ьчишки  на  деревьях   восторженно
комментировали каждое усилие ментов:
   - Во! Смотри! Ща поддон картера пропорет!
   Остаток дня Извольский провел в офисе. Было окончательно ясно, что банк
непременно подаст  в  суд,  а  суд  непременно  наложит  арест  на  активы
"АМК-инвеста". Чтобы  не  иметь  лишней  головной  боли,  фирму  следовало
разгрузить ото всяческого привлекательного имущества и обязательств.
   Самым   лакомым   куском,    разумеется,    были    акции    Ахтарского
металлургического комбината, но и без них было много чего интересного.
   Было само здание московского офиса, принадлежавшее "АМК-инвесту", он же
владел  загородной  представительской  резиденцией.  Наконец,  была   куча
контрактов, деньги по которым причитались именно "АМК-инвесту",  и  теперь
надо было оформить уступку  прав  требования,  чтобы  деньги  по  договору
причитались кому-то другому,  скажем,  фирме  "Интертрейд"  или  еще  как.
Наконец, надобно  было  внимательно  проследить  за  тем,  чтобы  во  всех
дочерних фирмах, в которых доля  "АМК-инвеста"  превышала  пятьдесят  один
процент, эта доля сократилась хотя бы до  двадцати  пяти  процентов  минус
одна акция.
   Словом, фирму следовало раздеть, и по сложности  и  муторности  процесс
этот не уступал процессу снятия одежек с капустного кочана -  это  страшно
подумать, сколько их надо ободрать, прежде чем доберешься до кочерыжки.
   Натурально,  по  вечной  своей  привычке  процесс   контролировал   сам
Извольский. Права требования были  переуступлены,  имущество  передано  на
баланс "Фениксу", - точнее, были составлены  и  подписаны  соответствующие
договоры, но даты на них высокие договаривающиеся стороны не проставили. В
конце концов, не было смысла гробить фирму с  устоявшейся  репутацией,  не
дожидаясь завтрашнего разговора с президентом "Росторгбанка".
   То же самое касалось и акций: банк "Металлург" выделил трем фирмочкам -
"Импера", "Кроника" и "Лагуна"  -  аж  семнадцать  миллионов  долларов  на
покупку контрольного пакета АМК, который отныне должен был  быть  разделен
между  этими  тремя  фирмочками.  Фирмочки  должны  были  перечислить  эти
семнадцать миллионов  на  счета  "АМК-инвеста",  а  "АМК-инвест",  в  свою
очередь... возвращал их банку "Металлург",  которому  именно  столько  был
должен по одному из контрактов.
   Такой вот намечался круговорот бабок в природе.
   Фирмочек было три,  поскольку  если  бы  "АМК-инвест"  передал  кому-то
больше чем 25% акций комбината, то, по  российскому  законодательству,  он
должен  был  бы  просить  на  это  разрешение  территориального  отделения
антимонопольного комитета. И, хотя, казалось бы, могучему  АМК  разрешение
это было добыть раз плюнуть, все равно  это  была  лишняя  головная  боль:
звонить, приказывать и одалживаться. Принцип у Извольского был  совершенно
четкий - если  сделку  можно  сделать  в  обход  каких-то  бюрократических
органов, то ее надо делать в обход бюрократических органов. Меньше  нервов
и меньше  информации  утекает  через  дырявое  сито  ГАК.  Поэтому  каждая
фирмочка получила по двадцать  четыре  процента  акций  комбината,  и  еще
сделали какую-то четвертую, кажется, "Амина", которая  поимела  оставшиеся
два с половиной процента акций.
   Опять-таки эта комбинация была  не  доведена  до  конца  -  регистрация
фирмочек занимала некоторое время, соответствующие документы  должны  были
быть подписаны завтра,  и  торопиться  не  следовало.  Окончательный  срок
уплаты по гарантии истекал через два дня, до этого банк не  имел  никакого
права подавать в суд, а за два дня много о чем можно было договориться.
   Тяжелые трудовые будни директора,  занимавшегося  облегчением  карманов
собственной "дочки", прервали два звонка. Один - от замминистра внутренних
дел, который был связан с начальником отряда "Уран" дальними, но  прочными
родственными узами. Министр, как и следовало ожидать, был крайне недоволен
действиями ахтарского СОБРа, ни с того ни с сего налетевшего - не на своей
территории - на загородную дачу уважаемого бизнесмена  Александра  Лосева,
охраняемую вдобавок спецназом.
