Коваль отдал Лосю несколько точек, Александр Спиридонович надел деловой
костюм,  повязал  галстук  за  двести  долларов  и  устроился  на   работу
консультантом сразу в пять или шесть фирм. Тем не менее, отношения вора  с
собственным бригадиром не складывались:  Лось  оставался  одним  из  самых
жестоких и непредсказуемых долголаптевских авторитетов.  Возможно,  он  не
очень-то готов  был  простить  хозяину  ту  первую  подставу  с  кокаином.
Возможно, Коваль намеренно подчеркивал отмороженность  Лося,  чтобы  можно
было в случае чего списать прокол на его дурной характер. Так  или  иначе,
если Ковалю требовалось кого-то завалить, это  всегда  поручалось  бывшему
биатлонисту.
   Месторасположение   Заславского   стало   вырисовываться   примерно   к
двенадцати дня.
   Брелер действовал быстро. При условии, что  похитителем  являлся  Лось,
количество мест, в которых  мог  находиться  пленник,  оказывалось  весьма
ограниченным. Часть этих мест назвала Тома Векшина - дача Лося в Малиновке
и две безраздельно отданные ему точки в черте города. Гордон,  покопавшись
в оперативной информации, принес по  своим  милицейским  каналам  название
третьей точки  -  склад,  принадлежащий  ТОО  "Афродита"  и  расположенный
всего-то в пяти минутах езды от офиса на Наметкина.
   Разумеется, долголаптевская группировка была чудище обло  и  озорно,  и
контролируемых ей точек было -  вагон  и  маленькая  тележка.  Но  все  же
некоторые  частности  в  поведении  Коваля  заставляли  предполагать,  что
умыкание Заславского есть личное предприятие  самого  Лося,  без  долевого
участия высокопоставленных лиц,  а  стало  быть  -  и  проверку  следовало
начинать с вышеупомянутых точек.
   Следовало также понимать, что телефон звонит в обе стороны и что Коваль
несомненно Лосю о разговоре с Черягой рассказал. С  этой  стороны  встреча
могла показаться ошибкой. Однако, с другой стороны, было ясно,  что,  едва
услышав о выкупе. Коваль сразу вспомнит, что Черяга знает о  дружбе  между
Лосем и похищенным Заславским. Таким образом, новой информации Черяга вору
не сообщил, зато расставил все точки над "и".
   Легче всего оказалось со складом, принадлежащим ТОО "Афродита".  Брелер
съездил в налоговую полицию и объяснил начальнику, что,  по  сведениям  из
надежного  источника,  на  складе  хранится   "левая"   водка.   Начальник
полюбопытствовал об имени источника,  и  Брелер  сослался  на  бумажку  за
подписью  Роберта  Рубена,  секретаря  американского  казначейства.   Этих
зеленых бумажек  он  предъявил  начальнику  сразу  двадцать  штук  и  тот,
поразмыслив, согласился, что источник надежный и заслуживает  доверия.  Он
даже попросил Брелера не  стесняться  и  в  случае  чего  и  в  дальнейшем
делиться с ним сообщениями за подписью источника.
   После  этого  группа  силовой  поддержки  налоговой  полиции,   работая
ударными темпами, вышибла дверь в  ТОО  "Афродита"  и  обшарила  склад  от
стенки и до стенки. Самое интересное, что налоговая полиция  действительно
нашла, причем не только "левую" водку, но и ящик с двадцатью  рожками  для
"Калашникова", что, согласитесь, вообще было товаром стремным и в  ларьках
напоказ не выставляемым. В связи с этим сумма, которую  налоговая  полиция
запросила  с  руководителей  "Афродиты"  за  мир,  на  порядок   превышала
первоначальные инвестиции Брелера.
   Единственное, что отсутствовало на складе - так это Коля Заславский.
   Была  еще  полувымершая  деревня  под  Можайском,  откуда   происходили
родители Лося и где у него была наследственная фазенда.  А  кроме  того  -
собственная дача Лося и две фирмы. Двое ребят отправились под  Можайск  на
разведку и, еще не доехав до места, донесли, что к деревне ведет раскисшая
грунтовка, плавно переходящая в болото, и  что  на  грунтовке  не  имеется
никаких следов движения автотранспорта в последние два дня. Тем  не  менее
они добрались до деревни, где, как  выяснилось,  отсутствовали  не  только
Заславский и Лось, но также телефон, электричество и магазин.
   Зато с дачей Лося неожиданно угодили в десятку.
