о: молодой человек заехал на дачу  к
своему знакомому и там  огреб  по  чавке  от  невесть  откуда  свалившихся
восточносибирских изюбрей.
   Правда, на даче отыскалось несколько незарегистрированных  стволов,  но
Витя-то тут при чем? Не он же привез эти стволы в своем "ниссане"?  Уже  к
полудню Витя Камаз, помывшийся  и  засвидетельствовавший  немногочисленные
синяки у врача, явился в  "Серенаду",  где  на  втором  этаже  его  ожидал
Коваль.
   В глубине души Коваль был безмерно доволен. Вчерашний неожиданный налет
ахтарского СОБРа на дачу Лося  чудом  не  порушил  комбинацию,  о  которой
Камазу знать не полагалось. Если бы ахтарцы замели на даче Заславского или
Лося, и если бы оба начали петь (а этого даже в случае Лося исключить было
нельзя, учитывая невоспитанность сибиряков, а уж в случае сопли  и  фраера
Заславского разумелось само собой), тогда... законному вору Ковалю даже не
хотелось думать о том, что могло быть тогда. В этом смысле  он  готов  был
одобрить беспрецедентную стрельбу, учиненную Лосем, хотя  в  любой  другой
ситуации он убийство ментов назвал  бы  беспределом  и  постарался  бы  от
беспредельщика избавиться.
   Соответственно похвалы заслуживал и Камаз, потому что только  благодаря
ему  Шурка  Лосев  был  сейчас  жив  и  на  свободе,   но   слишком   явно
демонстрировать свою благодарность Камазу законный вор не собирался.
   - Садись, - буркнул он вошедшему бригадиру, - ну что, второй раз одному
и тому же Черяге попался?
   Камаз обиженно засопел и  почесал  в  затылке  пятерней,  по  габаритам
напоминающей погрузочный ковш шагающего экскаватора.
   - Ладно, - буркнул Коваль, - что уж там. Как попался, так и  выпустили.
Шурке помог - за это хвалю. Правда, ментов  Шурка  замочил.  Это  скверно.
Вытаскивать его надо...
   - Я не сказал, что это Лось сбежал, - гулко бухнул Камаз, -  я  сказал,
бычок сбежал, а кто - не знаю.
   - Ты-то не сказал, да другие сказали... Особенно спецназовец этот... Ну
да ладно, они как сказали, так и обратно слова возьмут. Это  ты  правильно
сообразил,   на   незнакомого   бычка   все    валить...    Много    менты
беспредельничали?
   Камаз пожал плечами.
   - Собак постреляли... - сказал он, - тачки побили. Опять же  -  Лосю  в
"БМВ" прямо на сиденье насрали...
   - Тебя-то как, хорошо отделали?
   - Хожу помаленьку, - сказал Камаз.
   - Беспредельные они люди, - проговорил Коваль, - сначала своя вертушка,
потом  свой  СОБР...  Это  что  такое,  АМК  -  акционерное  общество  или
государство какое? Лезут в чужой город со стволами... А если  бы  Шурка  в
Швейцарии жил? Они что, тоже туда бы полезли? Тоже мне, нашелся  директор,
лично по разборкам  ездит,  хорошего  пацана  из-за  него  вальнули...  Он
директор или  кто?  Если  директор,  пусть  сидит  в  кабинете  и  бумажки
подписывает...
   Камаз терпеливо молчал. Тот факт, что вчера из  него  чуть  не  сделали
отбивную, никоим образом не повлиял на  его  отношение  к  АМК.  Это  были
издержки избранной им профессии. Если бы он был  физиком  и  его,  в  ходе
эксперимента, ошпарило бы паром из неисправного автоклава, -  это  был  бы
еще не повод ненавидеть автоклав.  Это  был  бы  только  повод  тщательней
подготавливать опыты. Тем не менее он знал, что такие мысли  в  его  среде
достаточно нетипичны, а потому шевельнул губами и сказал:
   - Вальнул бы падлу...
   Коваль улыбнулся.
   - Ну, валить его рано, а сделай-ка ты вот что: последи-ка  за  ним.  Не
нравится мне этот сибиряк, шибко не нравится. Поглядим-увидим, на чем  ему
рога обломать можно...
   - Проследить? - со старательной тупостью переспросил Камаз.
   - Ну да, нацепи ему хвост. Это теперь твоя тема, Витек,  ты  у  нас  по
ахтарским в спецах будешь...