   Замминистра обещал разогнать ахтарский  СОБР  "к  такой-то  матери",  а
Извольский  в  ответ  заметил,  что  замминистру  тоже  не  очень  следует
выделываться,  потому  что  если  он,  Вячеслав  Извольский,   процитирует
средствам  массовой  информации  слова  о  "даче  уважаемого   бизнесмена,
охраняемой спецназом", то СМИ могут неправильно его, замминистровы, мотивы
понять.
   Замминистра в ответ заметил, что он, Вячеслав Извольский, не  в  первый
раз действует силовым структурам на нервы,  и  в  доказательство  вспомнил
историю с Конгарским вертолетным заводом, когда Вячеслав Аркадьич  "ни  за
что ни про что обидел уважаемых людей". Извольский в долгу не  остался,  и
кончилось  тем,  что  оба  собеседника  забили  на  завтра  стрелочку   на
нейтральной территории и договорились обсудить накопившиеся разногласия.
   Другой  звонок  был  из  той  же  черной  серии:  позвонил   сунженский
губернатор, до которого донесли вести об  эпопее  с  Заславским.  Какая-то
наушная сволочь представила дело так, что Заславского замочил чуть  ли  не
сам Сляб, и Извольскому долго пришлось уверять,  что  он  сделал  все  для
спасения засранца, который запутался в собственных мошенничествах.
   Историей о восемнадцати миллионах губернатор был чрезвычайно недоволен,
все  спрашивал,  нельзя  ли  их  выплатить.  Видимо,  его  подначивал  его
собственный зам, дядя Заславского, справедливо полагавший, что чем  меньше
дерьма в  этой  истории  повиснет  на  племяннике,  тем  лучше  будет  для
областной администрации. Впрочем, за наскоками губернатора скрывалась одна
крайне прозаическая мысль - не считает ли уважаемый Вячеслав Аркадьич, что
к случившемуся как-то причастна областная администрация, и не последует ли
из  этой  истории  осложнений  для   швейцарских   счетов   вышеупомянутой
администрации? Извольский сказал, что администрацию он ни в чем не  винит,
и что в хорошем стаде всегда найдется паршивая овца, и дело кончилось тем,
что губернатор Дубнов согласился  забыть  о  том,  что  существовал  такой
Николай Заславский.
   Зато губернатор буквально полез  на  стенку,  услышав  о  высказываниях
замминистра, и обещал Слябу всемерную поддержку  и  обличение  зарвавшейся
московской ментовки,  которая  охраняет  бандитов.  Правда,  как  намекнул
губернатор, поддержка была не  бесплатной  и  прямо  зависела  от  степени
финансовой признательности директора.
   Да, кстати, звонил еще и третий  человек  -  председатель  влиятельного
думского комитета. Парламентарий  шпынял  Извольского  за  покупку  АЭС  и
советовал ему не иметь дела с новым председателем  "Атомэнерго",  который,
по его словам, разыскивался  правоохранительными  органами  Казахстана  за
какие-то таможенные дела.
   За всеми этими делами московский офис  Извольский  покинул  в  четверть
одиннадцатого вечера, что было по его меркам чрезвычайно рано.
   В представлении Ирины Григорьевны Денисовой вечер наступал после  шести
часов, а рабочий день заканчивался максимум после семи.
   Поэтому уже к шести она  начала  прихорашиваться:  тщательно  вымылась,
уложила волосы, и долго размышляла о том, не накрасить ли ресницы и  губы.
Но, как она  инстинктивно  чувствовала,  косметический  набор,  подаренный
Ирине два года назад университетом, еще в бытность ее аспиранткой, был  из
самых дешевых. И кроме того, Ирина совершенно не умела краситься. Она даже
было  обвела  губы  и  заглянула  в  зеркало.  Губы  оказались   какого-то
распутно-алого цвета, и вдобавок неровно и вызывающе окрашенные.
   Ирина поскорее стерла помаду, вздохнула и принялась одеваться.
   С одеждой тоже была проблема. Единственный костюм, который  можно  было
считать выходным, был куплен в прошлом году на  вещевом  рынке  за  двести
тысяч рублей. На костюме значилось, что он сделан в Италии, но так  как  в
слове "Италия" было сделано сразу  две  ошибки,  Ирина  предполагала,  что
костюм сшили либо в Китае, либо в Турции.
