"Ахтарский
регистратор"  сделать  соответствующие  записи  в  реестре  на   основании
договора о купле-продаже акций.
   Судья поднял голову.
   - Здесь есть представитель "Ахтарского регистратора"?
   Семен Вайль поспешно встал с места.
   - Да, ваша честь. Я директор фирмы.
   - Вы регистрировали сделку о продаже акций?
   - Нет, ваша честь. Я очень удивлен, что противная  сторона  представила
выписку из реестра.  Это  может  быть  только  подделка.  Адвокат  "Ивеко"
возразил:
   - Все три выписки из реестра на следующий день после внесения изменений
в  реестр  были  доставлены  курьером  по  юридическому  адресу  "Имперы",
"Лагуны"  и  "Кроники",  на  улицу  Наметкина.  Мои  поручители  сохранили
конверты, в которых пришли эти выписки. На этих конвертах вручную  написан
адрес, фамилия Дмитрия Неклясова, и слова "выписки  из  реестра.  Срочно".
Почерк, которым написан адрес, совпадает с  почерком  главного  бухгалтера
ЗАО "Ахтарский регистратор", жены  уважаемого  господина  Вайля.  Я  также
обращаю ваше внимание, что после  получения  выписок  мы  сняли  с  бумаги
отпечатки пальцев. На бумаге имеются отпечатки пальцев господина  Вайля  и
его жены.
   Черяга и Вайль  побледнели  и  переглянулись.  "Идиот  старательный,  -
некстати мелькнуло в уме Дениса, - не мог  секретарше  все  поручить,  сам
хлопотал!"
   Денис мгновенно вскочил с места.
   - Ваша честь, - сказал он, - это абсурдное обвинение! Юридический адрес
"Имперы" и других фирм действительно  совпадал  с  адресом  "АМК-инвеста".
Семен Вайль - глава  "Ахтарского  регистратора",  и  естественно,  что  он
отправлял десятки конвертов с выписками из реестра.  Кто  может  доказать,
что  внутри  этого  конверта  действительно  лежали  выписки,   касающиеся
"Лагуны", "Имперы" и "Кроники"?
   - Я забыл добавить, - спокойно сказал московский адвокат, - что  именно
эти слова присутствовали на конверте. Три конверта с надписями "Выписка из
реестра. "Лагуна". "Выписка из реестра.  "Импера".  "Выписка  из  реестра.
"Кроника". Вот фотокопии конвертов.
   - Проблема не в том, что написано на конверте, а в том, что значилось в
выписке! - возразил Денис, - а все, что было и могло быть написано в  этих
выписках, - что ни "Лагуне", ни "Имперс", ни "Кроникс", -  не  принадлежит
ни одной акции АМК! Эдак извините, я завтра зарегистрирую фирму "Редькин и
Хрен" и спрошу Вайля, а сколько  процентов  АМК  принадлежит  "Редькину  и
Хрену"! Он мне направит выписку, где будет  сказано,  что  ни  хрена  этой
фирме  не  принадлежит,  а  я  возьму  конверт   и   предъявлю   его   как
доказательство моих прав на комбинат? Это абсурд! Вы мне найдите хоть один
закон, в котором надпись на конверте именуется юридическим документом!
   Московский адвокат поднялся со своего места.
   - Ваша честь, у нас достаточно юридических документов.  На  договоре  о
продаже  акций  стоит  подлинная   печать   "АМК-инвеста",   которой   мог
воспользоваться только генеральный директор. Это свидетельствует,  что  на
момент  заключения  договора   господин   Неклясов   являлся   полномочным
представителем  "АМК-инвеста".  Эта  же  печать  стоит   на   передаточном
распоряжении.
   - Неклясов украл печать, - заявил Денис, - мы были  вынуждены  заказать
новую.
   Денис откашлялся.
   - Ваша честь, для оценки  мошеннического  характера  сделки  необходимо
знать ее предысторию. Мошенничество было задумано и выполнено тремя лицами
- Николаем Заславским, Дмитрием Неклясовым  и  Юрием  Брелером.  Эти  трое
вступили  в  преступный  сговор  с  целью   похищения   акций   Ахтарского
металлургического  комбината  и  последующей  их  перепродажи.  Для  этого
Николай Заславский, руководитель фирмы  "Ахтарск-контракт",  под  гарантию
руководимой Неклясовым фирмы  "АМК-инвест",  занял  в  крупном  московском
банке сумму в 18 миллионов  долларов.  Деньги  были  поделены  сообщниками
между собой и, когда пришло время отдавать кредит,  "Ахтарск-контракт"  не
смог его вернуть. Соответственно долг упал на фирму  "АМК-инвест".  Свалив
вину за невозврат кредита на своего сообщника, Дмитрий Неклясов  попытался
предложить руководству комбината схему, которая, как он заверял, позволила
бы уйти от  возврата  долга  по  мошенническому  контракту.  Он  предложил
перевести акции со  счета  "АМК-инвеста"  на  счета  других  фирм.  Однако
руководство комбината не согласилось с его советом. На тот момент мы  были
уверены, что сумеем доказать  недействительность  выданной  "АМК-инвестом"
гарантии,  а   роль   самого   Неклясова   в   этой   истории   показалась
подозрительной, и он был уволен.