   С  переговоров  Извольский  вернулся  довольный  до  крайности.   Новый
директор  РАО  нашел  вопрос  о  бесплатной  передаче  недостроенной   АЭС
меткомбинату чрезвычайно разумным. То есть о собственно передаче  речь  не
шла.  РАО  и  меткомбинат  учреждали  совместное  предприятие,  в  котором
меткомбинату  принадлежали  74,9  процента  акций,  а  РАО   "Атомэнерго",
которое, как ни крути, все-таки выстроило 98  процентов  электростанции  и
целый город - 25,1 процента. То есть блокирующий пакет.
   Директор дал понять, что его просили оказать  сибиряку  эту  услугу,  в
связи с чем можно было спрятать блокнот и не рисовать на нем никаких цифр.
   И  самое  главное  -  новый   директор   очень   понравился   Вячеславу
Извольскому. Это был молодой еще мужчина, почти ровесник Сляба,  бизнесмен
с Дальнего Востока, представитель редкой, но крайне  приятной  Извольскому
породы. Наварив собственное состояние на посреднических операциях, обтерев
собой все дыры российской экономики, имея к сорока годам деньги, которые и
по западным меркам были весьма значительными - этот человек не хотел  тупо
продолжать варить бабки. Он знал  изнутри,  как  работает  эта  чудовищная
система, знал, какой вред она наносит, и  поэтому  знал,  как  сломать  ее
по-настоящему.
   Извольский вернулся из "Атомэнерго" около  полудня,  коротко  бросил  в
коридоре Черяге:
   - Зайди.
   Денис, естественно, зашел.
   У  Извольского  в  особнячке  не   было   собственного   кабинета,   по
специальному   его   настоянию.   Когда   покупали   особнячок,    кабинет
планировался, но Сляб лично вычеркнул его из чертежей, вопросив: "А  какую
табличку повесите? Гендиректор АМК? Так какой  я,  к  черту,  гендиректор,
если кабинет в Москве, а завод в Сибири?" Планируемый кабинет превратили в
большую и  красивую  переговорную  комнату,  чьей  главной  приметой  была
коллекция метровых бутылок дорогого коньяка. На  памяти  Черяги  коллекцию
распили только один раз, на день  рожденья  председателя  правления  банка
"Металлург". Пили всем особнячком и очень усердно, однако не  опростали  и
половины от общего литража.
   Конечно, когда Извольский был в Москве, переговорная использовалась как
его кабинет, благо была оборудована соответствующим образом и предбанник у
нее был тот же, что у Неклясова, - переговорная направо, Неклясов налево.
   Когда Черяга зашел в комнату, он увидел,  что  Сляб  сидит  в  покойном
кожаном кресле и цедит себе в стакан коньячок (не из большой бутыли, а  из
обычной). Физиономия у Извольского была хитрая и довольная -  видимо,  все
прошло даже глаже, чем директор ожидал.
   Наверное, весть о хорошем настроении великого хана распространилась  по
особнячку почти мистическим образом, ибо  за  спиной  Черяги  растворилась
дверь и, обернувшись, Денис  увидел  осторожно  протискивающегося  в  щель
Неклясова.
   Великий герцог Ахтарский поднял очи и некоторое время глядел на  своего
молодого вассала, как сытый и ленивый лев на пробирающуюся к водопою лань.
   - Ладно, садитесь, - наконец изрек директор. - Будем обсуждать, как  из
дерьма вылезать...
   - А что в "Атомэнерго" было? - поинтересовался Неклясов.
   - Садись! Тебе, котеночек, не до атомщиков должно быть.
   Неклясов сел, причем, как заметил Черяга, кресло выбрал  то,  что  было
подальше от директора и поближе к двери. Пальцы его нервно крутили  ручку,
у корней волос Черяга внезапно заметил несколько капелек  пота  -  молодой
директор "АМК-инвеста" явно считал, что сегодня у него в  жизни  случилась
большая и непоправимая трагедия. Хуже было только когда он сдавал экзамены
и не сдал диамат на пятерку...
   - Ну, что скажешь, вредитель? - осведомился Извольский, глотая коньяк.
   - Прежде всего, - сказал Неклясов, - надо выкупить Заславского.  Вы  уж
извините, Вячеслав Аркадьевич, но его надо  купить  за  любые  деньги.  Он
подтвердит, что моей подписи на контракте нет...
   - Мы его не выкупим. Это все туфта, - сказал Черяга.
   - Почему?