   У выходных туфель отвалился каблук; даже целой пары колготок, и  тех  в
доме не было за совершенной ненадобностью. Ира всю жизнь ходила в джинсах,
в университете ей сначала делали  замечания,  а  потом  перестали.  Теперь
Ирина растерянно перебирала старые, изодранные колготки и вспоминала слова
секретарши кафедры Лидочки: Лидочка неделю назад говорила,  что  изо  всех
деталей женского туалета мужик больше всего  балдеет  от  черных  стильных
чулок. Бог его знает, так это было или не так, но Лидочка в этом отношении
была несравненно опытней Ирины. Вот только черных чулок у Ирины не было.
   В конце концов Ирина рассердилась и надела джинсы и новые, но  отчаянно
дешевые туфли, и решила, что попросит Извольского отвезти ее в ресторан, в
который пускают в джинсах.
   Но Извольский не появился ни в шесть, ни в семь, ни в пол-восьмого. Ира
позвонила ему по телефону, но трубку отчего-то подняла  какая-то  вежливая
стерва (Ирина не знала, что  сотовый  телефон  Извольского  переключен  на
офис). Ирина попросила Вячеслава Аркадьевича, и стерва спросила, "как  вас
представить". Ирина сказала, что это Ирина Денисова,  и  стерва  ответила,
что обязательно передаст.
   Секретарша знала, что шеф дико занят, что в  офисе  полный  аврал,  что
половина юристов спешно перетряхивает активы  "АМК-инвеста",  а  другая  -
вычитывает  тридцатистраничное  соглашение  с  "Атомэнерго",   имя   Ирины
Денисовой ей ни о чем не говорило, и она просто  не  передала  Извольскому
сообщения, чтобы тот  не  швырнул  в  нее  чем-нибудь  под  горячую  руку.
Поэтому, когда Ирина  позвонила  второй  раз,  секретарша  очень  вежливым
голосом сказала, что Вячеслав Аркадьич крайне  занят  и  связаться  с  ним
можно будет только завтра.
   Ирина жутко обиделась и даже чуть не заплакала, что, в  общем-то,  было
нелогично. Извольский Ирине не очень нравился.
   Во-первых, он весил не меньше ста килограмм, а Ирина с детства не могла
терпеть толстых людей. И хотя Славу Извольского, особенно в хорошо пошитом
костюме, никак нельзя было назвать толстяком, он все же был весьма  упитан
и мордаст. И оттого совершенно не совпадал с представлениями Ирины о  том,
как должен выглядеть ее муж или любовник.
   Во-вторых, и это было еще важнее - директор просто пугал Ирину.  Он  не
был бандит, но он был из тех, под кем ходят бандиты - а  также  прокуроры,
судьи и всякие  мелкие  губернаторы.  Ирина  несколько  раз  подрабатывала
переводчицей, так вот:  Извольский  совершенно  не  походил  на  западного
бизнесмена, при взгляде на которого так и мерещатся залитый солнцем  офис,
легкие жалюзи на окне,  фарфоровозубый  менеджер  в  белой  рубашке...  От
Извольского пахло крепостными стенами, решетками  средневековых  темниц  и
правом первой ночи. Он не был директор Ахтарского меткомбината  -  он  был
сеньор города Ахтарска.  Только  сеньор  может  днем  обещать  заехать,  а
вечером даже не соизволит взять трубку...
   Ирина грустно оглядела свою  вымытую  до  блеска  кухню  со  старенькой
раковиной,  вернулась  в  комнату,  скорчила  рожу  сиамской  кошке  Маше,
свернувшейся на ворохе перепробованных платьев, и сказала: "Ну и что!" Она
переоделась в любимые джинсы и тапочки, платья бросила в шкаф  и  села  за
старенький компьютер готовиться к завтрашней лекции.
   В восемь часов она включила телевизор и, перебегая с канала  на  канал,
услышала,  что  сегодня  в  Подмосковье   нашли   труп   директора   фирмы
"Ахтарск-кон-тракт" Николая Заславского и что  наблюдатели  связывают  эту
находку со вчерашней беспрецедентной  историей,  когда  спецподразделение,
входящее в состав силовых структур города  Ахтарска,  взяло  штурмом  дачу
некоего  бизнесмена  Александра   Лосева.   МВД   рассматривает   действия
ахтарского  СОБРа  как  не  имеющее   аналогов   нарушение   субординации.