   Несмотря на это, Дмитрий Неклясов и Юрий Брелер продолжали  действовать
так, как будто их план был принят,  и  последовательно  подделали  сначала
договора купли-продажи  акций  и  передаточные  распоряжения,  а  потом  и
выписку из реестра. Юрий Брелер в настоящий момент арестован и находится в
тюрьме, и я прошу приобщить к делу его показания по этому поводу.
   Я также обращаю внимание суда на то, что их план мог увенчаться успехом
в одном, и только  одном  случае:  в  случае  внезапной  смерти  директора
комбината и владельца данного пакета акций Вячеслава Извольского.
   Адвокат "Имперы" вскочил с места.
   - Ну это уж слишком! - проговорил  он,  -  я  прошу  противную  сторону
выбирать выражения и не обвинять моих  клиентов  в  организации  заказного
убийства! Я также обращаю внимание суда, что ордера на арест  Неклясова  и
Брелера являются явным нарушением закона. Одно и то же  правонарушение  не
может преследоваться и в гражданском, и в уголовном порядке. Одни и те  же
акции нельзя  неправомерно  продать  и  мошеннически  похитить.  Сам  факт
объявления Дмитрия Неклясова во  всесоюзный  розыск  автоматически  должен
повлечь за собой прекращение арбитражного разбирательства. Фактически  это
- попытка давления на суд, равно как и демонстрация, организованная  перед
зданием суда.
   Судья Баланова сурово прервала адвоката:
   - Мы сами разберемся, кто и почему давит на суд!  Немного  посовещалась
со своими коллегами и объявила:
   - Суд удаляется на совещание.
   Участники процесса, толкаясь, вышли один за другим из зала.
   Денис с Вайлем и несколько московских  адвокатов  собрались  в  кружок.
Вайль был красный как  рак,  на  висках  от  огорчения  застыли  маленькие
капельки пота.  Адвокаты  сурово  допрашивали  его  по  поводу  отпечатков
пальцев.
   - Не здесь, - негромко сказал Денис, и адвокаты испуганно замолчали.
   Денис поманил Калягина пальцем.
   - В прокуратуре лежат  бумажки  на  Брелера,  -  сказал  он.  -  Можешь
забирать его в Ахтарск. Калягин взглянул на часы.
   - Я на приговор не останусь, а? - спросил он. - Вроде и так все ясно.
   - Во всяком случае, так меня уверял Трепко, - сказал безразлично Денис.
   Начальник  промышленной  полиции  города  Ахтарска  бросился  вниз   по
лестнице.
   Суд совещался минут двадцать. В половине шестого всех пригласили в зал.
Судья Баланова строго откашлялась, поправила красный бантик  на  кружевной
кофточке, и, глядя в исписанный от руки лист, объявила:
   - В связи со вновь открывшимися обстоятельствами  суд  в  двухнедельный
срок  требует  провести  экспертизу  подлинности   выписки   из   реестра,
представленной истцом. Следующее заседание суда состоится 7 января.
   Кто-то из заводских растерянно охнул. "Сукин сын губернатор, -  подумал
Черяга, - торгует собой, как блядь привокзальная".
   У выхода его ждала довольно красивая, уверенная в себе журналистка  лет
двадцати восьми. Кажется, из какой-то влиятельной газеты.
   - Денис Федорович, - спросила она, - вы ожидали такого решения суда?
   - Без комментариев, - буркнул Денис.
   - Скажите, а можно поговорить с Вячеславом Извольским?
   - Вряд ли.
   - Что вы  скажете  по  поводу  подлинности  договоров  и  передаточного
распоряжения?
   - Я все сказал в суде.
   Денис повернулся и пошел к выходу.
   - Денис Федорович!
   Денис приостановился. Журналистка нагнала его.