   - Потому что разводку придумал не Заславский. А  бандиты.  Он  задолжал
казино, к нему пришел Лось и затеял эту историю  с  кредитами.  Потом  они
взяли восемнадцать миллионов, а накануне того срока, когда банк должен был
потребовать деньги обратно, Заславский сбежал. Только бандиты  кинули  его
по второму  разу.  Обещали  паспорт  в  Лондон,  а  посадили  в  подвал  и
потребовали от нас еще двести тысяч...
   - Нелогично, - сказал Извольский.
   - А?
   - Нелогично. Они кинули банк на восемнадцать миллионов. Зачем  мараться
и просить еще сдачи?
   - Не такая уж это сдача, - сказал Черяга. -  Они  два  дня  не  просили
выкупа - попросили, когда был близок конец срок договора.  Сегодня  они  с
нас попросят пятьсот штук. Или лимон...
   -  И  отдадут  Заславского?  -   внезапно   спросил   Неклясов.   Ручка
выскользнула из его пальцев и покатилась по ковролину.
   - Никогда. Зачем? Чтобы он давал  показания  против  Лося?  Люди  хотят
срубить на халяву капусты. Заславского они сразу же закопают, если еще  не
закопали... В общем, лучше приготовить эти восемнадцать миллионов...
   - Зачем? - высоко поднял брови Извольский.
   - Ну как зачем? На тот  крайний  случай,  если  суд  признает  гарантию
подлинной, я не говорю, что он это сделает, но ведь...
   Сляб хищно улыбнулся.
   - Ты у меня все-таки следак, Денис, - сказал  директор.  И  пояснил:  -
"АМК-инвест" ценен тем, что владеет контрольным пакетом комбината. А  если
он кому-нибудь продаст этот пакет, то ценность "АМК-инвеста" составит ноль
целых хрен десятых. В этом случае банк может забирать себе сколько  угодно
активов "АМК-инвеста". Что и послужит ему уроком - не давать кредитов,  не
позвонив по телефону.
   Денис даже растерялся. Такая простая мысль не приходила ему  в  голову.
Между тем, казалось бы, все было так логично. Если  у  тебя  есть  контора
"Редькин и Хрен",  которая  владеет  акциями  комбината,  и  этой  конторе
угрожает опасность, то почему бы ей не передать акции конторе  "Редькин  и
Хрен-плюс"? Ну да, вот поэтому его и зовут Денис  Черяга,  а  не  Вячеслав
Извольский...
   - Погоди, Слава, - уточнил Черяга, - а мы деньги за  акции  платим  или
нет?  Потому  что  если  мы  платим  деньги,  то  они  попадают  на  счета
"АМК-инвеста", а если нет, то нам как-нибудь не обжалуют эту сделку?
   Извольский засмеялся.
   - Не шуми, Денис, все  сделаем  путем...  И  начал  рассказывать  схему
сделки. Схема была запутанная и сложная, Денис понял ее только со  второго
раза. А поняв, поразился - угроза,  которая  еще  сегодня  утром  казалась
смертельной и непереносимой, не стоила выеденного гроша...
   То есть так, во всяком случае, казалось тогда и Денису, и,  разумеется,
Извольскому.



ГЛАВА ВТОРАЯ. РУССКИЙ БИЗНЕСМЕН НА РАНДЕВУ

   На следующий день, трясясь в полупустой и щелястой электричке, Ирина не
могла не думать о вчерашнем госте. Гость был  груб  и  нахален,  эту  свою
грубость он пытался скрыть и оттого выглядел ужасно неловким.  Он  страшно
напоминал динозавра в цивильном платье. Он был не бандит, ни в коем случае
- но Ирина каким-то чутьем поняла, что он приказывает бандитам.
   Ирина никогда не встречалась с такими людьми, но, порывшись в известном
ей багаже книжного опыта, очень легко  нашла  аналог:  итальянские  тираны
XIV-XV вв. Бернабо Висконти, Франческо Сфорца,  хитрый  и  богатый  Козимо
Медичи, владелец второго по величине банка Флоренции, который просто купил
народную любовь и полную  власть,  после  чего  второй  по  величине  банк
Флоренции стал первым - во Флоренции, Италии и Европе.
   Аналогия Ирине понравилась. Было очень забавно думать, что ты знакома с
живым Фридрихом Барбароссой, хотя последний, строго говоря,  не  тиран,  а
император, но разница только  в  масштабах  -  в  конце  концов,  все  эти
Висконти и Сфорца именно Барбароссе и подражали...  Вот  только  картинки,
которые приходили на ум при воспоминании об этом времени, были  далеко  не
забавные.