   Дача  Лося  была  приметным  явлением  природы:  она  располагалась   в
деревеньке Малиновке по Ярославскому шоссе и возвышалась  над  окружающими
ее деревянными развалюхами подобно замку барона-разбойника, прилепившемуся
к верхушке горного перевала. К даче  было  направлено  сразу  три  машины:
одна, на всякий случай, обосновалась у выезда на  шоссе,  люди  из  второй
прошли в лес и стали обозревать самое дачу, а третья подъехала к сельпо, и
вышедшая из нее милая дама стала расспрашивать, не хочет ли кто из жителей
продать участок и кто вообще здесь живет.
   В одиннадцать двадцать наблюдатели засекли, как ворота дачи раскрылись,
аки алтарь на Пасху, и из них выкатился темно-вишневый  "БМВ"  с  Лосем  и
двумя быками. Вторая тачка последовала за "БМВ".
   Спустя   полчаса   ворота   дачи   растворились   вновь   и    извергли
крупногабаритный, но довольно престарелый "форд", за рулем которого  сидел
одинокий  бугай   в   кожаной   куртке.   Бугай   показался   наблюдателям
перспективным кадром. Они известили об этом коллег, запрыгнули в  тачку  и
двинулись за "фордом".
   "Форд" выбрался на Ярославское шоссе и пошел, не особо обращая внимания
на знаки дорожного  препинания.  У  небольшого  магазинчика  возле  дороги
"форд" притормозил, и его обитатель нырнул внутрь.
   Ребятки Брелера припарковались рядом; водитель тоже зашел в магазинчик,
а по пути проткнул шилом заднее  колесо  "форда".  Через  некоторое  время
водитель вышел и попилил дальше. Много он, однако, не проехал - свернул на
обочину, включил "аварийку" и вынул из багажника запаску.
   Он как раз сноровисто поддомкратил заднее колесо, когда около  него  на
людном, полном машин шоссе затормозила беленькая "шестерка".
   - Помочь? - участливо спросил водитель "шестерки".
   - Сам справлюсь, - ответил обитатель  "форда",  выпрямился  и  замер  -
прямо ему в живот глядела заграничная волына.
   Водитель  "форда"  оказался  чрезвычайно  понятливым  и   качать   свои
гражданские права не стал, а покорно залез в "шестерку" и даже подождал  в
машине, пока один из обитателей "шестерки" перемонтировал колесо,  вежливо
забрал у бычка техпаспорт и ключи, и попилил себе тихонечко к  городу,  не
нарушая правил дорожного движения и  не  имея  никакой  головной  боли  от
гаишников.
   "Шестерка" же свернула на первую попавшуюся лесную дорожку.  Там  бычка
высадили из  машины  и  перегрузили  в  багажник.  Спустя  двадцать  минут
"шестерка" закатилась в ворота трехэтажного особнячка на Рублевском шоссе,
совмещавшего в себе  функции  загородной  московской  дачи  Извольского  и
гостиницы  для   руководящих   работников   Ахтарского   металлургического
комбината. (Кстати, именно тут гостил украинский оперативник.)
   В подземном гараже бычка достали из "шестерки",  посадили  в  роскошный
лифт фирмы "КОНЭ" и доставили на третий этаж, в двухкомнатные  апартаменты
класса люкс. Особнячок был совершенно не приспособлен для  заплечных  дел,
однако  пятизвездочный  номер  обладал   пуленепробиваемыми   стеклами   и
звуконепроницаемыми стенами, в чем с удовольствием не далее как две недели
тому  назад  убедился  губернатор  области,  всю  ночь   именно   в   этих
апартаментах проведший  с  целым  выводком  девиц:  ни  единого  звука  не
долетало в коридор, хотя визгу в самих апартаментах было предостаточно.
   В номере бычок приободрился и начал выступать на тот предмет, что ежели
он в чем-то виноват, его полагается сдать ментовке. Ребята заверили бычка,
что никакой ментовке они его сдавать не собираются, но  бычок  неправильно
сориентировался: увидев роскошные апартаменты вместо подвала и  сообразив,
что захватившие его ребята не имеют  даже  надлежащего  места  для  крутой
беседы, бычок признал их за дилетантов и принялся разоряться на тему  прав
человека.
   Ребята вежливо  попытались  ему  объяснить,  что  секьюрити  Ахтарского
металлургического комбината отличается от братков не тем, что  не  владеет
методами допроса третьей степени, а  тем,  что,  в  то  время  как  братки
жмотятся и  проводят  беседу  в  некомфортных  для  дознавателей  условиях
подвало