   - Вы зря так ведете себя, Денис Федорович,  -  сказала  журналистка.  -
Если газетчик прилетел на подвернувшемся самолете, это еще не значит,  что
его купили. Это просто значит, что редакция сэкономила деньги на билете. А
вот если ему нахамили, он звереет.  Как  мы  сможем  изложить  вашу  точку
зрения, если на наши вопросы вы говорите: "пошли вон"?
   Денис помолчал, оглядел журналистку с ног до головы.
   - Вас как зовут? - спросил он.
   -  Лида.  Лида  Воронова.  Мы  с  вами,  между  прочим,  уже  раза  три
встречались.
   - Я должен возвращаться в Ахтарск,  -  сказал  Денис,  -  если  хотите,
поедем вместе.
   - А самолет? - встревожилась журналистка. - И  потом  мне  статью  надо
переправить...
   - Устроим, - пообещал Денис.
   Ахтарск находился в ста двадцати  километрах  от  областного  центра  -
расстояние по сибирским масштабам просто смешное. Доехали за час, и как-то
так разговорились в  дороге,  что  поехали  не  в  гостиницу,  а  сразу  в
загородный дом Черяги.
   Журналистка оказалась смешливая и веселая.  У  нее  был  муж-бизнесмен,
занимавший приличную должность в какой-то западной  фирме,  отец-профессор
и, видимо, целая куча любовников, встречи с которыми  рассматривались  как
приятное и ни к чему обе стороны не обязывающее  развлечение.  Статью  она
успела  настрочить  на  собственном  портативном  компьютере,  пока  Денис
совещался по телефону.
   В постели она была приятная на ощупь, и только один  раз  очень  сильно
обиделась, что Денис в самый ответственный момент назвал ее не "Лидой",  а
"Ирой".
   Лида  улетела  в  Москву  на  следующее  утро,   за   счет   комбината,
предварительно взяв с Дениса  обещание,  что  он  устроит  ей  интервью  с
Извольским.
   Вовка Калягин появился в областном СИЗО уже после шести вечера.
   - Брелер? - поскреб затылок дежурный. - Слышь, а Брелер у  нас  где?  В
восьмой?
   - В тридцать шестую перевели, - раздался голос из селектора.
   - Как - в тридцать шестую? - побледнел Вовка Калягин. - Он же в восьмой
сидел?
   - Да сегодня начальство приехало, распорядилось, нехай сидит как все...
   Калягин невольно взглянул на часы. Шесть часов вечера. Ну не  случилось
же ничего за это время - не  могло  случиться!  Когда  убивают  -  убивают
ночью, если только сам Юрка не упорет от отчаяния какой-нибудь косяк...
   И все-таки он опоздал.
   В третьем блоке гулко хлопали железные двери, раздавались  возбужденные
голоса, и навстречу Калягину двое вертухаев протащили бегом  обвисшего  на
их руках заключенного - толстого парня с закатившимися глазами  и  залитым
кровью лицом.
   Калягин бросился в тюремную больничку.
   Юра Брелер лежал на старом операционном столе возле маленького  окошка,
сквозь которое был виден кусочек стены с колючей проволокой и  над  ним  -
труба мертвого химзавода, и возле Юрки хлопотали сестричка и врач.
   Вовка Калягин видел слишком много умирающих людей, чтобы не понять, что
Брелеру осталось жить не больше двух-трех часов.  Лицо  Юрки  было  сплошь
залито кровью. На губах вздувались розовые  пузыри.  Глаз  у  Юрки  уцелел
только один. Второй глаз,  выдавленный  зэковским  пальцем,  зацепился  за
какую-то ниточку и болтался, круглый  и  похожий  на  вареное  яйцо,  чуть
пониже носа.
   В этот момент Брелер открыл оставшийся глаз и увидел Вовку.
   - Продал, да? - тихо спросил он. - Выкачал, что надо, и продал...
   Калягин шагнул к своему бывшему другу. Глаз Брелера тихо закрылся. Тот,
другой, у щеки, остался и смотрел на Вовку безразлично и строго.
   - Это Коваль, - сказал Калягин. - Это не я. Юрка, это...
   Но Брелер уже его не слышал.
   Калягин ошибался. Юра Брелер погиб не из-за длинных  рук  Коваля  и  не
из-за связей "Ивеко". Он пал жертвой обыкновенной  человеческой  подлости,
приправленной изрядной долей маразма.
   Он прожил в СИЗО почти семь  дней.  На  восьмой  день,  тот  самый,  на
который был назначен арбитражный суд, в Сунжу из отпуска явился  начальник
следственного  изолятора  полковник  Коробцев.  Полковник  с  детства   не
отличался остротой ума, каковой недостаток восполнялся бульдожьей  хваткой
и редким рвением угождать начальству.