   Фредерико делла Винья разбивает лоб  о  стены  темницы,  дабы  избежать
невыносимых пыток... Бернабо Висконти встречает папских  послов  на  мосту
через Эбро. Послы несут бумагу, отлучающую Бернабо от церкви.  "Будете  ли
вы пить или есть?" - ласково спрашивает Бернабо послов, и послы  понимают,
что пить - это значит, что их скинут с моста в реку, а есть - это  значит,
что им затолкают бумагу в глотку...
   Эццелино да Романо окружает безоружную  свиту  Фридриха  с  шестьюстами
всадниками и обнажает меч: "Ваше величество, мне кажется,  мой  меч  лучше
вашего". Окруженный Фридрих  цедит  с  ледяной  вежливостью  "несомненно".
"Ваше величество, так как мой меч лучше вашего, я хотел  бы  поднести  его
вам и навсегда стать вашим вассалом"...
   Галантность рука об руку  с  нечеловеческой  жестокостью,  разговоры  о
долге рядом с самой гнусной изменой, череда крови, предательств,  пыток  и
золотые  монеты,  вывалянные  в  грязи.  "Почему  ты   заплатил   мне   за
предательство моего господина фальшивым золотом?" - "Потому  что  изменник
вроде тебя недостоин настоящего..."
   Разбитая "шестерка" дожидалась ее во дворе. Ключи от машины оказались у
соседки, та делала удивленные глаза и шептала:
   - Ах, Ирина Григорьевна, я  так  испугалась,  представьте,  стучатся  в
дверь и просят передать вам ключи, а сами-то - рожи квадратные, плечи  как
балка...
   - Ничего страшного, - сказала Ирина. День был сегодня незагруженный.  У
Ирины была одна пара в два часа  дня,  после  обеда,  потом  полтора  часа
перерыв, а потом еще пара, - так уж по-дурацки  составили  расписание.  На
кафедре было много народа, хорошенькая Лидочка вертелась перед зеркалом  и
мазала губки чем-то фиолетовым, степенный Иван Ильич полюбопытстовал:
   - Вы что такая грустная, Ирина Григорьевна?
   - Так, - сказала Ира, - познакомилась с одним человеком.
   - С кем?
   - С Каструччо Кастракане, - загадочно сказала Ира и отбыла в аудиторию.
   Аудитория была большая, с крошечной кафедрой в центре  и  вздымающимися
амфитеатром трибунами, а студентов было мало, и большая  их  часть  стояла
перед дверями аудитории и курила плохие сигареты. Студенты были  заочники,
собравшиеся на две недели, среди них было много ребят старше Иры,  а  были
совсем молодые, и Ира услышала  обрывки  диалога.  "Ну  да,  изнасиловали,
натурально, она в ментовку побежала". "Да она на колени им лезла, я ее еще
в сторону отвел, говорю, ты чего с хачиками  лижешься".  "Да  чего  с  ней
спать, она как школьный завтрак - дают бесплатно и  всем,  а  в  горло  не
лезет". "Ей засадишь..."
   - Вот кому бы я засадил, - громко и ни к кому  особенно  не  обращаясь,
сказал один из студентов, провожая выразительным взглядом аппетитную попку
вчерашней аспирантки.
   Ирина услышала и вздрогнула. "Ну,  попадись  ты  мне  на  экзамене",  -
подумала она. Серость, серость, дождь за окном  и  известка  с  потолка  в
коридорах, и мать, которую два года назад сбили ночью на  тихой  улице,  и
вечно пьяный, давно живший отдельно от них отец, грязные туалеты и грязные
мысли, зачем им история, господи боже ты мой, зачем им история, они просто
не прошли по конкурсу на экономический, а денег платить за обучение нет...
   Ирина, опустив голову, прошла в аудиторию и встала за столом, и  первый
человек, которого она увидела, был Извольский.
   Гендиректор сидел, насмешливо улыбаясь, во втором ряду близ прохода,  в
аудитории было холодно, Извольский так и не снял  плаща,  и  от  этого  не
очень бросался в глаза среди других студентов-заочников. Ну сидит и  сидит
- плотный, тридцатилетний - мало ли тут тридцатилетних?  Вдобавок  плащ  у
Извольского был почему-то легкий, не по  сезону  летний.  Было  непонятно,
куда директор подевал свое темно-серое пальто.
   Потом в кармашке у Извольского зачирикал  телефон,  он  вытащил  его  и
сказал: "Алло", и тут же, как назло, зачирикал другой телефон,  Извольский
вытащил и его и так и отошел к стене аудитории, поочередно лаясь  сразу  с
двумя  мобильниками.  Студенты  с  недоумением   на   него   оглядывались.