"Спецподразделения не  являются  частной  собственностью  того  или  иного
директора, - заявила в камеру какая-то мясистая морда  в  погонах,  -  эти
сибиряки не разбирались совершенно в оперативной обстановке, наломали кучу
дров, поубивали людей, и против них будет возбуждено  дело  по  превышению
служебных полномочий. Достаточно сказать, что ими убит безо всякой причины
сотрудник отряда специального назначения, находившийся на даче в  гостях".
Корреспондент попросила прокомментировать слух о том, что бизнесмен  Лосев
является  одним  из  лидеров  долголаптевской  преступной  группировки,  а
вышеупомянутые  спецназовцы  являлись  членами  группировки  и   даже   за
несколько часов до операции привезли на дачу  похищенного  ими  бизнесмена
Степаняна. На это мясистая морда заявила, что Степанян сейчас  задержан  и
обстоятельства его пребывания на даче "подлежат выяснению", а ни  о  каких
контактах между спецназом и бандитами не может быть и  речи.  "Это  слухи,
которые распространяют коррумпированные коммерсанты,  решающие  с  помощью
своего СОБРа свои проблемы", - подчеркнула морда.
   Было без четверти одиннадцать, когда в двери коротко прозвенел звонок.
   - Кто там? - спросила Ира.
   - Это я.
   Ирина  распахнула  дверь.  Извольский  стоял   на   темной   изгаженной
лестничной площадке с огромным букетом в руке. За ним топтался охранник  с
целой кучей  пластиковых  пакетов.  Сердце  Ирины  куда-то  упало,  и  она
поскорее оперлась рукой о косяк.
   - Я думала, вы не придете, - сказала Ирина. - Я не одета...
   Она говорила, чтобы что-нибудь сказать. И ей  почему-то  казалось,  что
она говорит сплошную глупость.
   Извольский по-хозяйски поцеловал Ирину в щеку.
   - И отлично, - сказал он, - сил нет еще в кабак куда-то переться.
   Охранник уже молча и споро разгружал на кухне пластиковые пакеты. Ирина
заметила какие-то закуски, салаты, огромный торт. В отдельном пакете  были
бутылки - два коньяка, четырехгранная высокая водка, шампанское для дамы и
две бутылки вина. "Господи, куда столько?" - ужаснулась Ирина.
   Охранник  исчез  так  же  бесшумно,  как   появился,   дверь   за   ним
захлопнулась, Извольский с Ириной остались одни. Извольский огляделся:  он
был в однокомнатной квартире,  чистенькой  и  бедной.  В  раскрытой  двери
прихожей виднелась маленькая кухня, дверь справа вела в  большую  комнату,
сплошь заставленную книгами в тусклых обложках.  Даже  в  прихожей  стенку
подпирал книжный шкаф, и  пока  Извольский  вешал  плащ,  одна  из  книжек
слетела на пол к его ногам. Извольский поднял книжку: книжка  принадлежала
перу  какого-то  Броделя  и  трактовала,  сколь  мог  судить  директор,  о
Средиземноморье эпохи Филиппа II, время жизни  которого  Извольскому  было
совершенно  неизвестно.  Извольский  тоже  недавно  читал  статью  некоего
Броделя о применении конвертерных шламов в  производстве  цемента,  но  он
подозревал, что это не тот Бродель.
   - Я сейчас приготовлю что-нибудь поесть, - сказала Ирина.
   - Ага, - директор, скинув  туфли,  прошел  в  кухню,  ухватил  один  из
коньяков и отбыл с ним в гостиную.
   Там Извольский  сел  на  диван,  скрутил  бутылке  горлышко  и  глотнул
несколько раз, чувствуя, как отпускает его безумное напряжение  дня,  кипы
контрактов, Белопольская АЭС, ругань замминистра Китайчикова  в  трубке  и
косой след утюга на белом, как простыня, животе сброшенного в овраг трупа.
   Впрочем, владевшее  директором  беспокойство  никак  не  сводилось  без
остатка исключительно к паршивцу Заславскому.
   Вопреки обычному представлению о "новых русских"  как  о  патентованных
развратниках,  плещущихся  в   шикарных   бассейнах   с   соблазнительными
проститутками и охотящихся в компании крутобедрых  нимф  на  крокодилов  в
Южной Америке, Вячеслав Извольский вел жизнь, которая многим бы показалась
достаточно аскетической.