   Услышав, что Юрий Брелер находится наконец под  его  опекой,  полковник
выразил удовлетворение и даже изволил потереть руки. Брелера ненавидела  и
администрация области, и УВД, и полковник Коробцев всегда был рад услужить
и тем, и другим.
   - Доставить его ко мне, - распорядился полковник.
   Заключенного привели через десять минут, и Коробцев  с  неудовольствием
отметил довольно сытый вид Брелера и добротный спортивный костюм.
   - Это кто  тебе  передачи  носит?  -  справился  полковник.  Брелер  не
ответил, только  глядел  на  него  спокойными  глазами,  а  сопровождающий
вертухай чирикнул сбоку:
   - Калягин.
   - Не тебя спрашивают, - оборвал его Коробцев. Брелер  стоял,  расставив
ноги  и  расслабившись,  насколько  это   позволяли   чересчур   затянутые
наручники. Коробцев  обошел  вокруг  заключенного  несколько  раз,  уловил
чутким носом запах дорогих заграничных сигарет.
   - Что, попался жид в  дерьмо?  -  спросил  Коробцев.  -  Всем  нагадил?
Дубнову нагадил,  Юрченко  нагадил,  даже  Сляба  умудрился  по-скорпионьи
цапнуть? Ух, была б моя воля, я бы вас всех, сионистов, в баржу да в море,
а в барже-то дырку...
   - А ты в парламент предложение пошли, - любезно сказал Брелер.
   - А?
   -  Пошли  в  парламент  предложение.  Мол  так  и  так,   в   связи   с
несовершенством  законодательства  прошу   внести   в   уголовный   кодекс
Российской Федерации статью, ну скажем - 289-ю, прим  -  принадлежность  к
еврейской расе наказывается водворением еврея на баржу и буксировкой  оной
в открытое море...
   Брелер не договорил.  Полковник,  осклабясь,  съездил  его  кулаком  по
морде. Полковнику было за пятьдесят, он исхудал  от  постоянной  пьянки  и
координация движений у него была не лучшая;  Брелер,  даже  со  скованными
руками, легко ушел от удара.
   От одного полковника Брелер бы не  пострадал,  но  Коробцев  позвал  на
помощь двух вертухаев. Некоторое время они били упавшего  заключенного,  а
потом Коробцев утомился и скомандовал:
   - В камеру его.
   Когда Брелера впихнули внутрь, у него были в кровь разбиты губы,  и  он
болезненно прижимал руку к почкам.
   - Сто слуцилось? - бросился к нему вьетнамец.
   - Ничего.
   Юра тяжко сел на  шконку.  Ущерб,  нанесенный  ему,  действительно  был
минимальный. Оба вертухая не очень  усердствовали,  а  полковник,  хоть  и
старался, но имел слишком малый калибр кулаков. На тренировочном спарринге
от сильного партнера можно было пропустить больше гостинцев.
   Брелер улегся, стараясь не поворачиваться  набок.  Но  ему  не  удалось
пролежать долго. Снова лязгнула дверь камеры, на пороге появился вертухай:
   - Брелер? С вещами в тридцать восьмую!
   Лицо Брелера ничего не выражало.
   Дверь тридцать восьмой камеры захлопнулась  за  Юрием  Брелером,  и  он
остался стоять на пороге, вглядываясь в полутьму  равнодушными  и  цепкими
глазами. Камера была явно перенаселена; на шконках спали, видно, в две,  а
то и в три  смены,  повсюду,  как  гирлянды  на  детском  празднике,  были
натянуты веревки, с которых свисали сохнущие майки и тренировочные  штаны.
Несмотря на ощутимый холод, в нос Брелеру шибанул запах пота от пятидесяти
скученных на небольшом пятачке тел. Брелер остраненно подумал, что  кто-то
из этих ребят вполне может оказаться его  крестниками.  В  годы  работы  в
милиции у Брелера была  хорошая  раскрываемость:  он  брезговал  вешать  с
помощью пыток чужие преступления на непричастных к ним пьяниц, но  тех,  в
чьей виновности был убежден, колол беспощадно. Впрочем, есть в камере  или
нет его знакомые, - это не имеет  значения.  Минимум  через  час  "малява"
оповестит смотрящего, кто заехал на его хату.
   Юра Брелер мог  считать  себя  мертвецом.  Слишком  многие  хотели  его
смерти. Коваль, в интересах банка "Ивеко", потому что  показания  мертвого
Брелера легче опровергнуть,  чем  показания  Брелера  живого  -  это  раз.