Извольский договорил, спрятал телефоны куда-то, и снова сел на скамью.
   Так уж получилось, что лекция, которая  причиталась  сегодня  с  Ирины,
была лекция об экономике средневековых итальянских городов.
   Великое  множество  всяческого  научного  народа  считало   итальянские
коммуны тем самым местом, где зародился современный капитализм.  Когда-то,
года три назад, когда Ира именно  средневековую  Флоренцию  избрала  темой
своей диссертации, ей так и казалось. На дворе  был  1995  год,  кончалась
приватизация, над Россией занималась заря капитализма, и  Ирине  казалось,
что сейчас она  напишет  замечательную  работу  о  волшебной  стране,  где
предприимчивый человек в течение нескольких лет мог стать миллионером.
   Но чем больше она работала с источниками, тем больше облик этой  страны
казался подозрительным. С одной стороны - вроде как будто,  к  примеру,  в
Италии и зародились банки. А с другой - никакие это были не банки,  потому
что все, что они делали - это получали от  папы  римского  право  на  сбор
десятины где-нибудь во Франции и Англии, а если у налогоплательщиков  этой
самой десятины не всегда хватало, то банки как раз и ссужали им на  оплату
налогов те деньги, которые потом должны были собирать. С одной  стороны  -
вроде банки  как  бы  и  выдавали  кредиты,  но  выгодней  всего  им  было
кредитовать не производство, а правительства.  Точнее,  правительства  все
время делали банкам предложения, от которых  невозможно  было  отказаться.
Поэтому банки кредитовали правительства, а так как денег у правительств не
было, то они в обмен расплачивались с банками  привилегиями.  Но  так  как
рано  или  поздно  деньги  все  равно  приходилось   платить,   то   тогда
правительства, вместо того чтобы расплатиться с кредитом, брали банкира за
шею и вешали его повыше.
   С одной стороны, вроде бы и появлялись  в  Италии  люди,  разбогатевшие
своим трудом, но  вот  чтобы  сохранить  свое  богатство,  им  приходилось
инвестировать его во власть. Как,  например,  Козимо  Медичи,  который  из
второго банкира Флоренции стал ее первым диктатором, после чего  его  банк
опять-таки стал не вторым, первым. Или Джованни Аньоло, пизанский  банкир,
который попросту купил власть над родным городом у наемников, которых Пиза
наняла для собственной охраны.
   А когда  кому-нибудь  все-таки  взбредало  в  голову  кредитовать,  что
называется, "реальный сектор", то тут у него начиналась  куча  сложностей.
Вот если банк  хотел  давать  кредиты  правительству  -  никаких  проблем.
Правительство соглашалось  на  любые  проценты,  поскольку  все  равно  не
намеревалось ничего платить.  А  если  банк  хотел  кредитовать  торговца,
который собирался купить десять тюков шерсти, то  тут  сразу  оказывалось,
что  и  кредита-то  выдать   нельзя,   поскольку   существуют   законы   о
ростовщичестве, которые это самое кредитование напрочь запрещают и считают
не финансовой операцией, а смертным грехом.
   Причем, что характерно, за смертный грех кредитования торговца  шерстью
банкир  должен  был  нести  наказание  не  в  будущей  жизни,  а  в  этой:
правительство, всегда жадное до денег, нет-нет да и забирало все золото  у
ростовщиков в казну.
   Поэтому кредитовать торговца шерстью кредитовали, но делали это  правой
ногой через левое ухо, например с помощью "сухого обмена" - цамбио сеццо.
   При "сухом обмене" операция кредитования замаскировывалась как операция
по обмену валюты, а  сама  процедура  состояла  в  том,  что,  к  примеру,
флорентийский банк, выдавая заемщику флорины, обязывал вернуть эти флорины
по тому курсу, который будет через десять дней у флорина в городе Венеции.
Курс флорина относительно венецианского дуката, понятное дело,  все  время
колебался, но, как правило, в Венеции он был в целом  выше,  чем  в  самой
Флоренции.  Таким  образом,  законы  статистики  обеспечивали   заимодавцу
прибыль, а колебания курса избавляли его от обвинений в ростовщичестве. Он
всегда мог сказать, что ссудил определенную сумму в венецианских дукатах и
получил назад ту же сумму в дукатах, а что дукат в  первый  и  второй  раз
стоил по-разному, так что с этого? Ведь если чел