   Человека, приходящего на работу в восемь часов и покидающего офис около
двух ночи, как-то не тянет в бассейн  с  зеленоглазой  наядой.  Его  тянет
спать. Правда, гендиректору  не  обязательно  отправляться  в  ресторацию,
чтобы пообедать: заказ всегда могут доставить прямо в  кабинет.  Отсюда  и
возникает необходимость периодического  пользования  секретарш,  столь  же
удобных в смысле экономии времени, как и столовая внутри здания.
   Извольский давно привык снимать стресс таким  способом,  однако  месяца
три назад с ним  случился  конфуз:  после  длинного  заседания  он  зазвал
секретаршу Верочку в комнату отдыха, но то ли мозг его был занят какими-то
соблазнительными финансовыми видениями, то  ли  еще  что  -  а  только  на
Верочку у него почему-то не встал.
   Спустя два дня повторилась та же история. Извольский огорчился и выгнал
Верочку, а вместо нее Черяга привел красивую куколку с льняными волосами и
голубыми глазами Мальвины. Но и с куколкой вышел если и не совсем  конфуз,
то что-то крайне неудовлетворительное. Следующая  секретарша  была  просто
профессиональная проститутка, деликатно подсунутая  все  тем  же  Черягой.
Дамочка была столь искусна, что  расшевелила  бы  и  мертвого,  и  с  этой
стороны было все в порядке, но вот беда - как секретарша,  она  никуда  не
годилась, и Извольский выгнал ее после первого же перевранного звонка.
   Ситуация складывалась неприятная, тем  более,  что  вторую  секретаршу,
которая Мальвина, сплавили заму, и зам оказался  чрезвычайно  доволен.  По
заводу уже начали перешептываться. Черяга расспросил  обеих  секретарш  и,
разумеется, все знал, но с шефом на эту  тему  сам  не  говорил.  В  конце
концов, непосредственного отношения к безопасности завода тема не имела.
   Поэтому  Извольский  взял  четвертую  секретаршу  -  девятнадцатилетнюю
орхидею с гибкой талией и большими глазами, и больше секретарш  не  менял.
Все на заводе вздохнули облегченно, и только один  Черяга  знал  маленькую
подробность: к орхидее Извольский не притронулся.
   Медицинские анализы у Извольского были в  норме,  и  Черяга,  осторожно
проконсультировавшись, получил следующий ответ: либо  человек  перманентно
устал, либо у него образовался маленький психический заскок. В том смысле,
что один раз не  получилось  случайно,  другой  раз  -  по  ассоциации,  и
пошло-поехало.
   Что Извольский не полный импотент, было  ясно  хотя  бы  из  отчетов  о
редких банях и тому подобных мероприятиях, относившихся директором  скорее
к  числу  представительских  акций,  нежели  к  собственно   развлечениям.
Групповух Извольский никогда не терпел,  и  о  происходившем  Черяге  было
известно  лишь  со  слов  девушек.  По  ним  выходило,   что   расшевелить
Извольского становилось все трудней, а самое процесс принимал все более  и
более необычные формы. Нет-нет, по нынешним временам все происходившее  не
переходило границ нормы, благо границы эти стали довольно широкими. Но оно
неуклонно приближалось к границам, и Черяга каждую неделю клялся себе, что
поговорит с шефом, - и каждую неделю ему не хватало духа.
   Извольский, естественно, довольно  ясно  отдавал  себе  отчет  в  своем
состоянии. И поскольку было понятно, что  человек,  впущенный  женщиной  в
квартиру в одиннадцать вечера с розами  и  шампанским,  пришел  к  ней  не
затем, чтобы поужинать, то вопрос стоял очень просто: а  каков  он.  Сляб,
будет в постели? Особенно - после сегодняшнего разговора с  замминистра  и
перед завтрашним разговором в "Росторгбанке"?
   Извольский глотнул для храбрости еще  коньяка,  потом  углядел  в  углу
комнаты, за  книгами,  шкаф  со  стеклянными  дверцами  и  с  посудой  для
торжественных случаев,  и  достал  себе  изящный  граненый  стакан  синего
стекла.
   Когда, спустя десять минут, спешно переодевшаяся Ирина вошла в гостиную
с  подносом,  уставленным  закусками,  она  удивилась:  Извольский   успел
выхлестать пол-бутылки.
   Опьянеть он еще не опьянел. Лицо директора потеряло  прежнее  уверенное
выражение, глаза глядели как-то растерянно и  одиноко.  Пиджак  Извольский
снял и бросил рядом, узел шелкового бордового галстука был чуть приспущен.
А интересн