Ирокез, сунженский авторитет, прозванный  так  за  первобытную,  индейскую
жестокость, - именно его ментовские завязки  развязал  Брелер  два  месяца
назад.
   И хотя власть восприняла эту историю исключительно в  том  смысле,  что
вот-де замазали ментовское начальство, Брелер знал, что у  самого  Ирокеза
тоже были крупные неприятности, потому что братва обернула  историю  ровно
наоборот: получалось, это Ирокез ссучился и по заказу дружественных ментов
пришил мешавшего им авторитета. Ирокез - это два. Было еще и три, и четыре
- эти были настроены не так  непримиримо,  как  Ирокез.  Их  устроило  бы,
возможно, если бы Юрку Брелера просто  опустили,  и  он  ушел  бы  в  зону
отбывать пятилетний срок - или  сколько  там  ему  дадут  за  соучастие  в
хищении миллиарда долларов - пробитым петухом. Но вот самого Брелера  этот
вариант категорически не устраивал. Он давно обдумал его и  решил,  что  в
этом случае - и сам умрет, и с собой возьмет, сколько можно.
   В принципе Брелер был совсем  не  то  же  самое,  что  бывший  мент,  в
уголовном мире  Сунжи  он  пользовался  определенным  весом,  стрелки  ему
забивали, как своему. Но Ирокез и Коваль - это слишком  много  для  одного
человека, которого ненавидят и ментовка, и областная администрация.
   Дело было в четверг - Брелер точно знал, что не доживет до воскресенья.
Конечно, он мог бы  в  коридоре  устроить  истерику,  кричать,  чтобы  его
перевели в одиночку, - но какой  смысл?  Брелер  был  твердо  уверен,  что
Черяга и Калягин просто сдали его. Они добыли из него все показания, какие
надо, и разменялись им  с  администрацией.  А  губернатору  Дубнову  жутко
хочется   услышать   на   каком-нибудь   благотворительном    приеме    от
наклонившегося к нему генерала:
   "А Юрка-то Брелер, помните? Под шконку загнали... Машенькой сделали..."
Брелеру просто не пришло в голову, что  происходящее  с  ним  -  следствие
глупости отдельно взятого полковника, вернувшегося из отпуска на  два  дня
раньше срока.
   Юрий молча стоял у порога с узелком вещей, не шевелясь и не  здороваясь
по блатным обычаям. Сначала на него не обратили внимания; потом с одной из
нижних шконок у окна спрыгнул жилистый, как обезьяна, парень.
   - Что, парень, первоход? - спросил он. - Как звать-то?
   - Юрий Брелер.
   - Чем на воле занимался?
   - Поди у смотрящего спроси, - ответил Брелер, - он расскажет.
   Парень растерянно сморгнул, а Брелер прошел мимо него, как мимо столба,
и лег на одну из нижних шконок. Откуда-то выметнулся  полный,  похожий  на
кирпич в штанах мужик:
   - Эй! Ты куда мою шконку занял?
   Жилистый пристяжной, пытавший у Брелера его имя,  неожиданно  остановил
парня:
   - Погоди, Репей. Не видишь - избит человек. Еще выяснить надо,  что  за
человек...
   Брелер отлеживался до вечера. К нему несколько  раз  подходили,  кто-то
свешивался с верхних нар, дышал в лицо табаком, - однако  не  сгоняли,  за
плечо не  трясли.  Вечером,  когда  стали  развозить  баланду,  Брелер  не
притронулся к миске, а вынул из узелка толстый домашний пирог,  завернутый
в полиэтилен. Пирог спекла жена Калягина, и ему  пошел  уже  второй  день.
Брелер отломил себе изрядный ломоть пирога, а остальное отдал соседям.
   - Ты бы себе чего оставил, - сказал сосед.
   - Вряд ли он мне еще понадобится, - ответил Юра. Он едва  кончил  есть,
когда перед ним возник давешний жилистый парень.
   - Пошли, - сказал он, - с тобой поговорить хотят.
   Брелер неторопливо отряхнул крошки с брюк,  встал  и  пошел.  Смотрящий
камеры  со  своей  свитой  ждал  его  у  окна.   Несмотря   на   прохладу,
тренировочная куртка на смотрящем была расстегнута, и Брелер увидел поверх
майки две восьмиконечных звезды и верхушку выколотого на груди креста.  По
этим звездам и седой, с залысинами голове смотрящего Брелер и признал его.
Это был Барсук, авторитетный бродя